Глава 11

16 мая 2008 года, после почти полугодового отсутствия, Павел возвратился в родное подразделение — отдел ФСБ по краснодарскому гарнизону. Генерал Аниченко внял просьбе Борисова и распорядился: майору Ковалеву завершить стажировку, убыть в Краснодар и немедленно приступить к проверке материалов на Харлампиди и Пацана.

За это время в отделе и в коллективе произошли изменения, и изменения существенные. Ремонт кабинетов, начавшийся еще в середине 2007 года и продолжавшийся черепашьими темпами, наконец завершился. В воздухе пахло свежей краской, под ногами в свете современных светильников поблескивал ламинат, а в кабинетах появилась новая мебель.

Изменения коснулись и личного состава отдела. Майор Виктор Шкодин, собравшийся было увольняться, решил продолжить службу и подал рапорт на продление. Более того, слухи о предстоящем существенном повышении должностных окладов и размера премиальных заставили его окончательно отказаться от своей пресловутой теории о цикличном характере деятельности контрразведки. Несмотря на наступление дачно-лопатного сезона, майор Шкодин не сбавил оборотов в работе и неожиданно для себя выбился в маяки отдела. Единственный холостяк в отделе — лейтенант Алексей Волгин — не устоял под напором кубанской казачки Оксаны Запрягайло. Она быстро его взнуздала и повела под венец. Заместителю Васильева Анатолию Азовцеву скатилась на погон очередная звезда, и в голосе новоиспеченного подполковника сразу же добавилось начальственных ноток. Не изменился и остался верен себе только секретарь отдела старший прапорщик Александр Малышев. Он, как и прежде, подобно церберу, стоял на страже секретного делопроизводства и не позволял ни одному, даже не секретному документу миновать его.

Появление Павла в отделе оперативники встретили с энтузиазмом. Футбольный сезон на Кубани был в самом разгаре, и усиление команды военных контрразведчиков ведущим полузащитником существенно повышало ее шансы на выход в финал турнира силовиков. Его возвращение подняло настроение и Васильеву. В отделе сложилась напряженная ситуация с кадрами — два сотрудника убыли в длительную командировку в Чеченскую Республику, а один в Москву, в Академию ФСБ на курсы переподготовки. Поэтому каждый, тем более опытный сотрудник, был у него на счету.

Вырвавшись из крепких объятий друзей, Павел поднялся в кабинет Васильева. Тот, как всегда, был немногословен. Не вдаваясь в подробности стажировки во Владикавказе, он, как клещ, вцепился в последнюю информацию о стремительном вояже Имерлидзе в Москву и Краснодар. Версия Павла о том, что курьер грузинских спецслужб встречался с кем-то из агентов, а ими могли оказаться Харлампиди или Пацан, нашла поддержку у Васильева. Он достал из сейфа дела на них, положил перед Ковалевым и пояснил:

— Павел Николаевич, здесь твои старые материалы и то, что наработали Азовцев со Шкодиным. В последних сообщениях имеется ряд интересных моментов.

— Подтверждается связь Пацана и Харлампиди со спецслужбами Грузии? — загорелся Ковалев.

— Пока косвенно. Пацан проявил повышенный интерес к работам на военно-морской базе в Новороссийске, а у Харлампиди выявлены контакты с летчиками из Крымска, в характере которых еще предстоит разбираться.

— А объект Х? На нем они не засветились?

— Только Пацан. Несколько раз выезжал в район базы «Лесное озеро».

— С какой целью?

Васильев, пожав плечами, ответил:

— Вот это, Павел Николаевич, тебе и предстоит выяснить. Тут, как говорится, тебе и флаг в руки. И еще внимательно посмотри на материалы свежим взглядом, возможно, увидишь то, что не смог разглядеть Шкодин.

— Понял, Александр Васильевич, немедленно займусь! — заверил Ковалев.

— Хорошо! Первое, что сделай, так это установи, где Харлампиди и Пацан находились 12 апреля. Здесь, я думаю, собака и зарыта. Это ключевой момент в их проверке.

— Я тоже об этом подумал. Если 12-го они выезжали в Краснодар и встречались с Имерлидзе, то железно, шпионы!

— Не спеши записывать их в шпионы, это еще требуется доказать! — предостерег от поспешных выводов Васильев.

— Александр Васильевич, я почти уверен — в Краснодаре у Имерлидзе была явка с агентом! — с жаром заговорил Ковалев.

— Возможно. Но с кем? Пацаном? Харлампиди? А может, был еще один — третий? Поэтому не будем гадать, отработай все от а до я. Разложи по минутам: где, с кем и с какой целью 12 апреля они могли находиться в Краснодаре. Подумай хорошо, как и через кого это лучше сделать, а главное, конспиративно. Пацан и Харлампиди ни в коем разе не должны почувствовать нашего интереса к ним.

— По Пацану — без проблем. На него у меня два человека заряжены. С Харлампиди — посложнее, — и, подумав, Ковалев предложил: — Александр Васильевич, есть мысль, как конспиративно и быстро получить ответ, был ли у них контакт с Имерлидзе или нет.

— Слушаю.

— Пробить их по телефонным переговорам. Логика подсказывает — перед встречей с Имерлидзе они должны были созвониться.

— Хорошая мысль. Я распоряжусь, — согласился Васильев и поторопил: — Все, Павел Николаевич, время не ждет, садись за материалы, вечером жду от тебя перечень дополнительных оперативных мероприятий в отношении Харлампиди и Пацана, а потом в народ!

— Есть! — принял к исполнению Павел и, забрав дела, отправился к себе в кабинет.

