Глава 8
Интуиция и многолетний опыт филерской службы подсказывали испытанному помощнику полковника Дулепова — начальнику бригады наружного наблюдения Модесту Клещову, что эта прогулка Гнома по набережной Сунгари — под такой кличкой в оперативных сводках проходил японский офицер — не была случайной. После того как он вышел за КПП части, поднялся к себе в квартиру, переоделся в гражданскую одежду и снова возвратился в город, две бригады филеров не спускали с него глаз. На этот раз пришлось работать с японцами из жандармского управления. Опыта у них было маловато, зато гонора хватало на двоих, и, скрипя сердцем, Клещов подчинился приказу Дулепова. Тут, как говорится, плетью обуха не перешибешь. Японцы платили деньги, и они же «заказывали музыку».
Объект оказался не из окопных офицеров, а штабной шишкой, и потому Дулепов распорядился взять самых опытных филеров. Японцы тоже не ударили лицом в грязь и выделили лучшую бригаду с Ямагато. Поворчав, Клещов согласился с такой комбинацией — в ней имелся резон: японцы отрабатывали китайские связи Гнома, а его бригада — европейцев. За двадцать лет жизни в Маньчжурии для Модеста, не говоря уже о рядовых филерах, все они — китайцы, японцы и корейцы — казались на одно лицо.
С Гномом им повезло: большущая голова на тщедушном теле, как поплавок для рыбака, служила для филеров хорошим ориентиром. Вел он себя прилично и не пытался выбрасывать фортелей со сменой такси и беготней по подворотням. По пути зашел в магазин, для вида покрутился у прилавка, но на таких детских приемах асов наружки Клещова было не провести. Его поведение и действия они просчитывали на три шага вперед и, если Дулепов что-то не напутал, то объект никак не тянул на профессионала. Гном тупо убивал время, но после аптеки острый глаз Модеста подметил в его поведении изменения.
Объект стал суетлив, и филеры приняли «стойку». Первым на контакте с ним засветился приказчик из магазина «Кунст и Альберс». Но Клещов не оставил за ним хвоста — приказчик был пустышкой. Подобострастная рожа, вороватые глаза, в которых застыло по червонцу, и сопливый возраст — он явно не тянул на серьезного агента красных.
Китайская забегаловка, куда затем заглянул Гном, для японского офицера выглядела явным перебором. По дороге к бульвару он сделал еще один финт — завернул в антикварную лавку. Здесь филерам Клещова пришлось напрячься — в дверях Гном столкнулся с русским, судя по одежде, конторским служащим. Он бесцеремонно протиснулся мимо гордого самурая. Клещов мгновенно отреагировал и отрядил за конторским филера.
После лавки Гном не стал нарезать круги и направился к бульвару на набережной. Непогода вымела с нее праздных гуляк, и филерам, чтобы не засветиться, пришлось вести слежку на расстоянии. Клещов, накануне схвативший простуду, быстро взопрел и широко распахнутым ртом хватал холодный воздух. Застуженное горло тут же дало о себе знать, кутаясь в шарф, он старался изо всех сил, чтобы не упустить Гнома. Тот, как назло, прибавил шаг, перед клумбой свернул на глухую аллею и пропал из вида. Филеры в душе материли коротышку и молили Бога, чтобы тот, кто придет на встречу с ним, не оказался карликом.
Клещов занервничал; интуиция и опыт подсказывали: сейчас должна произойти явка Гнома с агентом большевиков. И здесь на выручку пришла бригада Ямагато. Японские филеры догадались проскочить вперед и старательно имитировали рабочую команду, занимавшуюся разборкой летнего павильона. Маневр не помог. Гном не появился на этом маршруте. Клещов чертыхнулся — место для явки было выбрано удачно, наружное наблюдение оказалось отсеченным. Медлить было нельзя, и он ринулся через кустарник. Перед ним открылась прогалина среди деревьев.
На ней находились Гном и неизвестный. Высоко поднятый воротник и низко надвинутая шляпа скрывали его лицо. Но Клещов ни на секунду не усомнился — перед ним европеец. Высокий рост и манера одеваться говорили сами за себя. Они сближались, а когда сошлись, на мгновение задержались. Клещов уже не сомневался — на его глазах произошла моментальная явка. Гном сбросил информацию Долговязому — как мысленно окрестил того Клещов. Тот свернул на боковую аллею, описал полукруг и быстрым шагом направился к Речной.
Проклиная непогоду и простуду, Клещов бросился к машине.
— Гони к Речной! Долговязый в черном пальто и черной шляпе! — просипел он и рухнул на заднее сиденье.
