Глава пятнадцатая
Операция «Мираж»
В аэропорту Внуково Николая и Татьяну встречал Остащенко на служебной машине Сердюка. Уже это само по себе говорило о том, что только чрезвычайные обстоятельства стали причиной его внезапного отзыва из отпуска. Взъерошенный Юрий, только вчера вышедший на службу, ничего толком объяснить не мог. Ему было известно лишь то, что решение о вызове Кочубея в Москву принимал Градов. И Николай в чем был одет, в том и отправился на Лубянку.
В джинсах и кричаще пестрой рубахе, «усыпанной» скорпионами, он чувствовал себя не в своей тарелке в строгих казенных коридорах под критическими взглядами седовласых начальников. Встретивший его Гольцев, не дал раскрыть рта, на ходу рассказал о последних результатах, полученных при разработке Литвина, и проводил до приемной Градова, в которой царила непривычная тишина: проходило закрытое совещание, и генерал никого не принимал. Кочубей, переминаясь с ноги на ногу, бросал вопросительные взгляды на помощника Градова. Тот лишь пожал плечами и продолжил что-то набирать на клавиатуре компьютера. Николаю ничего другого не оставалась, как только запастись терпением и строить догадки по поводу неожиданного вызова к «самому».
За время службы на Лубянке ему предстояло второй раз побывать в кабинете Градова. Первый раз это произошло год назад, когда волейбольная команда военных контрразведчиков неожиданно для многих, сокрушив признанных фаворитов, пробилась в финал и в равной игре, в тяжелейшей пятой партии уступила первое место бесспорным лидерам — команде «Отдушина», в которой играл сам директор и несколько бывших мастеров спорта.
Та встреча и беседа с Градовым оставили в памяти Николая теплые воспоминания. Разговор начался с волейбола, продолжался около сорока минут и закончился историей о военной контрразведке Смерш, которую Градов знал не хуже самих историков. Судя по напряженному лицу помощника, сегодня был явно не волейбольный день. Кочубей предпринял еще одну попытку разговорить его, но тот продолжал хранить упорное молчание. Время шло, и из-за неплотно прикрытой двери кабинета Градова доносились неразборчивые голоса, изредка прерывавшиеся звонками ВЧ-связи.
Градов, Сердюк, Писаренко и начальник аналитического отдела полковник Милов вели напряженный разговор. Предметом обсуждения стала ситуации, сложившаяся вокруг Гастролера — Литвина. Последние полученные на него оперативные материалы загоняли их в цейтнот времени и резко сужали поле для маневра. До встречи Литвина с разведчиком ЦРУ в Москве оставалось меньше недели, и они оказались перед непростым выбором: легализовать имеющиеся на него оперативные данные и затем провести арест или попытаться завязать с американской разведкой оперативную игру? Как в первом, так и во втором варианте существовало немало подводных камней.
У контрразведчиков не было уже сомнений в том, что Литвин занимается сбором секретной информации, но это еще не означало, что судья Кровопусков примет добытые ими материалы как безусловное свидетельство его шпионской деятельности и санкционирует задержание. Градов, а вместе с ним Сердюк, Писаренко и Милов и без него видели изъяны в свидетельской базе, которая при ушлом адвокате могла развалиться в суде.
Обнаруженные оперативной группой в тайнике гаража выписки и копии секретных документов еще не говорили о том, что Литвин — шпион. Не он один грешил в работе с секретными материалами. Профессора и доценты, давно оторвавшиеся от суровой армейской действительности, неделями держали дома и на дачах брошюры и литературу подобного рода. В случае с Литвиным адвокату не составило бы большого труда квалифицировать его действия как грубое нарушение режима секретности и свести все к банальной предпосылке к разглашению государственной тайны. В итоге контрразведчикам осталось бы только погрозить ему пальцем и передать материалы командованию академии.
Даже связь по Интернету с неким Майклом, за которой, как они полагали, стояла американская разведка, могла интерпретироваться адвокатом как переписка коллекционеров-ракетчиков. И здесь Градов сходился во мнении с подчиненными: прямой связи между находящимися у Литвина секретами и ЦРУ не просматривалось, а одни подозрения, как говориться, к делу не пришьешь. Ему и оперативной группе разработчиков как воздух требовалось время, чтобы добыть «железные» доказательства его шпионской деятельности.
Предложение Сердюка, энергично поддержанное Писаренко, — не спешить с санкцией суда на арест, а припереть Литвина к стенке тем, что есть, и затем, через него, завязать с ЦРУ оперативную игру, на первый взгляд выглядевшее выходом из создавшегося положения, не нашло поддержки у Милова. Его аналитики основательно поработали над психологическим портретом Литвина и пришли к отрицательному заключению. Дерзкий и решительный, хитрый и расчетливый, он, вне всякого сомнения, быстро бы сообразил, что при согласии на сотрудничество с контрразведкой ему в лучшем случае пришлось бы рассчитывать лишь на сокращение тюремного срока. Перспектива вместо «двадцатки» получить «пятнашку» и после тюремной баланды выйти из зоны беззубым, дряхлым стариком вряд ли бы устроила Литвина. Поэтому в чем Милов не сомневался, так это в том, что Гастролер при малейшей возможности мог затеять двойную игру, а потом переметнуться к американцам.