Там его уже ждал Шкодин, чтобы поделиться своими соображениями в отношении Харлампиди и Пацана, которые не нашли отражения в материалах дела. Ковалев внимательно выслушал его, но, к сожалению, так и не получил убедительных доказательств, свидетельствующих о проведении ими шпионской деятельности. Шкодин также не смог дать ответа и на главный вопрос — были ли Пацан и Харлампиди 12 апреля в Краснодаре. Ответы на них Павлу теперь предстояло искать самому. Начал он эту работу с изучения материалов дела на Пацана и к концу дня уже имел ясное представление о том, что в первую очередь необходимо сделать. Мысли легко ложились на бумагу и вечером, как того требовал Васильев, он представил ему план дополнительных оперативно-разыскных мероприятий. Их содержание не вызвало у него серьезных возражений. Внеся несколько несущественных дополнений, Васильев в верхней части листа написал «Утверждаю» и поставил размашистую подпись.

На следующее утро Ковалев «пошел в народ» — отправился встречаться с агентами, чтобы опросить их по Пацану и Харлампиди. Работа заняла два дня и оказалась результативной. Контакты Харлампиди с летчиками в Крымске наводили на мысль, что они носили не только приятельский характер. В разговоре с инженером полка он под предлогом покупки для собственных нужд дополнительных топливных баков интересовался сроками списания старых и поступления на вооружение части новых типов самолетов.

Главный же итог работы состоял в том, что Павел нашел частичное подтверждение своей версии о встрече в Краснодаре агента-курьера Имерлидзе с агентом-информатором. И этим информатором мог оказаться Пацан. 12 апреля он, по сообщению надежного источника контрразведки, выезжал в Краснодар якобы на закупку продуктов для кафе «Бивак» и возвратился поздно вечером. Данный факт подтверждался сводками телефонных переговоров Пацана. С 15.20 до 20.17 он вел их из Краснодара. В цепочке доказательств контакта Пацана с Имерлидзе не хватало всего одного звена — они между собой не разговаривали. Но это не поколебало уверенности Павла в том, что в Краснодаре состоялась моментальная явка шпионов. Конспиративность, с какой она была проведена, лишний раз убеждала его в том, что за их спинами стоит матерый разведчик — резидент Засланец.

Снова, как и полгода назад, перед Ковалевым и Васильевым возник вопрос: когда и где Пацан мог быть завербован спецслужбами Грузии? Анализ имеющихся на него материалов возвращал к далеким событиям 1993 года — участию Пацана в боевых действиях на стороне абхазов против войск Госсовета Грузии. Именно тогда, по их мнению, он, вероятно, попал в поле зрения грузинских спецслужб и был завербован. К сожалению, ответ коллег из Службы государственной безопасности Республики Абхазия, казалось бы, ставил на их версии крест. В нем они подтверждали факт участия Пацана в боевых действиях на стороне абхазских ополченцев и пребывания в окружении во время неудачного мартовского 1993 года наступления на позиции грузинских войск. В частности, коллеги из СГБ сообщали: «…Будучи отрезанным от основных сил подразделения и оставшись в одиночестве, П. Пацан не растерялся, несмотря на ранение, пробился к своим и сообщил ценные разведывательные сведения о противнике».

«Оставшись в одиночестве» — эта фраза в последнем абзаце ответа коллег была подчеркнута чьей-то рукой, возможно Градова или Аниченко, а на полях стоял жирный знак вопроса. Для Васильева и Ковалева также было очевидно — она являлась ключевой, и ключ к ней находился у тех, кто в далеком 1993 году был рядом с Пацаном. По сведениям СГБ, из сослуживцев Пацана в живых остались шесть человек. Двое после войны возвратились к себе на родину в Турцию и Иорданию. Следы троих затерялись где-то в Приднестровье. В Абхазии проживал только один — Гудиса Тарба. На его показания и опирались абхазские контрразведчики в своем ответе.

Васильев не подвергал их сомнению, но практический опыт подсказывал ему: прямой разговор с Тарбой оперработника, знающего материалы дела в деталях, мог пролить свет на темные пятна в проверке Пацана. Необходимость командировки в Абхазию, речь о которой шла полгода назад, стала настоятельной. Свое мнение он доложил Аниченко, тот согласился и распорядился направить Ковалева в Абхазию.

21 мая Павел вылетел в Адлер. Здесь весна была в полном разгаре. Воздух был напоен запахом буйно цветущих субтропиков. Предгорья окрасила нежная зелень молодой листвы. И лишь зимние шапки на вершинах гор напоминали о недолгой черноморской зиме.

Дорога до границы заняла двадцать минут. Таксист доехал до Казачьего рынка и застрял в толчее. До пограничного перехода Псоу Павел прошел пешком, а последние полсотни метров продвигался со скоростью черепахи. В Абхазии начался курортный сезон и, подобно перелетным птицам, тысячи отдыхающих потянулись к теплому морю. За несколько метров до пограничного поста очередь замерла — у контролеров зависли компьютеры, и проверка документов застопорилась. Павел не стал ждать, когда их восстановят, и воспользовался своим служебным положением. Протиснувшись к старшему смены, он предъявил удостоверение, и тот дал команду пограничному наряду пропустить его на абхазскую сторону.

По стиснутому решетками лабиринту перехода Павел вышел на мост через реку Псоу, там его встретил старший оперуполномоченный по особо важным делам отдела военной контрразведки ФСБ России по миротворческим силам в зоне грузино-абхазского конфликта майор Олег Гонтарев. Ладный, крепко сложенный, ростом под метр девяносто, неспешный в движениях, он производил впечатление человека основательного и надежного. Характерный армейский загар и полинявшая на солнце камуфляжка говорили о том, что Гонтарев занимался контрразведкой не в уютном кабинете, а в боевых порядках войск. Павел опустил взгляд ниже, задержал на кобуре, из нее торчала рукоять пистолета, и понял: мирная жизнь, беззаботно плескавшаяся за спиной, закончилась.