Машина крутанулась волчком, промчалась по набережной и, пронзительно взвизгнув тормозами, с трудом вписалась в улицу. По сторонам сплошной стеной поднялись каменные коробки домов, справа промелькнул темный провал арки проходного двора. Клещов сообразил: Долговязый непременно должен им воспользоваться и крикнул:
— Быстрее на Шапалерную! Там перехватим! — приказал он водителю.
Тому пришлось изворачиваться среди теснившихся на дороге пролеток и крестьянских арб. Пробившись к Шпалерной, он остановил машину на перекрестке. Клещов соскочил на тротуар и завертел головой по сторонам. Но было поздно — Долговязый оказался профи и умело замел следы. Гоняться за призраком по Харбину было безнадежным занятием, и Клещов поплелся к машине, надеясь, что его подчиненным и бригаде Ямагато повезло больше. Надежде не суждено было сбыться. Навстречу понуро плелись два филера; Долговязый и их оставил с носом.
Подобного на памяти Клещова давно не случалось. Поднимавшаяся в нем волна гнева на подчиненных не выплеснулась наружу. Битый жизнью и начальством он быстро смекнул: раздувать скандал выйдет себе дороже; молча хлопнул дверцей и отправился в отдел контрразведки. Окончательно выбил его из колеи приезд Сасо — его машина стояла у подъезда. Проклиная в душе всех и вся, Клещов поднялся в приемную. Там уже находился Ясновский.
— Ну, как? — с порога спросил он.
— Да так, — угрюмо буркнул Клещов.
— Хоть что-нибудь зацепили?
— Да, яйцами за провода. Теперь они ни туда и ни сюда.
— Не зарывайся, Модест! Я тебе не твои филеры.
— Доложи шефу, — отрезал Клещов и угрюмо уставился в угол.
Ротмистр зло сверкнул глазами и бочком протиснулся в кабинет Дулепова.
«Черт бы побрал этого надутого японца! Как ты не во время! — терзался Клещов. — Один на один с Азолием можно как-то объясниться. Ну, психанул бы старик, ну, в рожу съездил бы, не обидно — между своими и не такое случается. А тут на глазах желтомордого и так обосраться».
Окрик Дулепова заставил его поежиться. В дверях показался Ясновский, косо посмотрел и сквозь зубы процедил:
— Проходи, Модест, но соловьем не заливайся, им сейчас не до тебя.
Клещов переступил порог и исподлобья стрельнул взглядом по Дулепову и Сасо. Оба были оживлены, а их лица раскраснелись. Обычно чопорный японец сегодня не походил на себя, громко говорил и раскатисто смеялся. Разгадка стояла на столе — бутылка коньяка была наполовину пуста.
«С чего бы так веселиться? А-а, понятно, Гном засветился, — смекнул пройдошливый Клещов и приободрился. — Значит, не все потеряно. А Долговязый? Ну, нет! Я не пер напролом, матерый волчище за версту мог почувствовать опасность и тогда ищи-свищи ветра в поле. Вот за это Азолий точно башку снес бы», — решил Клещов придерживаться этой позиции и доложил:
— Господин полковник, имею честь…
— Модест, давай без солдафонства, — барственно махнул рукой Дулепов.
— После того как объекта Гнома нам передали под наблюдение, я, памятуя ваше указание об особой важности задания, работу вел с дистанции и применял комбинированные…
— Ближе к делу, Модест, — торопил тот.
— За ним зафиксировано два заслуживающих внимания контакта. Первый имел место на выходе из антикварной лавки на набережной. Объект — русский, взят в проработку. Информации о нем пока нет, хлопцы еще не вернулись с задания. Второй произошел на бульваре, неподалеку от летних павильонов. Можно сказать, что, встречи, как таковой, не было. — И тут Клещов решил подыграть себе. — Но я дал команду хлопцам зацепить Долговязого.
— А почему Долговязого? — оживился Дулепов.
— Гном ему по яйца будет.
— Да погоди, Модест, со своей яичницей. Что за птица и откуда?
— По обличью и одежде — русский, но не из тех, кто жопой костыли в шпалы на железке забивает. Из барчуков. Я их породу за версту чую.
— Мы не на охоте. Кто такой? — торопил Дулепов.
Клещов скосил глаза на Сасо. Тот превратился в слух.
«Значит, японцам ничего неизвестно о Долговязом», — догадался он и заговорил скороговоркой:
— Объект работал со знанием дела. Маршрут выбрал с умом. На набережной в такое время хвост светится, как красный фонарь над борделем мадам Нарусовой. Сошлись они на тропке, что отходит от боковой аллеи. Контакт был моментальный. Потом хлопцы Ямагато продолжили работу по Гному, а мы повели Долговязого. Он рванул к центру города, голову даю на отсечение, что нас не заметил, в конце улицы шмыгнул в подворотню. Я не стал устраивать гонки, чтобы не вспугнуть объект, — смолк Клещов и с опаской ждал реакции.
