Глава седьмая
ФСБ отвечает…
Совершенно секретно
Лично
начальнику Управления «Н» ДВКР ФСБ РФ
генерал-майору А. Рудакову
На Ваш входящий № 9817 от 22.10.10 г. сообщаю:
проведенной проверкой по учетам переписки с иностранными корреспондентами старшего научного сотрудника 53-го НИИ МО России
Ефимова Михаила Борисовича 1965 года рождения, уроженца г. Москвы, русского, женатого, с высшим образованием
УСТАНОВЛЕНО:
в число корреспондентов М. Ефимова входят:
1. Петер Йонсон (Швеция). Переписка установлена 20.06.2009 г. Инициатор — М. Ефимов.
2. Марк Лиднер (Швейцария). Переписка установлена 29.06.2009 г. Инициатор — М. Лиднер.
3. Клаус Фишер (Германия). Переписка установлена 12.07.2009 г. Инициатор — М. Ефимов.
4. Альфред Бауэр (Германия). Переписка установлена 9.09.2010 г. Инициатор — А. Бауэр.
Переписка носит бытовой и научный характер. Дать оценку содержания ее научной части на предмет наличия в ней сведений, содержащих гостайну, не представляется возможным из-за отсутствия в Службе специалистов такого профиля.
Другими, в том числе и компрометирующими, данными на М. Ефимова и его связи из числа иностранных корреспондентов не располагаем.
Материалы переписки проверяемого направлены в Ваш адрес почтой.
Начальник Службы
полковник Стрелков
26.10.2010
Прочитав ответ Стрелкова, Охотников отложил документ в сторону и, обратившись к Первушину, отметил:
— Что-то многовато адресов для настоящего шпиона?
— Меня это тоже настораживает, — согласился тот.
— И разброс широкий. Тут работы СВР не на одну неделю, а на нас сроки проверки давят, — посетовал Охотников.
— С запросом к разведчикам торопиться не будем. Подождем, когда от Стрелкова придут материалы переписки, проанализируем, и потом уже запустим проверку всех фигурантов, — решил Первушин и задался вопросом: — Андрей, а вот так, навскидку, как думаешь, что стоит за этими связями Ефимова?
Охотников развел руками.
— А больше ничего из списка тебе в глаза не бросилось? — допытывался Первушин.
Охотников пожал плечами и снова обратился к ответу Стрелкова.
Первушин же, положив перед собой чистый лист бумаги, принялся набрасывать схему, рождавшуюся в его голове. В ее центре появилась фамилия Ефимов, от нее пошли две стрелки, в конце которых обозначились — Бауэр и Лиднер. За фамилией Бауэр Первушин поставил не только вопросительный, но и восклицательный знак. Отдельно он выделил двух других корреспондентов Ефимова — Йонсона и Фишера. Их фамилии как бы повисли в воздухе.
— Александр Васильевич, есть ряд соображений! — отвлек его от размышлений Охотников.
— И каких? — живо отреагировал Первушин и отложил схему в сторону.
— Из всех четырех, на мой взгляд, ярче всего светится Бауэр!
— Ну-ка, ну-ка, с этого места подробнее.
— Бауэр стал последним, кто установил переписку с Ефимовым.
— Я тоже это отметил.
— Второй интересный признак — срок переписки.
— Согласен. И обрати внимание: переписка возникла вскоре после исчезновения Чаплыгина, — подчеркнул Первушин и задался вопросом: — Что из этого следует?
— Как минимум три оперативные версии.
— Аж целых три? И что, все шпионские?
— Ну, почему шпионские, — возразил Охотников. — Все как по классике: обвинительные и оправдательные.
— Хорошо, пошли по порядку.
— Версия первая: Чаплыгин вывез за границу только часть материалов и через Ефимова добирает оставшиеся.
— То есть, ты хочешь сказать — они сообщники?
