Глава 31

Краем глаза я вижу, как по лицу Кейт расплывается улыбка: обычно за такой улыбкой следует злорадный смех, но на сей раз Кейт держит себя в руках и просто делает шаг назад, несказанно довольная.

– Преподаватель? Итан Глейзер? – спрашивает она, а потом бросает на меня беглый взгляд. Его хватает, чтобы меня расстроить.

– Итан, – подтверждает он, они обмениваются рукопожатием, и Кейт приглашает его войти.

Я все еще не двигаюсь. Похоже, у меня отнялось все, кроме головы. Я вижу, как Итан делает шаг вперед и протягивает мне кошелек.

– Джози, ты забыла его утром в классе. Прости, раньше добраться до твоего дома у меня не получилось.

– Э-э-э, ага, – выдавливаю из себя я и с трудом поднимаю руку, чтобы забрать кошелек.

– Джози только что проснулась, а так она бы обязательно вас поблагодарила, – говорит Кейт.

– Тяжелый день? – спрашивает меня Итан. – Утром ты показалась мне немного уставшей.

– Э-э-э, ага, – я прокашливаюсь. – Ну да.

– Я не буду вас задерживать. Наверное, помешал вам ужинать.

– Дамы, а что это тут у вас происходит? – С кухни входит папа. – Ох, простите. Не знал, что мы ждем гостей. Хью Шеридан, – он протягивает Итану руку.

– Итан Глейзер.

– Итан преподает у Джози социологию, – поясняет Кейт.

– А, Джози постоянно говорит о ваших занятиях, – говорит папа. – Ей очень нравится.

– Спасибо. Она схватывает все на лету.

Он объясняет, и отец спрашивает у него:

– А вам случалось видеть подлинный сосуд, каким пользовались брадобреи в восемнадцатом веке?

– Нет, не приходилось, – говорит Итан, и тогда Кейт склоняется к нему (кладет руку прямо ему на плечо!) и шепчет: «Туда выпускали кровь!»

– Правда? Я бы хотел взглянуть.

Папа сияет от удовольствия:

– Тогда вы не ошиблись домом, – и он приобнимает Итана и уводит его на экскурсию.

Кейт следует за ними и по пути нарочно задевает меня локтем и шепчет: «Позже поговорим».

Мы одновременно сощуриваемся, но Кейт выигрывает этот поединок: помимо прищура, в ее распоряжении еще и дьявольская ухмылка.

И я удираю – УДИРАЮ – вверх по лестнице.

За рекордное время я успеваю умыться, накраситься тем, что есть в моем распоряжении: карандаш для глаз, тушь, консилер (не забыть поблагодарить Софи за то, что показала мне, как им пользоваться), заново причесаться, завязать волосы черной резинкой. Она подходит к черной же футболке, которую я натягиваю второпях. Я уже готова снова метнуться вниз по лестнице, но потом хватаю свой новый лифчик и останавливаюсь. Надевать или не надевать? Поднимаю повыше, разглядываю. Встаю боком.

Хм, может быть.

Ох, да ладно!

Я швыряю его обратно в ящик с бельем и не торопясь спускаюсь по парадной лестнице. Подумаешь, Итан пришел. Такое случается каждый день.

Но его уже нет. Я заглядываю в папин кабинет: тут еще разлит слабый аромат духов Итана, но самого его я явно упустила. В доме тихо. Я расслабляю мышцы шеи и челюстей: оказывается, я их напрягла, сама того не заметив.

На кухне мама режет лук, и воспоминания о сладостном запахе Итана тут же выветриваются из моей головы.

– Тебе помочь? – спрашиваю я.

– Можешь просто посидеть со мной.

Я запрыгиваю на табурет в дальнем углу комнаты и начинаю медленно крутиться, успокаивая себя монотонным, почти гипнотическим движением.

– Ты сегодня так устала, – говорит мама. – Хорошо себя чувствуешь?

– Поздно легла. Слишком поздно.

– Почему?

– Думала.

– О чем думала, не поделишься?

– Размышляла о том, как сложны любые отношения на нашей земле.

Я начинаю вращаться немного быстрее.

– Да уж, уснешь тут, – говорит мама, и я, поворачиваясь лицом, замечаю, как она улыбается мне. – И какие же отношения ты находишь самыми сложными?

– Итан Глейзер, – говорит Кейт, входя на кухню с черного хода. За ней следуют папа и Итан. – А это мама…

Э-э-э-э… Бум!

А это я, падаю с табурета во время этого знакомства.

– А мою дочь вы, конечно, уже знаете, – мама жестом указывает на ту груду на полу, в которую я превратилась.

Папа наклоняется к Итану и добавляет серьезно:

– Обычно мы на людях этого не обсуждаем, но на самом деле она и правда одаренная.

А ко мне он обращается так:

– Ну что, как твои уроки падения?

– Над спуском еще придется поработать, – отвечаю я, вставая и отряхиваясь. Я стараюсь не думать о том, что мое лицо, наверное, уже давно пунцовое от смущения. Да я даже не знаю, поранилась я или нет!

– Ну да, спускаться сложнее всего, – говорит папа, а Итан спрашивает, все ли у меня в порядке.

– Да, спасибо. Чувствую себя неуклюжей и смущена до смерти, но все в порядке, – я распутываю свои конечности и мысли, и, похоже, пропускаю какие-то важные реплики. Когда мое внимание снова возвращается к реальности, я вижу, что мама с папой, Кейт и Итан вместе пьют вино. Пьют вино и разговаривают. Пьют вино, разговаривают и смеются. Так, подождите, а когда тут очутился Джофф, и как вообще можно развлекаться в присутствии человека, который говорит только о клещах?

