Ведиха. Однажды днем Самиха появилась в дверях нашей спальни, в платке и со своим чемоданчиком в руках. Она дрожала как лист на ветру.

– Что случилось? – спросила я.

– Сестра, я влюблена, я убегаю с ним, такси уже здесь.

– Что?! Ты с ума сошла? Не делай этого!

Она заплакала, но не передумала.

– Кто он? Где ты нашла этого парня? Смотри, как Сулейман любит тебя, не ставь отца и меня в такое положение, – сказала я. – Кто вообще убегает на такси?!

Моя младшая сестра, ослепленная любовью, была так взволнована, что даже не могла говорить. Она взяла меня за руку и отвела в комнату, где жила с отцом. Она сложила подарки Сулеймана аккуратной кучкой на столе – браслет и два платка, один украшенный лиловыми цветами, а другой с вышитыми газелями. Она указала на них, будто была немой.

– Самиха, у отца будет удар, когда он вернется домой, – сказала я. – Ты ведь знаешь, он принимал от Сулеймана подарки и взял деньги на вставные зубы и кучу других вещей. Ты в самом деле хочешь устроить отцу такое?

Она смотрела себе под ноги и молчала.

– Мы с отцом будем опозорены на всю оставшуюся жизнь.

– Райиха тоже убежала, но все закончилось хорошо.

– У Райихи не было других поклонников, к ней никто не сватался, ее никому не обещали, – сказала я. – Но ты не такая, как Райиха, ты красивая. И отец не брал ни у кого денег за руку Райихи. За такое прольется кровь.

– Я не знала, что меня кому-то пообещали, – всхлипнула Самиха. – Почему отец дал слово, почему он взял деньги, не спросив вначале меня?

Мы услышали, как такси сигналит с улицы. Самиха двинулась к двери.

– Если ты убежишь, Коркут будет бить меня несколько недель, об этом ты знаешь, Самиха? Он изобьет меня до полусмерти, я буду вся в синяках, ты знаешь об этом, да? – повторяла я.

Самиха. Мы обнялись и заплакали… Мне было так жаль сестру и так страшно…

Ведиха. «Сначала вернись с отцом в деревню! – советовала я. – Тогда можешь бежать. Если ты сбежишь сейчас, они обвинят меня; они будут думать, что я устроила это. Ты знаешь, Самиха, они убьют меня. Кто вообще этот человек?»

Самиха. Сестра была права. Я сказала: «Дай я отошлю такси». Но все равно прихватила свой чемоданчик, когда шла на улицу. Я шла через сад к воротам, когда Ведиха, следившая из окна, увидела у меня в руках чемодан, зарыдала и начала умолять: «Не уходи, Самиха, не уходи, сестрица, милая!» Когда я вышла за ворота и подошла к такси, я не знала, что говорить и делать, затем решила сказать им: «Я передумала, сестра плачет», но дверца такси открылась, и они втащили меня внутрь. У меня даже не было возможности обернуться и напоследок посмотреть на сестру.

Ведиха. Они втащили Самиху в машину. Я видела все через окно. Я закричала: «На помощь! Эти негодяи похищают мою сестру, на помощь!»

Сулейман. Я проснулся после обеденного сна, выглянул в окно и увидел у задней двери машину… Бозкурт и Туран играли в саду… Я услышал, как Ведиха закричала в доме, затем она выбежала в сад.

Ведиха. Сколько я могла пробежать в тапочках?.. «Остановите такси! – кричала я. – Самиха, милая, вылезай из этой машины!»

Сулейман. Я бросился за ними, но не смог их поймать! Я был так взбешен, что думал, лопну от ярости. Вернулся, вскочил в свой фургон. К тому времени, как я проехал наш магазин и достиг подножия холма, черная машина уже сворачивала за угол в сторону Меджидиекёя. Но еще не все было кончено. Самиха добродетельная девушка. Она не сбежала. Она вернется. Не пишите об этом, не РАЗДУВАЙТЕ ЭТО. Не губите честь хорошей девушки. Я видел черную машину далеко впереди, но не мог догнать ее. Я полез в бардачок, достал оттуда пистолет «кырык-кале» и пару раз выпалил в воздух. Но все равно не пишите об этом, потому что неправда, что она сбежала. Люди неправильно поймут!

