Глава десятая
Очередная пустышка
Прошло больше полутора часов после того, как в ресторане «Басла» Остащенко затеял потасовку со Стельмахом, но ни он сам, ни Тимур пока никак не напомнили о себе. Кочубей и Быстроног, перебравшись к этому времени в номер санаторской «высотки», не находили себе места, нервно теребили телефоны и каждые пять минут поглядывали на часы. Стрелки подобрались к одиннадцати, когда в коридоре раздался шум шагов, и в дверях появился хорошо «загруженный» Остащенко.
— Ну как, Юра?! Что Стельмах? — наперебой заговорили они.
— А-а, — отмахнулся он и плюхнулся в кресло.
— Ты что, немой!? Рассказывай! — насел на него Кочубей.
— А че рассказывать? Два «фонаря», одна рассеченная бровь.
— Какие «фонари»?! Какая бровь? О чем ты?
— У Вадима.
— Вадима?! Это еще кто?
— Однокашник Стельмаха по училищу, гэрэушник.
— Кт-о?! — Кочубей поперхнулся.
— Вот это залет?! — ахнул Быстроног.
— Никакого залета! Все закончилось русским вариантом. После «обезьянника» Тимуру, чтобы замять дело, пришлось с Вадимом и Стельмахом уговорить на троих литрового «Распутина», — буркнул Остащенко и, болезненно поморщившись, потер рукою живот.
— Хочешь сказать, они приняли все за чистую монету? — не поверил Быстроног.
— Честнее не бывает! — и Юрий задрал рубаху.
На животе багровым цветом наливался кровоподтек. Кочубей сбавив тон:
— Думаешь, Стельмах ничего не заподозрил? Это же ГРУ, а они не лыком шиты.
— Коля, ты что, мне не веришь?! Ну, тогда…
— Верю, только не лезь в бутылку! Будем считать, что расшифровки не произошло, но что на это скажет Сердюк?
Вопрос Кочубея повис в воздухе.
— А ничего! Зачем генерала напрягать. Все обошлось и ладно, — нарушил затянувшееся молчание Остащенко.
— Коля, собственно, ведь ничего из ряда вон выходящего не произошло, отработана штатная ситуация, — поддержал его Быстроног.
— Ладно, как говорится, утро вечера мудренее. Боря, что мы имеем на завтра по Штабисту? — вернулся к плану дальнейшей работы Кочубей.
— Инспекция постов миротворцев в Кодорском ущелье. Как и планировалось: выезд в десять, — напомнил Быстроног.
— Надеюсь, сюрпризов на этот раз не будет?
— Исключено! Полный контроль на всех участках.
— Контроль контролем, но я тоже поеду! — внезапно поменял план Кочубей.
— Коля, это лишнее?! Там каждый человек на виду, и без надежной «крыши» легко засветиться.
— Поеду отдельно, как корреспондент «Красной звезды».
— И без армейского прикрытия?! Там же боевики?
— Я сказал, поеду! Твое дело, Боря, машина и пара надежных ребят.
— Как скажешь, — смирился Быстроног.
— Коля, я с тобой, для подстраховки, — напомнил о себе Остащенко.
— Нет, Юра, ты страховать будешь здесь! Все, ребята, решено, расходимся! — поставил точку в споре Кочубей.
После ухода Быстронога они, приняв душ, легли спать. Разбудил Николая треск распахнувшихся жалюзи, и перед глазами возник розовый, обгоревший на жгучем южном солнце, крепкий торс Юрия. Кровоподтек на животе налился синевой и болезненно напомнил о вчерашней неудачной акции по Стельмаху. Юрий обернулся на скрип кровати и бодро произнес:
— Подъем, Коля! Нас ждут великие дела!
— Если такие, как вчера, то лучше не надо, — буркнул Кочубей.
— Забудь, Коля, и не бери в голову. Все нормально! «Жила бы страна родная, и нету других забот»! — беззаботно ответил Остащенко и, сожалея, сказал: — Эх, сейчас бы окунуться, но без ста грамм не залезешь. Четырнадцать градусов — это тебе не сорок.
— Что, молодой заезд начинает действовать? — прикололся Кочубей.
— Это не ко мне, — отмахнулся Юрий. — Русский контрразведчик за границей не размножается!
— А если приказ?
— Куда деваться — выполним! А если серьезно — в отпуск только сюда. Не страна, а сказка!
— Я тебе когда еще говорил, — напомнил Николай и прошел к окну.
В лучах утреннего солнца искрилась бесконечная морская зыбь. Перистые облачка, робко кравшиеся у края горизонта, и легкая лазурная дымка над зубчатой стеной Кодорского хребта предвещали ясный день. Буйство ароматов кружило голову, а утренняя свежесть бодрила тело.
