Часть 12

Проснувшись, я обнаружил, что клеймо на моей коже выжигали не поцелуи Карлы. Я уснул, уронив голову на статуэтку Шивы, и это его трезубец оставил отпечаток на моей щеке. Я снова залез под душ. Я решил не отпирать дверь еще дня два и продолжать поминки по погибшим. Но когда я высох и посмотрел в зеркало, я увидел на щеке отпечаток трезубца. Было похоже, что он там пробудет еще несколько дней. А если я так легко одурел, что стал уродовать собственное лицо, которое охотно изуродовали бы мои враги, значит пора было завязывать с дурью.

Вместе с этой отрезвляющей мыслью мне пришло в голову, что Карла, возможно, рано покинула фетишистское сборище и теперь застряла где-то в городе из-за беспорядков. Я облачился в боевую форму одежды, проверил карманы и вышел в холл. Дверь из холла на лестницу была забаррикадирована мебелью. Когда полиция объявляла локдаун в те годы, в гостиницах всегда так делали, чтобы баррикада защищала постояльцев от мародеров и нарушителей порядка.

– Движение по южному Бомбею перекрыто. Локдаун, – объявил Джасвант, читавший газету. – Мне повезло, что удалось достать этот номер. Но я могу дать его тебе только после того, как прочитаю.

– А где именно?

– Да нигде не могу, баба. Перед тобой еще длинная очередь желающих.

– Я имею в виду, где перекрыли?

– Везде.

Локдаун означал, что при свете дня передвигаться по городу невозможно.

– И надолго?

– А тебе не один хрен?

– Нет. Что тебе подсказывает интуиция, Джасвант? На один день или на четыре?

– С учетом всех вчерашних бунтов и поджогов я бы поставил на три, – ответил он. – Но я повторяю вопрос: тебе-то не один хрен?

– У меня иссякли стимулы к творчеству. Что я буду делать три дня?

– Стимулы? – отозвался Джасвант, отложил газету и, крутанувшись вместе со своим новым шикарным офисным креслом, оказался лицом ко мне.

Он щелкнул одним из переключателей на столе, и стеновая панель рядом со мной отъехала в сторону, явив потайной шкаф. Наполненный бутылками спиртного, пачками сигарет, упаковками с закусками, крупой, молоком, сахаром, банками с медом, консервированным тунцом и фасолью, спичками, свечками, пакетами первой помощи и стеклянными банками, в которых было что-то засолено и замариновано.

Джасвант щелкнул другим выключателем, и в шкафу замигала гирлянда разноцветных лампочек.

– Слушай, – сказал он, разглядев при свете своей иллюминации след от трезубца у меня на щеке, – а ты в курсе, что у тебя на лице знак тришулы?

– Давай не переходить на личности, Джасвант.

– Я всегда за деловой подход, баба, – заявил он, указав рукой на свою пещеру с сокровищами и приподнимая брови одну за другой. – У меня есть и музыка.

Он щелкнул еще одним выключателем, и динамики на его столе грянули танцевальную музыку бхангра. Пресс-папье и бумагосшиватель пустились в пляс, прыгая туда и сюда вокруг улыбки Джасванта, отраженной в стеклянной крышке стола.

– Мы, сикхи, научились адаптироваться к обстоятельствам! – заорал Джасвант, стараясь перекричать музыку. – Если ты хочешь пережить Третью мировую войну, держись поближе к сикхам.

Он не выключал динамики, пока мелодия не кончилась. Она была совсем не коротенькая.

– Я могу без конца слушать это, – вздохнул он. – Включить еще раз?

– Нет, спасибо. Я хочу купить у тебя кое-что из спиртного, пока Дидье не перехватил его.

– Дидье тут нет.

– Не хочу рисковать.

– Это… одна из самых приятных вещей, какие ты когда-либо говорил мне.

– Люди не говорят тебе приятных вещей, Джасвант, потому что твоя манера поведения с ними неправильная.

– В гробу я видал манеры, – бросил он.

– Обвинение высказало свою точку зрения.

– За манеры мне не платят.

– Упакуй мне то, за что тебе платят, Джасвант.

– Олрайт, олрайт, баба, не горячись, – произнес он, укладывая в мешок мои покупки.

– У тебя есть готовые косяки?

– Естественно. У меня есть по пять грамм, по десять, пятнадцать…

– Я возьму их.

– Каких «их»?

– Все.

– Ха-ха! Старик, тебя что, не учили, как надо вести дела?

– Дай мне их, Джасвант.

– Ты даже не спросил, сколько они стоят.

– Сколько они стоят, Джасвант?

– Охрененную кучу денег, старик.

– Договорились. Заверни их.

– Нет, так не пойдет. Ты должен торговаться, иначе не будет справедливой цены. Если ты не торгуешься, то обманываешь меня, пусть даже я завышаю цену. Вот как это делается.

