Свидание Артура Беллами с убийцей произошло раньше, чем он рассчитывал. Правда, он и не мог к нему подготовиться. Удар нанесли сзади, в коридоре, ведущем из холла на кухню и в судомойню. Коридор не освещался, так что даже если бы все случилось несколькими часами ранее, жертва вряд ли могла бы рассмотреть убийцу. По каменному полу, рядом с вращающейся дверью, отделяющей служебные помещения от остальной части дома, растекалась кровь; ее пятна и капли образовали дорожку, тянущуюся по коридору к буфетной; никто не пытался их вытереть. Как и лужа крови в буфетной, они еще не просохли. Суперинтенданту Бликли не составило большого труда восстановить картину случившегося. Нападавший либо следовал за Беллами по коридору, либо – что вероятнее – притаился за выходящей в него вращающейся дверью. Чем он орудовал, еще предстояло выяснить. Расправившись с жертвой, тело втащили – скорее всего за ноги, ибо, если взяться за плечи, неизбежно запачкаешься кровью – в буфетную, оставили на полу, закрыли дверь и, – добавил Бликли, – поздравили себя с удачно сделанным делом. Что тело волокли, а не несли, суперинтендант заключил по следу, оставшемуся на полу, покрытом изрядным слоем пыли.

К сожалению, ничего добавить к этому он не мог. Единственный персонаж, кто мог бы пролить хоть какой-то свет на преступление, – миссис Грант, – предавалась в своей комнате обычной послеполуденной дреме. А спала она всегда, по собственному категорическому утверждению, сном праведницы. Только вот Найджел сомневался, что даже трубы Судного дня могли бы оборвать ее законный отдых. Да, кажется, и волновал ее скорее беспорядок, возникший на родной территории – в буфетной, – нежели судьба Артура Беллами. А она была – и неопределенно долго еще будет оставаться – в подвешенном состоянии. Немедленно вызванный доктор сказал, что шансы на спасение у Беллами есть. По понятным причинам суперинтендант предпочел, чтобы его отправили под надежную сень больницы; но доктор отказался взять на себя ответственность за транспортировку раненого, находящегося в столь критическом состоянии. После недолгой перепалки Бликли пришлось уступить. Беллами перенесли в его комнату; у двери поставили полицейского с четким указанием ни при каких обстоятельствах не пускать никого, кроме доктора, суперинтенданта и профессиональной сиделки, за которой послали сразу же.

Пока часть его людей прочесывала кухонные помещения, надворные постройки и прилегающие участки земли в поисках оружия, Бликли провел гостей в столовую, где, собственно, и начал расследование. Первым делом он осведомился, не возражает ли кто-нибудь против обыска в занимаемых ими апартаментах. Конечно, ордер на обыск получить не трудно, но в таких делах, как это, фактор времени может оказаться решающим, да и что им скрывать, и так далее, и тому подобное. Сейчас суперинтендант был совершенно иным человеком, нежели тот славный, не понимающий, что вокруг происходит, увалень, что беседовал с Найджелом в садовом домике всего несколько часов назад. Мысль, не подкрепленная поступком, мало что значила для него; но сейчас, оказавшись в привычной обстановке со всеми ее деталями, Бликли обнаруживал в своих действиях ясный, упорядоченный ум и личное достоинство человека, безраздельно устремленного к достижению определенной цели. Перед началом расследования Найджел перекинулся с ним парой слов.

– Что ж, похоже, ситуация немного проясняется, – сказал он.

– Точно так, сэр. Поначалу я думал, что нынче утром свалял дурака, дав понять, что меня интересует это завещание. Но таким образом наш герой вышел на свет божий раньше, чем я предполагал. Остается надеяться, что Беллами выкарабкается.

– Вы хотите сказать, что Артур Беллами был одним из двух свидетелей при составлении завещания?

– Именно, сэр. И если это действительно так, он знает и второго свидетеля и, возможно, содержание завещания. Убийца завладел им, опасаясь, что это самое содержание позволит обнаружить двигающий им мотив.