Градов внимательно слушал подчиненных и время от времени бросал взгляд на Сердюка. Он ждал от него, что вчерашний его тонкий намек на участие Кочубея в операции получит развитие и обретет черты дерзкой оперативной комбинации.
Сама эта идея пришла в голову Градова накануне, и он приказал Сердюку отозвать Кочубея из отпуска, в глубине души рассчитывая, что найдет в его лице единомышленника. Но Сердюк себя никак не проявил, и, не дождавшись от него предложений, Градов прекратил спор:
— Так, товарищи, закончили дискуссию! Прошу высказываться по существу!
— Разрешите, Георгий Александрович? — вызвался Писаренко.
— Да!
— Я так понимаю, на сегодня наша главная задача — добиться, чтобы ЦРУ перенесло явку с Литвиным, и за это время укрепить свидетельскую базу?
— Это первое, но не все! — подтвердил Градов.
— В таком случае есть следующий вариант — положить Литвина в госпиталь.
— Сомнительный! Полмесяца назад он проходил диспансеризацию и признан абсолютно здоровым, — напомнил Сердюк.
— Был бы человек, а хороший доктор всегда болячку найдет.
— Не пойдет! Все это за уши притянуто, — отверг Градов.
— Отправить его в командировку, — предложил Милов.
— И послать подальше, в иркутскую или канскую дивизию, — поддержал Сердюк.
— И все-таки госпиталь лучше. Там он будет связан по ногам и рукам, — стоял на своем Писаренко.
— Василий Григорьевич, чего мелочиться, тогда уж сразу аварию! — хмыкнул Милов.
— Андрей Александрович, мне не до шуток.
— Василий Григорьевич, не кипятись! Никто аварий устраивать не собирается, сейчас не 37-й год, — остудил его Градов и поддержал предложение Милова. — В принципе командировка не худший вариант, вот только какая?
— Та, что не насторожит ни Литвина, ни ЦРУ и даст нам выигрыш во времени, — заключил Сердюк.
— Все так, Анатолий Алексеевич, но она решает тактическую задачу, а мы должны смотреть дальше и мыслить стратегически.
— Вы имеете в виду перехват канала связи с последующей операцией против ЦРУ?
— Именно!
— С Литвиным бесполезно! Продаст при первой же возможности! — решительно возразил Милов.
— Выходит, у нас нет вариантов, и будем рубить на корню? — допытывался Градов.
Сердюк и Писаренко пожали плечами, а Милов развел руками. Градов, ничего не говоря, достал из пакета две фотографии и положил на стол. Одна из них всем была хорошо знакома — с нее строго смотрел подполковник Литвин в парадной форме. Милов взял их в руки, и его лицо просветлело. Он закусил губу и что-то прикидывал в уме. Писаренко, сгорая от нетерпения, заглянул через его плечо и оторопело уставился на Градова. Тот хитровато прищурился, но снова промолчал и терпеливо дожидался ответа на свой немой вопрос.
— Операция «Двойник»! — первым догадался Милов.
— Поразительно, как похожи!? — удивился такому близкому сходству Писаренко и осторожно заметил: — То есть этим ходом мы нейтрализуем Литвина и через Кочубея завяжем оперативную игру.
— Георгий Александрович, а нам разрешат задействовать в операции Кочубея, он же кадровый сотрудник? — усомнился Сердюк.
— Разрешат! Это уже мой вопрос! — развеял его сомнения Градов.
— Вопросов больше нет, я — «за»! — поддержал идею Писаренко.
— В принципе перспективный выход из положения, но есть несколько подводных камней, — все еще колебался Милов.
— С камнями пока погоди, Андрей Александрович! Как вы думаете, сам-то Кочубей потянет на роль Гастролера? — задался вопросом Градов.
— То, что не дрогнет, здесь нет ни малейших сомнений! — заявил Сердюк.
— Анатолий Алексеевич, речь не об этом. Я имею в виду готовность в психологическом плане.
— По крайней мере, после «сухумской истории» он не сломался.
— Х-м… Там была совершенно другая ситуация. Не мне тебе объяснять, если игра с американцами завяжется, то сам знаешь…
— Николай тоже не лыком шит, тем более за ним мы будем стоять!
— Стоять-то будем, но в глаза церэушникам придется смотреть не тебе и не мне, а ему. Ладно, чего гадать! — и Градов нажал кнопку на селекторе.
Ответил помощник.
— Андрей, где Кочубей? — спросил он.
— Здесь, товарищ генерал.
— Пусть заходит!
В тамбуре раздались шаги, внутренняя дверь открылась, и в кабинет вошел смущенный Николай. Взгляды всех четверых сошлись на нем — на него смотрели так, будто приценивались. Под этим начальственным прицелом Кочубей не знал, что подумать, и положился на судьбу.
— Ну, здравствуй, абхаз! — поздоровался Градов, остальные дружно закивали головами.
— Здравия желаю, товарищ генерал! — ответил Николай и остался стоять в дверях.