Я бреду к раковине и наливаю себе стакан. Потягивая воду, я пытаюсь найти в их разговоре какую-то зацепку, которая помогла бы мне вставить слово и вклиниться в беседу. Но я ничего не понимаю. Джофф с Итаном о чем-то болтают, и голоса их звучат все громче, и они даже смеются. Папа говорит что-то про Чикаго, размахивает руками, и веселая трескотня становится еще шумнее. Кейт говорит: «И вот я…», и Джофф присоединяется к ней, и они вместе произносят что-то «ни один король не ретив в драматическом чае». И снова раскаты смеха. Я нервно прихлебываю: меня поражает и сбивает с толку, что эти пятеро говорят на языке, которого я не понимаю. Я поражена, сбита с толку и раздражена. Ох, не нравится мне это все.

Мое изумление сменяется безнадежной паникой, когда я слышу, как Кейт говорит Итану:

– Ты сейчас с кем-нибудь встречаешься? А то у меня есть одна знакомая…

И вот внезапно на том конце провода появляется Мэдисон Орр, и на следующих выходных уже запланировано двойное свидание. А вот я стою в дверях, пожимаю Итану руку, и он напутствует меня на прощание:

– Увидимся в пятницу на паре, Джози.

Ужин проходит как в тумане, и я на автомате возвращаюсь в комнату, опускаюсь на кровать и устремляю взгляд в пол. А потом, страдая, покадрово вспоминаю непонятную беседу, ту самую, в которой участвовали мама, папа, Джофф, Кейт и Итан. Взрослые. Я сглатываю комок в горле. Все, кроме меня.

Я слышала знакомые слова, но ритм речи был мне чужд. Как и жесты. И смех. Казалось, что это тайный язык какого-то клуба, в который меня не приглашали.

– Ох, Джози, ну, бога ради, – внезапное появление Кейт меня пугает, и я быстро вскакиваю.

– Ты вообще когда-нибудь стучишься?

Она закрывает за собой дверь:

– Ему же двадцать шесть.

– И?

– Он для тебя слишком стар.

– Сейчас да. Но через несколько лет уже не будет.

– Джози, да брось ты.

– Нет, это ты брось. Ты знаешь, как я к нему отношусь, и на моих глазах сводишь его с Мэдисон.

– Они с Мэдисон ровесники. И со мной.

– Неважно, сколько вам лет. Ты поступила ужасно.

– Все, хватит об этом.

– Месяц назад ты прекрасно меня понимала. Мы говорили об этом вот здесь же, в этой комнате.

– Месяц назад я думала, что он студент.

– Да, теперь ты знаешь его возраст. Но больше ничего не изменилось.

Кейт хохочет мне в лицо, и я покрываюсь румянцем.

– Как тебе не стыдно стоять тут и смеяться надо мной?

– Но, Джози, это правда смешно.

– Ушам своим не верю.

И снова смех. Пренебрежительная легкомысленная ухмылка.

– Ты втюрилась в учителя.

– Нет, это другое.

– Втюрилась, – смешок. – Росс, Деннис Де Янг, Итан Глейзер, – она считает по пальцам.

– Да, Росс и Деннис – возможно. Но почему ты так уверена, что я не люблю Итана? Почему думаешь, что я и сейчас просто втюрилась? Почему в этот раз все не может быть иначе?

– О'кей. Скажи мне тогда, что такое любовь.

– Ну, это… хех, – теперь моя очередь неловко усмехаться.

– Я и говорю: втюрилась. Купи рамку и поставь его фото вот сюда, – она показывает на портрет Денниса ДеЯнга на моем столе. – На самом деле это даже мило. Делает тебя похожей на других детей. И, поверь, – говорит она, направляясь к двери, – от этого твое письмо стало еще более ценным, дорогуша. Если я отдам его Итану, позору не оберешься.

– Пф! – говорю я, когда она закрывает за собой дверь, и это «пф» сказано от всего сердца: челюсти и кулаки сжаты, плечи приподняты. Пришло время действовать. Через пару секунд я уже сижу за столом, захожу на сайт ее свадебного фотографа, с третьей попытки подбираю пароль (какой надо быть дурой, чтобы не придумать ничего оригинальнее, чем «кейтиджоффбрилл») и загружаю «Королеву Кейт на троне» в папку «Свадебное слайд-шоу».

Замерев от ярости и восторга, грусти и решимости, смущения и уверенности, я смотрю через комнату на свой дневник. Но остаюсь сидеть, где сидела.

Одно его существование выводит меня из себя больше, чем все звуки, запахи, швы и насекомые на свете. Если бы он сейчас заговорил (Джоооозиии, Джоооооози, я туууут. Подойди и расскажи мне все о своей никчемной жизни), я бы не удивилась.

Я думаю о том, что мама наверняка заметила мою рассеянность и хочет меня расспросить, но молчит. Как славно с ее стороны. Когда я буду готова, то расскажу ей все – или почти все. Как только я пойму, что хочу сказать и как я хочу это сказать. Через пару лет. Или никогда.

Я что, только что сказала, что у меня никчемная жизнь? Ой. Нет, это все мой дневник. Я-то хотела сказать «безумная».

И все-таки я раскрываю его и пишу:

Среда, 15 октября, 20:17

Какова природа любви?

Я оставляю этот вопрос без ответа. Пусть дневник ответит за меня.