Книга: Любовь и другие иностранные слова
Назад: Глава 32
Дальше: Глава 34

Глава 33

Всю неделю я пытаюсь заново свыкнуться с переходом от Кэпа к школе. И там, и там скоро предстоит бал. В Кэпе в субботу. В Бексли в пятницу. В Кэпе этому событию посвящены выходные, а в Бексли – вся неделя. На кампусе разговаривают про собрания разных студенческих клубов, к которым я не имею никакого отношения. В школе я лишь косвенно участвую в учебной жизни, да и что там может быть веселого, помимо классного часа. У меня не было классного часа уже два года. Не уверена, что соскучилась по нему.
Мои два пропуска в последнее время мало помогают мне почувствовать себя частью общества. Да и помогали ли они хоть когда-нибудь?
Сегодня, 25 октября, бал в Бексли. А еще сегодня Кейт в первый раз собирает подружек отпраздновать грядущую свадьбу. Именно поэтому я не иду ни на волейбол, ни на танцы, хотя на самом деле у меня просто нет сил. А еще мне не с кем идти. У меня в последнее время вообще ни на что не хватает энергии, и я почувствовала облегчение, когда наша команда выигрывает по очкам и мы разыгрываем плей-офф.
Стью заглядывает на кухню Вейгмейкеров, только чтобы пожелать спокойной ночи. Он собирается заехать за Джен, чтобы потом отправиться на ужин и на бал. Софи ушла с Джошем пятнадцать минут назад. Стефан, как я слышала, пойдет с Сарой Селман, и я про себя желаю им отлично провести время. Он все еще не разговаривает со мной, и это меня все еще печалит.
Я остаюсь на кухне одна: пытаюсь заманить Моузеса поближе, протягивая ему креветку (на самом деле она предназначается для сегодняшнего праздничного ужина). Кот не очень хочет подходить ко мне, с тех пор как я уронила его в прошлый раз.
– Попробуй потереть себе лицо креветкой, – советует Стью, закидывая себе в рот кубик чеддера.
– Ага, так и сделаю, – я встаю, и Стью слегка наклоняет голову назад.
– А? – спрашиваю я.
Он дожевывает, а потом говорит:
– Не, просто ты отлично выглядишь. Вся при параде.
– Ты уже видел меня при параде и раньше.
– Да, но сегодня ты правда выглядишь шикарно.
– То есть во все остальные разы я выглядела нешикарно?
– Да. Именно так и есть, – как он ни старается, все же не может сдержать улыбку.
– Ну, это же вечеринка, – это я о своем черном платье и смехотворно высоких каблуках. – Я решила, что не стоит надевать комбинезон. Халаты и костюмы для подводного плавания тоже под вопросом.
– Я могу одолжить тебе ласты.
– О! – Я в восторге от этой мысли. – Три недели назад я бы поймала тебя на слове.
– А сейчас что? Настроение поменялось?
– Может. Не знаю.
– Угу, у меня тоже быает.
– Ну и отлично.
– Что?
– Ты уже хочешь бросить Джен! Но вы ведь даже еще не встречались.
– Я не хочу ее бросить, потому что мы не вместе.
– Пока не вместе, – говорю я, и он пожимает плечами.
– Ну ладно, я хотя бы ее предупредила.
– И ошиблась.
– Нет.
– Спокойной ночи, Джози.
– Спокойной ночи, Стью.
Он отправляется в путь, останавливается у задней двери, смотрит на меня, будто хочет что-то сказать… что-то хорошее. Он улыбается, но потом просто машет мне и выходит из дома.
Ранее тем же вечером я листала открытки с ответами на приглашения, пока Кейт укладывала мои волосы в низкий хвост, одной прядью пытаясь замаскировать резинку. Миссис Истердей подписала открытку словами: «Ни за что на свете я не пропущу такое событие». И многие из ответивших разделяли это чувство.
Закончив возиться с моими волосами, Кейт назвала меня «лучшей в мире», ведь я пропустила бал ради ее встречи с подружками. И я ответила на языке Свадьбы Кейт: «Ни за что в мире я бы не пропустила такое событие». Больше мы не обменялись почти ни словом.
И вот мы, Шериданы, Вейгмейкеры и Брилл (пока один, хотя скоро их станет двое), стоим у тети Пэт и дяди Кена на кухне и ждем, когда приедут гости. Скоро мы начнем отмечать событие, которое я, похоже, не смогу предотвратить, и которое понимаю еще меньше, чем в феврале, когда все это только закрутилось.
– Что ты делаешь? – спрашивает Кейт Джоффа, который стоит, подцепив когтем воротничок.
– Бирка колется.
– Оторви ее.
– Ты что, – говорим мы с Джоффом хором, и нас это не удивляет.
– Вот, держите, – я протягиваю пару маникюрных ножниц, которые тетя Пэт хранит в ящике стола.
