В здание газетной империи Ранджита попасть было труднее, чем сбежать из тюрьмы. Я прошел через три поста охраны – на каждом тщательно проверили пропуск с надписью «ГОСТЬ», но металлоискателем не озаботились. Наконец я попал в приемную Ранджита и в четвертый раз произнес:

– Меня зовут Шантарам. Я по личному вопросу.

Секретарь подняла трубку, произнесла привычную мантру, и дверь в кабинет распахнулась.

Ранджит привстал с кожаного кресла, протянул мне руку через стол. Секретарь бесшумно вышла и закрыла за собой дверь.

– Садись, – сказал я.

– Что тебе…

– Твои охранники ни разу не поинтересовались, вооружен ли я.

– Ох…

– Да сядь ты уже!

Он опустился в кресло, погладил стеклянную столешницу.

– Где Карла?

– Карла? Ты из-за Карлы сюда пришел?

– Где Карла?

– А в чем дело?

– Возьми трубку.

– Зачем?

– Позвони Карле.

– А… а почему ты сам ей не позвонишь?

– Телефон я не люблю, да он мне и не нужен – если надо кому-то позвонить, легче тебя заставить, ясно?

– Что?

– Позвони Карле.

– Ты позвал, и я пришла, – прозвучало у меня за спиной.

Карла сидела в кресле, скрытом за кадками с пальмами в углу кабинета. Она выглядела раздраженной, но, похоже, обрадовалась моему появлению. Видимо, я прервал ее ссору с Ранджитом.

– Привет, Карла. Тебя в угол отправили за плохое поведение?

– Мы с Ранджитом договорились держаться подальше друг от друга в закрытом помещении, – заявила она, прикуривая сигарету.

По лицу Карлы скользили тени пальмовых листьев.

– Вы закончили? – Я взглянул в ее непроницаемые зеленые глаза.

Ранджит захохотал. Я обернулся к нему. Он, давясь, торопливо оборвал смех.

– Что смешного? – осведомился я.

– Я… ну… так, просто. Не знаю… – с ужасом пробормотал он.

Что его напугало? Да, я упомянул оружие, но пистолета у меня не было. Зато в кабинете сидела Карла – оружие иного рода. Ранджиту ничего не угрожало, и все же он дрожал от страха.

– Знаешь такое выражение – «будто призрак увидел»?

– Ну да… – недоуменно кивнул он.

– Вот ты сейчас сам похож на призрак.

– На призрак? На чей призрак?

– Да что с тобой стряслось?

– Ты сказал, что вооружен, – дрожащим голосом произнес он.

– Я сказал, что никто не поинтересовался, вооружен ли я. Вот и все. Я не говорил, что вооружен.

– А… да. То есть нет, не говорил.

– Ранджит, ты мне хочешь что-то сказать?

– Нет-нет, – заторопился он. – Ничего.

– Что тебе известно о смерти Лизы?

– Ничего не известно. Бедняжка. Несчастный случай. Такая трагедия…

– До свидания, Ранджит. Меня не жди. – Карла встала и направилась к двери.

Я распахнул перед ней дверь, и мы вышли из кабинета. Ранджит застыл в кресле, упираясь ладонями в стол, словно боясь, что тот улетит.

Едва двери лифта закрылись, Карла достала фляжку, отхлебнула, закрыла крышку и повернулась ко мне:

– Как ты думаешь, я имею отношение к ее смерти?

– С чего бы это?

– А полицейские решили, что имею. Допрашивали меня с пристрастием. Синяки оставляли аккуратно, только там, где не видно.

Меня замутило. Внутри вскипала злость.

– Дилип-Молния?

– Да, привет тебе передавал.

Двери раскрылись. У лифта толпились люди. Карла остановилась в дверях, не позволяя никому войти, и повернулась ко мне.

– Я к этому не имею никакого отношения, – сказала она. – Я зла ей не желала. И в обиду не дала бы.

– Конечно, – кивнул я, но она уже шла по вестибюлю.

Я подбежал к стойке, швырнул пропуск и, расталкивая людей, бросился следом за Карлой. Догнал я ее неподалеку от входа.

Мы поехали на набережную в Бандре. Карла крепко обняла меня сзади, вжала лицо мне в спину – пассажир, готовый к смерти. Можно было поехать куда-нибудь поближе, но мне нужно было подольше прокатиться на мотоцикле. Когда я остановил байк на берегу, то был спокоен, как волны залива. Несмотря на полуденную жару, мы неторопливо гуляли вдоль полумесяца набережной – два иностранца, полюбившие солнечный город.