Эту идиллию нарушал скрежет плохо смазанных шестеренок, доносившийся из спортивного городка. Два качка, которым не хватило бурной ночи, догружали себя «железом». На их всхлипы и стоны с теннисного корта отвечал веселый звон мячей. Спортивный босс Юра Шкабарня беззастенчиво гонял по углам «дикорастущего» полковника из штаба ракетных войск. Сквозь густую стену кипарисов прорывались бодрые звуки марша физкультурников. В аэрарии десяток «божьих одуванчиков», треща подсохшими суставами, делали утреннюю зарядку.
— Э-эх, мне бы так денек-другой пожить, — мечтательно произнес Остащенко.
— Вот уволят, тогда и отведешь душу, — опустил его с небес на землю Кочубей и напомнил: — В восемь мне выезжать.
— Вместе со мной? — забросил удочку Юрий.
Кочубей замялся.
— Коля, я буду тише воды и ниже травы.
— Ладно! Только до поста миротворцев, а там раствориться.
— Растворюсь, и осадка не найдешь! — повеселел Остащенко и принялся собирать вещи.
К половине восьмого, умывшись и переодевшись в десантный камуфляж, они спустились на завтрак в «Стекляшку». Здесь их застал Быстроног. Вместе они прошли в его кабинет и по ВЧ-связи связались с Сердюком. Тот был на месте и начал разговор с результатов работы по Штабисту. Кочубей, умолчав об инциденте в «Басле», коротко доложил ее итог. Сердюк задал пару уточняющих вопросов и дал добро на выезд в Кодор. Закончив доклад, Кочубей поинтересовался:
— Боря, как вопрос с сопровождением?
— Местный спецназ. Парни что надо, — заверил Быстроног.
— Как их звать? — спросил Юрий.
— Одного — Кавказ, а другого — Аттила.
— Боря, нам не до шуток! — не настроен был шутить Кочубей.
— Коля, я вполне серьезно, если сомневаешься, спроси у отца Аттилы.
— А тот случаем не Чингисхан? — хмыкнул Остащенко.
— Почти угадал — Хансум.
— Ладно, шутники, поехали! — поторопил Кочубей.
Спустившись на стоянку, они сели в УАЗ и, покружив по узким улочкам старого города, остановились у обнесенного высоким кирпичным забором частного дома. За ним послышалось грозное рычание, потом громыхнула щеколда на калитке, и на улицу вышли двое, одетые в камуфляж.
Высокий, атлетического сложения здоровяк больше походил на скандинава, чем на абхаза. Белая кожа лица, с легким румянцем на щеках, голубые глаза, русые, чуть вьющиеся волосы довершали это сходство.
— Кавказ, — представил его Быстроног.
— Аттила, — назвал себя второй спецназовец.
Он был совершенной противоположностью Кавказу. Худощавый, чуть выше среднего роста, пластичный в движениях, с хищными чертами лица он напоминал собой рысь.
— Кавказ, вы готовы? — уточнил Быстроног.
— Все о’кей, Борис! — подтвердил тот.
— Тогда вперед! — распорядился Кочубей.
Аттила сел за руль. Кавказ переложил пулемет с переднего сиденья в «собачник» и, оставив себе автомат, занял место рядом с ним. Кочубей с Остащенко расположились на заднем сиденье. Быстроног открыл ворота, Аттила отпустил тормоза и УАЗ покатился под уклон. Выехав на центральную улицу, он прибавил скорость. Позади остались площадь с портретом первого президента Абхазии — Ардзинбы. Он пытливо всматривался в своих граждан и словно спрашивал: «Ты готов встать на защиту Родины, как это сделали мы?»
За площадью дорога нырнула под железнодорожную эстакаду, и Аттила утопил педаль газа до пола. Слева промелькнула металлическая ограда, ощетинившаяся сторожевыми вышками, темными глазницами прожекторов и холодными глазками видеокамер. За ней, в глубине парка, затаилась миссия международных наблюдателей ООН.
— Все шпионят! Хотят узнать главную абхазскую тайну, — с сарказмом произнес Кавказ.
— И какая она, если не секрет? — полюбопытствовал Кочубей.
— Простая: пока жив последний абхаз, других хозяев здесь не будет!
— Однако, сурово, — заметил Остащенко.
— Зато справедливо! Гостю мы всегда рады, а для врага у нас один ответ — кинжал и пуля! — сказал как отрезал Кавказ и замкнулся в себе.
Четырнадцать лет назад он вместе с добровольцами из Турции — потомками черкесов и абхазов — пришел на помощь своему народу. А когда закончилась война, далеко не все вернулись к сытой и благополучной жизни в Анкаре, Стамбуле и Измире. Сердце Кавказа осталось в этих горах, о которых 130 лет мечтали его отец, дед и прадед из рода Атыршба.
Серая лента Кодорского шоссе, тихо шурша, стелилась под колесами УАЗа. Справа, за железной дорогой, золотились песчаные пляжи. Слева сплошной зеленой стеной вытянулся знаменитый Синопский парк. Кроны столетних гималайских и ливанских кедров, платанов и эвкалиптов, гигантских пальм и магнолий звенели от гомона птиц. За парком внимание Юрия привлекли построенные, словно по линейке, кварталы города. Уютные двухэтажные особняки, увитые виноградной лозой, радовали глаз.