— Да, о чем косвенно говорит следующий факт. Чаплыгин, а не руководство института, протащил Ефимова на научную конференцию в Питере. Информация достоверная и подтверждается двумя агентами. При этом нельзя исключать того, что если Чаплыгин жив и находится за границей, то он может использовать Ефимова втемную.
— В последнем я очень сомневаюсь, — возразил Первушин. — Ефимов далеко не дурак. Воскресший из небытия Чаплыгин, да еще требующий материалы, — это нонсенс.
— Версия, конечно, экзотическая, но имеет место быть, — не стал вступать в спор Охотников и перешел к следующей. — Ефимов — «инициативник» и действует самостоятельно. Он устранил Чаплыгина, завладел материалами и через Бауэра пытается продать их на Запад.
— А вот это гораздо ближе к действительности! Пошли дальше.
— Наконец последняя версия: Ефимов — агент иностранной спецслужбы и работает по ее заданию.
— Последняя, говоришь? — Первушин улыбнулся и спросил: — Андрей, я что-то не пойму, то ли у меня, то ли у тебя плохо со счетом? А где оправдательная версия?
— Так, с оправдательной все понятно, Александр Васильевич — стечение обстоятельств, — без тени сомнений заявил Охотников.
— Ладно, будем считать, что с версиями определились. А от чего станем плясать?
— От печки, как говорит генерал Рудаков.
— И что это за печка?
— Секреты, в первую очередь секреты «Ареала».
— Согласен, поэтому, как только подойдет переписка Ефимова, ее надо тщательно проанализировать через надежных специалистов из 53-го НИИ. Подчеркиваю, самых надежных, чтобы не произошло утечки, надеюсь, такие есть.
— Два-три, так точно! — подтвердил Охотников.
— А это мы сейчас проверим. Кто из твоих находится под рукой?
— Устинова я только что видел, остальные тоже должны быть в управлении.
Первушин, нажал клавишу на переговорнике; ответил дежурный по управлению и распорядился: — Анатолий Степанович, Устинов, Приходько и Лазарев на месте?
— Так точно, Александр Васильевич! — доложил дежурный.
— Пусть все трое зайдут ко мне!
— Есть! — принял к исполнению дежурный.
Первушин отключил с ним связь и вместе с Охотниковым занялся составлением плана проверки Ефимова и его связей. В первую очередь им предстояло определить реальную осведомленность Ефимова в секретах, в том числе по теме «Ареал». И тут мнения Охотникова и Первушина разошлись. Спор свелся к тому, каким способом это сделать. Первушин предлагал пойти традиционным путем — кропотливо из разных источников собирать информацию о том, где, через кого и какие секретные данные получал Ефимов. Охотников возразил:
— Александр Васильевич, на это уйдет уйма времени, и если Ефимов — шпион, то успеет сплавить секреты.
— Сплавит не сплавит, чего гадать, давай конкретное предложение! — потребовал Первушин.
— Пожалуйста. Надо побудить его к активным действиям, а для этого подготовить и провести оперативный эксперимент. Он, как лакмусовая бумажка, даст ответ: шпион Ефимов или честный человек.
— Андрей, но ты же не хуже меня знаешь, такое сложное мероприятие без надежного исполнителя не провести.
— Есть такой — агент Кузнецов, работает по теме «Ареал», а значит, будет интересен Ефимову.
— Кузнецов? А он подобные задания выполнял?
— Да и не один раз.
— Ладно, убедил, — согласился Первушин и, заглядывая вперед, задался вопросом: — Хорошо, а что мы подсунем Ефимову в качестве завлекательной наживки?
— Все крутится вокруг секретов «Ареала», от них и надо плясать, — предложил Охотников.
— Но Ефимов не человек с улицы. Его, как того воробья, на мякине не проведешь, — предостерег Первушин и подчеркнул: — Экспериментировать придется с секретами командования, и здесь есть проблема: неизвестно, сколько уйдет времени на согласование. Секреты «Ареала» — это тебе не шутка, Андрей Михайлович!