— Извини, что, как говориться, с корабля на бал. Проходи, присаживайся, — пригласил Градов и поинтересовался: — Как отдохнул?
Кочубей с облегчением вздохнул — такое начало разговора обнадеживало, и бросил вопросительный взгляд на Сердюка. Тот поднял кверху большой палец, и Николай бодро ответил:
— Товарищ генерал, четырех дней вполне хватило, дальше оставаться было опасно.
— Опасно, это почему же? — насторожился Градов, пытливо заглянул ему в глаза, и в его голосе прозвучали нотки разочарования: — А мы думали, тебя ничем не испугаешь. Ну, раз такое дело, тогда…
— Товарищ генерал, я совсем другое имел в виду. С этим абхазским гостеприимством никого здоровья не хватит, — смущенно произнес Николай.
Брови Градова взлетели вверх, а через мгновение он заразительно рассмеялся. Не удержались и Сердюк с Миловым, веселые улыбки появились на их лицах, и даже хмурое лицо Писаренко прояснилось. Строгая атмосфера кабинета утратила свою официальность, а когда смех стих, Градов, задержав взгляд на Кочубее, спросил:
— Говоришь, хорошо отдохнул?
— Да! И готов к выполнению задания!
— Это какого же?
— Я так понимаю, важного, — нашелся что ответить Николай.
— Нет, вы только посмотрите на него! Мы тут головы ломаем, а он, оказывается, уже все знает, — шутливо заметил Градов и похвалил: — Молодец, правильно задачу понимаешь! А задание, Коля, предстоит важное. Надо завязать с ЦРУ оперативную игру через Гастролера. Операция рискованная, но в случае успеха можно рассчитывать на весомый результат. Есть в ней одно большое «но»: Литвин на эту роль не тянет… И мы рассчитываем на тебя.
— Я?! Гастролер?! — опешил Кочубей.
— А почему бы и нет? Вон Андрей Александрович до сих пор не может понять: где — ты, а где — Литвин?
Милов энергично закивал головой, а Сердюк поддержал:
— Коля, все будет нормально, не боги горшки обжигают. Так что готовься на роль шпиона!
— Анатолий Алексеевич, разведчика, — поправил Градов.
Кочубей пришел в себя и, отбросив все сомнения, заявил:
— Я готов, товарищ генерал!
— А мы не сомневались. Окончательное решение будет принято в ближайшее время. Вопросы к нам есть?
— Нет, товарищ генерал!
— Тогда отдыхай, Николай! — распорядился Градов и, проводив его взглядом до двери, потеплевшим голосом сказал: — Какие у нас замечательные ребята! С такими можно идти в огонь и в воду!
— Надежный и умный парень. Я уверен, с задачей справится, пару репетиций, и все будет нормально, — поддержал Сердюк.
— Репетиции — вопрос это больше технический, а пока вернемся к подводным камням Андрея Александровича. Что ты имел в виду? — вспомнил Градов недавнюю оговорку Милова.
— Первое — голос! Его никуда не спрячешь? — пояснил тот.
— Я тоже об этом подумал, — присоединился к нему Сердюк.
— Какие проблемы? Ящик мороженого съест, и все станет в норме, — легко решил эту проблему Писаренко.
— Тогда уж лучше в стельку напиться, — с сарказмом заметил Сердюк.
— А может, он у нас станет немым? — иронизировал Милов.
— Стоп, друзья, сейчас не до шуток! В предложении Василия Григорьевича есть рациональное зерно — простуда мнимая или действительная, но она нам поможет, — остановил их пикировку Градов.
— В принципе это выход! — согласился Сердюк.
— Не совсем. Еще остаются походка, мимика и жесты, — напомнил Милов.
— А здесь очки и кепка выручат. Надеюсь, за сорок минут явки Скотт нашего Кочубея не раскусит, — выразил надежду Писаренко.
— Василий Григорьевич, это только юношей надежды питают. Скотт — профессионал, и его на мякине не проведешь, — возразил Милов.
— Уж точно не воробей. Надо придумать что-то более основательное, чем очки и кепка, но что? — задался вопросом Сердюк.
— Ты прав, Анатолий Алексеевич, с наскока тут не решить. Придется готовить для американцев спектакль, а раз так, то без режиссера не обойтись, — заключил Градов.
— Или хорошего артиста? — предложил Милов.
— Плохой нам не нужен, а вот если использовать и того и другого, то получим то, что надо. Какие на этот счет будут мнения?
Вопрос Градова снова оживил обстановку в кабинете. И без того творческий характер контрразведки, когда каждый день в оперативную разработку подбрасывает очередную головоломку, не позволял им скучать. Сегодняшняя ситуация, не укладывавшаяся пусть и в широкие, но все-таки привычные рамки, вызвала бурный всплеск эмоций. Сердюк, Писаренко и Милов вспоминали старые и новые фильмы, перебирали фамилии: Василий Лановой, Леонид Броневой, Вячеслав Тихонов, Михаил Ножкин, Евгений Миронов и Александр Балуев… Каждый отстаивал своего, но они так и не пришли к единому мнению. Точки зрения разделились, и тогда Градов, положив конец спору, остановил свой выбор на Ножкине.
