13
Рабочий кабинет уважаемого Исмаила Ахмед-оглы в принципе ничем не отличался от любого другого казенного офиса где-нибудь в Европе или в Сингапуре: тот же мощный кондиционер, те же столы, заставленные телефонами, факсами, принтерами и компьютерами; неизменные мягкие кожаные кресла и диваны, журнальные столики и парочка кадок с развесистыми зелеными пальмами, создающими наряду с нежно журчащим фонтанчиком уютную обстановку и дающими ощущение стабильности и покоя, за которые хозяин наверняка должен был иметь возможность платить очень немаленькие деньги.
Ахмед-оглы такую возможность имел, поскольку был одним из самых богатых и уважаемых жителей Трабзона, а может быть, и самым богатым. Очень солидный и немаленький дом многоуважаемого бизнесмена расположился в районе Ортахисар — историческом центре бывшего Трапезунда. В этом районе восточного города с его старинными узкими улочками, с многочисленными лавками и богатыми магазинами, в которых продавалось решительно все, что только можно себе представить, и земля, и дома стоили столько, что бедный человек мог здесь позволить себе лишь одну роскошь: выпить в кофейне стаканчик кофе или купить у разносчика стакан чистой ледяной воды…
Сквозь приподнятые жалюзи было видно чистое, без единого облачка, небо, своей голубизной напоминавшее неимоверной красоты расцветку изразцов, украшающих купола мечетей Самарканда. О том, что Трабзон — город восточный и в чем-то является почти близким родственником не столь уж далеких от Турции Самарканда и Бухары, напоминали и высокие минареты, своими остриями-полумесяцами взлетевшие в голубую высь, и записанные на пленку заунывно-стонущие голоса муэдзинов, пять раз в день приглашавшие правоверных мусульман на молитву…
— Шталле, а вы никогда не задумывались, почему я нанял на работу именно вас, а не кого-либо из моих ученых-соотечественников и… единоверцев? — Ахмед-оглы, сосредоточенно посапывая и не поднимая глаз на собеседника, сидевшего в кресле напротив, толстыми пальцами прижал ручку крохотной гильотинки, обрезая кончик толстой сигары, и затем еще долго щелкал настольной зажигалкой и пыхал голубоватым дымком, пока, наконец, не счел, что сигара раскурена как положено, после чего удовлетворенно кивнул и поднял на немца казавшийся немного сонным вопросительный взгляд.
— Конечно, думал, уважаемый Исмаил, — чуть наклоняя голову в неком подобии вежливого поклона, ответил археолог. — Полагаю, что вы, как человек, несомненно, умный и деловой, выбрали лучшего специалиста из имевшихся. Пусть это и звучит чуточку нескромно, но я действительно кое-что понимаю в своем деле.
— С этим я спорить не стану, — турок сердито засопел, кольнул собеседника взглядом черных выпуклых глаз, пыхнул сигарой и продолжил: — Но был еще один веский довод в вашу пользу… Вы не только хороший специалист, вы — немец. А это, в моем понимании, означает порядок, пунктуальность и безукоризненно четкое исполнение всех моих распоряжений. Я сыт по горло разгильдяйством и безалаберностью своих земляков! Как можно вести нормальный бизнес с людьми, которые опаздывают на важные встречи, не держат слова и ради пары мелких монеток готовы продать своего партнера?! Говорят, так принято «вести дела» только у диких африканцев, у нас и у русских. От вас я ожидал иного — и что же получилось на самом деле? Вместо весомого результата вы привозите мне пустую коробку и жалуетесь на происки каких-то русских бандитов, которые увели у вас из-под носа то, что хранилось в этом ларце! Кстати, как по-вашему, что там было?