– Да, но как он извлек его из сейфа? – прервал суперинтенданта Найджел.

– Должно быть, код знал, сэр; выходит, это один из близких друзей О’Брайана, что, в общем, соответствует всему имеющемуся в нашем распоряжении.

– Хм. В этой версии можно найти немало дыр, однако продолжайте.

– Исходя из того, что убийца хотел бы до времени сохранить содержание этого завещания в тайне, – при слове «этого» Найджел, словно поняв вдруг что-то, энергично закивал головой, – естественно предположить, что он постарается избавиться от Беллами. Получается, он знает, что Беллами присутствовал при составлении завещания, и из этого следует, что второй свидетель – и есть убийца.

– Это возможно, но необязательно. Ко всему прочему, не следует забывать, что свидетель, присутствующий при составлении завещания, не может быть наследником. Таким образом, если убийство было совершено с целью получения денег по завещанию, убийца не мог быть свидетелем.

– Пусть так, сэр, но если убийца не был вторым свидетелем, но знает, кто им был – иначе зачем бы ему убивать Беллами, – то, если мы не будем начеку, этот неизвестный может в самом ближайшем будущем оказаться очередной жертвой.

– О да, видит бог, смотреть надо в оба. Только не исключено, что этот второй свидетель играет в одной команде с убийцей.

– Убийство не так уж часто становится результатом сговора, сэр. Немногие готовы делиться подобного рода секретами с кем-то еще.

– Макбет и его жена. Томпсон и Байуотерс. Такое нередко бывает в случаях, когда разыгрываются любовные страсти. А собравшаяся здесь публика – да она захлебывается в волнах любовных страстей!

Зловещий смысл этих слов Бликли как раз и обдумывал, идя в столовую, где его ждали гости О’Брайана. Иное дело, что на багровом его, обманчиво простодушном лице никакой тревоги не отражалось. Против осмотра комнат не возражал никто, и Бликли поручил это сержанту, только что вернувшемуся из Тавистона. Сам же он прошел вместе с Найджелом и Болтером в маленький кабинет, оставив в столовой констебля, которому было поручено заводить гостей в кабинет по одному, а заодно прислушиваться к общему разговору, может быть, обнаружится что-нибудь интересное. Первым отпустили Филиппа Старлинга. Впрочем, еще до того сняли показания с миссис Грант. Она сообщила, что Беллами был в кухне или поблизости от нее до половины третьего, когда, покончив с делами, она удалилась вздремнуть. Старлинг начиная с двух двадцати и до момента, когда раздался сигнал тревоги, был вместе с Найджелом наверху и потому не вызывал никаких подозрений. Он повторил, что о завещании ничего не знает; не известны ему и имена поверенных O’Брайана.

Следующей в кабинет пригласили Лючию Трейл. Она вплыла в комнату и по-королевски уселась на предложенный ей стул в торце стола. Болтер издал явственный вздох восхищения, и Найджел почувствовал, что даже суперинтендант с трудом удерживается от аплодисментов. Лючия встретила эти неслышные рукоплескания едва уловимым кивком головы и легким, но от того не менее надменным движением губ и бровей, с каким красивые женщины принимают знаки внимания. Бликли потрогал свои тонкие, как стилет, усики и поправил галстук. Покончив с формальностями – возраст, место проживания и так далее, – он неловко откашлялся и приступил к допросу.

– Итак, мисс Трейл, уверен, вы не откажетесь ответить еще на несколько вопросов. Болтер (он кивнул в сторону инспектора, выпятившего уже успокоившуюся грудь) запишет ваши слова, после чего вам передадут протокол и попросят, если все записано верно, подписать его.

Лючия снисходительно наклонила голову.

– Прежде всего, мисс Трейл, не могли бы вы более подробно изложить свое утреннее заявление касательно завещания мистера О’Брайана?

– Более подробно? Но каким это образом? – проговорила она низким, хрипловатым, с намеком на чувственность голосом. – Фергюс, я хочу сказать, мистер O’Брайан, никогда не говорил со мной о завещании.