Абхазия спустя 15 лет после окончания войны все еще продолжала жить по законам сурового военного времени. Ее признаки были на каждом шагу: изрешеченный осколками и пулями указатель — до Сухума 110 км, валяющийся на берегу реки Псоу ржавый остов бэтээра и развороченная взрывом снаряда автобусная остановка. На спуске с моста Павла и Олега остановили абхазские пограничники, вооруженные автоматами. Позади них, под маскировочной сеткой, угадывалось огневое сооружение. Рядом с ним, нацелившись стволом пулемета на мост, стоял бэтээр. Дорога, ведущая вглубь Абхазии, щетинилась ежами из колючей проволоки. Проверив документы, пограничники открыли им проход на абхазскую сторону. Они спустились на стоянку, где у надежного, как сама армия, УАЗа, их ждал водитель-сержант Евгений Бургучев. Отказавшись от чая и бутербродов, предусмотрительно прихваченных в дорогу Олегом, Павел поторопил с отъездом.

Дорога до столицы Абхазии — Сухума — заняла около двух часов. Павел не заметил, как пролетело время, и с жадным интересом слушал рассказ Олега об обстановке и жизни в Абхазии. А тому было что рассказать. Из девяти лет службы в контрразведке он шесть месяцев провел в «горячей командировке» — в Веденском районе Чечни, а последние пять лет крутился по «мандариновому кольцу» — Батуми — Поти — Зугдиди — Сухум. За эти годы Олег повидал всякого и знал не понаслышке, как действуют спецслужбы Грузии.

Резкий скрип тормозов прервал их разговор. Лихач подрезал УАЗ, Бургучев резко взял вправо и выскочил на обочину. Пройдясь крепким словом в адрес «джигита», он снова выехал на дорогу. Вскоре она змейкой скользнула под арку железнодорожной эстакады, скатилась к морю, и через километр УАЗ остановился перед внушительными воротами санатория Московского военного округа. К машине подошли два солдата-миротворца с автоматами за спиной, пройдясь внимательными взглядами по пассажирам и узнав Гонтарева, они сдвинули в сторону ежи и открыли проезд.

Машина въехала на территорию санатория, и Павел оторопел. В нем сохранилась разительно иная жизнь, чем в истерзанном войной Сухуме. По центральной аллее, прямой стрелой устремившейся от ворот к белокаменной колоннаде набережной, вальяжно дефилировали нарядные толпы отдыхающих. Из кафе и баров доносились звуки веселой музыки. Детская площадка, кишевшая ребятней, напоминала собой птичий базар. В какой-то момент Павлу показалось, что он попал на праздник жизни. Через минуту эта иллюзия исчезла. Бургучев свернул на крайнюю аллею, и война, затаившаяся в 70 километрах — за рекой Ингур в Грузии — напомнила о себе. Перед глазами Павла промелькнули таблички с грозными надписями: «Проезд только для машин МС», «Посторонним вход воспрещен», «Предъяви пропуск в развернутом виде». На входе в шестиэтажный корпус, ставший штабом миротворческих сил, дорогу Павлу преградил часовой.

— Он со мной! — коротко бросил Гонтарев.

Часовой отступил в сторону, и Павел вслед за Олегом поднялся на второй этаж. Его занимал отдел военной контрразведки миротворческих сил. В коридоре было пустынно — сотрудники находились в боевых порядках, и только у окошка секретариата одиноко топтался сотрудник. Гонтарев проводил Ковалева в кабинет начальника отдела — полковника Бориса Быстронога.

Бывший десантник, прошедший через горячие точки в Ингушетии, Северной Осетии и Чечне, он внешне походил больше на сельского агронома, чем на рубаху-командира. Среднего роста, кряжистый Быстроног стоял так, будто врос ногами в землю. Живая мимика простодушного, открытого лица и задорно торчащий над высоким лбом хохолок волос цвета спелой пшеницы говорили о его деятельном характере. Еще большее сходство с сельским интеллигентом ему придавали круглые старомодные очки. За их толстыми линзами близоруко щурились небесной голубизны глаза.

Энергично поздоровавшись, Быстроног предложил Ковалеву сесть. Холодок в его голосе, возникший в начале разговора, растаял, когда Павел упомянул фамилию однокашника — подполковника Азовцева. Вспомнив об учебе с ним в Новосибирском институте контрразведки, он и перешел к делу. Не вдаваясь в подробности проверки Пацана, Павел доложил о цели командировки и высказал просьбу о своем размещении и организации встречи с коллегами из Службы государственной безопасности Абхазии. Она была решена Быстроногом влет. Он тут же связался с начальником санатория полковником Фесенко. Оперативность, с какой решился вопрос размещения и питания, говорила Павлу о том, что контрразведчики твердо держат руку не только на пульсе жизни санатория, но и на горле самого начальника, порой путавшего свой карман с государственным. Также быстро Быстроног согласовал вопрос о встрече в СГБ. Дежурный по Службе заверил: сотрудника российской контрразведки готовы принять хоть сейчас.