Он хорошо знал этого замечательного артиста, блестяще сыгравшего роль «Бекаса» — советского контрразведчика, внедрившегося в иностранную спецслужбу, в фильмах «Ошибка резидента» и «Возвращение резидента». А она — роль «Бекаса», по мнению Градова, как никакая другая подходила по характеру и задачам, которые предстояло решать Кочубею. Еще раз взвесив все «за» и «против», он распорядился:
— Анатолий Алексеевич, тебя я попрошу: собери все видеоматериалы по Литвину, и завтра вместе с Михаилом Ивановичем садитесь за просмотр. Как только определитесь, беритесь за Кочубея!
— Завтра? С Ножкиным?! — удивился такой стремительности Сердюк.
— А ты как хотел, времени в обрез осталось! С Михаилом Ивановичем я вопрос решу уже сегодня, твое дело найти место, где проводить подготовку Кочубея. Что касается тебя, Андрей Александрович, то ты и твои аналитики тоже не должны остаться в стороне!
— Есть, Георгий Александрович, сделаем все, что в наших силах! — заверил тот.
— В таком случае, если вопросов нет, попрошу к пятнадцати часам доложить свои предложения, — закрыл совещание Градов.
После него Сердюк с Писаренко спустились в кабинет Милова, на время ставший мозговым центром, и принялись перебирать варианты нейтрализации Литвина. Спорили недолго и сошлись как на наиболее подходящем варианте — его командировке. Благо для этого подвернулся естественный предлог: в Академии Петра Великого формировалась выездная комиссия для приема экзаменов у кандидатов в военные институты Ракетных войск стратегического назначения. Желающих попасть в нее среди преподавателей было хоть отбавляй, и потому видимых причин отказаться от поездки у Литвина не могло иметься.
Не дожидаясь пятнадцати часов, Сердюк поднялся к Градову, чтобы доложить это предложение. Тот принял без задержки, внимательно выслушал и согласился, но, прежде чем отпустить, снова вернулся к главному — выводу Кочубея на Скотта. В его голове на несколько ходов вперед выстраивалась будущая разведоперация, и он, пытаясь, просчитывая все ее риски, хотел еще раз сверить свои мысли и поинтересовался:
— Анатолий Алексеевич, а ты не задумывался над тем, что Кочубею, кроме того как сыграть роль Литвина, надо быть еще и ракетчиком.
— В общем, да, — согласился тот.
— Если американцы за него зацепятся, то наверняка прощупают, где и в качестве кого он служит, и вот здесь Николай, как говорится, у нас голый.
— Да, легенду надо чем-то подкреплять, и лучший вариант — пристроить на кафедру в академию.
— Не знаю, не знаю. Там нужны специальные знания, а наш Николай — бывший танкист, будет среди них белой вороной. Вот если найти что-то близкое к штабной работе…
— А если в отделение защиты гостайны?
— Вот то, что надо! — согласился Градов. — Как скоро можно решить вопрос?
— Командующий на месте, думаю, уже сегодня.
— Отлично! Назначение провести приказом, и лучше всего переводом из какого-нибудь восточного военного округа. Ракетчики — замкнутая каста, и если наш Кочубей появится из ниоткуда, то возникнут ненужные вопросы.
— Сделаем, как надо, Георгий Александрович! — заверил Сердюк.
— В таком случае желаю удачи. И держи меня постоянно в курсе, — потребовал Градов и, заканчивая разговор, спросил: — Кстати, Анатолий Алексеевич, а как операцию назовем?
— Моряки говорят: как назовешь, так и поплывет.
— А плавание предстоит опасное и рискованное. Тут бы не ошибиться.
— Георгий Александрович, первое, что на ум приходит, так это «Двойник», — предложил Сердюк.
— Близко по теме, но избито.
— А если «Челнок»?
— Что это тебя на морскую тему потянуло?
— С детства мечтал в Австралии побывать.
— Мечты — вещь хорошая, и Австралия — страна красивая, — согласился Градов и, подумав, предложил: — А если «Мираж»? Пусть ЦРУ потешит себя им.
— Отличное название, — поддержал Сердюк.
— На том и порешили! — утвердил Градов.
Спустя два часа Сердюк уже находился на Власихе в кабинете командующего РВСН, а Гольцев — у начальника Академии Петра Великого. Выпускники одного и того же Ростовского военного училища Сердюк и Соловцов были знакомы не один десяток лет и без лишних слов понимали друг друга. В тот же день в очередном приказе командующего по личному составу появилась фамилия подполковника Николая Кочубея, и отделение защиты гостайны академии пополнилось новым офицером из войск, и операция, получившая кодовое название «Мираж», стала стремительно набирать обороты.
На следующее утро в уютном просмотровом зале Центра общественных связей ФСБ России собрались: народный артист РФ Михаил Ножкин, генерал Сердюк, полковник Гольцев, подполковник Кочубей и кинооператор. Сердюку не понадобилось долго объяснять Михаилу Ивановичу, в чем должна заключаться его помощь. Накануне Градов ввел Ножкина в курс дела, и тот, не мешкая, приступил к работе.