– Позволю себе иначе сформулировать вопрос. Как, на ваш взгляд, могли бы вы оказаться среди наследников?

– Полагаю, это не исключено, – равнодушно молвила Лючия.

Несколько оживившись, суперинтендант подался вперед:

– В каких отношениях вы были с покойным?

Лючия вспыхнула, затем величественно откинула назад голову и, глядя скорее сквозь, нежели на Бликли, ответила:

– Я была его любовницей.

Последовал сдавленный возглас Болтера, что-то вроде «ничего себе!».

– Гм, гм. Вот так, стало быть. Ясно. А теперь, мэм, вернемся к событиям минувшей ночи. Вы никаких подозрительных звуков не слышали после того, как ушли к себе?

– Я сразу же заснула. А какие такие подозрительные звуки могли быть?

Найджел затушил сигарету и мягко подсказал суперинтенданту:

– Полагаю, мисс Трейл не знает, что О’Брайан был убит.

Лючия импульсивно прижала ладонь к губам и с трудом подавила испуганный возглас. Лицо ее еще более побледнело и как будто сморщилось.

– Убит? О господи! Фергюс… кто?..

– Этого мы пока не знаем. Быть может, вы скажете нам, не было ли у него врагов?

– Врагов? – У Лючии дрогнули веки, длинные ресницы опустились; прежняя расслабленная поза сменилась нервной напряженностью. – У таких людей всегда есть враги. Больше мне сказать нечего.

Бликли помолчал, потом отрывисто бросил:

– Чистая формальность, мэм, но прошу вас вспомнить, что вы делали сегодня после полудня.

– До трех оставалась в холле. Затем поднялась к себе отдохнуть и вернулась, только когда внизу послышался шум. Все это ужасно, ужасно! В этом доме никто не чувствует себя в безопасности! Кто следующий?

– Не волнуйтесь, мэм, у нас все под контролем. Кто-нибудь был с вами в холле?

– Да, мисс Кавендиш немного посидела со мной после обеда, но ушла еще до меня, четвертью часа раньше. Куда – не знаю, – холодно добавила Лючия. – Кажется, еще мистер Нотт-Сломан заглянул на минуту. Да, это было без десяти три. Он зашел сверить свои часы с настенными.

– Ну что ж, мисс Трейл, самый последний вопрос, и, надеюсь, вы поймете, что и это чисто формальная перепроверка ваших передвижений по дому. Может ли кто-нибудь подтвердить, что (Бликли сверился с записями) с трех часов дня и до того момента, когда внизу поднялся переполох, вы оставались у себя в комнате?

– Нет, подтвердить это некому, – быстро и решительно, слишком быстро, так, словно она предвидела этот вопрос и успела заготовить ответ, сказала Лючия. – Засвидетельствовать мои передвижения не может никто.

– Что ж, очко не в нашу пользу, – с несколько вызывающей любезностью пробормотал Найджел. Лючия бросила на него ледяной взгляд и стремительно вышла из кабинета. Ее сменил Нотт-Сломан. Вошел он с видом самодовольным, покуривая сигару и сохраняя выражение полуфамильярное, полуподобострастное, с каким всегда встречал посетителей своего ресторана.

– Так, так, так, – заговорил он, потирая руки. – Стало быть, инквизиция. Не так страшно, как мне всегда представлялось. Правда, на фронте, помнится, обычно получалось так, что худшая часть представления впереди.

Он подтвердил, что да, его имя Сирил Нотт-Сломан, возраст – пятьдесят один год («но ведь мужчине столько, на сколько он себя ощущает, не так ли?»), холост, владеет клубом «Физ-энд-Фролик» неподалеку от Кингстона. О содержании завещания О’Брайана ему ничего не известно. Нет, он не думает, что покойный ему что-нибудь оставил («если говорить о наследниках, ставлю на Лючию, эта стервочка своего не упустит»). На вопрос, не слышал ли он чего-либо подозрительного минувшей ночью, Нотт-Сломан остановил на Бликли тяжелый взгляд и через пару секунд сказал:

– Ну вот, так я и думал. Нынче утром вы выдали себя, суперинтендант. Стало быть, вы не думаете, будто О’Брайан сам это сделал. Что ж, и я тоже. Он не из тех, кто так просто расстается с жизнью. Бедняга. Трудно поверить, что он ушел в иные края. Был у нас одним из лучших. Очень хотел бы оказаться полезным, но всю ночь проспал как убитый.