Павел порывался было отправиться на встречу, но опытный Быстроног, хорошо знающий уклад жизни в Абхазии, охладил его порыв. Рабочий день подходил к концу, поэтому встреча могла быть скомкана, и предложил перенести на утро. Павел внял совету и решил воспользоваться паузой, чтобы отдохнуть с дороги и собратья с мыслями перед предстоящей встречей в СГБ. Определившись с Быстроногом по следующему дню, он в сопровождении помощника дежурного по отделу контрразведки возвратился на территорию санатория.

Начальник Фесенко лицом в грязь не ударил и расстарался. Несмотря на наплыв отдыхающих, разместил «дорогого гостя» в номере люкс третьего — генеральского — корпуса и распорядился организовать питание на месте. Павел не стал барствовать и после душа принял предложение Гонтарева поужинать в кафе «Нептун», больше известном в народе как «Девятый вал». В нем с обеда рекой лилось вино и до глубокой ночи не закрывались двери. Павла это не прельстило, и они с Гонтарем выбрали более скромную «Палубу». На ней не так «штормило», как в «Девятом вале», а публика вела себя гораздо степеннее.

При их появлении в зале тут же, как из-под земли, возник хозяин — Ашот и принялся рассыпать мелкий бисер перед Гонтаревым. Тот было размахнулся как следует отметить встречу с земляком, Павел же предложил ограничиться скромным ужином, в итоге они сошлись на бутылке «Чегема» и порции шашлыка. Вино оказалось превосходным, а шашлык нежным и буквально таял во рту. После утомительной дороги Павел быстро разомлел, разговор лениво перескакивал с одного на другое и вскоре иссяк. Договорившись встретиться утром, они разошлись. Павел, оставшись один, не стал подниматься в номер и уединился на кипарисовой аллее, чтобы наметить план предстоящей беседы в СГБ, но в голову шли совершенно другие мысли. Он, как и многие, подпал под очарование волшебной и неповторимой природы Абхазии.

Огромный диск луны выплыл из-за зубчатой стены гор и залил окрестности призрачным светом. Золотой купол Сухумского собора, подобно Вифлеемской звезде, таинственно мерцал на фоне величественной панорамы гор. По их склонам приветливо перемигивались трепетными огоньками частные дома. Море, устав после апрельских штормов, умиротворенно плескалось у ног и о чем-то загадочно перешептывалось с берегом. Голову кружил пьянящий запах цветущей лаванды и дерева. Все дышало миром и покоем.

Покой и уверенность в успехе завтрашнего дня воцарились и в душе Павла. В номер он возвратился с легким сердцем и, едва коснувшись головой подушки, уснул. Разбудили его веселый перестук мячей, доносившийся с теннисного корта, скрежет шестеренок в спортивном городке и бодрый марш физкультурников. Под его звуки десяток «божьих одуванчиков» на площадке аэрария пытались убежать от инфаркта и паралича. Побрившись и приняв душ, Ковалев оделся и отправился на завтрак в столовую, там встретился с Гонтаревым, и уже вместе они поднялись в кабинет к Быстроногу.

Тот, обложившись телефонами, принимал доклады подчиненных из Верхней и Нижней зон безопасности на линии разделения огня между подразделениями абхазской и грузинской армий. Поздоровавшись, он подтвердил Павлу: в СГБ готовы к встрече с ним, и предложил машину с провожатым — Гонтаревым. Павел поблагодарил и отказался: Служба контрразведки Абхазии располагалась неподалеку от санатория, он решил пройтись пешком.

В этот час в воздухе еще сохранялась утренняя свежесть, он с удовольствием прогулялся по набережной и затем направился в СГБ. Здание Службы находилось в старой части Сухума, где следы войны были не так заметны, но когда Павел подошел к «силовому кварталу», она опять напомнила о себе. Двадцать килограммов тротила, заложенные боевиками Дато Шенгелии, разнесли на куски старую «шестерку», но не смогли ничего поделать с прочными, как гранит, стенами бывшего особняка купца Алоизи. Вылазка террористов не напугала сотрудников СГБ и милиции, но вынудила принять дополнительные меры безопасности. Территорию службы и министерства внутренних дел обнесли металлическим забором, а на подходе установили дополнительный блок-пост.

Павел остановился перед КПП и предъявил контролеру служебное удостоверение. Сержант придирчиво изучил его и только тогда открыл проход во двор. Ковалев направился к центральному подъезду, по иссеченным осколками ступеням поднялся на крыльцо и вошел в фойе. Здесь его ожидала еще одна проверка. Дежурный — моложавый подполковник — сверил фамилию в удостоверении со списком, лежащим перед ним, а затем принялся кому-то звонить.

Впервые оказавшись в иностранной спецслужбе, Ковалев с живым интересом осматривался по сторонам. Прошло 15 лет с того дня, как была образована Служба госбезопасности Республики Абхазия, но многое еще напоминало о ее советском прошлом. В глаза бросался старый девиз: «У чекиста должны быть горячее сердце, холодный разум и чистые руки!» Под ним в стеклянном футляре хранилось Красное знамя. На металлической пластине, почерневшей от времени, угадывалась надпись: «Сотрудникам ОГПУ Республики Абхазия за беспощадную борьбу с контрреволюцией».

Павел перевел взгляд вправо. О новых, суровых реалиях службы говорил простенький стенд. Длинный фоторяд в траурных рамках напоминал, что спустя 15 лет после окончания кровопролитной грузино-абхазской войны спецслужбы Грузии продолжали ее вести. Она была одинаково беспощадна как к новичкам, так и к ветеранам. Павел задержал взгляд на последней фотографии — молоденького лейтенанта — печально вздохнул и перевел взгляд на дежурного. Тот закончил разговор по телефону и объявил:

— Товарищ майор, председатель вас примет!

— Куда идти? — поинтересовался Павел.