— Мы исследовали ларец, — стараясь не выказать несолидной суетливости, с готовностью пустился в пояснения Шталле. — Предположительное время изготовления — XIII век, работа венецианских мастеров. На дне ларца нами обнаружены микрочастицы старинной парчи и золотых нитей. Там, в специальном углублении круглой формы, лежало нечто, свернутое в тугую спиралевидную бухту. Полагаю, больше там ничего не было. Думаю, я с самого начала был прав в своих предположениях, что в Судаке хранился всего лишь ключ к разгадке тайны. Для хранения этого ключа и было построено тайное сооружение с колодцем и несколькими тоннелями… Прошу простить меня, — немец немного замялся, но все же закончил: — Если бы вы доверяли мне немножко больше и не запретили поднимать плиту с гербом Венеции без вас, то сегодня ключ скорее всего, был бы в наших руках! И если бы, конечно, не эти проклятые русские…
— Шталле! — раздраженно повысил голос Ахмед-оглы и хотел уже было стукнуть массивным кулаком по столу, но передумал и тоном ниже сказал: — Вы можете сколько угодно жаловаться на обстоятельства, на злую судьбу и на русских, но делу это помогает мало. Вы не забыли еще, что я плачу вам деньги не за увлекательные восточные сказки, а за конкретную работу и за еще более конкретный результат? Где нам теперь искать этих русских и тот «ключ к тайне», о котором вы толкуете?
— Мои люди проверили в Судаке все, что только можно было проверить: отели, кемпинги, даже дома в частном секторе, — без особого энтузиазма начал оправдываться археолог.
— И никого, конечно же, не нашли? — насмешливо сверкнул глазами турок и презрительно фыркнул в пышные густо-черные усы: — Представляю, как эти ваши люди бегали по городу и пугали своими уголовными мордами служащих отелей и несчастных старух!
— Вы правы, уважаемый Исмаил, — никаких следов… — Шталле благоразумно решил не обращать внимания на неприкрытый намек на легионеров, нанятых им для решения возможных конфликтных ситуаций. Да, они не очень-то пригодны для того, чтобы очаровывать старушек, но вполне годятся для других дел, например, когда надо без особых церемоний кого-либо упрятать на пару метров под землю. — Но я вот что думаю… А зачем нам их искать? Если мои догадки верны, то русские, имея на руках ключ к раскрытию тайны, непременно появятся здесь, в Трабзоне! Рано или поздно, но обязательно появятся. Здесь мы их без лишнего шума и накроем. Их фотографии я вам присылал, нужно только взять под контроль…
— Взяли уже! И морской порт, и ближайшие аэропорты, и все остальное. Мои люди старух не пугают, они дело делают, — еще разок кольнул провинившегося немца Ахмед-оглы.
Словно в подтверждение слов турка бесшумно отворилась входная дверь, и на пороге неслышной тенью возник секретарь Большого босса, высокий и стройный молодой парень вполне приличной наружности. Шталле машинально отметил, что левую бровь парня наискось пересекает беловатый шрамик — возможно, когда-то боксировал и получил рассечение, а может быть, и просто в драке увернуться не успел. Секретарь чуть ли не на цыпочках подошел к столу хозяина, наклонился и что-то зашептал тому на ухо. Турок благосклонно кивнул и жестом отпустил помощника. Несколько долгих минут босс молчал, очевидно, и так и этак обмозговывая доставленную секретарем новость, потом достал из тумбы стола бутылку коньяка, стеклянное блюдо с закусками, два пузатых бокальчика и щедро наполнил оба чуть ли не до краев.
— Пейте, мой друг! — Ахмед-оглы поднял свой бокал и, шевельнув в легкой усмешке усами, отсалютовал высившимся за окном призрачным минаретам и выпил. Кинул в рот какую-то конфету и, дождавшись, когда немец выпьет свою порцию, довольным тоном, даже и не пытаясь скрыть насмешки, сообщил: — Русские уже здесь! Ну, или почти здесь… Мои люди вычислили и засекли их. Все трое купили билеты на паром, следующий именно к нам! Теперь ваша задача — вернуть то, что они украли у меня, и довести дело до конца. И не забывайте, герр Шталле: я плачу деньги за конкретный результат! Вы можете идти — у меня еще много дел. Удачи вам, мой немецкий друг!
«И не забывайте, Шталле — я плачу вам деньги за конкретный результат! Толстая усатая свинья! Может быть, тебе за твои вонючие деньги и ботинки прикажешь чистить?! Хотя… Если деньги по-настоящему большие — то почему бы и нет?» — медленно остывая, мысленно усмехнулся немец и, усаживаясь в такси, небрежно бросил почти такому же толстому и усатому турку, сидевшему за рулем:
— В гостиницу!