В течение пятнадцати минут бедняге Кочубею пришлось козликом скакать перед ним, валяться на диване, хлебать стаканами минералку, корчить гримасы и рожи, возмущаться и хохотать, произносить монологи. Сердюк и Гольцев, скрывая улыбки, отворачивались в сторону. Сам Ножкин, как египетский сфинкс, был невозмутим, внимательно наблюдал за лицедейством Николая и изредка бросал короткие реплики. И когда этот экспромт-просмотр подошел к концу, Кочубей напоминал взмокшую мышь. Тяжело дыша, он пожирал глазами Михаила Ивановича и ожидал окончательного заключения, как приговора.
Тот поднялся из кресла и, дружески похлопав его по плечу, объявил:
— Штирлица или Тульева я вам не гарантирую, но что-то близкое к Бекасу у нас с вами, Коля, получится.
Гольцев не удержался и шутливо заметил:
— Михаил Иванович, вы только с ним не заигрывайтесь, а то уйдет в творчество, и мы потеряем лучшего работника.
— Лучшие и талантливые не теряются! — с улыбкой парировал Ножкин и, перейдя на серьезный тон, потребовал: — А теперь, друзья, я хочу посмотреть того, кого предстоит играть нашему герою. Надеюсь, в вашем сценарии трагический финал для Николая не предусмотрен?
— Конечно, нет! — заверил Сердюк и поторопил оператора: — Сережа запускай запись по объекту!
Зал снова погрузился в прохладный полумрак, и на экране замелькали кадры с Литвиным, отснятые разведчиками наружного наблюдения на улицах, в метро и в помещениях. Сеанс продолжался больше часа. Ножкин буквально впился в экран, ловя нюансы в его движениях, мимике, речи, и время от времени делал пометки в блокноте. Закончилась очередная кассета, и оператор приготовился поставить новую, но он остановил:
— Достаточно! Того, что я увидел, вполне хватит для роли.
— Насколько она сложна? — поинтересовался Сердюк.
— Не настолько, как вы думаете. Есть кое-что общее в движениях и мимике, сложнее будет с жестами и особенно с голосом.
— С голосом проблему мы сняли, — заверил Гольцев.
— Он что же, будет немым? — удивился Ножкин.
— Нет! Съест ящик мороженого и запьет холодным молоком.
— Николай будет простужен, — поспешил внести ясность Сердюк.
— Интересное решение?! — хмыкнул Ножкин и, перейдя на деловой тон, спросил: — Каким временем мы располагаем?
— Пять дней! Максимум неделя! — обозначил срок Сердюк.
— Сколько, сколько?!
— Извините, Михаил Иванович, у нас нет другого выхода.
— Ну, вы даете! Вот так с листа сыграть роль, и, насколько я понимаю, весьма опасную? Нет, друзья вы от меня требуете невозможного.
— Михаил Иванович, надо! — мягко, но настойчиво убеждал Сердюк.
— Я справлюсь! — заверил Николай.
— Он справится? Вы только посмотрите на него! Молодой человек, вы хоть понимаете, что говорите? Вы что, Смоктуновский или, может быть, Миронов? Пять дней? Нет, это немыслимо! — Ножкин развел руками.
— Простите, Михаил Иванович, я, конечно, не специалист, а нельзя ли свести это к отдельной сцене или эпизоду? — смущаясь, спросил Гольцев.
— Что вы хотите этим сказать?
— Встреча Николая будет проходить в кафе и займет, как мы полагаем, не больше часа.
— Так-так! Это уже кое-что, — смягчился Ножкин и потребовал: — Отсюда попрошу поподробнее, если это, конечно, не нарушает ваших тайн о самом месте и обстановке.
— Здесь нет секретов, — охотно согласился Сердюк.
Вместе с Гольцевым, стараясь не упустить деталей, они подробно описали обстановку в кафе. Ножкин внимательно слушал, изредка задавал уточняющие вопросы и в конце заявил:
— Тогда будем работать вживую!
— Что вы имеете в виду? — уточнил Сердюк.
— Репетировать прямо на месте, в кафе!
— Извините, Михаил Иванович, но такой вариант исключен.
— Это же почему?
— Так засветим не только Николая, а и саму операцию!
— Светить или темнить — я не электрик и в таких делах не разбираюсь, но, для того чтобы он не провалился, по-другому нельзя! — отрезал Ножкин.
Гольцев и Сердюк недолго думали и быстро нашли выход из положения. Он оказался на удивление прост. В тот же день на одной из конспиративных дач ФСБ бригада плотников в спешном порядке в глубине сада соорудила точную копию летнего кафе из парка ЦДХ. В это же время Остащенко, Байдин, Салтовский и девчата из секретариата достали из шкафов выходные костюмы и платья и готовились играть роли статистов в сценарии, который на ходу сочиняли Ножкин, Гольцев и Кочубей. Во второй столовой на Лубянке царил аврал, ее заведующая вместе с поварской бригадой в режиме ошпаренной кошки срочно готовили блюда под меню, на которое не поскупился широкий души Михаил Иванович.