Лицо Сасо оставалось непроницаемым, а в глазах Дулепова вспыхнули огоньки. Клещов сжался, так как хорошо знал, что за этим последует. Но тот потрепал его по плечу и заявил:
— И хорошо, что не вспугнули. Главное, что засветился Гном, а этот, как ты говоришь, Долговязый от нас не уйдет. Не так ли, господин Сасо?
Японец кивнул головой. Дулепов, подталкивая Клещова к двери, прошипел на ухо: «В следующий раз за такую работу яйца оторву!». И уже громко потребовал:
— К вечеру на стол подробный рапорт на Гнома и Долговязого.
— Слушаюсь, — промямлил Клещов и, как ошпаренный, вылетел в приемную.
Ясновский злорадно посмотрел на его бурую физиономию, ухмыльнулся и с ехидством спросил:
— Ну, как банька, Модест? Может, холодного пивка для рывка?
Клещов ожог ротмистра испепеляющим взглядом. В душе он готов был разорвать на части этого надушенного павлина, но, молча, проглотил обиду и отправился писать рапорт.
Дулепов возвратился к столу и потянулся к бутылке.
— Нет-нет! С меня хватит, — отказался Сасо.
— Как хотите, а я выпью. Недопитый коньяк все равно, что знойная женщина, брошенная в постели.
— Вам виднее, — хмыкнул японец и, поднявшись с кресла, объявил: — Мне пора, надо собраться с мыслями и наметить план дальнейших действий. Появление Долговязого — лишнее подтверждение того, как это говорится у вас русских, что попали в самое яблочко. Жаль, конечно, что ушел…
— А, может, оно и к лучшему, — не стал развивать больную тему Дулепов. — Главное, что мы не засветились. Дальше дело техники, кинем все силы на Гнома. Рано или поздно, но Долговязый всплывет, а за ним и резидент.
— Не будем загадывать, Азолий Алексеевич, Гном и Долговязый — это хорошо, но надо искать и другие подходы к резиденту, — не был столь категоричен Сасо.
— Отдайте мне Люшкова — и дело закрутится! Красные за ним давно охотятся.
— Хорошо. Я дам команду.
— И еще. Подкиньте деньжат, а то на этого жеребца наших не хватит, — закинул удочку Дулепов.
— Присылайте счета, оплатим, — закончил разговор Сасо, надел шляпу и вышел из кабинета.
Дулепов в одиночестве допил коньяк и затем зычно гаркнул:
— Ротмистр!
Ясновский показался в дверях.
— Не застоялся? Погарцевать не хочешь? — спросил Дулепов, и его физиономия расплылась в ухмылке.
— Вроде не жеребец, — хихикнул ротмистр и расслабился.
— Вот им и поработаешь, — усмехнулся Дулепов и полез в сейф, достал пачку денег и, бросив на стол, сказал: — Забирай, тут на неделю хватит пошататься по кабакам и борделям.
Брови Ясновского поползли вверх.
— Знаю, что не охоч ты до женского полу. Водку жрать и баб щупать придется Люшкову, а тебе смотреть, чтобы эта скотина раньше времени с копыт не свалилась.
— Люшкову?! — изумился Ясновский.
— На него будем ловить резидента.
— Резидента? А если Люшкова раньше шлепнут?
— Не должны! А ты тогда на кой хрен нужен?
Ротмистр замялся.
— Что не понятно, Вадим? — нахмурился Дулепов.
— Можно вопрос?
— Давай.
— С голодухи Люшков накинется и на водку, и на баб, но потом смекнет. И как тут быть?
— Резонно. И что на ум приходит?
— Так с ходу и не скажешь, больно он ушлый, на мякине не проведешь.
— Иди от жизни. Мы ищем их резидента. Так?
— Да.
— Вот пускай и помогает.
— Как? — не мог понять Ясновский.
— Скажешь, что в Харбин направили связника из Управления НКВД по Дальневосточному краю.
— Точно! Он же там служил!
— Соображай дальше, Вадим.
— Ну, вы и голова, Азолий Алексеевич. Ничего не скажешь, хитро придумано! — восхитился он.
— Что есть, то есть. Тридцать лет за красной сволотой гоняться — это тебе не геморрой в кресле высиживать, тут и задница начнет думать, — снисходительно произнес Дулепов и поторопил: — Забирай деньги и гони за Люшковым.
Ясновский замялся.
— Ты чего?
— Дело боюсь завалить, господин полковник. Вы же знаете мои отношения с Люшковым, где-нибудь не выдержу и сорвусь.
— Ох, и хитер же ты, Вадим, — от благодушного настроения Дулепова не осталось и следа, он сухо отрезал: — Выдержишь! Если надо будет — прикажу. Так не только водку жрать с ним станешь, а и в засос расцелуешься. Нам что, за красивые глазки японцы платят?