Кейт берет у меня ножницы и отрезает бирку, бормоча: «Ох, достались же оба на мою голову». Джофф по традиции мне подмигивает, но ничто не способно облегчить тяжкий груз моей тоски.
Первыми приезжают Итан и Мэдисон. Вестибюль тут же заполняется ее зычным голосом и объятиями. Мы с Итаном обмениваемся приветливой улыбкой и киваем. В моей душе поднимается буря чувств, которые я не могу описать, и я тут же спешу на помощь тете Пэт и передаю гостям закуски, на которые она потратила весь день.
Сегодня я не в настроении общаться, хотя тут говорят на многих известных мне языках. И все же я никогда не чувствовала себя такой оторванной ото всех, включая Кейт. С ней я не разговариваю совершенно. Я не злюсь и не обижаюсь. Просто сегодня мне почти нечего сказать ей на джозийском: ничего такого, что она хотела бы услышать. Сегодня мы с ней находимся в разных вселенных.
Весь вечер я нарочно становлюсь так, чтобы хорошо ее видеть. На ней атласное коктейльное платье густого винного цвета на тонких лямках и с легкой россыпью бисера на корсаже. Она сама не осознает, как потрясающе выглядит, и оттого красота ее сияет еще ярче. На ее губах играет сердечная и искренняя улыбка: улыбка счастливой женщины, которая предвкушает вечер, полный приятных сюрпризов. За ее спиной стоит Джофф, нежно приобнимая ее за талию. Время от времени они бросают друг на друга влюбленные взгляды.
Кейт сейчас такая, какая она бывает на работе: уверенная в себе, приветливая, жизнерадостная. Она танцует тот же танец, который я так часто наблюдала у Росса и Мэгги, у мамы и папы. Только сейчас у нее много партнеров по танцу. Очень много. Она танцует с каждым, кто пришел на праздник, словно это ее личный бал, первый бал девушки, появившейся в свете.
Она танцует со всеми, кроме меня. И каждый из ее партнеров вернется домой с чувством, что ослепительная королева вечера одарила его своим особым вниманием.
Я не могу отделаться от мысли, что это все происходит не только благодаря взглядам, которыми она обменивается с Джоффом, – словно они поддерживают какую-то безмолвную, счастливую и очень интимную связь. Но еще и благодаря тому, что таким взглядом он не смотрит больше ни на кого. До сегодняшнего вечера я не замечала, что Джофф – единственный мужчина, который не пожирает Мэгги глазами.
Он не смотрит ни на кого, кроме Кейт. И взгляд его говорит: «Ты для меня единственная и особенная, и я один вижу в тебе это». Неудивительно, что она его любит.
И я смиряюсь с тем, что прежде было для меня непостижимо: Кейт и Джофф действительно говорят на особом языке. На таком, которого я сама не знаю.
Джофф дважды ловит мой взгляд на себе – на них обоих. И оба раза он подмигивает мне. Во второй раз мне становится сложно глотать: такой огромный ком вырос у меня в горле. Я ухожу на кухню и пытаюсь развеяться, приманивая Моузеса креветкой.
Но потом, уже к концу вечеринки, в комнату врывается Софи. Моузес в испуге бросается прочь, и у меня появляется куда более существенный повод отвлечься от своих мыслей.
– Джози, – всхлипывает она и бросается в мои объятья. – Мы с Джошем расстались.
В субботу вечером Джен останавливается у моего дома и сигналит. Я забираюсь к ней в машину, и она говорит:
– Вот прямо так, посреди танца. Ну, то есть не то чтобы в центре зала, но, понимаешь, в разгар вечера.
– В хронологическом смысле, – помогаю я, пока даже не зная, о чем она говорит.
– Ага. В смысле времени. Ну то есть вечер идет, идет, и тут вдруг! Не то чтобы скандал, но я стояла рядом с Софи, и мне было видно, что она погрустнела.
Джен делится со мной показаниями очевидца о расставании Софи и Джоша.
– …Джози, ты вообще слушаешь меня?
– Да, – говорю я. – Ага. Продолжай.
Джен продолжает, но я не слушаю. Я пытаюсь, но это очень сложно. Слова Джен переплетаются в моей голове с воспоминаниями о вчерашних разговорах (тех, что я слышала, потому что сама я почти не говорила), и я уже не помню, что говорили на приеме у Кейт, а что на школьном балу. Мэдисон стоит рядом с Джен на балу, а Софи ссорится с Джошем у тети Пэт в гостиной.
Мы заезжаем за Эмми. Она садится на заднее сиденье и сразу же говорит:
– Только не злитесь, но я рада, что Джош и Софи расстались.
– Я не злюсь, – отвечаю я, но на самом деле мои мысли сейчас далеко. Я не хочу никуда ехать. И уж тем более в Истон, на этот Большой Базар Южного Огайо, где мы, паломники субботнего вечера, можем купить что угодно, от шлепанцев до бриллиантового ожерелья, подкрепиться хоть попкорном, хоть суши и прошляться, разговаривая, всю ночь напролет.