Самиха. На самом деле я сбежала. Я убежала по своей собственной воле. Я влюблена! Любовь заставила меня совершить это, и мне стало легче, когда я услышала выстрелы. Может быть, потому, что теперь не было пути назад? Мы сами выстрелили пару раз в небеса, просто так, чтобы дать понять, что не безоружны, но, как только подъехали к Меджидиекёю, оружие убрали. Оказывается, Сулейман был дома в это время дня, и сейчас он гнался за нами на своем фургоне, мне было страшно, но я знала, что он не сможет найти нас в таком потоке. Я так счастлива теперь. Теперь вы сами видите: никто не может купить меня… Меня так все это злило!

Сулейман. Я нажал на газ, едва в потоке машин появился просвет. Но тут – черт! – из ниоткуда возник грузовик, я крутанул вправо и, конечно, – это было неизбежно – врезался в стену! Теперь у меня все плыло перед глазами. Где я? Лучше не двигаться и попытаться понять, что происходит. Похоже, я обо что-то ударился головой. Ну да, правильно! Самиха сбежала. Толпа любопытных детей уже сбегалась к фургону, радуясь забаве… Я ударился головой о зеркало заднего вида, и с моего лба текла кровь, но я развернул фургон и снова погнался за ними.

Ведиха. Дети услышали выстрелы и радостно бросились в сад, думая, что кто-то пускает фейерверк. «Бозкурт, Туран, – крикнула я им вслед, – немедленно в дом и закройте дверь!» Они не слушались, так что я догнала их, шлепнула одного и втащила за руку в дом другого. Я подумала, что следует вызвать полицию. Но стрелял-то Сулейман, умно ли будет звонить? «Что вы здесь торчите, идиоты, звоните отцу!» – кричала я. Вообще-то, я запрещала им трогать телефон без моего разрешения; иначе бы они играли с ним все время. Бозкурт набрал номер и сказал Коркуту: «Папа, тетя Самиха сбежала!»

Я заплакала, хотя понимала, что Самиха поступила правильно, – только никому не говорите, что я так сказала. Конечно, бедный Сулейман безнадежно влюблен в нее. Но он не самый умный парень на свете и не самый красивый. Уже сейчас немного растолстел. Правда, у него такие длинные ресницы, что некоторым девушкам они могут понравиться, но Самиха всегда находила это нелепым и девчачьим. Главной проблемой, думаю, было то, что, влюбившись в Самиху, Сулейман продолжал совершать поступки, которые действовали ей на нервы. Почему мужчины так черствы к женщинам, в которых влюблены? Самиха не выносила его напыщенности, попыток выглядеть мачо, а он такой выпендрежник, думал, что каждый хочет его совета просто потому, что у него в кармане водятся кое-какие деньги. Я сказала себе, что моя младшая сестра молодец, не отдала себя мужчине, которого не могла любить, но потом я задумалась, можно ли доверять тому, другому парню, с которым она убежала. В конце концов я засомневалась: втащить девушку в такси средь бела дня – не лучшая идея. Мы в Стамбуле, а не в деревне! Ему действительно нужно было прикатить прямо под дверь?

Самиха. Все, что я видела на нашем пути по Стамбулу, мне очень нравилось и меня поражало: толпа, люди, уворачивавшиеся от автобусов и перебегавшие на другую сторону, девушки в смелых юбках, парки, большие старые жилые дома. Мне нравилось все это. Сулейман знал, как мне нравилось ездить по городу в его фургоне (я постоянно просила его взять меня с собой), но он редко брал меня, и знаете почему? (Мне пришлось изрядно поломать голову над этим.) Потому что, с одной стороны, ему хотелось быть ближе ко мне, а с другой – он не мог уважать девушку, которая слишком близко дружит с юношей до того, как выйдет за него замуж. Но я такая девушка, которая выйдет лишь за того мужчину, которого любит, – это ясно? Я не думаю о деньгах, я только следую за своим сердцем и готова принять последствия того, что совершила.

