Мы с Олегом поехали в Парель, к заброшенным хлопкопрядильным фабрикам. По сведениям, полученным от Туарега, наркобизнес Конкэннона располагался в промышленной зоне, где пустующие помещения сдавали в аренду.

Поговаривали, что по ночам среди корпусов бродят привидения. Здесь жили, работали и умирали два поколения работников, а потом фабрики закрылись. «Призраки – это умершие бедняки», – однажды сказал мне Джонни Сигар.

Я припарковал байк, и мы направились к рядам серых фабричных зданий.

– Как-то здесь пустынно, – заметил Олег.

– Тут по ночам всегда так, – сказал я. – Нам нужен четвертый корпус, ирландец там обосновался. Все, умолкни.

Мы крались вдоль ограды, увешанной рекламными плакатами, которые обещали чрезвычайно выгодные сделки с недвижимостью и предлагали всевозможные способы получения невероятных прибылей на финансовых рынках.

– Ого! – восторженно прошептал Олег. – Какой великолепный материал!

Я замер, ткнул его пальцем в грудь и переспросил:

– Великолепный материал?

– Ага.

– Ты что, журналист?

– Чертнет, – шепнул он.

– Чего?

– Это означает «черт, нет» по-русски, – объяснил Олег. – Как «черт, да», только наоборот.

– Нашел место для уроков русского языка! Так ты журналист или нет?

– Я не журналист, я писатель.

– Писатель?

– Ну да.

– Русский писатель? Издеваешься, да?

– Слушай, я писатель, – торопливо зашептал он. – По национальности русский. Получается, что я – русский писатель. Тебя это устраивает? Или отменим вылазку?

Я задумался. Может, лучше пойти в четвертый корпус одному, без русского писателя? Решение давалось с трудом – такова нелегкая писательская доля.

– Русский писатель, – вздохнул я.

– А тебе что, русские писатели не нравятся?

– А кому они нравятся?

– Ты серьезно? А как же Аксенов? Он всем нравится.

– Да пошел ты! – отмахнулся я.

– А Тургенев? Он смешно пишет.

– Ага. Почти как Гоголь.

– Строго говоря, Гоголь – не русский писатель, – хриплым шепотом уточнил Олег. – Он украинец. Великий украинский писатель.

– Заткнись!

– Погоди! – Олег схватил меня за руку. – Ты тоже писатель, что ли? С ума сойти! Надо же, два писателя отправились в поход за впечатлениями…

– Иди к черту!

– Ну а зачем еще в поход ходить?

Да, ситуация. С Олегом я смогу застать троих врасплох, потом поговорю с Конкэнноном, и, если повезет, мы уберемся восвояси. Конкэннону не поздоровится, да и мне, наверное, тоже. А без Олега мне в одиночку придется прирезать людей Конкэннона, что гораздо сложнее. Надо же, Олег – писатель. Русский писатель.

– А еще есть Лев Лунц, – прошептал Олег. – Я его обожаю…

– Да заткнись ты!

Я огляделся. На противоположной стороне широкого проезда виднелось железнодорожное полотно, а с нашей стороны стояли железные фабричные бараки, округлые, как погребальные курганы. Вокруг не было ни души, даже бродячие псы сюда не совались. В опасных местах всегда царит обманчивое спокойствие. Главное – не бояться. Мне было страшно. Я пытался вобрать в себя неверное спокойствие, потому что хотел поговорить с Конкэнноном без кровопролития, но сознавал, что надеяться на это бесполезно.

– Кстати, а почему ты меня с собой взял? – спросил Олег. – Почему не позвал Дидье или еще кого-нибудь из приятелей?

– Тебе это очень нужно знать?

– Конечно. Это же отличный материал!

– Понимаешь, друзья бы со мной пошли, но я бы за них волновался. А в случае чего за тебя я волноваться не буду, ясно?

– Ясно, – улыбнулся он. – Разумное объяснение. Я бы тоже твою жизнь купил, если б припекло.

– Я не жизнь твою купил, Достоевский, а твое время. В драке. Это тебе ясно?

– Ясно, ясно, – обрадованно кивнул он. – Хорошо, что мы с тобой это обсудили.