— Как в Южной Германии?! — удивился он.
— Это наша «Абхазская Германия», — с гордостью отметил Аттила.
— Да?! А как она тут очутилась?
— Очень просто: Сталин приказал!
— Сталин! Для чего?
— Атомную бомбу делать.
— Атомную бомбу? А причем тут Германия? — не мог понять Юрий.
— С бомбой ты, Аттила, хватил. А вот теоретические разработки в Сухумском физтехе велись, и занимались ими пленные немцы, — блеснул познаниями Кочубей.
— Насчет бомбы не скажу. Но точно знаю: мой дед строил дом для самого главного немца — барона Ардене.
— Аттила, а твой дед случайно бомбу не припрятал? — прикололся Юрий.
— Спрятал, литров на двести. На обратном пути можно разминировать, — предложил он.
— Ну, уж нет! Мне здоровье дороже, — отказался Кочубей.
— Коля, давай рискнем! Хрен с ним, со здоровьем! Для контрразведчика главное — не подорвать моральные устои, — загорелся Юрий.
Абхазия властно завладевала им. Следующие десять минут ему и Кочубею пришлось выслушивать от Аттилы настоящую оду вину. За селом Мочара он свернул на «убитую» шоссейку, петлявшую по берегу бурной Кодори. На смену апельсиновым и мандариновым садам пришли густые буковые леса — они вплотную подступили к дороге. И чем меньше оставалось до села Цабал — этого сердца некогда цветущей Абжуйской Абхазии, тем все мрачнее становились лица Николая и Юрия.
Среди гнетущего безмолвия некогда кипевших жизнью сел смертоносное дыхание войны ощущалось с особой остротой. Изуродованные кладбищенские обелиски, дзоты из надгробных плит, исполосованные штыками фотографии умерших не просто говорили — они кричали о том, что зло и взаимное ожесточение не смогла остановить даже память о предках. Спустя тринадцать лет война по-прежнему напоминала о себе взрывами мин-ловушек под неосторожной ногой и выстрелами снайперов. Близкая опасность заставила подобраться Кавказа. Он переложил автомат на колени и снял с предохранителя. Аттила сбросил скорость и, подавшись вперед, шарил настороженным взглядом по дороге и обочинам, выискивая замаскированный фугас. Николай с Юрием тоже взялись за автоматы.
Впереди показалась развилка и Аттила спросил:
— Кавказ, дальше, как — через «Водопады» или «Райские ворота»?
— Через ворота — так короче, но, какая сейчас там дорога, не знаю, — замялся тот.
— Адгур вчера вернулся из рейда и сказал, что на УАЗе проскочим, — развеял его опасения Аттила.
— Насколько она короче? — поинтересовался Кочубей.
— Километров на двадцать, — пояснил Кавказ.
— Час, как минимум, выиграем, — прикинул Остащенко.
— Решай, Николаич, — оставил за ним выбор Кавказ.
— Через «ворота», — решил Кочубей.
Аттила свернул налево, и через километр уже ничто не напоминало о войне. Буйная южная природа успела затянуть зелеными «бинтами-повязками» шрамы-окопы и язвы-воронки. Вскоре дорога превратилась в еле заметную желтую змейку. Скалы все ближе подступали к обочине. Справа из ущелья поднимался пропитанный прелью прошлогодних листьев молочный туман и косматыми языками облизывал машину. Внезапно вспышка солнечного света разорвала полумрак, скалы расступились и за горным разломом, напоминающим гигантский створ, возникли знаменитые «Райские ворота». Аттила притормозил, и от открывшейся панорамы у Николая и Юрия захватило дух.
Перед ними привольно раскинулась знаменитая Кодорская долина. С высоты птичьего полета она походила на огромный ковер, вытканный серебристыми нитями бесчисленных речушек и ручьев. Живописные склоны гор, густо поросшие буковыми и дубовыми лесами, искрились в лучах солнца хрустальным блеском водопадов. Величественные вершины гор, покрытые вечными ледниками, холодно блистали на фоне бирюзового неба.
— Фантастика! — воскликнул потрясенный Юрий.
— Настоящий рай! — был поражен этим великолепием Николай.
— Рай, который по ночам превращается ад! — с ожесточением произнес Кавказ и кивнул головой в сторону северных склонов.
— Трусливые шакалы! Днем они боятся высунуться из своих нор! — гневно сверкнул глазами Аттила.
Кочубей бросил беспокойный взгляд по сторонам — следы дороги терялись в густой траве — и вопросительно посмотрел на Кавказа.
— Все нормально, Коля! Проскочим по левому склону к ручью, а дальше будет нормальная дорога, — успокоил он и предупредил: — Аттила, будь внимателен!
— Не первый раз! — самоуверенно заявил тот и отпустил педаль тормоза.
УАЗ, накручивая замысловатую спираль, медленно пополз вниз. Дорога с трудом угадывалась среди кустарника, и, если бы не следы колес, оставленные машиной рейдовой группой, то можно было заплутать. Спуск подходил к концу, впереди серебристой полоской блеснул на солнце ручей, и Аттила нажал на газ. УАЗ влетел в воду и у берега забуксовал.