— Вас проводят, — ответил дежурный и, обратившись к помощнику, распорядился: — Инал, сопроводи.

Присоединившись к старшему прапорщику, Ковалев поднялся на второй этаж, проследовал по извилистому коридору и вошел в приемную председателя СГБ. В ней, кроме секретаря — миловидной женщины с характерным греческим профилем и соответствующим ему именем — Афродита и телохранителя — явно не Аполлона — крепко сбитого парня с руками сельского кузнеца, никого не было. Поздоровавшись, Павел вопросительно посмотрел на секретаря. Она приветливо улыбнулась и предложила:

— Павел Николаевич, пожалуйста, присядьте, председатель закончит разговор, и я вас приглашу.

— Спасибо, — поблагодарил Ковалев, занял свободный стул и пробежался взглядом по приемной.

Она мало что могла сказать даже наблюдательному посетителю. В ней не было ничего такого, чтобы раскрывало работу службы и личность ее руководителя. Разве что внушительная батарея телефонов на столе секретаря говорила о том, что председатель руководил не только секретными операциями, но и вникал в проблемы, которыми жила непризнанная республика.

А вот дальше Павлу пришлось удивляться. Его внимание привлек бронзовый бюст первого председателя Всероссийской чрезвычайной комиссии Феликса Дзержинского. Он существенно отличался от хрестоматийного образа «железного Феликса». У его абхазского двойника куда-то подевалась борода, а вместо нее появились длиннющие усы. Нос Дзержинского также претерпел изменения, на нем возникла горбинка, а его длине мог позавидовать сам Гоголь. Он как бы говорил: местному Феликсу есть дело не только до службы, ему не чужды и человеческие слабости. Нос абхазского Дзержинского словно заглядывал в стакан. Такие же метаморфозы произошли и с аббревиатурой. Щит больше напоминал рюмку, а меч походил на шампур для шашлыка.

Павел так и не смог понять причину столь удивительных изменений в образе Дзержинского и в аббревиатуре СГБ. Тишину приемной нарушил требовательный звонок. Афродита сняла трубку и ответила:

— Да, Аслан Георгиевич, здесь! Ждет? Хорошо, — положив трубку, она предложила Павлу: — Товарищ майор, пожалуйста, проходите.

Ковалев стремительно поднялся со стула, бросил взгляд на зеркало и, поправив галстук, вошел в кабинет председателя. Навстречу ему поднялся высокий, грузный, добродушного вида человек. Сын директора средней школы большого абхазского села Кутол Аслан Бжания и сам во многом походил на него. Без необходимости не вмешивался в работу руководителей подразделений и предоставлял им право самостоятельно действовать. По отношению к оперативному составу вел себя по-разному: снисходительно относился к некоторым вольностям подчиненных, кто пахал в «поле», но был строг к тем, кто протирал штаны в кабинетах и пытался выдувать бумажные результаты.

Об учительских корнях председателя говорил и сам кабинет. Его стены пестрели изречениями:

«Груз знаний — это тот груз, который не давит».

«Ученье свет, да неучей тьма».

«Иногда мудрость приходит с возрастом. Иногда возраст приходит один».

«Длину жизни определяет Всевышний. Ее ширину определяешь ты сам».

«Всякое приключение есть результат плохо организованной работы».

«Весь смысл секретной службы заключается в ее секретности».

«Не надо суперагентов. Найдите тех, кому везет».

Крепко пожав руку Ковалеву, председатель, оценивая, кто перед ним, задержал взгляд, а затем предложил:

— Присаживайтесь, Павел Николаевич.

Павел занял место за столом заседаний и вопросительно посмотрел на председателя. Тот открыл папку, достал документ и, прежде чем передать, поинтересовался:

— Как доехали, Павел Николаевич? Как устроились? Проблемы есть?

— Все нормально, товарищ полковник, остановился в санатории МВО.

— В санатории? — На лице председателя появилась загадочная улыбка, и он спросил: — И как, здоровье еще не подорвали?

— Что-о? — не понял Павел, но быстро сообразил, вспомнив, что по этому поводу говорил Быстроног: с утра некоторые отдыхающие ищут, где бы опохмелиться, а вечером где бы напиться, — и тоже ответил шуткой: — Пока любовался только закатом.

Председатель хмыкнул и заметил:

— Этим тоже не стоит увлекаться. Вечера у нас еще прохладные, так что может потянуть на горячительное, — и, перейдя на деловой тон, он пододвинул к Ковалеву документ и пояснил: — Здесь то, что мы дополнительно наработали по вашему объекту Мальчик.

— Спасибо! — поблагодарил Павел. — Я собственно приехал, чтобы детализировать ряд моментов в отношении него. В первую очередь нас интересует связь Пацана — Гудиса Тарбы. Они вместе находились в окружении, и я надеюсь, что беседа с Тарбой прольет свет на интересующие нас вопросы. Главный из них — был ли Пацан в вербовочной ситуации.

— Беседа с Тарбой — не вопрос. С ним состоялся предварительный разговор, и он готов к ней, — заявил председатель.

— Спасибо. А можно ли организовать ее поскорее, время не ждет.

— Да, время — это самая большая ценность! Мы, к сожалению, его мало ценим, — отметил председатель и похвалил: — Молодцом, что приехали, а не понадеялись на бумагу. В нашей работе важны оттенки и нюансы. Живая беседа с Тарбой может дать то, чего не хватает в ваших материалах.

— Так точно! Мои руководители именно из этого исходили, когда направляли в командировку.