— Я думал, как лучше… — мямлил Ясновский.
— Это мое дело думать, а твое — выполнять. Вопросы есть?
— Никак нет.
— Работать вместе с Модестом! — закончил разговор Дулепов.
Ясновский суетливо сгреб со стола деньги и, выйдя из кабинета, вызвал машину.
Настроение было мерзопакостное. На дармовые деньги погулять, а при случае прикарманить «копейку» — это пожалуйста. Но не в компании с Люшковым. Тут было запросто самому пулю схлопотать. Расстроенный такой перспективой, ротмистр выглядел мрачнее тучи.
Унылый пейзаж — скошенные поля кукурузы, редкие перелески, за которыми проглядывали нищие китайские селения, и начавший накрапывать дождь вгоняли ротмистра в смертельную тоску. Дорога пошла под уклон, и впереди показались глинобитные китайские фанзы и русские мазанки. В одной из них скрывался от боевиков советской разведки Люшков. Искать ее Ясновскому не пришлось — среди жалких лачуг она выделялась высоким глиняным забором и массивными деревянными воротами. В глубине двора, за чахлым кустарником, виднелось несколько строений.
Появление ротмистра не осталось незамеченным; за забором произошло движение: в калитке приоткрылась прорезь и настороженная физиономия подозрительным взглядом прошлась по машине.
— Ротмистр Ясновский, — представился он, сунул охраннику под нос документы и грозно рявкнул: — По приказу полковника Сасо прибыл за господином Люшковым!
Это возымело действие. Охранник засуетился и загремел запором. Ротмистр вошел во двор и решительно направился к дому. Навстречу выкатился маленький, круглый, как колобок, второй цербер, судя по лоснящимся щекам и пронырливым глазкам, — старший. Документы спрашивать он не стал, догадался, что пожаловало начальство, и на сносном русском спросил:
— Госпадина приехала к госпадина Рюскова?
— Да, по приказу полковника Сасо я забираю его, — подтвердил ротмистр.
— Моя такой приказ получила. Госпадина звать Яснова?
— Да.
— Оцень карасе! Оцень карасе! — зачастил колобок и покатился к дому.
Вслед за ним ротмистр прошел в дом. В комнате царил полумрак. Середину ее занимал круглый стол, покрытый плюшевой скатертью, в углу, на шкафу, блестел надраенной медью тульский самовар, невесть как оказавшийся здесь.
— Вы ко мне? — раздался голос.
Ясновский не заметил, как вошел Люшков, и про себя отметил: «А ты сильно изменился. Видать, не сладко приходится, раз японцы тебя в такой дыре держат».
С того времени, когда они встречались в последний раз, Люшков осунулся и сдал. Залысины добрались до самого затылка, кудрявый смоляной хохолок поник, нос вытянулся и сизой сливой навис над брезгливо поджатыми губами. Прежними оставались только глаза. Из-под густых, кустистых бровей они хитрыми буравчиками сверлили Ясновского.
— К вам, к вам, Генрих Самойлович, — подтвердил ротмистр и сделал в его сторону реверанс. — Ценим и не забываем о вас.
— С чего бы это? — насторожился он.
— Ну как же, служим одному делу и…
— Ладно, ротмистр, оставьте эти сказки для дураков. Говорите прямо — зачем пожаловали? — перебил Люшков.
— Вам что, не осточертело торчать в этой дыре?
— Допустим. А вы что предлагаете?
— Харбин вас устроит?
— С чего такая милость?
— Как с чего? Взяли боевиков, тех, кто готовил на вас покушение, вышли на радиста резидентуры.
— И что — взяли? — оживился Люшков.
— К сожалению, только труп и полусгоревшие бумажки, но шифровальщики кое-что прочли. В ближайшие дни в Харбин прибывает связник НКВД. Встреча с резидентом намечена в одном из ресторанов. Требуется ваша помощь. Азолий Алексеевич и господин Сасо очень на вас надеются, — вдохновенно врал Ясновский.
— А я тут с какого бока?
— С самого нужного. Связник направлен Управлением НКВД по Дальневосточному краю, так что готовьтесь встречать сослуживца. К сожалению, точная дата и место встречи неизвестны — то ли «Новый свет», то ли «Модерн», то ли «Погребок Рагозинского».
— Век бы его не видал, — процедил Люшков.
— Ну, почему же. В тюремной камере он очень даже неплохо будет смотреться, — хохотнул ротмистр.
— Ладно, едем. Осточертело сидеть в этой норе, — согласился Люшков и ушел в спальню собираться.