…Хайнц Шталле никогда и ничего не забывал. А уж обиды — пусть даже самые мелкие и пустячные — помнил всю жизнь и никогда и никому не прощал. Хотя мамочка, ревностная католичка, и учила в детстве, что врагов непременно нужно прощать, любить и даже подставлять им левую щеку, если тебя хлестнули по правой. Именно по правой щеке милая мамочка и ударила маленького Хайни, когда он с детской непосредственностью поинтересовался ответами на некоторые религиозные вопросы. Мамочку маленький Хайнц, конечно же, простил… но о пощечине помнил и больше подобных вопросов не задавал, хотя с возрастом их становилось все больше… А почему Бога никто не видел? А почему Бог допустил, чтобы у фрау Берг, жившей по соседству, умерла маленькая хорошенькая Кристина? А почему получилось так, что сам Хайни целый месяц усердно молился, но так и не получил новенького велосипеда с блестящими спицами, о котором грезил днем и ночью?
Потом Шталле окончил школу, затем университет, стал сначала бакалавром, а немного позже и магистром истории и узнал много такого о святой католической церкви и ее друзьях, соперниках и недругах во всем мире, что со временем перестал задавать глупые вопросы даже себе. Он давным-давно понял, что любая церковь — это просто бизнес, а настоящая вера в Спасителя и все остальное — это великое таинство, открывающееся лишь для немногих, поистине чистых сердцем и душой. Да, они есть среди нас и даже среди священников, но… «имя им — не легион». А если даже наместники и посредники Его не смущаются, когда продают и покупают все и вся, от простой свечки до многомиллионной недвижимости, не исключая порой и самое бессмертную душу, то что уж говорить о простых грешных?!
Археолог Шталле заработал себе кое-какое имя в научном сообществе и довольно быстро освоился в определенных кругах, где крутились подозрительные личности с туманным прошлым и неважной репутацией, торгующие антиквариатом, артефактами всех разновидностей и вообще решительно всем, что только могло стоить хотя бы мало-мальски приличных денег. А деньги в этих самых кругах крутились огромные!
Почти любая серьезная историческая находка — если это, конечно, не редчайшая удача, выпадающая иногда при обычных раскопках вроде новгородских, где были найдены берестяные грамоты, — невозможна без скрупулезной и скучноватой работы в архивах.
Именно во время работы в одном из турецких архивов, битком набитом бесценными документами древнегреческой, древнеримской и византийской эпох, Хайнц Шталле и наткнулся на короткую запись, некогда сделанную каким-то безвестным византийским монахом…
Каллиграфически безупречная, но до обидного сухая и короткая запись свидетельствовала о том, что один из семьи Поло, умирая вдали от родины, поведал этому монаху невероятную историю о тайнике, в котором хранится «настоящий Плат Вероники», и о том, что ключ к тайному хранилищу надежно спрятан где-то в районе Сидагиоса, расположенного на берегу Эвксинского Понта. Сама же бесценная для каждого христианина реликвия покоится в Трабзоне, куда она попала примерно в 1204 году…
Шталле помнил до мелочей тот вроде бы самый обычный день. Помнил мягкий полумрак, царивший в тихом хранилище, и желтоватый лист старого пергамента в своих руках, освещенный ярким светом настольной лампы. Помнил и свои ощущения, когда показалось, что по спине сначала пробежал ледяной холод, а потом все тело вдруг полыхнуло жарким предчувствием редчайшей удачи — сродни той, которая много лет назад выпала мелкому авантюристу Шлиману, раскопавшему легендарную Трою и прославившемуся на века! И не только всемирные слава и известность свалились на плечи везунчика Генриха, но и огромные деньги. Огромные, даже по сегодняшним меркам…
Рассматривая старый пергамент, Хайнц вдруг невероятно живо представил себе жаркий день, палящее солнце, пыльную, каменистую дорогу и Его, изможденного, избитого и окровавленного, с терновым венцом на челе. Он невероятно устал, едва переступает босыми, израненными ногами, а руки Его, дрожащие от напряжения, придерживают огромный крест, возложенный на Его спину. Он знает, куда идет, знает, что с ним будет сегодня, завтра и много веков спустя. Он молча идет к вершине горы, именующейся у иудеев Голгофой. Он идет, шаг за шагом, а толпа вокруг злорадствует, беснуется и кричит: «Распни его!!!» И лишь одна маленькая женщина, правоверная еврейка Вероника, пожалела Его и отерла с Его лица пот и кровь. И на простом плате ее чудесным образом отобразился лик Его, Лик Спасителя, по воле Божьей отдавшего свою жизнь, дабы спасти все человечество…