— В таком случае, Павел Николаевич, мне остается пожелать вам успеха. Если понадобится дополнительная помощь, обращайтесь прямо ко мне, — и, заканчивая беседу, председатель порекомендовал: — Перед тем как приступать к работе, зайдите к моим советникам — полковнику Угрюмову и полковнику Корнилову. В Абхазии есть своя специфика, в том числе и в контрразведке. Они с ней освоились, и их советы лишними не будут.

— Обязательно зайду, — заверил Ковалев.

— И еще, Павел Николаевич, сколько вы планируете находиться в Абхазии? День-два? — уточнил председатель.

— Не больше двух.

— Тогда примите еще один совет, — и снова на лице председателя появилась лукавая улыбка: — Кроме террористов и диверсантов, в Абхазии вас могут подстерегать и другие опасности.

— И какие же? — насторожился Ковалев.

— Абхазский стол.

— В каком смысле?

— Пейте через тост, — продолжал интриговать председатель.

— Это почему же?

— А потому, у нас существуют 22 тоста.

— Сколько?! — поразился Ковалев.

— 22, и это только обязательных, — сохранял невозмутимый вид председатель.

— Как же вы такое выдерживаете?! — поразился Павел.

— Сноровка и тренировка.

— Но ее у меня нет!

— Вот потому и предостерегаю.

— Учту, товарищ полковник.

— Поэтому, Павел Николаевич, не теряйте бдительность. Наши и мертвого уговорят выпить, — добродушно заметил председатель и, передав папку со справкой на Пацана, нажал кнопку на переговорнике и распорядился: — Афродита, проводите нашего гостя к советникам.

— Хорошо, Аслан Георгиевич! — ответила она.

Ковалев возвратился в приемную и в сопровождении Афродиты прошел в кабинет советников. Они находились на месте. Полковник Андрей Угрюмов и полковник Игорь Корнилов, до этого руководившие подразделениями контрразведки в частях миротворческих сил, прикипели душой к Абхазии и после увольнения в запас остались в республике, чтобы помочь становлению ее молодой спецслужбы.

Угрюмов — худощавый, спортивного сложения, с сухим, строгим лицом являл собой саму беспощадность, и только озорные чертики, скакавшие в его глазах, смягчали суровый облик советника. Корнилов был полной противоположностью Угрюмову. Его крупная фигура и открытое лицо лучились добротой и радушием. Появлению коллеги они были искренне рады. Корнилов тут же принялся заваривать чай, а Угрюмов достал из холодильника баночку каштанового меда. Несмотря на разницу в возрасте и в звании, Павел вскоре чувствовал себя так, будто снова оказался в родном коллективе. И когда иссякли общие темы разговора, он перешел к главной — предстоящему разговору с Гудисой Тарбой. К большому разочарованию Павла, к тому, что сотрудники СГБ изложили в справке на Пацана, советники ничего нового не добавили. Это читалось на его лице, и Корнилов поспешил ободрить:

— Павел Николаевич, не вешай носа! Разговор с Тарбой, если правильно построить, что-нибудь да даст.

— Главное — в беседе с ним выбери верный тон, — посоветовал Угрюмов.

— Надеюсь, получится, — грустно обронил Павел и спросил: — Когда и где будет организована встреча?

— Если желаешь, то можем прямо здесь. Позвоним, и он подъедет, — предложил Угрюмов.

— Нет, Андрей, лучше не у нас, — возразил Корнилов.

— Ну почему, Игорь? Все под рукой, а Пацан далеко и не узнает.

— Андрей, не забывай, Гудиса абхаз! В казенном кабинете получится казенный разговор.

— Ты прав, Игорь, тогда лучше на природе, — согласился Угрюмов и порекомендовал: — Ресторан «Айтар», ехать недалеко и место классное.

— Плюс хорошая кухня и нормальная обслуга. Так что все будет в тему, — поддержал это предложение Корнилов, полез в холодильник, достал запотевший глиняный кувшин с вином и пояснил: — Это тебе, Павел Николаевич, безотказная затравка для начала разговора.

— Благодарю, Игорь Николаевич, я закажу в ресторане! — отказался Ковалев.

— Кончай, Павел, бери и не кочевряжься! — потребовал Корнилов. — Это не просто вино, а знак твоего внимания к Тарбе!

— Бери, бери, лишним не будет! — присоединился к нему Угрюмов.

— Хорошо, как скажете, — согласился Ковалев, взял кувшин с вином и поинтересовался: — Кто-то из вас поедет со мной на встречу с Тарбой?

Корнилов переглянулся с Угрюмовым и ответил:

— Я так думаю, беседу тебе, Павел, надо начинать одному.

— Но я же не знаю национальной специфики?! — возразил Ковалев.

— Вот именно. В Абхазии, если за столом собрались больше двоих — то это не разговор, а застолье.

— Только и будешь, что поднимать тосты, — с улыбкой заметил Угрюмов.

— 22! — вспомнил Ковалев о предупреждении председателя.

— И это только обязательные, — хмыкнул Корнилов и заверил: — Все будет нормально, Павел Николаевич, Тарба вменяемый мужик. Держись с ним проще и разговор пойдет как надо.

— Ну а вы-то потом подъедете?

— Как решишь свои вопросы, так позвони. Мы же русские люди, будет грехом, если не сообразим на троих.

— Хорошо, — согласился Ковалев и уточнил: — Встреча с Тарбой уже назначена?

Здесь зазвонил телефон. Корнилов снял трубку и, выслушав, ответил:

— Понял. Хорошо. Пусть ждет нас в «Айтаре». Скоро будем.

Закончив разговор, он объявил:

— Едем, Павел Николаевич! Тарба уже в городе.