Через полчаса, погрузив нехитрый скарб в машину, они выехали в Харбин. К месту добрались в сумерках. Конспиративная квартира дулеповской контрразведки находилась на улице Нижняя, рядом с Благовещенским собором. Ясновский провел Люшкова по комнатам и, оставив ключи, предупредил, что будет через час. Оставив его обживаться, ротмистр отправился домой, переоделся и возвратился.
Люшков уже был готов. Он, как застоявшийся конь, рвался из узды, чтобы пуститься во все тяжкие. Обход ресторанов они начали с «Модерна». В него Люшков вошел вальяжной походкой светского льва, небрежно смахнул пальто на руки гардеробщику, взбил поредевший кокон волос и, перепрыгивая через ступеньки, спустился в зал.
Ясновский выбрал столик, с которого хорошо просматривался вход. Тут же перед ними появился официант. Люшков не стал мелочиться и, решив сполна отыграться за «китайскую диету», сделал заказ. Ротмистр недовольно нахмурился — такой нагрузки кошелек мог и не потянуть. И пока официант занимался заказом, Люшков плотоядным взглядом пожирал обнаженные женские плечи, роскошные груди, наливными яблоками выпиравшие из смелых декольте. Приметив парочку стоящих бабенок, он оживился.
Ясновскому надоело глазеть на закуски; он разлил водку по рюмкам, и первый тост, как водится, подняли за здоровье, а дальше пили за все подряд. Вскоре на эстраде заиграл оркестр, и публика заметно оживилась. Люшков нацелился на томную брюнетку и пригласил на танец, отгарцевав, возвратился к столику, подмигнул Ясновскому и набросился на аппетитно поджаренную свинину. После осточертевшего риса он блаженствовал, но в какой-то момент почувствовал себя не в своей тарелке.
Обостренное чувство опасности подсказывало: не все так благополучно, как пытался представить ротмистр. Люшков занервничал. Мимо его ушей пролетала болтовня Ясновского, а обнаженные ляжки скачущих на эстраде девиц далеко не первой молодости не будили похотливых желаний. Шум ресторана перестал кружить голову. Люшков быстро протрезвел и исподволь наблюдал за публикой. Ничего подозрительного не заметил и подумал, что ему померещилось, но тут поймал на себе пристальный взгляд и скосил глаз в ту сторону.
За столиком у колонны сидели трое — двое русских служащих средней руки из числа тех, кто протирает штаны в конторах и торговых лавках, и их подруга. На нее без слез смотреть было невозможно. Худая и плоская, как доска, с квадратным подбородком и большими неровными зубами, она отвечала своим кавалерам замороженной лошадиной улыбкой.
«Мужики, вроде, ничего. Но баба?.. И что они нашли в этой кобыле?» — недоумевал Люшков, и в его голове снова зашевелились смутные подозрения.
Странная компания изредка прикладывалась к рюмкам, вяло ковырялась вилками в тарелках и постреливала цепкими взглядами по залу. Люшков напрягся. Ему ох как хорошо был знаком этот взгляд! Троица засуетилась. Верзила резко опустил руку под стол, и здесь вся жизнь Люшкова промелькнула в одно мгновение…
Как и в то июньское утро 1938 года леденящий холодок зашевелился между лопаток. Он принял окончательное решение — уйти к японцам. Растерянный начальник заставы и пограничный наряд остолбенело смотрели, как начальник Управления НКВД уходил в сторону Маньчжурии, а когда спохватились, то было поздно.
Густой туман молочной рекой выплеснулся из распадка на нейтральную полосу, серебристой росой осел на высокой траве, голенищах сапог, прохладными струйками потек по пышущему жаром лицу Люшкова. Пограничники продолжали что-то кричать вслед, а он упорно шел вперед, страшась оглянуться назад и увидеть вспышку выстрела. Закончилась полоска вспаханной земли. Их проклятой земли! Он не выдержал и сорвался на бег. Прочь от ненавистного Берии, его холуев, братьев Кобуловых, и этой проклятой советской власти! Власти, которая выпила, высосала из него все соки. Власти, которой он отдал себя без остатка.
В 1916 году с юношеской пылкостью Геня Люшков окунулся в подпольную работу. По ночам, скрываясь от полицейских, вместе с парнями из рабочих дружин расклеивал по улицам Одессы большевистские листовки, а когда в городе установилась советская власть, без раздумий вступил в Красную гвардию. Во время оккупации Одессы немцами остался на подпольной работе. В феврале восемнадцатого был арестован, но сумел бежать из тюрьмы. Отчаянно рубился с бандитами Петлюры, пока не заболел сыпняком, и, три недели провалявшись в выстуженном вагоне, чудом выжил, а как только поднялся на ноги, опять ринулся в бой. Под Каневым попал в окружение, четверо суток петлюровцы преследовали отряд по пятам, но ему с горсткой красноармейцев удалось пробиться к своим.