— Сели на мертвый якорь! — в сердцах произнес Остащенко.
— Ерунда, сейчас выберемся! — заверил Аттила и дал задний ход.
— Стоп! — закричал Кавказ.
Но было поздно: УАЗ сел на оба моста и в кабину во все щели хлынула вода. Схватив оружие и сумки, Юрий, Николай и Кавказ выбрались из машины. Ледяная вода холодным огнем обжигала живот, стремительный поток путал ноги и пытался опрокинуть в воду. Перебравшись на берег, они потерянно смотрели на безнадежно застрявшую машину и мечущегося в ней Аттилу. Кочубей клял себя в душе за опрометчивость — в очередной раз ему не повезло со Стельмахом. До его возможной встречи с Хартом оставалось несколько часов, и он был бессилен перехватить их. Последняя надежда оставалась на Быстронога.
— Юра, разворачивай «Спутник» и свяжись с Борисом! — потребовал Кочубей.
Остащенко достал кейс с аппаратурой спутниковой связи и принялся колдовать над ней. Быстроног ответил на первый же его запрос.
— Боря, где Штабист? — был первый вопрос Кочубея.
— В дороге.
— Где Харт?
— Проехал Агудзеру. Его ведет Тимур.
— Боря, я тебя прошу, сделай все возможное, но он не должен пересечься со Штабистом! Ты меня понял? — потребовал Кочубей.
— Понял, понял! А что случилось?
— Мы застряли в «Веселом ручье».
— Черт же вас туда понес!
— Хотели, как короче, а завязли по самые уши.
— Вот же невезуха, — посетовал Быстроног.
— Боря, на тебя вся надежда! Стельмах не должен пересечься с Хартом! Ты понял — не должен! — просил и требовал Кочубей.
— Все будет путем! — заверил он и пообещал: — Как только разберусь с ними, организую вам помощь.
— Не надо! Выберемся сами! Главное — Штабист! Все, конец связи! — закончил разговор Кочубей.
Пока шли переговоры, Кавказ времени даром не терял и появился из лесу с охапкой сушняка.
— Ты что, ночевать собрался? — удивился Юрий.
— Подсушиться надо, — сохранял спокойствие Кавказ.
— Какой костер?! Время уходит! Надо что-то делать! — требовал действий Кочубей.
— Николаич, еще полчаса на таком ветерке, и ты получишь воспаление легких.
— Это точно, — согласился с Кавказом Юрий.
Холодный озноб сотрясал его тело, на посиневшем лице лиловым рубцом проступил след шрама, и он присоединился к Кавказу. Они развели костер, а когда пламя заполыхало, стащили с себя мокрую камуфляжку и развесили на ветках. Николай последовал их примеру, к нему присоединился Аттила. Тепло костра и градус чачи взбодрили их, и они занялись машиной, но все попытки освободить ее из водного плена не дали результата. Сгустившиеся быстро сумерки заставили подумать о ночном лагере. Кавказ с Аттилой занялись его обустройством. Предпринимаемые ими меры предосторожности — растяжки на подходах к лагерю и четыре догоревших костра, забросанные сверху лапником, показались Кочубею излишними, но он не стал возражать и положился на опытного Кавказа.
После ужина — сушеной хурмы и чурчхелы, взятых в дорогу запасливым Аттилой, они разошлись по местам. Первым на пост заступил Кочубей и в душе благодарил предусмотрительного Кавказа. От прогретой костром земли потягивало теплом, запах хвои приятно кружил голову. Подложив под голову сумку, он распахнутыми глазами смотрел на завораживающую звездную россыпь южного неба. Оно бархатистым покрывалом раскинулось над холодно мерцающими в блеклом лунном свете ледниками на вершинах гор.
Тепло земли и безмятежная тишина клонили в сон, глаза сами закрывались, и, чтобы не уснуть, Кочубей время от времени пощипывал себя за руку и все чаще поглядывал на часы. До смены с поста оставались считанные минуты, когда яркая вспышка в том месте, где Кавказ поставил растяжку, разорвала ночной мрак. Не успели утихнуть раскаты взрыва, как на лагерь обрушился шквал огня. Стрельба велась со стороны ручья и западного склона.
Первым дал отпор Кавказ, к нему присоединился Юрий. Их прицельные автоматные очереди заставили захлебнуться огневые точки боевиков, засевших у ручья. Тяжелее всего приходилось Аттиле, на него наседали с трех сторон и он, экономя патроны, отвечал одиночными выстрелами. Николай пришел к нему на помощь, перекатившись под защиту валуна, очередь за очередью посылал в темноту, огрызавшуюся слепящимися вспышками выстрелов.
Новый взрыв — это Кавказ выстрелил из подствольника по злобно тявкающему пулемету — долгим эхом пошел гулять по горам, и, когда оно затихло, у ручья воцарилась хрупкая тишина.
— Николаич, Юра, как вы? — окликнул Кавказа.