— Понимаю, Александр Васильевич, каждый день работает против нас! Поэтому предлагаю сразу выходить на командующего! Помните, как было по делу Зырянова, он дал зеленый свет, и исполнители сделали все за одну неделю, — напомнил Охотников.
— Прежде чем к командующему обращаться, нам самим следует определиться, что больше всего интересует Ефимова в секретах «Ареала».
— Так для этого есть спецы в 53-м НИИ. Они нам…
Стук в дверь прервал беседу. Первым вошел в кабинет Устинов, за ним — бочком Лазарев, и последним, сутулясь, протиснулся Приходько. Половину его лица закрывали солнцезащитные очки, что не осталось без внимания Первушина, и он язвительно заметил:
— Геннадий Николаевич, ты случаем не в Египет собрался?
— Я? Нет, нам же туда нельзя — дальнее зарубежье, — буркнул Приходько.
— Тогда зачем очки надел, дело-то к зиме идет?
Приходько замялся, а Устинов с Лазаревым потупились.
Первушин, заподозрив неладное, потребовал:
— Геннадий Николаевич, мы не на пляже, а в служебном кабинете, очки здесь ни к чему, сними!
Приходько вынужден был подчиниться и предстал перед Первушиным и Охотниковым в жалком виде. У, казалось бы, непобедимого рукопашника управления правый глаз заплыл, а неумело наложенный грим не мог скрыть багровой ссадины на левой скуле. В Первушине окрепли подозрения: в субботу и воскресение соревнований по рукопашному бою не проводилось, и, шагнув к Приходько, пристально посмотрел ему в глаза — тот старательно отводил их в сторону, покачал головой и спросил:
— Геннадий Николаевич, это же где тебя так угораздило? Только не говори, что в темноте на грабли наступил.
Приходько отвел взгляд в сторону и промолчал.
— Гена, насколько мне известно, в последнее время ты подвигов не совершал. Так что произошло? — допытывался Первушин.
— Боролся с организованной преступностью, товарищ полковник, — выдавил из себя он.
— Что-что?! С какой еще такой преступностью?
— Той, что каждый день по телеку показывают.
— Андрей Михайлович, нет, ты только посмотри на него. Он борется с организованной преступностью, а мы — его начальники — об этом ничего не знаем, — с сарказмом произнес Первушин и обратился к Устинову и Лазареву: — Товарищи офицеры, вам что-нибудь известно о подвигах этого борца с преступностью?
Устинов переглянулся с Приходько, тот пожал плечами и пробормотал: — Мы боролись вместе, товарищ полковник.
— Чего-чего? — в голосе Первушина все больше звучало металла. Он присмотрелся к Устинову. Его вид — припухшая губа, ссадина на лбу, которую не мог скрыть слой грима, — говорил сам за себя.
Поиграв желваками на скулах, Первушин желчно заметил:
— М-да, товарищи офицеры, что-то результаты вашей борьбы выглядят неутешительно.
— Товарищ полковник, вы же знаете, организованная преступность пронизала все слои нашего общества и грозит даже государственному строю. Об этом заявляет даже сам…
— Лазарев, говори, да не заговаривайся! — оборвал его Первушин и потребовал: — Кто-нибудь может внятно объяснить: что произошло и какую телегу мне ждать из милиции?
— Товарищ полковник, катить ее будет некому, — буркнул Приходько.
— Слушай, ты, Брюс Ли, помолчи, с тобой все ясно! Устинов доложи, что произошло?
— Товарищ полковник, так они первыми начали, — оправдывался Иван.
— Кто — они?
— Местные бандюки. Стали права качать, и нам ничего другого не оставалось, как поставить их на место.
— Нет, Андрей Михайлович, это же надо, старшие опера, а ведут себя, как пацаны? У меня нет слов.
— У меня тоже, — буркнул Охотников.