– А может, подскажете, что могло заставить кого-то убить О’Брайана. Мотив. Он легко наживал себе врагов?

– Что вам сказать… Любой денежный человек вроде него может стать лакомым куском для всяких мошенников, верно? Черт, не следовало мне этого говорить, получается, будто я на Лючию намекаю, а это, конечно, чушь, она мухи не тронет. Забудьте об этом. Мне трудно представить, чтобы кто-нибудь мог желать ему смерти. Его все любили, он просто притягивал к себе людей. Правда, с момента нашей последней встречи в поведении его появилось нечто странное.

– А где вы с ним виделись в последний раз?

– Во Франции. Это было в восемнадцатом году. Потом он куда-то пропал, а как-то прошлым летом, вечером, появился вдруг вместе с Лючией на пороге моего клуба.

– Что ж, сэр, отлично. А теперь не вспомните ли, чем вы занимались сегодня после обеда?

Нотт-Сломан сдвинул брови.

– Черт, так сразу и не сказать. Но попробую. Сразу после обеда мы с Кавендишем пошли покатать шары и оставались в бильярдной примерно с двух до начала четвертого.

– Верно ли я понял, что вы пробыли там вдвоем весь этот час с небольшим?

– Ну да. Приходилось следить друг за другом, чтобы никто не сжульничал в счете, – усмехнулся Нотт-Сломан.

– Выходит, мисс Трейл что-то напутала, сказав, что примерно без десяти три вы заходили в холл?

Немного поколебавшись, Нотт-Сломан кивнул и смущенно оскалился, обнажив в этой улыбке все свои тридцать два белоснежных зуба.

– Запамятовал… Лишнее свидетельство, как трудно бывает все хранить в памяти. Я на секунду заглянул в холл сверить свои часы с настенными. Надо было написать несколько писем, чтобы успеть к дневной почте. Выяснилось, что времени было больше, чем я думал, так что мы с Кавендишем сразу закончили игру, я прошел вот в этот самый кабинет, написал письма и отправился с ними в деревню. Вернулся уже после того, как вы обнаружили несчастного Беллами. Как он? Надеюсь, все же выкарабкается.

Суперинтендант ответил, что надежда на выздоровление Беллами есть, хотя слабая. Далее он спросил, был ли кто-нибудь еще в кабинете, когда Нотт-Сломан писал там свои письма.

– Да, мисс Кавендиш тоже что-то царапала на бумаге.

Бликли уже собирался отпустить свидетеля, когда Найджел, все это время сидевший ссутулившись на стуле и сосредоточенно рассматривавший кончик своего носа, вдруг оживился:

– Вы сказали, что пересекались с О’Брайаном во время войны. Что, тоже в Королевских ВВС служили?

Нотт-Сломан бесцеремонно уставился на Найджела.

– Вижу, Савлы и среди сыщиков завелись. Поистине чудесам нет предела. Что ж, если вам так интересно, до шестнадцатого года я летал, затем меня перевели на штабную работу. С О’Брайаном я встречался начиная с лета семнадцатого как командующий летными операциями в зоне, где он выполнял задания. Удовлетворены?

– Не могли бы вы назвать имена и адреса тех, кто служил в эскадрилье О’Брайана, или дивизии, или как это там называется? – невозмутимо откликнулся Найджел.

– Так, дайте подумать. – Казалось, Нотт-Сломан слегка опешил. – Анструтер, Гривз, Макилрой, Фиер… да нет, все они отошли в мир иной. А, есть один. Джимми Хоуп. Он живет где-то неподалеку отсюда, во всяком случае, жил, когда я слышал о нем в последний раз, – разводит цыплят в Бриджвесте, так называется это местечко.