— Нормально! Живы! — отозвались они.
— Оставайтесь на месте. Мы с Аттилой проверим у ручья! — распорядился он, и две тени ящерицами соскользнули в кустарник.
Кочубей и Остащенко остались в укрытиях и внимательно ловили каждый шорох и каждый звук, но так и не услышали их возвращения. Боевики бежали с поля боя, но они не думали расслабляться, на смену заступили Юрий с Аттилой. Кочубей вернулся на место и долго не мог уснуть, но усталость взяла свое, и перед рассветом он уснул. Разбудили его гул мотора и громкие голоса. На берегу ручья стоял залепленный грязью до самого верха УАЗ, а перед ним, проклиная боевиков, топтались Аттила и Кавказ. В ночной перестрелки машине досталось больше всего: на месте лобовых стекол зияли темные провалы, а задняя часть кабины напоминала решето. К счастью, двигатель был не задет и, сипло почихивая, чадил сизым дымом.
— Ребята, как вы его вытащили? — удивился Кочубей.
— Повезло! За ночь вода сошла, — пояснил Кавказ.
— Ехать можно?
— С грехом пополам доберемся.
— Что боевики?
— Было несколько подранков, унесли с собой.
— А засаду они не устроят? — высказал опасение Остащенко.
— Шакалы кусают из-за угла и по ночам, — развеял его Кавказ.
— Все, возвращаемся в Сухум! — поторопил Кочубей.
Перетащив вещи и оружие в машину, они расселись по местам. На удивление УАЗ легко взял первый подъем и потом до самого моста над рекой Кодор ни разу не заглох. Оставшиеся сорок километров до Сухума их сопровождали сочувствующие взгляды встречных водителей и гаишников. В городе их ждали изрядно перенервничавший Быстроног и стол в столовой.
Кавказ с Аттилой вежливо отказались и отправились к себе на базу, а Юрий с Николаем, забыв про завтрак, принялись терзать Быстронога вопросами: где Стельмах? Где Харт? Встреча состоялась? Что удалось получить?
— Я их просто развел, — не стал вдаваться в подробности Борис.
— Как? Каким образом? — допытывался Кочубей.
— Через коменданта района взял и развернул американца обратно.
— И что он?
— А ничего. Когда сказали про боевиков, рванул в Сухум так, что только пятки засверкали.
— Рванул? Непонятно? Харт — матерый разведчик и испугался? На него не похоже?
— Странно? — не меньше Кочубея был озадачен Остащенко.
— А что Стельмах? Как он себя вел? — вернулся к главному подозреваемому Николай.
Быстроног пожал плечами и ответил:
— Как и все. Ничего подозрительного.
— Странно?
— Коля, а что, если Кодор был отвлекающим маневром? — предположил Остащенко.
— Вряд ли. Слишком сложно и с точки зрения логики нерационально.
— Ну почему, Коля? Этим они отвлекли наши силы и провели безличную явку в городе.
— Ты имеешь в виду обмен информацией через тайник?
— Да.
— Кстати, такого исключать нельзя, — согласился Быстроног с версией Остащенко.
— То есть тайник? — заключил Кочубей и, подумав, предложил: — В таком случае, Боря, надо вместе с Тимуром поднять все маршруты Стельмаха и Харта по Сухуму.
— Уже сделал, — заявил тот.
— Молодец! И что получается?
— А ничего! Они нигде не пересекались.
— Тогда за каким чертом Стельмаха понесло в Абхазию?! — окончательно запутался Остащенко.
Кочубей тоже зашел в тупик. Он мысленно пытался выстроить логическую цепочку действия Стельмаха и Харта, но из этого ничего не получалось. Они никак не складывались в шпионскую версию.
— Ребята, я, кажется, знаю, где «собака зарыта»! — воскликнул Быстроног и просветлел лицом: — Все до безобразия просто!
— О чем ты, Боря? — озадаченно смотрел на него Кочубей.
— Ребята, все упирается в дом!
— Дом?! Какой еще дом?!
— Обыкновенный! Наши миротворцы их тут влет берут.
— Но при чем здесь Стельмах? — уже ничего не мог понять Николай.
— А при том. Когда инспекция вернулась из Кодора, Стельмах тут же рванул в кафе «Парус» на встречу с одним абхазом.
— И что?
— А то! Разговор шел о покупке дома в районе Маяка. Мой человек тому свидетель: Стельмах так и сказал, что специально выбивал эту командировку в Абхазию.
— Получается, мы сработали впустую? Но это невозможно?! Ведь все сходилось на нем! — не хотел верить в крушение шпионской версии Кочубей.
— Может, Коля. Стельмах выложил продавцу задаток — пять тысяч баксов! — окончательно развеял ее Быстроног.
— Вот невезуха, еще один шпион «скончался»! — в сердцах произнес Остащенко.
— Юра, да погоди ты с похоронами! Слов нет, дом — серьезный аргумент в пользу Стельмаха, но еще не вечер… Будем отрабатывать шпионскую версию до конца, — продолжал цепляться за соломинку Кочубей. — У нас осталась сауна, и там его надо вывернуть наизнанку.