Столь же стремительно развивались события и в Академии Петра Великого. После окончания лекции подполковника Ореста Литвина в коридоре перехватил помощник дежурного и направил его к начальнику факультета.
Генерал-майор Кузин, обычно суховатый и сдержанный в общении с подчиненными, на это раз был непривычно предупредителен и пригласил присесть. Литвин занял дальний стул и вопросительно посмотрел на генерала. Тот суетливо зашуршал бумагами, зачем-то надел очки и начал разговор с дежурной фразы:
— Как прошла лекция, Орест Михайлович?
— Активно, никто не спал, и были вопросы, — ответил он, теряясь в догадках по поводу своего внезапного вызова.
— У вас что в плане на эту и начало следующей недели?
«Следующая неделя? Встреча с Майклом!», — бросило в жар Литвина, и он невнятно пробормотал:
— Э-э, лекции, один зачет в двенадцатой группе, научная конференция в 4-м НИИ. Потом…
— Дома все в порядке? — перебил Кузин.
«С чего это такая забота? У генерала дембельский заскок?» — терялся в догадках Литвин и отделался общей фразой:
— Живы-здоровы, и никто не жалуется.
— Очень хорошо! Готовьтесь в командировку. Поедите принимать экзамены у будущих офицеров, — распорядился Кузин.
— Я?!
— Да вы, Орест Михайлович! Внезапно заболел полковник Скворцов, а вы у нас один из самых подготовленных преподавателей, полагаю, мне за нашу академию краснеть не придется, не так ли?
— Не-е-т, конечно. Но у меня… — растерялся Литвин.
— Ничего, ничего! Неделька активной и живой работы среди молодежи, — здесь на лице Кузина появилась то ли улыбка, то ли гримаса, — вам не помешает.
— Спасибо, но у меня были другие планы, — потерянно бормотал Литвин.
— Орест Михайлович, я не вижу радости на вашем лице. Странно, другие в командировку рвутся, а вы отказываетесь?
— Извините, товарищ генерал, устал. Две лекции, зачетная неделя.
— Устали? А кому сейчас легко, — деревянно пошутил Кузин и, согнав с лица гримасу, объявил: — Поезжайте в войска, там наберетесь новых сил, подпитаитесь живой практикой. Старшим команды будет полковник Белобородов. Командировочные и деньги возьмете у него. Выезд завтра. Пункт назначения — город Йошкар-Ола. Счастливого пути, Орест Михайлович!
После такого жеста генерала ему ничего другого не оставалось, как только благодарить. Эта неожиданно свалившаяся, словно снег на голову, командировка была так некстати. В последние дни Литвин жил только одним — предстоящей встречей с Майклом. Всего неделя отделяла его от того момента, когда сотни тысяч долларов, наконец, станут не манящим миражом, а реальностью. Он шел по коридору, а в голове царил хаос мыслей, его подмывало возвратиться в кабинет Кузина и отказаться от поездки в Йошкар-Олу.
Остыв, Литвин не стал пороть горячки. Отказ от командировки, в которую зачахшие на кафедрах преподаватели выстраивались в очередь, мог вызвать ненужные разговоры, а в нынешнем его положении это было ни к чему. В последнее время контрразведчики зачастили на факультет, и каждое их появление усиливало поселившийся в нем страх. Он исподволь подтачивал волю и не давал покоя ни днем, ни ночью. Командировка на время отдаляла его от того рокового рубежа, после которого все «мосты» были бы окончательно сожжены.
Возвратившись на кафедру, Литвин дождался, когда коллеги разошлись на обед, и открыл сейф. В нем хранилась ксерокопия акта по результатам испытаний системы навигации ракетной пусковой установки «Тополь-М». В тот момент, когда она перекочевала в тайник, сделанный им во внутренней перегородке портфеля, он даже не подозревал, что каждое его движение записывалось скрытыми камерами наблюдения, а копия самого «акта», «добытого» с таким трудом в 4-м НИИ, являлась всего лишь умело сработанной контрразведчиками «липой». Пользуясь предстоящей командировкой, он раньше времени улизнул из академии.
Жара на улицах к этому времени спала, свежий ветерок потягивал со стороны Москвы-реки и обвевал разгоряченное лицо. Скорым шагом он поднялся к станции метро «Лубянка», доехал до конечной и оставшийся километр прошел пешком. Прежде чем зайти в квартиру, решил освободиться от опасного «груза» и свернул в гараж. Тусклый свет затянутой толстым слоем пыли электрической лампочки едва пробивал густой полумрак. Рука безошибочно нащупала в кирпичной кладке место тайника. Отвертка вошла в паз, и, после легкого нажима на ручку, кирпич легко поддался. В темном провале тускло блеснула алюминиевая коробка. В ней хранилось будущее состояние — десятки страниц исписанных от руки и отснятых на пленку копий секретных и совершенно секретных документов. Всего ничего оставалось до того дня, когда сотни безликих цифр должны были пролиться «золотым дождем».