– У нас было свидание, – произнесла Карла на ходу.

– «У нас было свидание»? – переспросил я.

– Нет.

Поразмыслив, я осведомился:

– У вас с Лизой было свидание?

– Ага.

Немного погодя я сообразил:

– То есть у вас с Лизой было романтическое свидание?

– Вроде бы.

– Вроде бы?

– Вроде бы.

– «Вроде бы романтических» свиданий не бывает.

– Понимаешь, между нами всегда существовало… некое влечение…

– Ах, влечение…

– Во всяком случае, с ее стороны.

– И поэтому ты к ней поехала?

– Она сказала, что ей хочется немного выпить и хорошо повеселиться или хорошо выпить и немного повеселиться.

– Ничего не понимаю.

– Это она все придумала.

– Что?

– Я сказала, что пойду с ней выпить, а дальше посмотрим. А она сказала, что ты не будешь возражать.

– Правда?

– Ага…

Мы молча шли по берегу. Тени бежали за нами, хотели спрятаться от полуденного жара.

– И ты серьезно решилась на это вроде бы романтическое свидание?

– Нет, конечно, – улыбнулась она и, сощурившись, посмотрела под ноги. – Лиза любила флиртовать. Удержу не знала. Я ей подыгрывала, потому что ей это нравилось.

– Карла, прости, что меня не было. Прости, что я ее не остановил. Прости, что тебе пришлось обнаружить тело. Хотел бы я избавить тебя от этих воспоминаний.

– Прелесть прошлого заключается в том, что его нельзя изменить. Ты не мог ничего сделать – ни тогда, ни сейчас.

– Трудно тебе пришлось… ну, когда ты ее нашла…

– Дверь была распахнута, – сказала Карла, глядя под ноги. – Лиза лежала на кровати. Я решила, что она заснула, а потом заметила пакетик с таблетками, бросилась ее трясти, но поздно… Она уже остыла. Я позвала сторожа, попросила вызвать «скорую» и полицию… Увы, она умерла.

Я обнял ее за плечи, и она по-супружески прильнула ко мне.

– А кто с ней был? Кто дал ей эти таблетки? – спросил я.

– Пока не знаю. Вот пытаюсь выяснить, но я в этих кругах давно не вращалась.

– А когда тебя… допрашивали, что говорили?

– Ничего особенного. Их больше всего ты интересовал, прямо пинками допытывались, – сказала она. – Нет, понятно почему: ты исчезаешь из города, а твоя подруга умирает – или все было наоборот?

Я отстранился и заглянул ей в глаза:

– Погоди, ты что, решила, это я Лизу… Я ее никогда не обижал и не обидел бы ни за что…

Карла рассмеялась – впервые с тех пор, как я заметил ее в кабинете Ранджита, за пальмами.

– Хорошо, что ты смеешься.

– Я не смеялась с тех пор, как нашла ее… Хожу какая-то онемевшая, туман в глазах. Разумеется, ты не мог ее обидеть – иначе я бы тебя не любила.

Она обернулась к морю, ветер откинул ей волосы с лица, открывая его солнцу. Бриз под линейку расчертил бухту нотным станом волн и расплывающимися клоками морской пены торопливо записывал музыку.

– Карла, что произошло? Как ты думаешь, что произошло?

– Говорю же тебе, не знаю пока. А тебя где черти носили?

Где меня черти носили?

Щелк-щелк.

Отрезанная голова.

Голубой Хиджаб.

– По делам уезжал. Абдулла с тобой не связывался?

– Нет, но у него есть мой телефон, он всегда звонит, когда приезжает.

– У Абдуллы есть твой телефон?

– Конечно.

– А у меня нет.

– Ты же телефоном не пользуешься, Шантарам.

– Не в этом дело.

– А в чем?

– Видишь ли…

– Я к Ранджиту не вернусь, – быстро, без улыбки сказала она.

– Ладно. Погоди, в каком смысле?

– Я уже сняла номер в «Тадже».

– В «Тадже»?

– К вечеру вещи доставят.

– Ты ушла от Ранджита?

– Лови шанс за мной приударить, Шантарам.

Женщину, которая намного умнее тебя, любить очень трудно – самое страшное, что, когда тебя снова и снова швыряют лицом в грязь, от этого получаешь удовольствие.

– Что-что?

– Помнишь, ты мне как-то говорил о «до» и «после»? – спросила она, не ожидая от меня ответа.

– Я… да.

– Так вот, «после» уже началось, Лин. Сегодня. Ты не в силах вернуться домой. Я не желаю возвращаться домой. Вопрос в другом: ты со мной или без меня?