Сулейман. Еще до того, как я доехал до Меджидиекёя, они уже проехали Шишли. Я вернулся домой и припарковал фургон, пытаясь сохранять спокойствие. Я все еще не мог поверить в произошедшее, так как не мог представить, что кто-то посмеет украсть мою суженую прямо средь бела дня в самом сердце Стамбула. Никто не стал бы даже пытаться совершить подобное безумство; каждый знает, что за такое убивают.

Самиха. Дуттепе вовсе не «сердце Стамбула», да и я, как вы знаете, не обещала Сулейману ничего. Правда, что за такое могут убить, но, во-первых, каждый день кто-то умирает, а во-вторых, именно поэтому мы и сбежали так далеко. Стамбул бескраен. Теперь, когда горизонт был чист, мы остановились в кафе и пьем айран из картонных коробок. Усы моего любимого от айрана побелели. Я никогда не скажу вам его имя, и вы никогда не найдете нас, так что даже не пытайтесь спрашивать.

Сулейман. Когда я вернулся домой, Ведиха приложила кусок ваты к ране у меня на лбу. Я вышел в сад и дважды выстрелил из «кырык-кале» в шелковичное дерево. После этого воцарилась странная тишина. Я не переставал думать, что Самиха, конечно, вернется домой со своим чемоданчиком как ни в чем не бывало. Тем вечером все собрались в доме. Кто-то выключил телевизор, будто кто-то умер, и я понял, что больше всего меня мучила тишина. Брат курил не переставая. Горбун Абдуррахман был пьян; Ведиха плакала. В полночь я вышел в сад и, глядя с Дуттепе на рассыпанные огни города, поклялся Аллаху, что отомщу за случившееся. Самиха стояла у окна где-то среди миллионов огней там внизу. Осознание того, что она не любит меня, причиняло невыносимую боль, так что я представлял, будто ее увезли против воли, и мне сразу захотелось поубивать тех ублюдков. Наши предки пытали преступников перед тем, как казнить их, – в такие моменты по-настоящему понимаешь важность традиции.

Абдуррахман-эфенди. Каково это – быть отцом, дочери которого сбегают одна за другой? Я немного смущен, но в то же время горд тем, что мои дочери не дожидаются мужа, которого для них выберет кто-то другой, а смело идут с мужчиной. Если бы у них была мать, она бы нашла подходящий путь и никому не пришлось бы убегать… В браке доверие важнее любви, это все знают. Меня беспокоит то, что будет с бедной Ведихой, когда я уеду в деревню. Но моя старшая мудрее, чем выглядит, и, может, она найдет способ избежать наказания.

Сулейман. Я полюбил Самиху даже сильнее после того, как она убежала. До ее бегства я любил ее потому, что она красива и умна, и потому, что все восхищались ею. Это было понятно. Теперь я люблю ее за то, что она покинула меня. Это еще более понятно, но боль невыносима. Я провожу утренние часы в нашем магазине, погруженный в мечты о ее возвращении. Она обязательно должна вернуться – тогда мы поженимся и устроим пышную свадьбу.

Коркут. Пока в доме никто не помогает, украсть девушку трудно. Несколько раз заводил я этот разговор, но Ведиха будто ничего и не слышала. Она лишь плакала и причитала: «Откуда мне знать, город такой огромный». Однажды мы остались дома вдвоем с Абдуррахманом-эфенди. «Некоторые отцы берут с мужчин деньги и все, что пожелают, а затем, когда находят лучший вариант, тайно продают своих дочерей богачам и притворяются, будто дочь сбежала. Пожалуйста, не пойми меня неправильно, Абдуррахман-эфенди, ты уважаемый человек, но как могла Самиха не подумать об этом, когда убегала?» – спросил я. «Я первый заставлю ее заплатить за это», – ответил он. Позже он обиделся на мои слова и перестал приходить домой на обед. Тогда я сказал Ведихе: «Я не знаю, кто из вас помог ей, но ты не покинешь этот дом, пока я не узнаю, куда Самиха убежала и с кем». – «Прекрасно, – ответила жена, – ты все равно никогда не позволял мне выйти за пределы квартала, так что теперь буду сидеть дома. Но хоть в сад-то мне можно выйти?»