Сегодня мои уши особенно чутки: последствия вчерашнего вечера, когда я услышала столько разных языков, отличных от моего родного. Не успела Джен припарковаться, а я уже устала переводить. Я выжимаю из себя улыбку. Выжимаю из себя вялые шутки. Я через силу притворяюсь, что через пару секунд не убегу с воплями куда-нибудь, где царит полная тишина. Но когда Джен спрашивает меня, все ли в порядке, я не могу ответить ей ни на каком языке, кроме джозийского.
– На самом деле мне тут не очень, и мне больше всего хочется пойти домой.
Джен тут же переводит это на дженский и спрашивает:
– Почему? Ты злишься на меня, да? Потому что я говорила про Софи и Джоша?
– Она злится на меня, – возражает Эмми с презрением. – Потому что я радуюсь из-за Джоша.
– Ни на кого я не злюсь.
– Злится, – обращается Эмми к Джен.
– Ну да, я не в восторге, что вы говорите обо мне в третьем лице, будто меня тут нет.
Эмми поворачивается к Джен:
– Вот видишь! Злится.
– Я не злюсь.
– Джози, не злись, – Джен берет меня под руку и прижимает к себе. – Может, ты просто хочешь есть? Пойдем сначала поедим.
И вот мы протискиваемся сквозь толпу незнакомцев и пихаемся локтями. И, знаете, я и правда испытываю какую-то примитивную радость, глотая крендель и запивая его газировкой. Но радость эта вызвана тем, что, пока я жую и глотаю, мне не приходится говорить.
Мы проводим здесь несколько часов, и за это время мне начинает казаться, что я смотрю на мир через вогнутые линзы бинокля. Предметы не увеличиваются, а, наоборот, кажутся меньше и дальше; изображение замылено и пропорции искажены. А может, это не с миром беда, а со мной.
Под конец вечера я уверяю Джен, что не злюсь на нее. Я уже вышла из ее машины и иду к дому, когда она перегибается через сиденье и спрашивает:
– Значит, это из-за Эмми? Ты на нее злишься?
– Да, – отвечаю я, и Джен улыбается.
– Ну, хорошо. Я рада, что не на меня.
– Не на тебя.
Я злюсь на себя. Правда.
Поднявшись в комнату, я кладу сумочку на комод и валюсь на кровать. Пышные подушки и тишина действуют на меня, как роскошная пенная ванна. Я так устала жить в чужой стране среди многочисленных дружественных племен. Даже свадьба Кейт приносит с собой все новые и новые языки и сообщества, к которым мне надо подлаживаться, уж как получается. Все эти попытки переделать себя, переключаться с одного языка на другой, с одной культуры или субкультуры на следующую, физически, умственно, становиться то женщиной, то девочкой, обниматься и кивать, ходить на выпускные и на свадьбы – все это не только выматывает, но, кажется, порой и просто поглощает меня полностью. Школа, Кэп, дом, Истон, Софи, Стью, балы, выпускной, родители, команда по бегу, команда по волейболу, Кейт, Джофф, младшекурсники, старшекурсники, подружки невесты, Итан.
Да, мой проект по языковой вариативности был легче легкого, но он же доказал мне то, что я так долго пыталась отрицать. Так вот где спряталась та колючая нитка, что донимала меня в последнее время.
Я знаю много разных языков, и новые тоже даются мне без особых усилий. Но, каким бы полиглотом я ни была, если я не говорю на джозийском, то все равно мне приходится притворяться. Мы все притворяемся, когда взаимодействуем вне рамок родной культуры. Это неизбежно: нельзя до конца быть собой, разговаривая на иностранном языке.
Попадая в чужую среду, ты становишься посетителем, гостем. Иногда очень желанным, и тебя даже приветствуют визгами и поцелуями. Но ты все равно чужак. Потому что стоит тебе заговорить на своем языке, и ты перестаешь быть частью общины. И тогда, сколько бы вокруг ни было людей, ты остаешься один.
26 октября, 23:22
Похоже, у меня не так много друзей, как я думала.
Я закрываю дневник и дальше додумываю свою мысль. Писать об этом мне не хочется.
Похоже, у меня не так много друзей, как я думала. Близких друзей, с которыми я бы могла общаться на том глубоком уровне, когда не только можно быть собой, но и чувствовать, что тебя понимают, даже если ты ничего не говоришь.
Молчание – и естественное, и неловкое – это тоже язык. Неловкое молчание орет во весь голос: «У нас с тобой ничего общего». А если вы оба молчите и вам хорошо, то это лишь подтверждает вашу связь.
Я с трудом сглатываю, когда понимаю, что мы с Итаном никогда не молчали вместе. Комок в горле становится еще больше, когда я вспоминаю, что почти ни с кем не могу спокойно молчать.
Стью часто напоминает мне об этом, и он прав: я действительно слишком много разговариваю.
Назад: Глава 32
Дальше: Глава 34