Партия заметила преданного бойца и в июне двадцатого направила в ЧК. Там он по-прежнему не щадил ни себя, ни врагов и каждую новую служебную ступеньку зарабатывал потом и кровью. Орден Ленина и знак «Почетный работник ВЧК-ГПУ» ему вручили не за красивые глазки. Прошло целых шестнадцать лет каторжной работы без отпусков и выходных, когда, наконец, его оценили. При назначении на должность начальника Управления НКВД по Азово-Черноморскому краю сам грозный Николай Иванович Ежов наставлял, как оправдать доверие партии и сберечь драгоценную жизнь товарища Сталина, наезжавшего на отдых в Сочи и Гагру.
Новоиспеченный комиссар госбезопасности 3-го ранга Генрих Люшков дневал и ночевал на спецобъектах, выполняя указания наркома, в надежде увидеть и услышать Вождя, быть рядом и дышать одним воздухом с ним, товарищами Ворошиловым, Молотовым и Ежовым. Могла ли когда-нибудь тетя Муся представить, что сын одесского портного, которого последний городовой с Гороховой трепал за пейсы, будет так близок к самому товарищу Сталину.
И в тот момент, когда он мог оказаться рядом с Вождем, изменчивая фортуна повернулась к нему задом. Гром грянул средь ясного неба. Вместе с архитектором Мироном Мержановым они надрывали пупы, готовя под Сочи новый спецобъект для Сталина. Дача получилась как картинка, принимать ее прилетел всесильный Власик. Зажравшийся боров! Не так его приняли, сапоги у фонтана замочил, а то, что перед этим в Гагре нализался, как свинья, и обоссался в штаны, так это ничего. История с фонтаном навсегда похоронила карьеру Люшкова. С подачи Власика его сослали в Сибирь.
Здесь, у черта на куличках, предстояло доживать до пенсии, и он с горя запил. Но беда, как водится, не ходит одна. Однажды в компании с заместителями зашел разговор, кто с кем и где служил. Кто-то начал нахваливать братьев Кобуловых, которые с приходом в наркомат Берии круто пошли в гору, и черт дернул его за язык ляпнуть: работники они — как из говна пуля, зато жополизы отменные. Дальше, войдя в раж, брякнул, что «задницу начальству лизать можно, но повизгивать от удовольствия — это уж слишком».
Мерзавец зам в тот же вечер заложил его с потрохами и наверняка приврал с три короба. Через неделю в управление нагрянула московская комиссия и начала копать. Работала две недели, уехала молча и прихватила с собой двух начальников отделов, те назад не вернулись. Следующим на очереди должен был стать он. Дурные предчувствия не обманули: на 12 июня ему назначили встречу у «живодера» Богдана Кобулова. Какая к черту встреча! В Москве его ждала пуля.
И сейчас, когда Клетчатый сделал движение, он отшатнулся за Ясновского и сдавленно просипел:
— Столик у колонны! Клетчатый!
Ясновский дернулся и через мгновение с облегчением выдохнул:
— Свои. Нас прикрывают.
Люшков в изнеможении расплылся по спинке стула и какое-то время находился в ступоре. Ротмистр посмотрел на него с сочувствием, взял бутылку, налил рюмки до краев и предложил выпить. После такой встряски у Люшкова пропало всякое настроение, и Ясновскому стоило немалых трудов уговорить его поехать в «Новый свет». Там тоже не оказалось ни советского связника, ни боевиков, которые теперь повсюду мерещились предателю. Далеко за полночь Ясновский, сам чуть живой, отвез его на конспиративную квартиру.
Так продолжалось четыре дня. За это время они обошли все злачные места Харбина, но так и не натолкнулись на связника. Очередное утро для Люшкова началось с похмелья. Голова гудела, как медный котел, язык шершавой теркой обдирал губы, а изо рта так несло, будто в нем переночевал табун лошадей. Он с трудом сполз с постели, и едва ноги коснулись пола, как острая рвущая на части боль прострелила колени и раскаленным металлом разлилась по позвоночнику. Люшков кулем свалился на кровать. В последние годы с приближением зимы на него наваливалась эта напасть, перед которой были бессильны врачи, единственными спасителями были китайские лекари.
«Началось, надо ехать к Чжао», — вспомнил Люшков, превозмогая боль, дотянулся до телефона и позвонил Ясновскому. Тот не заставил себя ждать и через час изрядно помятый после вчерашнего загула поднялся в квартиру. С его помощью Люшков спустился к машине, и они отправились к лекарю.
Аптека Чжао находилась в районе пристани, была хорошо известна в городе, и Ясновскому не составило большого труда отыскать ее. Старик сразу же узнал старого пациента, сочувственно зацокал языком, с помощью ротмистра провел в комнату, располагавшуюся за конторкой, и уложил на топчан. Маленький, сухонький, с абсолютно лысым черепом и обезьяньим личиком, на котором жили одни глаза, Чжао живо принялся за дело. Ясновский деликатно удалился.