– А теперь еще кое-что обсудим, – шепнул я. – Если к моей подруге подкатишь, я тебя прирежу.

– У тебя подруга есть? – удивленно спросил Олег.

– А что такого?

– Ну…

– Предупреждаю, если попробуешь к ней со своими русскими писателями сунуться – прирежу.

– Да понял я, понял. У меня вообще память хорошая, – улыбнулся он.

Я никак не мог в нем разобраться – либо он был просто добрым, хорошим парнем, либо знал что-то, мне неведомое.

– Ты о чем? – недоуменно поморщился я.

– У тебя подруга есть? Правда, что ли?

– Повторяю, не лезь к ней со своими русскими заморочками.

– Говорю ж тебе, я запомнил. Не полезу. – Он усмехнулся еще шире.

– И чего ты вечно улыбаешься?

– Так здорово же! Сам подумай, мы с тобой, коллеги-писатели, вместе идем на стоящее дело. Представляешь, что об этом можно написать? Рассказ какой-нибудь. Может, потом вдвоем попробуем? У меня уже столько задумок…

– Да прекрати ты, наконец! Нам бы отсюда живыми выбраться. С ирландцем связываться опасно, так что гляди в оба.

– Да не волнуйся ты так! Двенадцать тысяч долларов – деньги приличные. Зададим жару ирландцу и его приятелям, а потом напьемся, – сказал он и побежал к четвертому корпусу.

Не дожидаясь меня.

Странные они, эти русские.

Я догнал его у самого входа. Мы бесшумно обогнули громадный барак и подкрались к окну.

Конкэннон и два его напарника играли в карты на капоте красного «понтиака», прикрытого серебристым чехлом.

– Ты готов? – шепнул я Олегу.

– К чему? План-то у нас какой?

– Войдем внутрь, я с ирландцем поговорю.

– Может, лучше украдкой пробраться?

– Если б я привык украдкой пробираться, то пистолет бы захватил.

– А ты что, без оружия?!

Я распахнул дверь и вошел в пустой фабричный цех. Олег пристроился следом. Мы пересекли огромное помещение и остановились в нескольких шагах от Конкэннона. И афганец, и индиец держали руки на коленях – непонятно, при оружии они или нет.

Конкэннон зааплодировал и воскликнул:

– Ого, с тобой веселее, чем с подвыпившей монашкой! А мне сказали, что ты умер. Вот и верь после этого слухам.

– Давай разберемся, – сказал я. – Мы с тобой, наедине.

– На драку нарываешься? – ухмыльнулся он.

Его ухмылка мне очень не понравилась.

– Если ты согласен прекратить свои грязные делишки и оставить в покое меня и моих друзей, то, так и быть, сыграю с тобой в покер, – предложил я.

– А если я не согласен? – Глаза его влажно сверкнули колючим светом холодных звезд.

– Если не согласен, то мы с тобой сейчас все и решим.

Он откинулся на спинку пластмассового стула, с улыбкой поглядел на меня и негромко произнес:

– Говинда, возьми его на прицел.

Значит, пистолет был у индийца.

Афганец встал, не выпуская из руки карт.

– Слушаюсь, босс, – отозвался Говинда.

– Говинда, подойди к его приятелю, – велел Конкэннон.

– Есть, босс, – ответил индиец и отошел от «понтиака».

В полумраке фабричного цеха глаза Говинды блестели, как опалы. Индиец подошел к Олегу и ткнул ему в живот дулом пистолета. Олег улыбнулся. Похоже, здесь все улыбались – кроме меня.

– Я пришел к тебе поговорить, а ты пистолетом угрожаешь? – спросил я.

Похоже, Конкэннона задело мое замечание.

– Подстраховаться никогда не мешает, – заявил он, с усилием сдерживая злость.

– Смотри не ошибись, – с нажимом сказал я, краем глаза глядя на афганца с индийцем. – Иначе отсюда мало кто уйдет целым и невредимым. А уж Говинде и афганцу точно не жить. – Я повернулся к афганцу. – Салям алейкум.

Он не ответил.

– Салям алейкум, – миролюбиво повторил я, напоминая ему о поучениях ислама: на искреннее приветствие следует отвечать доброжелательно.