Литвин присел на ступеньку лесенки, открыл крышку коробки, положил в нее копию «акта» результатов испытаний системы навигации ракетной пусковой установки и, не удержавшись, принялся перебирать бумаги. Их шелест звучал для него самой приятной музыкой, пьянил голову и распалял будущие желания. Скоро, совсем скоро будет покончено с той жалкой жизнью, что ему приходилось влачить в последние годы. Одна, всего одна неделя и уже не придется лезть из кожи, чтобы копить копейку на отпуск, а там давиться резиновым шашлыком и запивать бормотухой. С миллионом баксов он сможет наплевать на службу, докторскую диссертацию, заваленную завистниками, на жилищную комиссию, пятый год кормящую обещаниями новой квартиры и жалкую зарплату, которой едва хватало, чтобы свести концы с концами.
Проверив и пересчитав все до последнего листа, Литвин сложил бумаги в коробку, спрятал в тайник и, закрыв гараж, направился домой. Там его «встретили» голодным клекотом полупустой холодильник и простуженным сипением неисправный сливной бачок в туалете. Воспользовавшись тем, что жена с сыном осталась ночевать у подруги, Литвин сел за подготовку шифровки для Майкла. Двадцать пять строк текста быстро легли на чистый лист бумаги. Непосвященному они вряд ли что могли сказать, письмо ничем не отличалось от обычной переписки коллекционеров и фанатов ракетной техники. Перед тем как запустить его в Интернет, он проверил текст до точки, до запятой и отправил в «электронный» океан. После этого ему осталось запастись терпением и ждать ответа.
А его-то и не хватало. Опасения, что американская разведка в последний момент может отказаться от встречи, нарастали с каждой минутой. Литвин каждый час проверял почту, но Майкл продолжал хранить молчание. Время перевалило за полночь, когда, наконец, на экране монитора высветился долгожданный ответ. Он лихорадочно принялся за расшифровку и, когда проступили первые строчки письма, с облегчением вздохнул. Майкл подтверждал готовность к встрече в Москве по запасному варианту. Содержание ответа ЦРУ не оставляло сомнений в том, что оно заинтересованно в сотрудничестве. Выключив компьютер, Литвин скомкал листы бумаги, прошел на кухню и зажег газовую горелку.
Синие языки жадно облизнули край листа и обожгли пальцы. Он отдернул руку и швырнул остатки сообщения американской разведки в раковину. Пламя сердито зашипело, пыхнуло едким дымом и, оставив на дне закопченные клочки бумаги, погасло. Хлынувшая из крана струя воды смыла последние следы. Теперь Литвину оставалось запастись терпением и ждать встречи с Майклом.
Спать он отправился в зал. И без того непростые отношения с женой в последнее время вконец разладились. Они жили каждый своей жизнью, и вынужденный холодный нейтралитет, сложившийся между ними, был следствием того, что другого жилья у них не было. Хлебнув холодного пива, Литвин лег на диван и потом еще долго ворочался с боку на бок. Незадолго до рассвета усталость сморила его.
Проснулся он разбитым и чувствовал себя так, будто его крепко поколотили палками. Приняв душ, вяло прожевал завтрак и потом без дела слонялся по квартире. Перед обедом вздремнул часок, а затем, наскоро перекусив и упаковав спортивную сумку, отправился на Казанский вокзал. Поезд на Йошкар-Олу отходил в шестнадцать сорок четыре. В запасе оставался целый час, но из-за автомобильных пробок и сутолоки в метро он в самую последнюю минуту успел вскочить на подножку последнего вагона. Вспотев как мышь, он добрался до своего вагона и там перевел дыхание.
В купе его встретили полковник Белобородов и подполковник Стародуб. Оба были уже навеселе. На столике громоздилась куча кульков, среди которых проглядывали две «красноголовки». После того как в вагоне улеглась суета, они дружно сдвинули стаканы. Под хорошую закуску незаметно одна за другой ушли две бутылки водки. Литвин разомлел, и чем меньше оставалось в стакане, а поезд все дальше отдалялся от Москвы, тем все благодушнее становилось настроение. Вскоре он захмелел и, с трудом забравшись на вторую полку, тут же уснул.
Фирменный поезд «Марий Эл», весело постукивая колесами, стремительно мчался к Йошкар-Оле. Позади осталась короткая июльская ночь, и ровно минута в минуту в семь тридцать пять под бравурные звуки марша он тихо подкатил к вылизанному, будто армейский плац, перрону вокзала. У вагона приемную комиссию встречали: чиновник средней руки из республиканского министерства образования, директор кадетского корпуса и однокашник полковника Белобородова по военному училищу — заместитель командира дивизии полковник Кашкин. Четвертый — чернявый подполковник с грустно повисшими усами — выглядывал из-за его спины.
Литвин сошел на перрон и с изумлением уставился на «усача». Тот тоже раскрыл рот от удивления. Через мгновение с радостными возгласами:
— Орест?!
— Саня?! Бочаров!
— Вот это встреча! — они принялись тискать друг друга в объятиях.
В то время как Белобородов и Кашкин решали, куда поселить членов приемной комиссии — в армейскую гостиницу «Закат», в которой кроме сауны, бильярда и набора сапожных щеток ничего другого не было, или в городскую — «Турист», где в основном останавливались «туристы» с Кавказа, а по вечерам «ночные бабочки» из «досуга» запархивали прямо им в постель, Бочаров и Литвин терзали друг друга вопросами.
