Мевлют долго ничего не знал обо всех этих событиях. Он не утратил воодушевления в работе: он был полон надежд, как «предприниматель, который верит в идею», излюбленный герой книг под названием типа «Как стать успешным бизнесменом». Он был убежден, что сможет заработать больше денег, если установит яркую лампочку в стеклянную витрину своей трехколесной тележки, договорится торговать с кем-нибудь из разносчиков айрана, чая или колы, которых вокруг то становилось много, то не было совсем, а с клиентами будет разговаривать еще сердечнее и искреннее. Мевлют делал все, что мог придумать, чтобы обзавестись постоянными покупателями в районе от Кабаташа до Фындыклы. Он не переживал, если конторские служащие, которые перекусывали у его тележки, не замечали его стараний, но приходил в ярость, если торговцы напитков, с которыми он сотрудничал, спрашивали его о выручке. Он использовал свою сеть привратников, швейцаров, охранников и разносчиков чая, которые работали внутри офисных зданий, пытаясь установить отношения с бухгалтерами и управляющими. Однажды ночью Райиха сказала ему, что снова беременна и что снова ждет девочку.

– Откуда ты знаешь, что будет девочка? Вы что, вновь втроем ходили в больницу?

– Нет, не втроем, Самихи не было. Она сбежала с кем-то, чтобы не выходить за Сулеймана.

– Что?!

Райиха рассказала ему, что знала.

Той же ночью Мевлют бродил по Ферикёю как лунатик, выкрикивая свое «Бузааа!..». Ноги сами привели его на кладбище. Светила луна; остроконечные кипарисовые деревья и надгробия то озарял серебристый свет, то покрывала густая темнота. Мевлют пошел по мощеной дорожке к середине кладбища, чувствуя себя как во сне. Человек, гулявший по кладбищу, был не он сам, и ему казалось, будто все события его жизни тоже происходят с кем-то другим.

Чем дальше он шел, тем дальше уходило кладбище, разворачиваясь, как ковер, и Мевлют наконец обнаружил себя на крутом склоне. Кем был тот человек, с которым убежала Самиха? Скажет ли она ему когда-нибудь: «Мевлют годами писал мне любовные письма о красоте моих глаз, а потом женился на моей сестре»? Знала ли вообще Самиха о письмах?

Райиха. «В прошлый раз ты перебрал все имена мальчиков, а в конце концов у нас родилась девочка, – сказала я Мевлюту, передавая ему книгу исламских имен. – Может быть, если ты попытаешься прочесть все имена девочек, на этот раз у нас будет мальчик? Проверь, есть ли женские имена с упоминанием Аллаха!» – «В женском имени не может упоминаться Аллах!» – отрезал Мевлют. Согласно Корану, самое большее, на что могли надеяться девочки, – это быть названными в честь одной из жен Пророка Мухаммеда. «Может, если мы будем есть рис каждый день, мы станем китайцами», – заметила я. Мевлют рассмеялся со мной, подхватил дочку и покрыл ее лицо поцелуями. Он даже не замечал, что Фатьма расплакалась от его колючих усов, пока я не сказала ему об этом.

Абдуррахман-эфенди. Покойную мать моих дочерей звали Февзие. Я предложил назвать в ее честь их вторую дочь. Вы удивитесь, если узнаете, что, хотя все три ее дочери были сейчас в Стамбуле и две из них взбунтовались и сбежали из дома, Февзие, да покоится она в мире, жила не очень богатой приключениями жизнью: она вышла замуж за меня, за первого мужчину, попросившего ее руки, в возрасте пятнадцати лет и мирно жила до двадцати трех, шагу не сделав за пределы нашей деревни Гюмюш-Дере. Сейчас я возвращаюсь туда, признав горькую правду, что снова не смог устроиться в Стамбуле, и, сидя в автобусе, мрачно глядя в окно, думаю, что хотел бы, как Февзие, никогда не покидать деревню.

Ведиха. Мой муж едва разговаривал со мной, редко приходил домой и смеялся надо всем, что я говорила. Молчание Коркута и Сулеймана и все их намеки измотали моего отца до того, что он собрал чемоданы и уехал в деревню. Я много плакала тайком. Всего за месяц комната отца и Самихи опустела. Я иногда захожу в нее, чтобы посмотреть на постель отца с одной стороны и Самихи – с другой, и плачу, со стыдом вспоминая произошедшее. Каждый раз, когда я смотрю на Стамбул в окно, я пытаюсь представить, куда убежала Самиха и с кем она сейчас. Храни тебя Создатель, Самиха, я рада, что ты сбежала.

Сулейман. Прошел пятьдесят один день с побега Самихи, а новостей все не было. Все это время я безостановочно пил ракы. Правда, я никогда не пил за обеденным столом, чтобы не злить брата; я это делал либо у себя в комнате, как будто принимая дозу лекарства, либо в Бейоглу. Иногда я катался по окрестностям на фургоне просто для того, чтобы отвлечься.

По четвергам, когда нам надо было закупаться для магазина гвоздями, краской или штукатуркой, я ездил на рынок и, нырнув в людской поток рынка и в море лавочной суеты, выныривал лишь спустя несколько часов. Время от времени я заезжал на случайную улицу где-нибудь на холме за Юскюдаром, проезжая дома, построенные из саманных кирпичей, бетонные заборы, мечети, фабрики, площади. Я продолжал ездить мимо банков, ресторанов, автобусных остановок, но нигде не было ни следа Самихи. Тем не менее во мне росла уверенность, что она где-то рядом, и, сидя за рулем, я представлял, что гонюсь за своей мечтой.

Вторая дочь Мевлюта и Райихи, Февзие, родилась в августе 1984 года, легко и без лишних больничных расходов. Мевлют был так счастлив, что написал на своей тележке: ПЛОВ «ДВЕ ДОЧКИ». Если не считать хаоса, который обе малышки устраивали, плача ночью в унисон, хронического недосыпа и зачастившей к ним Ведихи, которая постоянно являлась помочь и часто лезла не в свое дело, Мевлюту было не на что жаловаться.

– Брось ты этот плов, дорогой зятек, присоединяйся-ка к семейному бизнесу и обеспечь Райихе лучшую жизнь, – сказала однажды Ведиха.

– У нас и так все очень хорошо, – ответил Мевлют.

Райиха выразительно посмотрела на сестру, как бы говоря: «Это неправда», что задело Мевлюта, и, как только Ведиха ушла, он начал бурчать: «Кем она себя вообразила, чтобы вмешиваться в нашу жизнь?» Он даже думал запретить Райихе ходить в дом к сестре на Дуттепе, но настаивать на этом не стал, понимая, что несправедливо требовать от нее подобного.