Глава 32
Когда в пятницу утром я вхожу в аудиторию, Итан приветствует меня улыбкой и приподнимает брови, словно хочет сказать: «Я побывал в твоем доме и теперь знаю, где ты живешь». Еще пару дней назад я бы была в восторге от такого проявления дружбы. Может, у меня бы даже закружилась голова. В конце концов, это ведь правда свидетельствует о душевной близости, когда у людей есть общие воспоминания или даже шутки, которых больше почти никто не знает. Или совсем никто. Или если они говорят на общем языке. Но сегодня я не взволнована и не падаю в обморок. Сегодня у меня внутри все сжимается: я словно проваливаюсь в себя. Или мне просто очень этого хочется.
Я отвечаю ему вежливой и вялой улыбкой.
– Все хорошо? – Итан слегка наклоняется ко мне.
– Да. А что?
– Вид у тебя такой, словно ты сегодня будешь препарировать эмбрион свиньи.
– Мне кажется, если бы я собиралась препарировать эмбрион свиньи, меня бы уже на вас стошнило.
– А может, ты именно так и выглядишь, словно тебя сейчас стошнит?
– Вы правда хотите сказать, что у меня такой вид?!
– Нет. Метафора забавная, но плохая. Давай начнем сначала. Все хорошо?
– Да, – говорю я, пытаясь не улыбнуться. Стью всегда потешался над этой моей привычкой. – А что?
– У тебя такой вид, словно ты забыла надеть штаны и только сейчас это поняла.
– Вы правда думаете, что я могла бы уйти так далеко от дома без штанов?
– Нет, не думаю. Это ирония. Вот именно поэтому мне и пришлось спрашивать, все ли у тебя хорошо.
Я неохотно благодарю его и улыбаюсь. Он улыбается в ответ.
– Спасибо, у меня все хорошо.
Занятия начинаются. Первые несколько минут я что-то конспектирую, просто чтобы было куда смотреть, кроме как – я сглатываю комок – на учителя. Когда я все-таки – на свой страх и риск – поднимаю взгляд, то вижу его таким же, каков он был всегда: красивый, умный, совершенный. И сегодня от его красоты, ума и совершенства я краснею, съеживаюсь и делаюсь несчастной.
– Подумайте вот о чем, – говорит нам Итан. – Если бы я не стоял тут и не разговаривал с вами, а просто раздал распечатки своих лекций и потребовал, чтобы все вопросы и ответы сдавались мне в письменном виде, разве хоть кто-нибудь из вас приходил бы на занятия? Это было бы очень странно. Странные взаимоотношения. Неловкие.
Я киваю.
– Язык помогает преодолеть неловкость, – говорит он. – А теперь вспомните, сколько раз мы с вами виделись за пределами аудитории. И мы разговаривали. Так?
С обеих сторон от меня кивают головы. Много голов. Погодите-ка… что?! Много?
– А если бы я просто подходил к вам и молча стоял? А если бы шел рядом и не говорил ни слова? – В зале раздаются смешки. – Да уж. Жутко странно. Нет, мы разговариваем. В основном на нейтральные темы. О том, о чем обычно говорят люди, чтобы узнать друг друга лучше. И это одна из функций языка: он помогает вести себя цивилизованно, помогает почувствовать себя свободно в присутствии незнакомцев. Заполняет неловкие паузы.
Я ухожу. Просто встаю и ухожу. Прямо на паре. Ничего такого. Может, в туалет захотелось. Но в моем случае это не так. У меня горит лицо, мое сердце колотится, желудок пытается вывернуться наизнанку. Я мысленно перечисляю возможные причины:
• обширный инфаркт
• запоздалая анафилактическая реакция
• медленно развивающаяся мозговая аневризма
• климактерические приливы
С таким не шутят.
В туалете я достаю из кармана телефон.
Я – маме, 9:17
Мне кажется, у меня мозговая аневризма.
Мама – мне, 9:18
Тебе кажется.
Я – маме, 9:18
Я чувствую, как она пульсирует.
Мама – мне, 9:19
Нет, не чувствуешь.
Я выключаю телефон, кладу его обратно в карман, мою руки и брызгаю водой в лицо, стараясь не смотреть в зеркало. Если это не аневризма, не сердечный приступ, не аллергическая реакция и не раннее начало менопаузы, то остается только один вариант: позор, опасный для жизни.
Вернувшись в класс и в общество Итана (в его красивое, умное, совершенное присутствие, которое притягивает все взгляды и все внимание), я вынуждена задать себе три болезненных вопроса. Вопроса, от которых все внутри меня замирает.
А что, если Кейт права?
А что, если я втюрилась?
Как я могла так ошибиться в своих чувствах?
Какова природа любви?
Должен быть способ это выяснить.