Оставив папку со справкой на Пацана Угрюмову, Ковалев, прихватив с собой кувшин с вином, присоединился к Корнилову. Они спустились вниз, сели в дежурную машину и поехали на встречу. Ресторан «Айтар» располагался в живописнейшем районе Сухума на берегу моря и походил на двухпалубный теплоход. Они поднялись на верхнюю «палубу». Навстречу им из— за столика поднялся высокий худощавый мужчина лет сорока.

«Тарба!» — подумал Ковалев и не ошибся.

— Знакомьтесь, Павел, Гудиса, — представил их друг другу Корнилов и, после того как они пожали руки, предложил: — Ребята, пообедайте, поговорите, а я подъеду позже. Извините, дела, — и оставил их одних.

Ковалев, помня его наказ, выставил кувшин с вином на стол. Это произвело впечатление на Гудису. Ледок настороженности в глубине его глаз растаял, он оживился и позвал:

— Мака, как там барабулька?!

— Уже готова, Гудиса Алексеевич, — откликнулась из подсобки официантка и через минуту появилась с блюдом, на котором лежала горкой аппетитно поджаренная рыбешка.

— Наш деликатес. Попробуй, такого ты еще не ел, — предложил Гудиса.

— С удовольствием, — принял предложение Павел и, разлив вино по бокалам, произнес тост: — За знакомство!

Они выпили, Павел навалился на барабульку. Рыба действительно оказалась превосходной и, как сочный сухарик, таяла во рту. Вслед за ней Мака подала блюдо из черноморской камбалы. Гудиса, похоже, знал толк в рыбе и принялся нахваливать ее достоинства. Ковалев слушал, изредка вставлял слово и деликатно подводил к интересующей его теме. Упоминание о войне вызвало на лице Гудисы болезненную гримасу, но он не замкнулся в себе. Вместе с ним Павел возвратился в то суровое время и не пожалел. Из рассказа Тарбы о Пацане он почерпнул ряд важных деталей, серьезно усиливших шпионскую версию.

Теперь, когда главная задача была решена, Павел наконец мог себе позволить расслабиться. Этому способствовала и сама природа. Теплый, бархатистый «батумец» нежно ласкал разгоряченное лицо, забирался под рубашку и щекотал тело. Ленивая морская волна монотонно шуршала галькой и настраивала на лирический лад. Павлу уже казалось, что все эти Имерлидзе и Пацаны, агенты и резиденты существуют в каком-то другом, ирреальном мире. Гудиса тоже захмелел, и его понесло — он блистал неповторимым абхазским красноречием. Павел уже сбился считать тосты, когда к ним присоединились Корнилов с Угрюмовым. Присутствие за столом двух заслуженных полковников его растрогало. Он разлил вино по бокалам и попросил слово:

— Товарищи полковники, разрешите тост?

— Ну, конечно, Павел, — благодушно произнес Корнилов.

Ковалев поднялся из-за стола и, придав голосу твердости, объявил:

— Игорь Николаевич, Андрей Юрьевич, я пью за вас, за русских офицеров, которые здесь, на земле Абхазии, защищают интересы России! Гудиса, я пью за вашего начальника Аслана Георгиевича! Честно скажу, не ожидал, что наши проблемы он примет как свои. Я вам…

— Стоп! — остановил его Корнилов и, подмигнув Угрюмову, сурово сказал: — Павел, я как советник тебе советую, не пей за начальника, пей с начальником.

Ковалев с недоумением посмотрел на него, потом на Угрюмова; они с трудом сдерживали улыбки, и расхохотался. Ему вторили советники и Гудиса. В тот вечер Павел чувствовал себя на седьмом небе. Абхазия очаровала и его.

На следующее утро он с грустью простился с Быстроногом, Гонтаревым и вместе с сержантом Бургучевым выехал к границе. В Краснодар Павел летел как на крыльях. Командировка в Абхазию положила начало цепочке удач в проверке объекта «Мальчик» — Пацана. 17 июня служба радиоперехвата зафиксировала его телефонный разговор с Имерлидзе. Спустя сутки он собственной персоной явился в Краснодар и в тот же день на Сенном рынке встретился с Пацаном. Разведчики наружного наблюдения не смогли установить характер их разговора, но уже сам этот факт говорил Васильеву и Ковалеву — они имеют дело со шпионами. Павел в душе торжествовал: выход на нелегального резидента Засланец был делом времени. Но если бы он знал, о чем говорили шпионы при встрече на Сенном рынке, то пришел бы в ужас. Они вели речь об объекте Х, и не просто вели речь — Пацан передал Имерлидзе схему его противодиверсионной защиты.

На следующие сутки она уже находилась во Владикавказе у Херладзе. Важность этих данных побудила его к действиям. Он не стал ждать курьера, решил лично доложить об успехе и, несмотря на серьезный риск, выехал в Грузию. 22 июня Херладзе прибыл в Тбилиси, встретился с Чиковани на конспиративной квартире и передал добытые резидентурой материалы. Схема противодиверсионной защиты, а ранее полученная карта антенных полей сверхсекретного объекта русских под Абинском стали для Чиковани и Джапаридзе настоящей палочкой-выручалочкой. Они позволяли списать все предыдущие неудачи и поднимали их в глазах резидентуры ЦРУ.

Джапаридзе не стал медлить и поспешил на встречу с Дугласом. Тот оценил материалы по достоинству. Они содержали не просто важную развединформацию, они были бесценны для специалистов — советников из Пентагона. Даже беглый взгляд на карту антенных полей объекта Z, по русской классификации Х, заставил их поежиться. Эти неожиданно открывшиеся перед ними боевые возможности противника потребовали внесения кардинальных изменений в план военной операции «Чистое поле».