— У меня все готово, люди заряжены, — заверил Быстроног.
— А тены, как в прошлый раз, не сгорят? — напомнил Остащенко.
— Если и сгорят, то вместе со Стельмахом.
— Тоже результат. Закроем дело в связи со смертью проверяемого.
— Юра, перестань зубы скалить, не до того! Боря, по сауне кто работает — Долуга или кто другой? — уточнил Кочубей.
— Долуга.
— Во сколько начало?
— В девятнадцать!
— В восемнадцать собираемся у тебя! А пока отбой! — закончил разговор Кочубей.
В оставшееся время Быстроног их больше не потревожил. Что касается Стельмаха, то до ужина он добросовестно просидел в кабинете начальника штаба, отрабатывая итоговую справку по результатам проверки, потом вместе с начальником тыла отправился в сауну. К тому времени Кочубей и Остащенко, набравшись сил после сна, вошли в кабинет Быстронога. Расположившись в креслах, они чашку за чашкой пили кофе и жили надеждой, что оперативное мероприятие «Сауна» хоть как-то скрасит неудачи прошлых дней. Время приближалось к одиннадцати, когда к ним присоединился Долуга. Пришел он не с пустыми руками: копии записной книжки с номерами телефонов и адресами — база данных сотого телефона Стельмаха стала первой крупной удачей за четыре дня.
— Молодец, хорошая работа! — похвалил Кочубей и попросил: — Боря, надо сделать вторую копию: один экземпляр мы возьмем собой в Москву, а другой — отправишь почтой на имя Сердюка.
— Никаких проблем! — заверил Быстроног и распорядился: — Сергей Викторович, задачу понял?
— Не вопрос, Борис Юрьевич, сделаю! — подтвердил тот и исчез в соседнем кабинете.
Через десять минут в кармане Кочубея лежали два диска с материалами, а спустя час Долуга доложил, что Стельмаха в горизонтальном положении переместили из сауны в номер гостиницы. В этом состоянии от него вряд ли можно было ожидать каких-либо шпионских штучек, и контрразведчики тоже отправились отдыхать.
На следующее утро в половине восьмого, ровно минута в минуту, со стоянки перед «высоткой» донесся характерный скрип тормозов УАЗа. Остащенко выглянул в окно, снизу ему махал Быстроног.
— Уже идем, Боря! — заверил он и, подхватив сумки, вместе с Кочубеем прошел к лифту.
Угрожающе поскрипывая, кабина медленно поползла вниз, на выходе их ждал Быстроног.
— Как Стельмах? — первое, что спросил Кочубей.
— Всю ночь пластом пролежал в номере. Полчаса назад «никакой» вместе с оперативной группой выехал в Сочи.
— Прикрытие надежное?
— Более чем. Тимур со своими ребятами и пара «моих глаз» в машине.
— Тогда вперед! — распорядился Николай и направился к УАЗу.
Остащенко открыл заднюю дверцу и онемел. Все сиденье было завалено свертками с сушеной хурмой, инжиром и чурчхелой. Под ними проглядывали две десятилитровых баклажки с вином.
— Боря, ты что?! — опешил он.
— И как все это тащить в самолет? — растерялся Кочубей.
— А че тут тащить? Поехали! — остался непреклонен Быстроног.
Смирившись, Николай с Юрием забрались в машину и потом с тихой грустью провожали взглядами цветущий сад, укутанный нежной бело-розовой пеленой. Вскоре в утренней дымке растаяли многоэтажки Нового района Сухума, а арки Гумистинского моста превратились в тонкую ажурную вязь. УАЗ из последних своих «железных сил» вскарабкался на перевал и, выпустив облако сизого дыма, бодро покатил вперед. Справа промелькнула поблекшая вывеска некогда знаменитого ресторана «Ущелье», созданного самой природой у каскада водопадов, а после него начался затяжной спуск по «тещиному языку».
«Абхазская теща» ничем не уступала «русской». Серая лента дороги злобно шипела под колесами и все норовила скользнуть в сторону пропасти. Женя, поигрывая тормозами и бешено вращая рулем, ловко уворачивался от свирепо оскалившихся скальных разломов и чудом удерживал машину на краю бездны. Из нее доносился грозный рев бесновавшейся в каменных теснинах реки. Николай с Юрием перевили дыхание, когда дорога, описав последний крутой вираж, резво скатилась в Новый Афон.
В Абхазии — великое множество изумительных мест, красота которых поражает самое буйное воображение, заставляет трепетать самые холодные сердца и воспламеняет взор самого закоренелого скептика. Но, пожалуй, нигде она не была так щедра, как у подножия Анакопийской горы.
— Вот это красотища! — восхитился Остащенко.
Быстроног глянул на часы и сказал:
— Ребята, есть еще время, и я предлагаю заехать в монастырь.
Николай с Юрием дружно закивали головами.
— Женя, ты понял куда? — спросил Быстроног водителя.