– Спасибо. Скажите, а самолетные двигатели вас интересуют?

Нотт-Сломан с той же бесцеремонностью оглядел его.

– Да нет, не особенно. А вас? – Он повернулся к Бликли. – Что ж, если ваш помощник закончил свои хитроумные происки, то, может быть, я пойду?

Бликли вопросительно посмотрел на Найджела.

– Хорошо, – с холодным бешенством кивнул тот. – Очередной раунд, если этому господину будет угодно продолжить игру, отложим до завтра.

Нотт-Сломан осклабился и вышел из кабинета. Бликли удивленно приподнял брови и собирался что-то сказать Найджелу, как в комнату стремительно вошел констебль. В мусоросжигательной печи нашли кочергу. Естественно, никаких признаков, что ею орудовали при нападении на Беллами, не сохранилось, но миссис Грант клянется, что во время обеда шевелила этой штуковиной угли в кухонной плите, и даже, неохотно признает она, эта шлюшка Нелли не такая дура, чтобы совать кочергу в мусорку. Сама Нелли в настоящий момент не может ни подтвердить, ни опровергнуть этого, ибо, вымыв посуду после обеда, всегда уходит на несколько часов домой, но Бликли распорядился привести ее к нему, как только девушка вернется в Дауэр-Хаус.

– Мусоросжигательная печь находится в судомойне, – заговорил он, – и любому, кто бы то ни был, надо было сначала зайти на кухню за кочергой, а потом вернуться и спрятать ее в куче мусора. Ему повезло, что миссис Грант в это время почивала у себя в комнате. Сон у нее, раз она ничего не слышал, должно быть, глубокий.

– Если, конечно, она спала, – усмехнулся Найджел со зловещим намеком.

Суперинтендант посмотрел на него изумленно, изумление сменила задумчивость, потом улыбка.

– Нет, сэр, – сказал он, – вам меня не провести. Да, может быть, миссис Грант и старая ду… но, свою будущую пенсию на кон ставлю, не способна она расхаживать по дому, глуша людей кочергою. Ладно, продолжим. Кто у нас на очереди, мисс Кавендиш?

Филипп Старлинг весьма точно описал Джорджию, думал, глядя на нее, Найджел, пока Бликли протокольно задавал ей вопросы. Взгляд ее, вчера такой живой и радостный, сейчас был исполнен тоски; застывший, потерянный, безнадежный, он напоминал скорее взгляд призрака. Движения были затруднены, словно все тело этой женщины было покрыто синяками, но в железной выдержке, в напряженности рук, во всех чертах ощущалась некая несокрушимость духа.

– Да, – говорила она, – Фергюс действительно заметил как-то, что собирается оставить мне деньги, какую-то сумму. Только мне ничего не нужно, хотя мы, бывало, шутили, что после его смерти я смогу заняться исследованием Атлантиды. Он ведь, знаете ли, сильно болел и не рассчитывал…

Ее голос дрогнул, и Джорджия была вынуждена замолчать. Теперь осталась только одна страна, думал Найджел, которую тебе хотелось бы исследовать, и это страна, в которую ушел О’Брайан.

Ничего более о завещании Джорджия сказать не могла. Услышав, что О’Брайан был убит, она сперва помолчала, затем прошептала «да» – с такой устрашающей покорностью, словно приняла удар, которого ожидала давно.

– Нет! – она изо всех сил впечатала маленькую смуглую ладонь в стол. – Этого не может быть! Врагов у него не было. Убивают лишь трусов, поскольку они задиры. Он был сильно болен. Врачи говорили, долго не протянет. Почему хоть сейчас нельзя оставить его в покое?

Бликли откинулся на спинку стула и пристально посмотрел на нее.

– Мне очень жаль, мисс, но о самоубийстве в данном случае речи быть не может. Между прочим, вы единственная из друзей мистера О’Брайана, кто не сказал, что уж от него-то меньше всего можно было ожидать, что он наложит на себя руки.