Видение исчезло так же неожиданно, как и возникло, словно быстрая ласточка мелькнула перед глазами и растаяла в голубом небе. И промелькнуло, исчезая, что-то невероятно светлое и важное — может быть, воспоминания о мамочке и о безмятежном детстве…
Видения и воспоминания испарились быстро, и пришло четкое понимание, что такая удача выпадает лишь раз в жизни и воспользоваться ею нужно с умом, хорошенько взвесив все «за» и «против». Хотя Шталле уже с первой минуты знал, как именно он поступит…
Всего за неделю он вышел на турецкого бизнесмена Исмаила Ахмед-оглы и смог убедить очень богатого и занятого человека принять его. Археолог отнюдь не горел желанием спешно порадовать научное сообщество и объявить о редкой и невероятно ценной находке…
Шталле появился в кабинете Ахмеда-оглы и коротко и доходчиво объяснил сосредоточенно сопевшему турку, что Трабзон ничем не хуже Анталии, Кемера, Алании или Измира. В милом восточном городе есть все, что только может пожелать душа избалованного туриста: синее теплое море, чудесный климат, исторические достопримечательности. Есть неплохая туристическая инфраструктура, которая почти целиком принадлежит уважаемому Ахмед-оглы. Жаждущих восточной экзотики европейцев и разбогатевших за эти годы русских сюда можно возить сотнями тысяч. Все прекрасно. Но! Не хватает некой изюминки, эксклюзива, «крутой фишки» — как ни назови, а для туристов очень важно присутствие какой-нибудь особой, неповторимой святыни или реликвии, которая притягивала бы их интерес и… кошельки, набитые деньгами! Как в том же Иерусалиме: для иудеев — Стена Плача, для христиан — Голгофа и Виа Долороса, для мусульман — мечеть Омара…
Турок слушал внимательно, не перебивал, лишь посверкивал чертовски умными глазами, шумно сопел, курил сигару и молчал. Шталле, удивляясь своему красноречию, живописал, как найденная им, Хайнцем Шталле, реликвия будет выставлена в специально построенном для нее в Трабзоне святилище или в любом из действующих храмов и привлечет огромные массы туристов со всего мира. Он, именитый археолог Шталле, уверен, что «Плат Вероники», или, на русский манер, «Спас нерукотворный», спрятан где-то здесь, в бывшем Трапезунде; нужно только немного вложиться в поиски, и тогда… Именно в этот момент Ахмед-оглы отложил сигару в сторону и коротко буркнул: «Сколько?» Услышав озвученную немцем цифру, турок снова засопел, несколько секунд подумал… и выписал чек!
Экспедиция, профинансированная турком, отправилась в «Сидагиос, расположенный на берегу Эвксинского Понта», — ныне Судак на берегу Черного моря. Все шло замечательно, по тщательно разработанному Шталле плану, и цель, казалось, уже была настолько близка, что ее можно было потрогать руками. Но именно в этот-то момент и вмешались эти русские…
По дороге в гостиницу, где его поджидали легионеры-наемники, в ожидании новых распоряжений своего немецкого босса расслаблявшиеся пивом и виски, Шталле и так и этак примеривался к складывающейся ситуации и пришел к выводу, что варианта возможных действий может быть два. Первый: встретить русских в порту, проследить за ними, а затем натравить на них этих бандитов, гордо именующих себя легионерами, и просто отобрать то, что эти наглецы успели вытащить из ларца. Второй вариант также предусматривал встречу и слежку, но в этом случае следить за русскими надлежало вплоть до того самого момента, когда они с помощью имеющегося у них ключа найдут тайник со «Спасом нерукотворным». И тогда в дело вновь должны вступить эти чертовы наемники, отобрать у русских находку и отдать ее в руки того, кому «Плат Вероники» должен принадлежать по праву — то есть ему, Хайнцу Шталле! Тем более что турецкие власти ни за что и никогда не позволят русским вывезти историческую бесценную реликвию из страны.
Такси подкатило к подъезду отеля, немец расплатился с водителем и вышел из машины, торопясь из жаркой духовки узкой улочки, залитой солнцем, нырнуть в прохладное, кондиционированное нутро гостиницы. Поднимаясь по ступенькам, Шталле уже знал, как он будет действовать: один вариант — хорошо, а два — еще лучше! Если не выгорит с первым, решил археолог, то возьмем на вооружение второй…