— Помню, Борис Юрьевич, сразу за озером направо, — подтвердил тот и, сбавив скорость, стал вглядываться в стену густого кустарника.
Впереди показалось небольшое озеро с рестораном — поплавком посередине, сразу за ним Евгений свернул на выложенную брусчаткой дорогу. И здесь война вновь напомнила о себе. Уродливым оскалом развалин она вызверились из зарослей бамбука и инжира. За иссеченной осколками древней генуэзской аркой дорога резко пошла вверх и закончилась на крохотной площадке у монастырских стен. Они выбрались из машины и подошли к краю обрыва.
Далеко внизу, от мыса у поселка Нижняя Эшера и до подножия Анакопийской горы, алмазной тетивой сверкала и искрилась кромка морского прибоя. По концам этого гигантского лука тугими узлами высилась гряда прибрежных скал. Разросшиеся среди каменных разломов туи и сосны напоминали диковинные малахитовые пряжки на гранитном панцире воина. За западным мысом в морской дымке диковинными айсбергами-многоэтажками угадывалась красавица Гудаута. По южному склону горы расплавленным серебром растекались эвкалиптовые и оливковые рощи. В приморском парке огненно-красными кострами полыхали кусты олеандра. Гигантскими зелеными свечками взметнулись к небу строгие кипарисы. Они, словно часовые вечности, выстроились в почетном карауле у усыпальницы апостола Христа-Симона Кананита. И в этой благостной, дышащей неземным покоем тишине чуткое ухо Остащенко уловило грозный гул.
— Что это? — насторожился он.
— Водопад, точная копия греческого Афонского, — пояснил Быстроног.
— Не только водопад, а и собор тоже, — дополнил Кочубей.
— И все это сделали сами монахи, даже водопроводные трубы отлили из свинца, — снова сел на своего «абхазского конька» Борис.
— Те самые трубы, что за семьдесят лет советской власти не смогли растащить на грузила, — вспомнил Кочубей известную среди афонцев шутку.
Остащенко с грустью посмотрел на облупившиеся местами монастырские стены и спросил:
— А что здесь теперь?
— Духовное училище, как говорится, «сеют доброе и разумное», — философски заметил Быстроног.
— Да, все возвращается на круги своя! На штыках долго не усидишь, — согласился с ним Юрий.
— С Абхазией так и вышло. Мир здесь наступил, когда пришли монахи и принесли с собою Слово. А цену ему на Кавказе хорошо знают. Недаром сам император Александр III приезжал сюда на закладку первого камня. Абхазы это оценили и больше не восставали.
— Кто-то из великих сказал: «Сила — не в мече! Сила — в правде!» — вспомнил Кочубей.
— Вот и вас, ребята, на философию потянуло. Рано или поздно это с каждым в Абхазии происходит, — с улыбкой произнес Быстроног и прошел к монастырским воротам, но они оказались заперты.
— Наверно, спустились вниз, в сад, — предположил он.
— Боря, давай заглянем на госдачу Сталина? — предложил Николай.
— А что, хорошая мысль! — поддержал он и распорядился: — Женя, едем в гости к товарищу Сталину!
Евгений развернул машину и, проехав несколько сотен метров, остановился перед ржавыми металлическими воротами. О том, что за ними когда-то находился особо охраняемый объект, напоминали высокий забор и пустые глазницы прожекторов на сторожевых вышках. В покосившейся будке охраны никого не оказалось.
— Да-а! Тут служба не просто спит, а давно умерла, — с иронией произнес Остащенко.
— Это только кажется, если…
Закончить фразу Быстроног не успел. Позади будки затрещали кусты, и из них вышел бородатый «абрек». За его спиной болтался автомат, а в руках поблескивала заточенная до зеркального блеска коса.
— Берии с топором для компании не хватает, — вспомнил про историю на «Холодной речке» Николай.
Бородач подозрительным взглядом прошелся по машине, пассажирам и спросил:
— Кто такие?
— Свои! К Тимуру, — пояснил Быстроног.
Но «афонский цербер» не спешил открывать ворота, и Борису пришлось предъявить удостоверение.
«Цербер» подтянулся, энергично налег на створки ворот, и они, пронзительно взвизгнув, распахнулись. Женя уверенно вел машину по дороге, петлявшей среди огромного мандаринового сада. Как и все дачи Сталина, новоафонская появилась неожиданно. Густые заросли мимозы и олеандра расступились, и за ними возник одноэтажный особняк. На стоянке их встретил крепыш лет сорока. Смуглое открытое лицо украшали неизменные для абхаза щегольские усики, а жгуче-черные глаза пытливо всматривались в гостей.
— Здравствуй, Боря! — поздоровался он с Быстроногом и посетовал: — Что-то давненько ты не заезжал.
— Все дела. Извини, что без звонка.
— Какие могут быть извинения! Гостям мы всегда рады!