После своей вспышки Джорджия Кавендиш снова ушла в себя и отвечала на вопросы Бликли рассеянно. Она подтвердила слова Лючии – действительно после обеда и до примерно двух сорока пяти они вместе оставались в холле. Затем она пошла в кабинет написать письмо: Нотт-Сломан появился там сразу после трех, сказать точнее она не берется. Да, когда, написав письмо, она поднялась к себе, он все еще оставался в кабинете. Нет, она не выходила из своей комнаты, пока снизу не донесся шум. Подтвердить это некому. Когда она спускалась по лестнице, Лючия дышала ей прямо в спину. Бликли замолчал, и в разговор вступил Найджел:

– Боюсь, у меня к вам весьма бестактный в сложившихся обстоятельствах вопрос, мисс Кавендиш, и все же: какие у вас были отношения с мистером О’Брайаном?

Джорджия посмотрела на него строго; затем, словно он прошел некое испытание, дружески улыбнулась ему:

– Мы любили друг друга. Действительно любили, с момента нашей самой первой встречи в Африке – по крайней мере, я любила его. Но осознали это, кажется, только совсем недавно. Тогда я… мне захотелось за него замуж. Люблю все доводить до конца, – добавила она с бледным подобием своей старой лукавой улыбки. – Но Фергюс сказал, что врачи приговорили его, и ему не хочется, чтобы я повесила на себя труп. По мне, это, конечно, была полная чушь, но он твердо стоял на своем. Говорил, что сама природа не предназначила меня к роли сиделки. Так что мы были… мы были любовниками.

– Ясно. – Найджел невесело улыбнулся ей. – А теперь – только, ради бога, я не хочу вас обидеть – я-то верю всему, что вы только что мне сказали, – но ваши слова несколько расходятся с показаниями мисс Трейл, да и, как бы сказать, со всем ее поведением, ну, вы понимаете, о чем я…

– Да, запутанная история. – Джорджия сплела пальцы и уперлась ладонями в колени. – Дело обстоит так. Она была – давно была – любовницей Фергюса. Ничего удивительного – девушка видная. Но когда мы с Фергюсом… когда мы оба очнулись и посмотрели друг на друга новыми глазами, он потерял к ней интерес. Странно, конечно, но так уж случилось. Он и сюда-то ее пригласил затем, чтобы… как бы точнее выразиться… объявить о разрыве – джентльмен, как вы понимаете, всегда остается джентльменом, и добавить тут нечего. Сама-то она явно не поняла, зачем она здесь – взять хоть эти ее вдовьи одежды… нет, нехорошо я сказала, она же действительно любила его, и это все так понятно… Вот проклятье!

Джорджия сокрушенно покачала головой, и Бликли милосердно ее отпустил, попросив пригласить брата. Едва дверь закрылась за ней, он бросил красноречивый взгляд на Найджела.

– Все это выставляет мисс Трейл не в лучшем свете, как вам кажется, сэр?

– Но мы еще в точности не знаем, дал ли ей О’Брайан твердую отставку, – возразил Найджел; тем не менее показания Джорджии, бесспорно, придали расследованию определенное направление.

Вошел Эдвард Кавендиш – растерянный, загнанный, внешне ни капли не изменившийся с момента, как они с Найджелом обнаружили в садовом домике тело О’Брайана. Он тяжело сел на предложенный ему стул – впечатление было такое, что лет ему куда больше, нежели его законные пятьдесят три. Суперинтендант уточнил его адрес и род занятий, затем спросил, не может ли он, как старый друг О’Брайана, поделиться соображениями относительно возможного мотива убийства.

– Боюсь, вас ввели в заблуждение, суперинтендант, – сказал он. – Я О’Брайану вовсе не старый друг. Мы познакомились с ним только в этом году. Сестра представила нас друг другу.

– Хорошо, сэр, скажем просто – «друг». Так или иначе, насколько я понимаю, вы неплохо знали его.