— Товарищ полковник, а что было бы лучше, если бы эти отморозки нас в асфальт закатали? — защищался Устинов.
— Асфальт? Лучше — хуже, и это говорит цвет управления? Пустоцветы! Майор! Капитаны! Где были ваши мозги? Вместо того чтобы головой работать, кулаки в ход пускают! — разносил их в пух и прах Первушин.
— Товарищ полковник, с ними бесполезно говорить. Это же бандюки! Они только силу понимают, — огрызнулся Лазарев.
— Лазарев, помолчи! Я Устинова спрашиваю!
Тому ничего не оставалось, как рассказать о драке, произошедшей на озере. Первушин, недолго покипятившись, вскоре остыл, и гроза, было сгустившаяся над головами трех друзей, прошла стороной. Отправив Приходько домой, чтобы не отсвечивал в коридорах и кабинетах управления синяками, Первушин продолжил совещание. На нем было решено: Охотникову с Устиновым заняться подготовкой агента Кузнецова к участию в оперативном эксперименте, а Лазареву — подбором дезинформационных материалов. Их согласование с командованием Первушин взял на себя. Но без санкции Рудакова в таком важном вопросе было не обойтись, и он пришел к нему в кабинет. Тот не стал мешкать и связался с Командующим Ракетными войсками стратегического назначения.
Генерал-полковник Николай Соловцов находился на Центральном командном пункте (ЦКП) РВСН и, несмотря на занятость, живо откликнулся на просьбу о встрече. Рудаков не замедлил воспользоваться этим и, отложив все дела, вместе с Первушиным выехал на ЦКП. Дорога до закрытого городка ракетчиков заняла около полутора часов. Еще двадцать минут у них ушло на то, чтобы пройти через системы защиты, надежно ограждавшие интеллектуальный мозг ракетно-ядерного щита страны и знаменитую красную кнопку, на которую в час «Ч», выполняя команду Верховного Главнокомандующего — президента России, должен был нажать палец Соловцова. И, подчиняясь их воле, через несколько минут полторы тысячи ракет должны были устремиться к своим целям.
Впервые оказавшись в святая святых Ракетных войск стратегического назначения — ЦКП, Первушин в полной мере ощутил колоссальную мощь, которой управлял Командующий с подчиненными, и ту огромную меру ответственности, что лежала на их плечах. Он и Рудаков после проверки документов на КПП спустились в упрятанную в земле и одетую в бетон потерну. Пройдя по ней несколько десятков метров, они остановились перед многотонной металлической дверью. Сопровождающий — дежурный офицер — набрал код, она бесшумно отворилась, и перед ними открылся длиннющий коридор. В нем царила особенная тишина, которую нарушали лишь тихий шелест вентиляции и приглушенные голоса технических расчетов, доносившиеся из-за неплотно прикрытых дверей. Дежурный проводил их до обширного зала, больше напоминающего музей, а сам прошел в тамбур.
На стенах зала в фотографиях и портретах была отражена полная героических и трагических страниц история создания Ракетных войск и их учебно-боевой деятельности. Взгляд Первушина привлекла портретная галерея тех, кто держал палец на «ядерной кнопке». Фамилии известных маршалов Москаленко, Неделина, Крылова, Толубко и Сергеева говорили сами за себя — «ядерная кнопка» доверялась заслуженным и авторитетным полководцам.
В 2010 году она находилась в руках генерал-полковника Николая Соловцова. Выпускник Ростовского военного училища, он начинал службу не на «штабном паркете», а в «окопах». От «А», до «Я» прошел все армейские ступеньки в дальних сибирских гарнизонах. Став командиром дивизии, в «чистом поле» поднял ее с «колышка». В годы лихолетья сумел сохранить боеспособность подчиненных ему частей. В 2002 году на его плечи лег груз огромной ответственности за масштабную модернизацию ракетных войск. Соловцов был последним из той великой плеяды, кто стоял у истоков создания ракетно-ядерного щита страны. Все это вызывало чувство глубокого уважения к командующему, и Первушин мысленно приготовился к встрече с убеленным благородными сединами и с жуковским медальным профилем генералом.