— Познакомься, Тимур, мои друзья Николай и Юрий, — представил их Быстроног, и его голос потеплел, когда речь зашла о «хозяине» госдачи. — Тимур Папба — комендант госдачи, во время войны комиссар батальона, замечательный рассказчик и…
— Перестань, Боря! Ну, какой я комиссар, так, бывший пожарник. Это война сделала за нас выбор и определила каждому свое место в строю.
— Да натворила она здесь бед! — посочувствовал Остащенко. — Только что своими глазами видели. Такое место и в каменоломню превратили!
Упоминание о войне тенью отразилось на добродушном лице Тимура, и он с ожесточением произнес:
— Развалины — не самое страшное?! Рано или поздно отстроим! А как быть с горем и ненавистью, что поселились в наших сердцах?! Как? Не так страшна смерть — с ней рано или поздно свыкаешься, а предательство и подлость. Они, как грязь во время потопа, полезли из самых темных щелей человеческой души. Предавали и грабили не инопланетяне, а те, с кем рос, дружил и делил хлеб-соль. Мне повезло. За всю войну ни царапины, и родные, слава богу, живы. А как быть тем, у кого изнасиловали сестру, убили отца, мать, брата? Как? Умом понимаешь: с соседом-врагом рано или поздно придется мириться, но сердцу не прикажешь! — и, смутившись своих чувств, Тимур извинился: — Ради бога простите, что с гостями не о том заговорил. Совсем про хлеб-соль забыл.
— У нас всего полчаса, — пытался отказаться Быстроног.
— Боря, а что люди скажут: у Тимура вино кончилось?
— Может, в следующий раз, нам бы только посмотреть дачу, — предложил Кочубей.
— Хорошо, — неожиданно легко согласился Тимур и распахнул тяжелую дубовую дверь.
Из глубины комнат потянуло затхлым запахом отсыревшего дерева. Время и безденежье наложили свой отпечаток на дачу Сталина. Рисунок паркета потускнел, и он потрескивал под ногами. Деревянные панели и резные из капа потолки, как лицо старца, избороздили глубокие морщины-трещины. Обивка диванов и кушеток выцвела и потускнела. Батареи телефонов в кабинете и зале заседаний безнадежно молчали.
— Ну и тоска, — заметил Юрий и зыбко повел плечами.
— Пройдемте в другое место, там будет веселее, — предложил Тимур.
— Тимур, мы опоздаем, — напомнил Быстроног.
— Только на пару минут, ребята.
— Если только на пару, — согласился Кочубей.
Они оставили мрачный зал заседаний, вслед за Тимуром обошли дачу, поднялись на летний балкон и вошли в бильярдную. После смерти Сталина в ней мало что изменилось. Мягкий свет светильников матовыми бликами отражался от деревянных из ореха панелей и бортов великолепного бильярдного стола. На экране домашнего кинотеатра, сжавшись в кучку, поеживались их тени. Десяток стульев и круглый стол составляли всю мебель бильярдной. На нем, как по волшебству, появились трехлитровый графин с вином и ваза с фруктами.
— Тимур, зачем? Это лишнее! — возразил Кочубей.
— Мы так не договаривались, Тимур! — тоже пытался протестовать Быстроног.
— Боря, мы в Абхазии или где? — был неумолим Папба и, разлив вино по стаканам, поднял тост: — За друзей! — а когда они выпили, предложил: — А теперь одну партию в бильярд на столе товарища Сталина!
— С удовольствием, но в другой раз, — отказался Кочубей.
— Николай, зачем себе отказывать?
— Коля, быть здесь и не сыграть на бильярде Сталина — грех! — поддался искушению Остащенко.
— Ладно, только блиц! Разбивает хозяин! — согласился Кочубей.
Тимур выставил на стол биток, склонился над бортом и легким, изящным движением закрутил «рыжего». Шар, вскользь коснулся пирамиды, стремительно прокатился по столу и нырнул в левую лузу.
— Мастерский удар! — похвалил Остащенко.
— Да, Юра, нам с тобой тут ловить нечего, — согласился Кочубей и бросил взгляд на часы.
До отлета самолета оставалось всего два часа. С трудом отбившись от предложения Тимура пропустить еще по стаканчику афонского вина, они покинули бильярдную. Он проводил их до машины и в последний момент ухитрился запихнуть им бутыль вина.
Давно уже скрылась за густой зеленой стеной дача Сталина, а в памяти Николая и Юрия все еще звучали слова Тимура: «Я жду вас, ребята! В Абхазии есть все для сердца и души!»
С грустью они покидали этот опаленный войной райский уголок земли, оставляя в нем частичку своего сердца и унося в душе те искренние человеческое тепло и доброту, что нашли в Тимуре, Кавказе и Аттиле. На их долю выпали тяжкие испытания, обернувшиеся потерями близких и друзей, но они не очерствели и не озлобились. Им и тысячам других абхазов, русских и армян, выстоявших и победивших в недавней войне, уже не были страшны ни власть, ни слава, ни богатство. Испив до дна чашу поражений и побед, они теперь твердо знали, что священные слова «Родина» и «Друг» стоят дороже, чем все золото остального благополучного и сытого мира.