Сулейман. Однажды вечером я посадил Абдуррахмана-эфенди в фургон и поехал вниз к Босфору, сказав ему, что нам надо поговорить. Мы отправились в рыбный ресторан «Таратор» в Сарыере и сели в углу подальше от аквариума с рыбой. Мы заказали жареных мидий, но их еще не принесли, а мы уже допивали по первому стаканчику ракы на пустой желудок, и я сказал: «Абдуррахман-эфенди, вы прожили намного больше меня, я уверен, что вы знаете ответ на мой вопрос. Ради чего живет человек?» Абдуррахман-эфенди еще в дороге почувствовал, что наш разговор может принять опасный оборот, так что он надолго задумался, стараясь подобрать самый безобидный ответ. «Ради любви, сынок!» – сказал он. «А ради чего еще?» Он снова задумался и сказал: «Ради дружбы». – «И?..» – «Ради счастья, сынок. Ради Аллаха… ради родины…» – «Человек живет ради чести, отец!» – оборвал его я.

Абдуррахман-эфенди. На самом деле я живу ради дочерей, но ему я этого не сказал. Я старался поддакивать этому злому молодому человеку, потому что в душе понимал, что он в чем-то прав, к тому же мне было жаль его. Мы выпили так много, что все мои позабытые воспоминания поплыли вокруг меня, словно рыбы в аквариуме. В конце застолья я набрался смелости: «Сулейман, сынок, я знаю, как тебе больно и как ты сердит, и я понимаю тебя. Нам тоже больно и мы тоже сердиты, потому что поступок Самихи поставил нас в очень трудное положение. Но нет причин притягивать к этому задетые гордость и честь! Твое достоинство никоим образом не пострадало. Ты не был женат на Самихе и даже не сватался к ней. Да, я хотел бы, чтобы вас связали узы брака до того, как вы узнаете друг друга. Я совершенно уверен, что вы были бы счастливы. Но сейчас неправильно тебе превращать это в дело чести. Все знают, что пышные фразы про честь на самом деле просто оправдание для того, чтобы позволить людям с чистой совестью убивать друг друга. Ты собираешься убить мою дочь?»

Сулейман, конечно, рассердился. «Простите, отец, но разве у меня не должно быть, по крайней мере, права последовать за ублюдком, который сбежал с Самихой, и покарать его за содеянное? Этот мерзавец унизил меня, разве не так?» – «Успокойся, сынок». – «Имею я право или нет?» – «Потише, сынок». – «Когда ты приезжаешь из деревни и годами трудишься изо всех сил, стараясь обустроить свою жизнь на этой городской свалке, а затем какой-то жулик приходит, обманывает и обирает тебя до нитки, очень трудно оставаться спокойным». – «Поверь мне, сынок, если бы все зависело от меня, я бы взял Самиху за загривок и сам привел бы ее домой. Я уверен, она понимает, что совершила ошибку. Как знать, может быть, пока мы пьем здесь, она возвращается с поджатым хвостом». – «Кто сказал, что мы с братом примем ее назад?» – «Ты не примешь назад мою дочь, если она вернется?» – «Мне надо думать о своей чести». – «Но что, если никто к ней пальцем не прикоснулся?»

Мы пили до полуночи, пока бар не закрылся. Я не помню, как так вышло, но в какой-то момент Сулейман встал и попросил у меня прощения, с почтением поцеловав мою руку, а я пообещал ему, что никому не скажу о нашем разговоре. И даже сказал: «Я не скажу Самихе». Сулейман заплакал. Он сказал, что мои глаза и жесты напоминают ему Самиху. «Дочери всегда похожи на отцов», – сказал я с гордостью. «Я совершил ошибку, я выделывался, я не попытался подружиться с ней, – сокрушался Сулейман. – Но у нее острый язычок. Трудно разговаривать с девушками, не у кого даже спросить совета, нас никто этому трудному делу не учил. Я просто разговаривал с ней, как говорил бы с мужчиной, только без грубостей. Ничего не вышло».

Перед тем как мы поехали домой, Сулейман пошел умыться и, когда он вернулся, был совершенно трезв. По пути домой дорожная полиция в Истиние остановила нас, чтобы проверить машину, и пришлось дать им изрядную взятку, чтобы от нас отстали.