И пока Рудаков с Первушиным знакомились с историей РВСН, дежурный по громкой связи доложил командующему:
— Товарищ-генерал полковник, генерал Рудаков и полковник Первушин прибыли.
— Проводи! — последовал ответ.
Еще одна многотонная металлическая дверь бесшумно отошла в сторону, и Рудаков с Первушиным вошли в главный зал ЦКП РВСН. Перед ними открылась огромная, во всю стену карта, схема Земли. На ней нежной синевой отливали моря и океаны. Среди них желто-зелеными контурами проступали материки и острова. От Аляски и до Британии они, словно оспой, были усыпаны множеством загадочных знаков и жили своей особенной жизнь — пульсировали и передвигались. Первушин опустил взгляд ниже и еще больше проникся мощью ракетчиков. Всю площадь зала занимали пульты управления и контроля, за которыми несли боевое дежурство несколько десятков офицеров — расчеты подготовки и пуска ракет. Перед ними на множестве табло возникали и исчезали комбинации цифр и букв. Этот особенный язык ракетчиков-стратегов был понятен только человеку, посвященному в таинства их службы. Дежурная смена ЦКП, сотни расчетов подготовки и пуска ракет, несущих боевое дежурство на командных пунктах дивизионов, полков и армий, а также чудовищная ядерная мощь ракетных комплексов «Тополь», «Ярс» и «Сатана» подчинялись воле и приказам одного человека — генерала Николая Соловцова.
Он возглавлял дежурную смену подготовки и пуска РВСН и занимал место за центральным пультом управления и контроля. Появление в зале Рудакова и Первушина вызвало на лице Соловцова приветливую улыбку. Он поднялся им навстречу. Первушин с нескрываемым интересом рассматривал Командующего. Коренастый, невысокого роста, с открытым русским лицом Соловцов внешне больше походил на строгого школьного учителя, чем на «ядерного монстра», которым на Западе «ястребы войны» пугали слабонервных «мирных голубей». Крепкое рукопожатие и его проницательный взгляд заставили Первушина подтянуться. Тепло обнявшись с Рудаковым, Соловцов радостно воскликнул:
— О, Александр Юрьевич, сколько лет, сколько зим!
— Три. Последний раз виделись на сборах во Владимирской ракетной армии, товарищ Командующий, — напомнил Рудаков.
— М-да, быстро летит время… — посетовал Соловцов и поинтересовался: — Как служится на новом месте?
— Так однозначно и не сказать. Ядерная и боевая готовность уже не давит тяжким грузом, в науке в этом плане спокойнее, но тоже своих проблем хватает.
— А где их нет, главное, чтобы они решались.
— Согласен, но когда нет ясной концепции реформы, а все делается на ходу: одни вузы и НИИ сокращаются, другие — сливаются, то тут, как говориться, не выплеснуть бы ребенка — целую научную школу. В общем, Николай Евгеньевич, идут радикальные перемены, и к чему они приведут, трудно сказать, — признал Рудаков.
— У мудрых китайцев на это счет есть хорошее изречение. Если не изменяет мне память, то звучит оно так: «Чтобы жить вам в эпоху перемен» — вот и живем, — с сарказмом произнес Соловцов.
Рудаков с Первушиным вежливо улыбнулись.
— Ну, да ладно, не будем о грустном, — обронил Соловцов и спросил: — Так что привело ко мне военную контрразведку?
— Есть у нас одна проблема, и ее без вашей помощи, Николай Евгеньевич, не решить, — пояснил Рудаков.
— Александр Юрьевич, я разве когда контрразведке отказывал? Вы же не за себя, а за дело просите — чем смогу, тем помогу, — заверил Соловцов и предложил: — Пройдем в комнату отдыха, там и поговорим.