– Да нет. Время от времени он спрашивал моего совета по поводу инвестиций, у него был значительный капитал; но мы совершенно разные люди, и интересы у нас были совершенно разные.

«Как бы сказал Аристотель, друг ради собственной пользы», – пробормотал Найджел, глядя из-под почти закрытых век на круглое, крупное, хорошо выбритое, бледное лицо Кавендиша, на котором за стеклами очков без оправы выделялись глаза – глаза, свидетельствующие о профессиональной скрытности человека, имеющего дело с большими деньгами, и в то же время не могущие скрыть глубоко затаившегося в нем смятения. Лоб перерезали морщины, выдающие ту же тревогу, напомаженные волосы поредели, линия рта говорила о чувственности и даже жестокости, и тем не менее во всем облике этого человека было нечто детское, что-то такое, что, бесспорно, и пробуждало в его сестре материнский инстинкт.

Бликли спросил Кавендиша, чем он занимался после обеда.

– До трех или около того играл на бильярде с Нотт-Сломаном. Потом пошел прогуляться по парку.

– На прогулке вам кто-нибудь встретился, сэр?

– Да как будто нет. Плоховато у меня с алиби, – добавил он, попытавшись выдавить из себя улыбку. – Вернулся в дом между четырьмя и четвертью пятого и узнал от констебля про то, что случилось с Беллами.

– А мистер Нотт-Сломан все время был с вами в бильярдной?

– Да. Впрочем, нет, вспомнил: он выходил проверить часы. Это было примерно за десять минут до того, как мы закончили игру.

– Просто вышел в холл и тут же вернулся, так, сэр?

– Не совсем так. Его не было как минимум пять минут.

Суперинтендант с трудом сумел скрыть удивление, а карандаш Болтера повис в воздухе.

– Вы уверены, сэр? – как можно более равнодушно спросил Бликли.

– Уверен… а что? – Кавендиш смотрел на суперинтенданта с некоторым недоумением. Затем выражение его лица совершенно переменилось. Казалось, он готовится сказать что-то чрезвычайно важное. Он облизнул губы: – Слушайте, суперинтендант, а вы уверены, что это действительно убийство? Может быть, все же самоубийство? Черт возьми, я просто не могу поверить в то, что кто-нибудь здесь…

– Мне очень жаль, сэр, – не дал ему договорить Бликли, – но имеющиеся у нас улики не оставляют места сомнениям.

Кавендиш снова перевел взгляд с суперинтенданта на Найджела, словно прикидывая что-то в уме. Кулаки его то сжимались, то разжимались.

– Улики… – невнятно проговорил он, – но, допустим, я…

Что такое собирался допустить Эдвард Кавендиш, выяснить не удалось, ибо в этот самый момент в кабинет вошел сержант и с торжественным видом вестника-героя греческой трагедии положил на стол клочок бумаги.

– Обнаружено в спальне мистера О’Брайана, – прошептал он на ухо Бликли, – в сложенном виде. Было подсунуто под оконную раму.

Суперинтендант бросил беглый взгляд на бумажку, и глаза у него сразу выпучились, а усы задрожали, как провода под напряжением. Он придвинул записку к Кавендишу.

– Узнаете почерк, сэр?

– Да. Это… это мисс Трейл писала, но…

– Приведите сюда мисс Трейл, Джордж.

Пока сержант ходил за Лючией, Найджел, перегнувшись через стол, вглядывался в находку. На листе бумаге крупными бегущими буквами было начертано:

Лючия Трейл величественно вплыла к комнату, задержавшись слегка на пороге, словно в ожидании того, пока утихнут овации. Но на сей раз аплодисментов не последовало. Бликли встал, положил перед ней записку и отрывисто бросил:

– Это вы писали, мисс Трейл?

Ее ладонь метнулась к горлу. Лицо залилось краской.

– Нет! – вскричала Лючия. – Нет! Нет! Нет!

– Но мистер Кавендиш свидетельствует, что это ваша рука.