Люшков закрыл глаза и отдался во власть рук старика и его загадочной терапии су-джок. Длинные и узловатые, как корни женьшеня, пальцы Чжао коснулись одеревеневшего от боли тела. И о чудо! Прошло немного времени, она начала затихать, и Люшков погрузился в расслабляющую дрему. Очнулся он от легкого покалывания в кончиках пальцев. Чжао макал в какую-то желтоватую жидкость короткие иголки и затем легким, неуловимым движением вонзал их в его руку. Вскоре она напоминала ощетинившегося ежа. И когда старик закончил процедуру, Люшков не решался встать. Первое движение далось ему с трудом. В нем все замерло в предчувствии дикой боли в спине, но он ее не ощутил. Радостный Люшков вышел к Ясновскому.
Ротмистр был занят разговором с высоким темноволосым господином. Увидев Люшкова, он не смог сдержать удивления и воскликнул:
— Генрих, это чудо! Ты ходишь!
Высокий обернулся к Люшкову. Удивленно-радостный взгляд Ольшевского заставил его поморщиться. Но Павла это не смутило. Нахально сунув руку, он представился:
— Прохор!
— Генрих Самойлович, — неохотно назвал себя Люшков.
— Извините за беспокойство, но я так рад нашей встрече. Это такая удача!
Люшков и Ясновский недоуменно переглянулись.
— Господа, к кому я только не обращался, но отцу ничего не помогает. А тут…
— Мы-то здесь причем? — недоумевал Ясновский.
— Господин Чжао поставил Генриха Самойловича на ноги!
— Как видите, — буркнул Люшков, напоминание о болезни испортило настроение.
— Генрих Самойлович, это поразительно! И что — никаких болей? — продолжал допытываться Прохор.
— Не жалуюсь. Извините, молодой человек, но я тороплюсь, — свернул разговор Люшков и, бросив деньги на конторку, вышел на улицу. Ольшевский отступил к окну. Ясновский смахнул сдачу и покинул аптеку. Павел с трудом дождался, когда они сядут в машину.
Прошло два дня, как из Москвы пришел ответ на запрос Дервиша о болезни Люшкова. И надо же такому случиться — они столкнулись нос к носу. В том что это был он, у Павла сомнений не возникало. Фигура, осанка и глаза, их никак не изменишь, и, наконец, имя и отчество — все совпадало. Как только машина с Люшковым скрылась за углом, Павел поспешил на квартиру Свидерских. Доктор находился на месте, он попросил его разыскать резидента, а сам возвратился в контору.
Незаметно прошмыгнув мимо кабинета Ван Фуцзю, — частые отлучки вызывали у него раздражение — Павел заскочил к себе в конторку. Вытащив из шкафа толстые гроссбухи, он засел за работу, но не мог сосредоточиться над столбцами цифр — все мысли занимал Люшков. За этим занятием его застал Дмитрий. Он тоже искал резидента. На только что завершившейся явке с Леоном тот сообщил «убойную информацию».
Судя по ней, жандармское управление затеяло с советской резидентурой свою игру. Дулепов с подчиненными по нескольку раз на день появлялись в здании и надолго запирались в кабинете Сасо. Зачастили туда и офицеры из разведотдела штаба Квантунской армии — подполковник Ниумура и майор Дейсан. О чем они вели разговоры, Леону не удалось узнать. Но позже в разговоре с Сасо тот обронил фразу, которая дорогого стоила. Раздраженный всей этой суетой он бросил в сердцах: возня с планом «Кантокуэн», затеянная разведотделом, свелась к сотрясанию воздуха.
И это было еще не все. Накануне Леон встретил в городе Люшкова. Свое появление тот отметил грандиозной пьянкой и шумной дракой в ресторане «Тройка». События развивались с такой калейдоскопической быстротой, что требовалось немедленное участие Дервиша. Первым адресом, куда они заглянули, стал дом Свидерских. Доктор успел оповестить резидента, и он с нетерпением ждал Павла. Его появление вместе с Дмитрием вызвало на лице Дервиша недовольную гримасу — руководителям резидентуры из соображений безопасности собираться в одном месте без острой необходимости было запрещено. Но дело до разноса не дошло, вмешался Свидерский и пригласил всех к столу.
— Глеб Артемович, их не кормить, а хороших плетюганов всыпать им надо! Совсем разболтались, — проворчал Дервиш.
— Саныч, на голодный желудок много не навоюешь. Поужинаем, а там видно будет.
— Ох, и добрый же ты, Глеб Артемович; гляди, как бы без зятя не остаться.
— Это кто тут меня замуж выдавать собрался? — из верхних комнат донесся возмущенный голос.