Рудаков и Первушин присоединились к нему, спустились на этаж ниже и оказались в уютном помещении. Вслед за ними зашел официант и вопросительно посмотрел на Соловцова, тот поинтересовался:
— Володя, что у тебя есть, чтобы угостить моих друзей?
— Николай Евгеньевич, ничего не надо, если только чай! — попытался отказаться Рудаков.
— Никаких нет, Александр Юрьевич! В кои веки встретились, и чай! Так не пойдет! Володя, давай быстро хорошую закуску, а к ней — сам знаешь что.
— Понял, товарищ Командующий, через пять минут все будет готово, — заверил Владимир и вышел в коридор.
Махнув рукой на кресла, Соловцов предложил:
— Рассаживайтесь где удобно.
Сам он занял место у камина и вопросительно посмотрел на Рудакова. Тот без предисловий перешел к делу:
— Просьба к вам, Николай Евгеньевич, будет большая: помочь с секретами.
— Это что же, контрразведка так обеднела, что своих не хватает? — с улыбкой спросил Соловцов.
— Хватает, но дело в том, что переборчивый объект попался — только ваши секреты желает, — в тон ему ответил Рудаков.
— Александр Юрьевич, может, обойдемся без тайн, давай по существу.
— Николай Евгеньевич, у нас от вас их нет. Вы же знаете, с каким уважением я и контрразведчики относимся к вам.
— Александр Юрьевич, давай без дифирамбов, а то бронзой покроюсь. Я же сказал: чем могу, тем помогу.
— Спасибо. А проблема наша такая: в 53-и НИИ есть человек, который, как мы подозреваем, работает на одну западную разведку.
— Вот же мерзавец! И как таких земля носит?!
— Вот мы и хотим поскорее ее очистить.
— Все так, но я… — здесь Соловцов развел руками и посетовал: — И хотел бы помочь, да не могу — 53-й институт не моя епархия.
— А вот это нам как раз и на руку! Не произойдет утечки информации, — пояснил Рудаков.
— Товарищ Командующий, в 53-м институте очень узкий круг лиц, допущенных к теме «Ареала»! Одно наше неосторожное движение, и все пойдет насмарку! В Вашем 4-м НИИ ведутся разработки, близкие по теме, и на этом строится наш расчет, — уточнил позицию Первушин.
Соловцов задумался, в его глазах заскакали лукавые чертики и, покачав головой, шутливо заметил:
— Рад бы вам помочь, но извините, если тряхну стариной, то только пыль поднимется. Возраст уже не тот.
— Николай Евгеньевич, вам-то зачем? Я думаю, найдутся подходящие ребята и в 4-м НИИ, — оживился Рудаков.
— Значит, 4-й институт?
— Да. Мы рассчитываем через ваших разработчиков подготовить надежную дезу, чтобы она не вызвала у проверяемого сомнений и затем разыграть оперативную комбинацию.
— То есть поймать мерзавца на живца — толково придумано! — одобрил Соловцов и, подумав, предложил: — Давайте поступим следующим образом: я дам команду директору 4-го НИИ генералу Дворникову, а твои подчиненные, Александр Юрьевич, пусть с ним встретятся и определяться, как сделать так, чтобы вашего шпиона вывести на чистую воду и при этом секреты «Ареала» не разгласить. Как, идет?
— Отлично! Только желательно начать работу как можно скорее, — высказал пожелание Рудаков.
— Считай, что с моей стороны такая команда дана, — заверил Соловцов.
— Большое спасибо, Николай Евгеньевич! В таком случае не будем отвлекать вас от службы…
— Стоп-стоп, Александр Юрьевич, так не пойдет! — категорично отрезал он, нажал клавишу переговорника и спросил: — Володя, у тебя готово?
— Так точно, товарищ командующий, — ответил тот.
— В трех экземплярах?
— Так точно!