– Ва алейкум салям, – неохотно ответил он.

– Как тебя зовут? – спросил я.

Он послушно раскрыл рот, но Конкэннон тут же оборвал приспешника:

– Молчи, болван! Не понимаешь, что ли, он тебя морочит! Научился всяким местным обычаям, теперь дурит вам головы, аборигенам малоумным. Ничего, я сейчас сам ему голову задурю, покажу вам настоящее мастерство. – Он обошел вокруг «понтиака», встал передо мной и велел Говинде: – Если шевельнется, пристрели его приятеля. С трупом потом разберемся.

– Есть, босс.

Конкэннон, растянув губы в напряженной улыбке, стоял в двух шагах от меня и чуть раскачивался из стороны в сторону.

– Я знаю, что ты хочешь узнать, – заявил он.

– Я хочу тебя остановить, только и всего.

– Ха! Глупости, ты пришел за ответом на очень важный вопрос.

– Ты о чем?

– Вопрос, вопрос, вопрос… – издевательски протянул он.

– Да говори уже!

– Говинда, слушай меня внимательно! – приказал он, не спуская с меня взгляда. – Если этот мудак шевельнется, пристрели его друга.

– Есть, босс.

– Больше всего тебе хочется узнать, – заявил он, подавшись ко мне, – присунул ли я твоей американской подруге, прежде чем оставил ее с Ранджитом.

На скулах заиграли желваки, на висках набухли вены, внутри полыхнула незнакомая, прежде не изведанная ярость. Конкэннон упомянул о Лизе, и я пытался ее защитить.

– Похоже, ирландская голодуха англичанина из тебя не вытравила, – с издевкой заметил я. – Как был англичанином с ирландским акцентом, так им и остался.

Он не выдержал и бросился ко мне, но я увернулся, отступил к «понтиаку» и спросил:

– Что, струсил? Силенок не хватает? Давай-ка мы с тобой разберемся как мужчина с мужчиной. Если победишь в честной драке, так и быть, признáю, что ты лучше меня. А если я верх возьму, то ты оставишь меня и моих друзей в покое. Так будет по справедливости, правда, Говинда?

– Да, босс, – автоматически ответил индиец.

– Заткнись, придурок! – рявкнул Конкэннон.

– У твоего подручного совесть проснулась, – сказал я. – Ну что, попробуем без оружия, голыми руками, на кулаках? Так будет по справедливости, правда, Говинда?

– Молчать! – завопил Конкэннон, оглядывая меня с головы до ног. – Всем молчать!

Был ли я прав тогда? Прав ли я сейчас, вспоминая улыбку на лице врага? Мне показалось, что Конкэннон не хотел ввязываться в драку.

– Что ж, на кулаках, так на кулаках, – заявил он, подключая плеер к динамикам «понтиака». – Да еще и под музыку. Под музыку избивать веселее. Я подумываю выпустить альбом моих любимых хитов.

Заиграла ирландская музыка. Конкэннон встал в боксерскую стойку, сжал кулаки:

– Ну, приступим.

Я прыгнул к нему, припав к земле, и дважды ударил в бедро, в то место, куда попала пуля Абдуллы. Ирландец завопил от боли и упал на колено. Я поднялся и, поднырнув под его руку, ткнул кулаком в глаз. Конкэннон с размаху стукнул меня по затылку, но боли я не почувствовал, вцепившись скрюченными пальцами в глазницу противника. Он отшатнулся. Царапины под глазом набухли кровью.

Конкэннон сморгнул кровь и привычно замахнулся с полусогнутого колена. Я вовремя вспомнил предупреждение Навина, ушел от удара, извернувшись, вцепился ирландцу в ключицу и дернул изо всех сил. Кость с хрустом выскочила из сустава. Конкэннон заорал от боли, рука повисла плетью.

Тюремная драка – победа или смерть.

– Ах, значит, так! – воскликнул он и отскочил, потирая поврежденный глаз.

– Значит, так, – хмуро кивнул я.

Он снова бросился на меня, но я вцепился ему в пах, выкручивая яйца. Он повалился на пол, скорчился, пытаясь защитить свое драгоценное хозяйство. Я встал на колени и с размаху нанес удар, потом второй, чтобы мало не показалось. Он пошатнулся, прижав ладони к паху, и захохотал – сидел на полу и смеялся, как ребенок.