Я лежу на кровати Стью, таращусь в потолок и размышляю о том, какая бы формула тут подошла, но иксы, игреки, скобки и вопросительные знаки мельтешат перед глазами и мешают сосредоточиться. Стью лежит рядом и помогает мне таращиться.
– Хороший вопрос, – говорит он. – И я понятия не имею, как на него ответить.
– Но у тебя же уйма опыта.
– Да, ты мне это уже сказала раз сто.
– Эй, – в комнату входит Софи. – Что это вы тут делаете?
– Занимаемся концептуальными танцами, – Стью задирает левую ногу и правую руку к потоку и держит их так пару секунд.
– Мы размышляем о природе любви, – говорю я, пока Софи пристраивается рядом со мной.
– Это ты размышляешь. А я репетирую танец, – возражает Стью.
– Неужели кому-то интересно, что такое любовь? – спрашивает Софи.
– Мне интересно, – отвечаю я.
– Правда? Надеюсь, ты не о Стефане опять думаешь?
– Нет.
– О ком-то еще?
– Нет, – «уже нет», хочу я ответить. Но, может, и да. Не знаю. – Нет. Я думала, что готова влюбиться, но теперь я даже не уверена, что это вообще такое. А еще я думаю, что если в точности пойму, что это за чувство, как оно выглядит, как оно звучит, как себя ведут влюбленные и чем «любить» отличается от «испытывать симпатию», «испытывать сильную симпатию» или даже «замутить», тогда я лучше пойму Кейт.
Под Кейт я подразумеваю себя.
Прошла уже неделя с того момента, как Итан появился у нас на пороге, протянул мне кошелек и заговорил с моей семьей на итанийском. За это время мы с ним трижды сходили в Фэйр-Граундс. По пути мы разговаривали, или это мне только кажется. На этот раз я слушала. Он задавал вопросы: обо мне, об учебе, о музыке, о волейболе, о школе, о Кэпе, о семье.
Музыка. Школа. Развлечения. Все эти недели я не замечала, что, пока я бегло говорила с ним на джозийском, он лишь преодолевал неловкое молчание. Джофф в нашу первую встречу попытался сделать то же самое, но получилось у него гораздо хуже.
Сегодня после школы я написала в дневнике:
Пятница, 17 октября
Итан умеет налаживать контакт с подростками.
– Я уже несколько месяцев твержу тебе, что Кейт правда влюбилась, – говорит мне Софи, лежа на кровати Стью.
– Откуда ты знаешь?
– Она выходит замуж.
– Но брак – это совсем не доказательство любви, иначе у нас не было бы столько разводов.
– Можно перестать любить, – говорит она. – Со мной такое случалось раз девять.
– А почему тогда некоторые перестают, а некоторые продолжают любить всю жизнь?
– Понятия не имею. Джози, у меня от тебя мысли путаются.
– Ничего, их там все равно немного, распутаешь, – говорит Стью. Софи тянется через меня, чтобы шлепнуть брата по руке.
– Я думала, вы сможете мне помочь, вы оба, – говорю я.
– Неа, – говорит Стью, встает и устраивается у синтезатора. – Я тут вообще бесполезен, никогда не влюблялся.
– Ну и отрицалово, – говорит мне Софи. – На бал он, если знаешь, идет с Джен Ауэрбах.
Я приподнимаюсь на локтях:
– Что, правда?
– Ага, – отвечает он и негромко берет несколько аккордов.
– Сочиняешь для нее песню?
– Любоооовную! – дразнит его Софи.
– Я бы сочинил, но, послушав вопросы Джози и твои ответы, уже не уверен, что понимаю природу любви.
– То есть ты признаешь, что до настоящего момента понимал, – говорю я, но он только качает головой и играет первые четыре аккорда песни «Hallelujah».
– Нет, он признает, что вы оба слишком много думаете, – говорит Софи. – Нельзя до конца обдумать любовь, Джози.
– Ладно, а что в твоем представлении значит «слишком много думать»?
– С тобой просто невозможно разговаривать, – она уходит из комнаты.
Нет, вот что невозможно, говорю я себе и ложусь на спину, чтобы лучше был виден потолок.
– Значит, Джен? Бал? – спрашиваю я.
– Угу.
– Ты же понимаешь, что она тебе не подходит.
– Я думал, ты считаешь, что это я ей не подхожу.
– Так и есть.
– А разве минус на минус не дает плюс?
– Я не уверена, что тут вообще можно применить какую-нибудь формулу.
Но мне бы хотелось, чтобы формула была. Тогда, приняв себя за икс, а Итана за игрек, я бы смогла все рассчитать. Я бы вычислила результат, не прибегая к эмоциям, и не чувствовала бы себя так, как чувствую сейчас: будто меня по-настоящему бросил вымышленный парень.