В штаб-квартире ЦРУ добытые резидентурой Шота материалы также получили самую высокую оценку. До начала боевых действий грузинской армии в Южной Осетии оставалось всего полтора месяца, в условиях цейтнота директор принял радикальное решение — вывести из строя объект Z. Операция получила кодовое название «Освобождение Прометея». Ее реализацию, чтобы спрятать «американские уши», было решено осуществить руками «повстанцев» из числа выходцев с Кавказа. Их подготовку поручили Дугласу, и тот обратился за помощью к Джапаридзе.

28 июня 2008 года они встретились на конспиративной квартире резидентуры ЦРУ в пригороде Тбилиси. На нее Джапаридзе прибыл во всеоружии — папка раздулась от бумаг. Дуглас не стал зарываться в документы и предложил:

— Георгий, с документами я поработаю позже, а сейчас на словах, на кого мы можем опереться при выполнении миссии по выводу из строя объекта Z.

Джапаридзе решил блеснуть памятью и, не заглядывая в справочный материал, отчеканил:

— Первый источник комплектования диверсионной группы — учебный центр горной подготовки в Сачхере. Центр рассчитан на подготовку 130 человек. Сейчас там находятся 38 человек из сухопутных войск…

— Достаточно, Георгий! К сожалению, это не совсем тот профиль, — остановил его Дуглас. — Для выполнения миссии необходимы отпетые головорезы.

Есть и такие, Дик! — обнадежил Джапаридзе и предложил: — Советую обратить внимание на 13-й батальон специального назначения «Шавнабада». В его составе — 488 человек. На вооружении находится 15 танков, снайперское оружие, в том числе предназначенное для поражения удаленных целей и оснащенное приспособлениями для беспламенной и бесшумной стрельбы. Весь контингент прошел специальную подготовку по программе Пентагона «Обучение и оснащение». Батальон способен вести боевые и разведывательно-диверсионные действия в горно-лесистой местности, городских условиях и на морском побережье. С 2006 года его личный состав привлекался к проведению диверсионно-разведывательных акций в Кодорском ущелье Абхазии и Южной Осетии.

— Ну и память у тебя, Георгий! — восхитился Дуглас.

Джапаридзе был польщен и продолжил:

— На мой взгляд, исходя из задачи миссии, наибольший интерес представляет отдельная бригада специального назначения с базой дислокации в Коджори. Там находится самый подходящий контингент.

— И чем он подходит? — оживился Дуглас.

— Всем! Более крутых парней нам не найти. Из их числа сформированы особые боевые группы численностью 7-15 человек. Все в совершенстве владеют русским, осетинским и абхазским языками, многие имеют славянскую внешность. Большинство принимали участие в боевых акциях в Чечне и в Ираке. Их основная задача — с началом операции «Чистое поле» под видом русских, абхазов и югоосетин проникнуть в тыл сепаратистов для проведения диверсий и терактов.

— Достаточно, Георгий, убедил, едем в бригаду! — решил Дуглас. — Хочу посмотреть все своими глазами. В первую очередь меня интересует кандидат на роль командира группы. Он — ключевая фигура.

— Безусловно! Думаю, такого мы найдем, — согласился Джапаридзе.

— В таком случае едем! — поторопил Дуглас.

Они спустились вниз и, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, без охраны отправились на базу спецназа. Построенная специалистами из турецкой фирмы IBC она отвечала самым современным стандартам НАТО и стала головной в подготовке диверсантов и террористов. С раннего утра и до позднего вечера американские и турецкие инструкторы на учебных полигонах и за тренажерами натаскивали конченых отморозков из банд Шенгелии, уголовного отребья, запятнавшего себя убийствами, и фанатиками, для которых идеей фикс стало возвращение Абхазии и Южной Осетии в состав Грузии.

За обсуждением подготовки к операции «Освобождение Прометея» Дуглас и Джапаридзе не заметили, как доехали до Коджори. Перед воротами базы им пришлось постоять. Строжайший режим секретности, окружавший подготовку диверсантов и террористов, не допускал исключений ни для кого. После тщательной проверки им разрешили пройти в штаб, предоставили отдельный кабинет и личные дела на курсантов.

За четыре часа Дуглас и Джапаридзе прочитали все от корки до корки и остановили свой выбор на двух кандидатах. Они друг друга стоили. За спиной каждого была не одна успешная террористическая вылазка на территорию Южной Осетии и Абхазии. Большинство из них завершилось удачно, а она — удача, когда на карту было поставлено все, для Дугласа и Джапаридзе значила многое. После бесед с кандидатами они сошлись во мнении на Геракле. В его пользу говорил не только многолетний опыт террористических операций в Абхазии, но и на территории России — в Дагестане и Чечне. Но не только это привлекло внимание Дугласа к кандидатуре Геракла. Потеря дома в Абхазии, смерть родного брата во время вылазки в Чечню выжгли в нем все человеческое. Он испытывал патологическое неприятие ко всему русскому и жил только одним — чувством лютой мести. Более подходящего терминатора для предстоящей миссии трудно было найти.

Кандидатуру Геракла на роль командира диверсионной группы поддержали и в руководстве ЦРУ. Теперь, когда все вопросы операции «Освобождение Прометея» были согласованы, Дуглас и Джапаридзе вплотную занялись непосредственной подготовкой группы к выполнению задания — выводу из строя объекта Z.

24 июля 2008 года она подошла к концу. В тот же день в адрес резидента Специальной службы внешней разведки Грузии на Северном Кавказе по каналу спутниковой связи была отправлена радиограмма.