– Ты жульничаешь. Вот, у меня свидетель есть, – заявил он, указывая на Олега.

– А кто меня свинчаткой бил? Тоже мне маркиз Лондондерри выискался, правила ему подавай! – напомнил я. – А кто меня заказал? Награду сулил? Это по правилам, да? Я тебя в последний раз предупреждаю, Конкэннон, оставь меня в покое.

– Жульничаешь, сосунок, – буркнул он и с напряженным смешком добавил: – Раз согрешил, так покайся.

– Если не оставишь нас в покое, то мне придется каяться в большем грехе.

– Знаешь, малыш, мне было приятнее думать, что тебя убили, – хохотнул он, прикрыв окровавленный глаз. – Говинда, пристрели его. Пусти ему пулю в голову.

Говинда шевельнулся, но Олег полоснул его ножом по лицу и отобрал пистолет. Индиец заорал от боли и отчаяния – личико-то подпортили, карьера болливудской звезды накрылась. Олег для верности пристукнул его рукоятью пистолета. Говинда мешком повалился на пол.

Афганец не выпускал из рук веера раскрытых карт. Я сжимал нож. Олег наставил на афганца пистолет и улыбнулся:

– Уноси ноги, приятель. Твоя карта бита.

Афганец выронил карты и бросился прочь.

– Ты мне ключицу вывихнул, сволочь, – пробормотал Конкэннон, свесив голову. – Твое счастье, что рука не поднимается, а то я б тебя одним ударом вырубил, ты же знаешь.

– Оставь меня в покое!

– Ах, милая, милая Лиза, – вздохнул он.

Я снова его ударил. Он завалился на спину, безвольно вытянув руки.

«Что теперь делать? – подумал я. – Убить? Нет, убить я его не смогу. Вот если он меня захочет убить, тогда…»

Конкэннон, с вывихнутой ключицей и оцарапанным глазом, валялся на полу, не пытаясь подняться. Рот у него не закрывался – ирландец говорил не переставая и смеялся над шуточками, понятными ему одному.

Олегу это не понравилось. Он хотел заткнуть Конкэннону рот кляпом, но я не разрешил, заметив, что если ирландец задохнется, то это здорово подпортит Олегу карму.

Тогда Олег ему вмазал – от души. Конкэннон вырубился. Мы поручили его заботам Говинды, которого я предупредил, что если он еще раз появится в южном Бомбее, то царапиной на щеке не отделается.

– А пистолетик твой я заберу, – заявил Олег. – Пригодится еще. Захочешь вернуть – пристрелю.

Мы подбежали к мотоциклу, и я остановился поблагодарить своего нового приятеля.

– Вот тебе шесть тысяч, – сказал я, – а завтра получишь остальное. С премиальными. Я к пяти в «Леопольд» подойду. И вообще я твой должник.

– Хорошо, что он трезвый был. С пьяным ирландцем я б связываться не стал, – вздохнул Олег, оглядываясь.

– Я с ним ни в каком виде связываться не желаю. Спасибо тебе.

– Это тебе спасибо, – улыбнулся он.

– Слушай, что ты все время улыбаешься?

– Это я от счастья. Я вообще человек счастливый, судьба у меня такая. Мне даже в печали хорошо. Ну что, попробуем вдвоем рассказ написать?

– Ты и правда писатель?

– Ну да.

– Фразочки у тебя хлесткие.

– Какие фразочки?

– Ну, когда ты афганцу сказал, что его карта бита. И Говинде про пистолет…

– А, так это цитаты из фильмов, – отмахнулся он. – Ты русских фильмов не видел? Тебе понравится, там много отличного материала.

В Колабе мы с Олегом пожали друг другу руки и расстались у входа в какую-то туристскую гостиницу.

В гордыне кроется тщеславие. Олег, спасший мне жизнь, остался на обочине; я сказал себе, что мне никто не нужен, хотя на самом деле я с ним расстался именно потому, что мне понравился этот улыбчивый парень, и я знал, что Карле он тоже понравится. Стыдно признать, но я оставил его из ревности.