Она повернулась к Кавендишу, подалась вперед, пальцы ее скрючились – настоящие когти! Голос, поначалу холодный и резкий, взметнулся до крика, визгливого и пронзительного.

– Так, стало быть, это ты свидетельствуешь? Подставить меня решил, так, что ли? Да ты просто ревнуешь, потому что я предпочла тебе другого, лучшего. Ревнивец! Клоун, вонючка двуличная! Прикидываешься приличным человеком, а сам все это время… ты ненавидел Фергюса! Это ты его убил! Я знаю, это был ты! Я…

– Довольно, мисс Трейл. Это вы написали записку?

– Да, да, да! Это я ее написала. Я любила его. Но в тот домик я не ходила, не было, говорю вам, меня там. Он бы меня не пустил…

Лючия обвела взглядом бесстрастные, недоверчивые лица присутствующих.

– Ты все это подстроил! – взвизгнула она, поворачиваясь к Кавендишу. – Ты хочешь все на меня повесить! – Лючия посмотрела на Бликли и гневно ткнула пальцем в Кавендиша. – Вы что, не понимаете? Это все его рук дело. Это он нынче днем подбросил записку в мою комнату. Я своими глазами видела!

– Записку нашли не у вас в комнате, мисс Трейл. И если другие ваши утверждения столь же… неискренни, вы рискуете оказаться в чрезвычайно неловком положении.

– Одну минуту, Бликли, – вмешался Найджел. – Скажите, Кавендиш, вы заходили сегодня в комнату мисс Трейл? В своих показаниях вы об этом ничего не сказали.

Щеки Кавендиша заполыхали, как если бы Лючия влепила ему затрещину. В нем схлестнулись чувство собственного достоинства и ярость – чья одолеет? Найджелу вдруг представился образ церковного старосты, обвиненного в том, что он тайком вытащил из букета розу.

– Ну что ж, – заговорил он, и было слышно, как в его голосе борются оскорбленное достоинство и праведный гнев. – Раз мисс Трейл выдвигает против меня эти смехотворные обвинения, пусть пеняет на себя, мне нет нужды печься о ее репутации. Да, я был у нее сегодня и могу сказать вам зачем.

– Не надо, Эдвард! Пожалуйста! Я была не в себе, меня вынудили! Ты ведь знаешь, самой мне это и в голову не могло прийти. – Голос у Лючии срывался, в нем звучала мольба, но Кавендиш даже не посмотрел в ее сторону.

– Вернувшись нынче днем в бильярдную, Нотт-Сломан сказал, что Лючия – мисс Трейл – просит меня зайти к ней. Мы прекратили игру, и я поднялся наверх. Мисс Трейл поставила мне условие. Либо я выплачиваю ей десять тысяч фунтов, либо полиции станет известно, что она была моей любовницей. У нее есть мои письма. Она заявила, что если наши отношения перестанут быть тайной, мне придется об этом жалеть: полиция, добавила она, вскоре займется поиском мотивов убийства – а О’Брайан был убит, – и тот факт, что он увел ее у меня (именно так она изволила выразиться), может показаться мотивом весьма существенным, и меня заподозрят в убийстве. Я сказал в ответ, что поддаваться шантажу не привык. Тогда она поклялась, что скажет полиции, будто я убил О’Брайана не только из мести, но и чтобы поскорее получить деньги по завещанию и выбраться из всех своих трудностей. На что я возразил, что если О’Брайан действительно был убит, полиция в любом случае заинтересуется финансовым положением всех его гостей, в том числе, естественно, и моим. Само собой разумеется, я не собирался никого посвящать в подробности нашего разговора. Потому и сказал вам, что пошел гулять, между тем как на самом деле почти все время провел в комнате мисс Трейл. Между прочим, ненадолго я все же вышел пройтись. Но поскольку мисс Трейл публично обвинила меня, молчать далее не имеет смысла. У меня нет никакого желания отвечать ударом на удар, но, уж если дело зашло так далеко, советую вам, суперинтендант, поинтересоваться у Нотт-Сломан, какая часть этих десяти тысяч причитается персонально ему.