— Ты надолго?
— Дня на три-четыре.
— Все, мы с Леной ждем тебя в гости!
— Как она?
— Приходи, увидишь!
— С удовольствием, но когда — не знаю.
— Давай сегодня, в крайнем случае завтра, — наседал Бочаров.
— Завтра и послезавтра точно не смогу.
— Почему?
— Начнем «ошкуривать» недорослей с их папашками и мамашками.
— Ошкуривать? Интересно! — хохотнул Бочаров и спросил: — А сколько стоит шкурка?
— Чем тупее, тем дороже.
Они громко рассмеялись. Белобородов обернулся и с удивлением произнес:
— Орест Михайлович, вы что-то подозрительно быстро сговорились?
— Виктор Степанович, не подумайте ничего плохого. Мы с Сашей начинали лейтенантами в Карталинской дивизии!
— Да, тесен мир, особенно у ракетчиков, — согласился Белобородов.
— Лучший начальник оперативного отделения Владимирской армии подполковник Бочаров, — представил его Кашкин.
— Саня, ты — начопера и уже на полковничьей должности?! — поразился Литвин.
— Второй год, — с гордостью подтвердил Бочаров.
— Второй год… — и Литвина пронзило догадка.
Кажется, сама судьба в лице однокашника преподнесла ему подарок еще на пару сотен тысяч долларов. Боевая ракетная дивизия, где не на бумаге, а в реальной обстановке обкатывался «Тополь», о таком можно было только мечтать! И пока они добирались до армейской гостиницы, ему не давала покоя мысль: как добраться до этих секретов? Он вполуха слушал Бочарова, кивал головой, и тут его осенило: Александр Бочаров — начальник оперативного отделения, «мозг дивизии», в кабинете которого сосредоточены главные секреты, — поможет ему. Оставалось только придумать, как подобраться к ним. Подсказка лежала на поверхности, Кафедра, и не только она, а и факультет страдали от недостатка практического материала, и потому те, кто попадал в войска, первым дело старались подпитаться «живой фактурой», чтобы использовать ее в лекциях и на практических занятиях.
Сегодняшний день — день организационных вопросов, которыми занимался Белобородов как председатель приемной комиссии, представлялся Литвину наиболее подходящим. По приезде в гостиницу он осторожно закинул «удочку» Бочарову. Тот живо откликнулся на его просьбу, и после разговора с Кашкиным, а затем с Белобородовым вопрос был положительно решен.
После завтрака вместе с Бочаровым Литвин выехал в штаб дивизии. Дорога заняла не больше пятнадцати минут. Высокий бетонный забор с тускло-мерцающей колючей проволокой поверху подсказал ему: они на месте. Охрана на КПП и в штабе дивизии без проволочек, по распоряжению Бочарова, пропустила его на второй этаж. Здесь, за заградительной решеткой, и располагалось оперативное отделение. Первый и самый большой кабинет принадлежал Бочарову.
Развешанные по стенам зашторенные секретные схемы, а еще больше компьютер с его начинкой только сильнее распалили шпионский аппетит Литвина. Он сгорал от нетерпения поскорей поковыряться в его электронной памяти и вытащить секреты. Об этом ему не пришлось просить Бочарова. Тот, ради чахнувшей без живой практики науки, был готов поделиться всем. Он включил компьютер, ввел пароль и прошелся по заголовкам файлов. От одних только названий у Литвина разбежались глаза.
Планы боевого применения, тактико-специальных занятий, координаты секретных позиций и еще многое другое, о чем только могли мечтать в американской разведке, валились к нему в руки. Первый час Литвин прилежно «выжимал» секретные документы и делал выписки в блокнот. Так продолжалось до обеда, а потом Бочаров закрутился в суете штабных дел, и здесь Литвин воспользовался этим сполна — вся информационная начинка компьютера перекочевала на его магнитный диск.
Вечером на квартире Бочарова похищенные секреты, а не воспоминания о прошлом, приятным теплом согревали душу Литвина. Лена и Александр поднимали тосты «за дружбу» и «за службу», перебирали в памяти тех, с кем начинали вместе и кого затем суровая армейская судьба разбросала по всей стране. Бочаровы по-прежнему продолжали жить армией, и это вызывало в Литвине только раздражение. В эти минуты мыслями он был в Москве и считал оставшиеся до встречи с Майклом дни. Семнадцатое число должно было раз и навсегда перевернуть всю его жизнь.
Считали эти дни и Градов с Сердюком. Возникшие у них опасения, что командировка Литвина может не только сорвать явку с ЦРУ, а и дальнейшую связь между ними, оказались излишними. Операторы перехватили, а криптографы расшифровали его электронное письмо для Майкла. В нем Литвин сообщал:
«Срочно убываю в служебную командировку в Йошкар-Олу. В Москве ориентировочно буду через 5–6 дней. Готов к встрече на оговоренном Вами месте по запасному сроку».
Ответ пришел незамедлительно:
«Готовность к встрече с Вами подтверждаем. Сохраняйте терпение и выдержку. Желаем удачи.
Майкл».