– Просто скажи мне справедливую цену, Джасвант, и я заплачу ее.

– Ты не понимаешь. – Джасвант был терпелив, словно обучал счету обезьяну. – Мы должны вдвоем установить справедливую цену. Только так можно узнать, сколько стоит товар. Если мы все не будем делать это, наступит полный абзац. А вредители вроде тебя, готовые платить сколько угодно за что угодно, все запутывают.

– Джасвант, я хочу заплатить столько, сколько это стоит.

– Послушай, ты не можешь выйти из этой системы, старик, как бы ни старался. Торговля по поводу цены – основа всякого бизнеса. Неужели никто не учил тебя этому?

– Цена меня не интересует.

– Цена всех интересует.

– Меня – нет. Если я не могу заплатить за какую-то вещь, мне она не нужна. Если мне что-то нужно и я могу заплатить за это, мне не важно, сколько денег я должен заплатить. Это ведь и значит быть при деньгах, не так ли?

– Деньги – это река, старик. Некоторые люди выплывают на стремнину, а некоторые барахтаются на мели.

– Я уже устал от старых сикхских изречений.

– Это новое сикхское изречение. Я его только что придумал.

– Заверни, пожалуйста, покупки, Джасвант.

Он вздохнул.

– Ты мне нравишься, – сказал он. – Я ни за что не скажу это при людях, потому что не люблю работать на публику. Это всем известно. Однако я вижу у тебя кое-какие интересные качества. Но я вижу и кое-какие ошибки в твоем духовном развитии, и, поскольку ты мне нравишься, я хотел бы, так сказать, привести в порядок твои чакры.

– Это ведь заготовленная фраза, ты уже произносил ее, да? – спросил я, беря два своих мешка с продуктами.

– Ну да, несколько раз.

– И как ее воспринимали?

– Могу сообщить тебе одну вещь, Лин. Я однажды играл роль Отелло в…

– С тобой очень приятно иметь дело, Джасвант.

– Вот-вот! – откликнулся он. – Это я как раз и хотел тебе сказать. Понимаешь, ты мне нравишься, но когда ты ведешь себя как ребенок, а сам совсем не ребенок, то что за удовольствие быть взрослым?

Он опять врубил бхангру, которую держал наготове.

Я припрятал покупки, съел две банки холодного тунца, поточил ножи, дав пище улечься в животе, и затем занялся выжиманиями и подтягиваниями, пока не наступила ночь и можно было передвигаться по городу.

Полный бандобаст, или остановка всякого движения по городу, невозможно преодолеть днем. В разгар дня человек на улице превращается в жертву. Копы были напуганы. У них не хватало сил, чтобы остановить людей, объявивших войну друг другу, или защитить банки. При локдауне им было проще: раз ты на улице, тебя надо хватать.

Около полуночи я вышел в холл.

– Я иду на улицу, – сказал я Джасванту.

– Хрен тебе. Забаррикадировано.

– Если я отодвину твою баррикаду, она развалится, – сказал я, направляясь к ней.

– Не смей! – Он вышел из-за стола и стал разбирать мебель. – Это сложное оборонное сооружение. Мой друг-парс умеет делать их лучше. Жаль, его тут нет. Но и эта баррикада не даст зомби пробраться сюда.

– Каким еще зомби?

– Старик, вот так все и начинается, – сказал он, укоризненно качая головой. – Это же всем известно.

Он чуть-чуть отодвинул от двери свое сложное сооружение из стульев и скамеек и приоткрыл ее, так что образовалась узкая щель.

– Тебе нужен пароль, – сказал он.

– Зачем?

– Чтобы попасть сюда. Чтобы я знал, что это ты.

– «Открой» подойдет?

– Нет, мне думалось что-то более личное.

– Если ты не откроешь дверь, когда я вернусь, я сниму ее с петель.

– Как это?

– Очень просто. Петли снаружи.

– Снаружи-снаружи, – прошипел он. – Мой друг-парс уж придумал бы что-нибудь. Уверен, что его антизомбиевая баррикада безупречна.

– Просто отопри мне, Джасвант, когда я вернусь.

– Только не подцепи у зомби какой-нибудь заразы, – предупредил он, снова нагромождая мебель у дверей.

Ночь – это Истина в пышном облачении. Ночью правила меняются. Если вам непременно нужно попасть куда-то в Бомбее ночью во время локдауна, то самый надежный способ передвижения – на мотоцикле какого-нибудь копа.

Я знал приличного копа, которому нужны были деньги. Коррупция – это налог, которым облагается общество, если оно не платит людям достаточно, чтобы они сами отказались от нее. Патрулям, останавливавшим нас, этот коп говорил, что я волонтер-переводчик, предупреждающий туристов, чтобы они не бродили ночью по улицам.