Глупец, я не понимал, что она мне говорит, но сообразил это только позже. Вдобавок я не знал ни о принятых ею решениях, ни о том, почему она мне это говорит.

Секунды пролетали пыльцой на ветру. В них было все. В них не было ничего.

– Лиза умерла, – сказал я. – Лиза умерла совсем недавно…

– Она бы… – Карла осеклась, снова рассмеялась и посмотрела на меня несчастными глазами. – О господи, да я тебя… уговариваю… со мной сбежать?!

– Ну, вообще-то, я…

– Иди к черту!

– Меня-то зачем посылать?

Она быстро ступила на обочину и махнула такси.

– Карла, погоди!

Она села в машину и уехала.

Я вскочил на мотоцикл, не разбирая дороги бросился вслед за такси и до самой гостиницы накручивал круги вокруг машины, стараясь привлечь внимание Карлы, но она не удостоила меня взглядом.

Я остановился. Карла отпустила такси, поднялась по широким ступеням к дверям гостиницы и исчезла в вестибюле. Я оставил ей записку у консьержа, отъехал от величественного здания «Таджа», что гордым галеоном высилось в безбрежном океане машин, и занялся расспросами о Конкэнноне. Я беседовал с людьми в игорных заведениях и в опиумных притонах, в барах и дешевых забегаловках на окраинах, в лотерейных киосках и мелких лавчонках, где приторговывали гашишем. Узнал я немного, но в округе поговаривали, что Конкэннон барыжит героином от Компании Скорпионов, которую ни разу не назвали бандой, – за «скорпионами» прочно закрепился статус настоящей мафиозной организации.

Мне следовало отчитаться перед Санджаем – по предварительной договоренности я должен был явиться к нему в два часа пополудни на следующий день после возвращения из Шри-Ланки. Разумеется, Санджай будет в дурном расположении духа из-за того, что я не появился раньше. Впрочем, после смерти его приятеля Салмана в хорошем настроении Санджай не бывал.

На стоянке у Института имени Кишинчанда Челларама я вручил сторожу сотню рупий и попросил его не подпускать к моему байку опасных типов.

– Студенты вообще типы опасные, – ответил сторож на хинди. – Никогда не знаешь, что учудят.

– Вообще-то, я про более опасных типов.

– Ага, – подмигнул мне сторож.

Я прошел полквартала до особняка Санджая и нажал кнопку дверного звонка. Дверь открыл вооруженный афганский охранник и, узнав меня, провел в дом.

Санджай, в пижаме и темно-синем халате с вышитой монограммой на кармане, принял меня в столовой. За окнами влажно зеленел запущенный сад, окруженный высокими стенами. Еды на столе хватило бы на трех голодных здоровяков, но Санджай сидел в одиночестве, прихлебывал чай, курил сигарету и при виде меня не сделал попытки привстать с единственного стула в комнате.

– Славно дельце провернул, – сказал он, оглядев меня с головы до ног. – Впрочем, на тебя всегда можно положиться. Деньги тебе передадут. Все твои вещи из паспортного цеха собрали, вон они, в красном чемоданчике у двери. Остается только попрощаться. Так что прощай.

– В чем заключался мой прокол? Почему меня отозвали раньше времени?

Он затушил сигарету в пепельнице, отхлебнул чая, осторожно опустил чашку на блюдце и откинулся на спинку стула.

– Знаешь, почему я рад с тобой попрощаться, Лин?

– Потому что считаешь, что я заслуживаю лучшего?

Он засмеялся. За долгие годы нашего знакомства я не слышал у него такого смеха, – наверное, этот смех Санджай приберегал для прощаний. Смех оборвался.

– Потому что ты никогда не умел и уже не научишься работать в команде, – хмуро ответил он. – Ты белая ворона. Погляди, все остальные объединились или их объединили, а ты сам по себе, никому не подотчетен. Ты ничей, а потому здесь тебе делать нечего.

– Ты человека в аэропорту ко мне подослал, потому что Лиза умерла?

– Повторяю, ты не умеешь работать в команде. Ты непредсказуем. Между прочим, она умерла, когда ты был в Мадрасе.

– А ты когда об этом узнал?

– Через пять минут после того, как об этом узнала полиция. Не имело смысла прерывать важное задание.

– Через пять минут?

– Ты же телефоном не пользуешься, так что вряд ли узнал бы о случившемся. Я принял решение тебе об этом не сообщать и обеспечить прикрытие на каждом этапе.

– Ты принял решение?