По ступенькам лестницы застучали каблучки, и раскрасневшаяся Анна, сжав пальцы в кулачки, решительно двинулась на Дервиша. Ее лицо горело румянцем, брови изогнулись гневной дугой, а на щеках появились задорные ямочки. Свидерский усмехнулся в бороду, сложил руки на груди и снисходительно сказал:
— Сам виноват, Саныч, прогневил львицу, теперь защищайся.
— Сдаюсь, согласен на ужин, — рассмеялся Дервиш и, обняв девушку, ласково сказал:
— Ты уж нас извини, Аннушка, мы сначала посекретничаем, а потом непременно отведаем твоего знаменитого пирога.
— Э, нет, чаем от нас не отделаетесь, — не уступал Свидерский.
— Хорошо, уговорили, накрывайте стол, — сдался Дервиш и направился к лестнице.
Вслед за ним — Дмитрий с Павлом, поднялись на второй этаж и зашли в кабинет Свидерского. Дервиш плотно прикрыл дверь и, не стесняясь, дал себе волю:
— Вы что, совсем сдурели? Мальчишки! Федорова вам мало? Контрразведка на пятках висит, а вы в обнимочку по Китайской прогуливаетесь…
— Саныч! Саныч! — пытался вставить слово Павел.
— Что, Саныч? Если на себя наплевать, так о других подумайте. Квартиру доктора хотите провалить? Не мне вам объяснять, что мясники Дулепова сделают со стариком и Анной.
— Но такого случая может и не представится, удача сама в руки прет! — горячился Дмитрий.
— Какого такого случая? Какая еще удача? Смотри, чтобы в другом месте не поперло, тогда никаких штанов не хватит!
— Люшков в городе объявился! — выпалил Павел.
— Да?.. Где? — Дервиш забыло нарушениях конспирации.
— В аптеке Чжао.
— Какого черта его понесло?
— Болячку лечил.
— Откуда знаешь?
— Сам сказал.
— Кто, Люшков? — изумился резидент.
— Он самый, — подтвердил Павел.
— Ты с ним говорил?
— Как с вами.
— Ну, авантюрист! Ну, авантюрист! Ну…
— Все нормально, Саныч! У него никаких подозрений не возникло, — заверил Павел и предложил: — Там надо организовать засаду!
— Засаду? — Дервиш задумался.
— Саныч, такого случая больше не представится! — наседал с другой стороны Дмитрий.
Резидент не спешил с решением, на его лицо легла тень, и он, покачав головой, ответил:
— Нет, ребята, что-то тут не так. Но не пойму, где собака зарыта. С чего это вдруг японцы вытащили Люшкова на свет божий?
— Не только вытащили, а еще и засветили. Леон сообщил, что он в обнимочку с Ясновским по кабакам ходит, а вчера в «Тройке» устроил пьяный дебош. К чему бы это? — задался вопросом и Гордеев.
— Да-а, интересно получается… На Дулепова не похоже, он за лишнюю копейку удавится, — терялся в догадках Дервиш.
— Не знаю, Саныч, может, оно друг с другом не связано, но с появлением Люшкова Дулепов зачастил в жандармское управление, там же замечены Ниумура и Дейсан. Похоже, японцы повели с нами игру по-крупному, — предположил Дмитрий.
— Вот только какую? И что за роль отведена в ней Люшкову? — не мог разгадать этот японский ребус Павел и вопросительно посмотрел на Дервиша.
Резидент знал значительно больше, чем они, и ему, вероятно, были известны те тайные пружины, что сейчас двигали японской разведкой и контрразведкой. Опыт и интуиция говорили Павлу: противник решил своими острыми ходами побудить раскрыться резидентуру, и в этом предположении он не ошибся. Резидент не стал пускаться в долгие объяснения, перед ним находились профессионалы, и коротко пояснил:
— Японцы готовятся к наступлению, а мы им здорово мешаем, вот и решили обострить игру. Подставляя нам Люшкова, они рассчитывают убить двух зайцев: выманить нас на себя и отвлечь от главного — подготовки к нападению.
— Но мы-то не лыком шиты и напролом не пойдем! — заявил Павел.
— Тянуть с Люшковым тоже нельзя, Центр своей задачи не отменял, — напомнил о приказе наркома Дмитрий и предложил: — Надо организовать засаду у аптеки. Там у него нет серьезного прикрытия, ротмистра и водилу нейтрализовать труда не составит.
— Стоп, ребята! Не будем пороть горячки, — охладил их пыл Дервиш. — Задание, безусловно, надо выполнить, но прежде все — обмозговать.
Дмитрий с Павлом не стали спорить, снизу их поторапливал к столу Свидерский. Запах пирога, а больше — близость к Анне заставили молодых людей на время забыть о Люшкове и жандармах.