Нам действительно попадались тут и там озадаченные туристы с рюкзаками, не готовые брать штурмом забаррикадированные отели в опустевшем городе и радовавшиеся встрече с копом, да еще в компании с иностранцем.

Но большинство полицейских постов мы проезжали не останавливаясь, объясняясь с копами на ходу. Так я ездил по городу с пушкой, сидя позади копа, которому платил повременно за то, что он помогал мне найти Карлу. Мне хотелось быть рядом с Карлой или хотя бы знать, что она в безопасности.

Предания пишутся огнем и кровью. На улицах Бомбея хватало и того и другого для написания новых легенд. Доминик, коп из дорожной полиции, который возил меня, сказал, что около мечети Набила происходили кровавые стычки. Несколько человек были убиты, очень многие ранены. Сама мечеть осталась в целости и сохранности, ни одна облицовочная плитка не пострадала. Люди называли это чудом, забывая, что пожарные охраняли святилище и многие из них тоже получили ранения.

– Удивительно впечатляющее время! – бросил мне через плечо Доминик типично индийскую фразу, летя на мотоцикле по пустым улицам со скоростью чуть выше критической.

– Пугающе впечатляющее, – отозвался я.

– Точно! – засмеялся он.

– Давай заедем в «Махеш», – предложил я.

– Будет что рассказать внукам, – рассуждал Доминик, выруливая к отелю и вглядываясь в затененные пустынные переулки, которые мы проезжали. – О том, как призраки свободно разгуливали по Бомбею.

Карлу мы не нашли, но нашли ее автомобиль. За рулем сидел Рэнделл, на заднем сиденье устроился Винсон. Рэнделл при нашем появлении опустил оконное стекло, Винсон пропустил очередную порцию скотча.

– Привет, Рэнделл. А где Карла?

– Не знаю, сэр. Я не видел ее с тех пор, как она уехала на мотоцикле с мисс Бенисией.

– Я нашел ее! – проговорил нетрезвым голосом Винсон на заднем сиденье.

– Где? – повернулся я к нему.

– В ашраме! – радостно объявил он.

– Карла в ашраме? Это невозможно – разве что она собирается купить его.

– Не Карла. Ранвей. Навин ее нашел. Она в ашраме, за сотню миль отсюда. Я тоже собираюсь поехать туда, когда здесь все типа утрясется.

– Почему ты здесь? – спросил я Рэнделла.

– Мне было дано указание ждать мисс Карлу в «Амритсаре». Но бандобаст нагрянул так внезапно, что я не успел доехать туда, полиция не пустила. А машину я не могу оставить, вот и торчу здесь.

– А пассажир у тебя откуда?

– Мистер Винсон запрыгнул ко мне в два часа дня, сэр, когда здесь на улице застрелили одного грабителя, который пытался угнать похожую машину.

– Мне повезло, что ты пустил меня, Рэнделл, – сказал Винсон, открывая дверцу бара.

– И с тех пор ты так и сидишь тут?

– Да, сэр, и жду, когда представится возможность встретиться с мисс Карлой в «Амритсаре».

– До «Махеша» всего пятьсот метров, – сказал я. – Может, тебе лучше перебраться туда? Там будет безопаснее.

– Я не оставлю автомобиль, сэр, – разве что угроза нависнет над моей жизнью. Мне здесь вполне удобно. Но вот мистер Винсон, может быть, хотел бы попробовать добежать туда.

– Ни за что, старина, – проговорил Винсон. – Я хочу сохранить свою жизнь и найти свою девушку. А она, представь себе, в ашраме. Серьезное дело.

Я посмотрел на Доминика.

«Это будет стоить недешево», – ответил мне его взгляд, и его можно было понять. Просьба была не пустяковая.

– Закамуфлируйтесь под прессу, – посоветовал он, мотая головой. – Тогда вас пропустят.

– У вас найдется ручка и лист бумаги? – спросил я их.

Они стали препираться, как это часто бывает даже в критических обстоятельствах, но в конце концов написали слово «ПРЕССА», и Рэнделл прислонил лист бумаги к лобовому стеклу, подперев его туфлей Карлы.

Доминик провез нас через все кордоны. Рэнделл отдавал патрулям честь, Винсон пил, изображая представителя прессы.

В переулке позади «Амритсара» я заплатил Доминику и поблагодарил его.

– Ты хороший парень, Лин, – улыбнулся он, засовывая деньги в карман. – Если бы я считал тебя плохим парнем, то пристрелил бы. Увидимся через два часа. Не беспокойся. Мы найдем твою девушку. Это ведь Бомбей, йаар. В Бомбее любовные истории всегда кончаются хорошо. Отдохни пока, – сказал он и укатил.

Урчание его мотоцикла говорило жителям, прячущимся за дверями и ставнями, что на улице есть храбрые люди, которые следят за порядком.