– Да. Если ты недоволен, то убирайся, я тебя не задерживаю.

– Почему ты не известил меня о смерти Лизы?

– Ты сделал свой выбор, не желая знакомить ее с нами. Мы с ней ни разу не встречались, хотя знаем матерей, сестер и жен всех наших людей.

Я негодующе смотрел на него, с трудом сдерживаясь, чтобы не накинуться с кулаками. Сердце колотилось, как барабаны в джунглях. Похоже, предводители и вожди, не ощущая мимолетного присутствия Смерти, не так уж и редко переживают смертельно опасные мгновения.

– Ты все еще под моей защитой, хоть и ненадолго, – продолжил Санджай. – Моя репутация пошатнется, если наши бывшие сотрудники начнут умирать в первые недели после ухода со службы. Помни, счетчик включен. Не испытывай моего терпения, не то срок сократится. А теперь убирайся, дай позавтракать.

Я направился к дверям, но у самого порога Санджай меня окликнул. Такие, как он, всегда стремятся оставить за собой последнее слово, даже когда оно уже произнесено.

– Мои соболезнования, – сказал он. – Печально, конечно. Родители наверняка расстроены. Смотри не принимай никаких скоропалительных решений. Попадешь в передрягу – Компания тебе на выручку не придет.

Я вышел из особняка и направил мотоцикл к съестным рядам на мысе Нариман-Пойнт, где обычно обедали служащие. Гнев не отпускал. Вдобавок меня терзал голод. Я нашел местечко в толпе, подкрепился пряными горячими бутербродами с яйцом, картошкой и овощами, выпил бутылку молока.

В последнее время я ел мало, недосыпал, а надо было привести себя в форму. На улицах южных районов города вскоре станет известно, что я ушел из Компании. До сих пор со мной не связывались, зная, что я человек Санджая, но теперь, когда выяснится, что я одинокий волк, свора начнет хватать меня за пятки.

Быстрая езда остудила горячую голову, и я решил заехать в спортзал на острове Ворли, в бывшем фабричном районе. Здания текстильных мануфактур превратили в парикмахерские и фитнес-центры. Вышедший на покой гангстер по прозвищу Команч, один из людей Санджая, открыл здесь спортзал.

Команч был надежным другом и смельчаком; мы с ним вместе пару раз принимали участие в стычках с враждующими бандами, где оба получили ножевые ранения. Такое не забывается. В его спортзал допускались не только люди Санджая, но и полицейские, при условии, что никто не задевал честь Компании.

Я разделся до пояса и целый час провел в качалке, а потом полчаса боксировал с тенью, давая отдых натруженным мышцам. Посетители спортзала, парни из бедных семей, поначалу меня сторонились, хотя со свойственным молодости задором давали понять, что я им нестрашен. Наконец они решили, что я из своих, и мы побоксировали вместе.

Я принял душ, оделся и поглядел в старенькое, покрытое пятнами зеркало.

Глаза прояснились, покой окутал меня осенней листвой. Над зеркалом висел плакат: «Когда тебе паршиво, качайся!»

– Тебе латерального тренажера не хватает. – Я протянул Команчу деньги, которых с лихвой хватило бы на новый тренажер.

Команч поглядел на ворох купюр и недоуменно поднял брови:

– Многовато для одной тренировки.

– Я отлично провел время. Только знаешь, тут окна не помешают – воняет, как в жопе у змеи.

– Да пошел ты! – беззлобно усмехнулся он. – Нет, правда, зачем ты мне деньги даешь?

– Членский взнос.

– Ты что, забыл? Людям Санджая – бесплатно.

– Мы с Санджаем расстались. Я теперь вольная птица.

Странно было произносить слова, которые прежде я говорил лишь единственному близкому другу.

– Не может быть!

– Да, Команч, мы с Санджаем расстались.

– Лин, да как же…

– Все в порядке. Санджай нормально к этому отнесся. Даже обрадовался.

– Санджай… обрадовался?

– Я только что от него. Он не возражает.

– Правда, что ли?

– Честное слово.

– Ну, тогда ладно.

– Я теперь новый спортзал ищу, мне же больше нельзя Санджаевым пользоваться. Можно у тебя качаться?

Он растерянно, даже с испугом, поглядел на меня, но старая дружба пересилила. Лицо Команча смягчилось, он протянул мне руку и произнес:

– Джарур. Добро пожаловать. Только, по-моему, тебе лучше уехать из Бомбея, дружище.

– Наверное, ты прав, брат, – сказал я, направляясь к выходу. – Да вот Бомбей меня не отпускает.