— Заноси! — распорядился Соловцов и, махнув рукой на стол, предложил: — А теперь, к столу! — и здесь в его голосе зазвучали ностальгические нотки: — Была когда-то у ракетчиков такая команда: «К столу!». Интересное было время. Все было впервые. Все приходилось делать своими руками.
Ракетный комплекс 8К63. Я его тоже застал, — вспомнил свое далекое армейское прошлое Рудаков и пояснил Первушину: — Это сейчас пуск занимает несколько минут, а тогда на подготовку уходило больше трех часов. Сначала на бетонированную площадку выставлялась специальная металлическая платформа — пусковой стол. Затем из ангара на транспортной тележке выкатывалась сама ракета. Работы проводились только ночью, чтобы космическая разведка не засекла. Для этого на бетонке от хранилища до пускового стола белой краской прочерчивались две линии. По ним по команде командира дивизиона: «К столу!» — расчет, как в том Египте, катил к нему тележку с ракетой. В потемках попасть захватами тележки в зацеп пускового стола было непросто. Бывало раза по 3–4 раза повторяли операцию, и каждый раз звучала команда «К столу!».
— В местных деревнях, по этому поводу, шутили: «Опять ракетчики празднуют», — с улыбкой произнес Соловцов, а затем потребовал: — Всем к столу! Соловья баснями не кормят. Володя, ты где?
Владимир тут же появился на пороге с подносом в руках. На нем громоздилась флотилия блюд: маринованные грибочки, соленая капуста, аппетитное сало и бочковые огурцы, а под салфеткой угадывалась бутылка. Три рюмки не оставляли сомнений в том, что в бутылке не минеральная вода. Выставив все это на стол, Владимир тихо удалился. Соловцов решительно смахнул салфетку с бутылки, разлил водку по рюмкам, а себе налил минеральной воды.
— Николай Евгеньевич, без Вас как-то рука не поднимается, — пытался возразить Рудаков.
— Я на посту, Александр Юрьевич, — отказался Соловцов.
— Николай Евгеньевич, только символически.
— Ну, если только символически, — согласился он и предложил тост: — За встречу!
Рудаков с Первушиным дружно поддержали и затем аппетитно захрустели огурцами. Соловцов снова наполнил рюмки водкой и шутливо заметил:
— Так, товарищи, прошу не увлекаться, между первой и второй — перерывчик небольшой.
— Николай Евгеньевич, так, может, присоединитесь к нам? — повторил попытку Рудаков.
— Нет, Александр Юрьевич, нельзя, потом еще не на ту кнопку надавлю.
— А и хрен с ней — с Англией, лишь бы обратно не прилетела, — вспомнил Рудаков старый анекдот, а затем произнес тост: — За Вас, Николай Евгеньевич, и Ваших ракетчиков! И чтобы пуски ракет были только учебными!
— Все так, Александр Юрьевич, — поддержал Соловцов и предложил: — Вы грибочки, грибочки попробуйте, отменные.
Рудаков, сам заядлый грибник, отдавая должное маринованным опятам, не преминул отметить:
— Прекрасно приготовлены! Это кто же Вас так снабжает — «Славянка»?
Лицо Соловцова снова помрачнело, в глазах промелькнула тень, и он в сердцах бросил:
— Так снабжают, что скоро на стенку полезешь. Реформаторы кабинетные! Чтоб их… — и здесь его прорвало: — Это же надо додуматься? Убрали из боевых полков начпродов, начвещей, поваров! По замыслу этого «эскадрона амазонок» «Славянка» должна решить все бытовые проблемы войск. На бумаге задумано хорошо, а на деле? Гражданские лица. Так у них функционалом не предусмотрено кормить, поить и одевать личный состав, когда он и техника выйдут в поле. А если война? Это же что получается? Вместо боевого дежурства расчетам пуска придется гоняться по лесам и полям за зайцами и куропатками, чтобы с голоду не помереть?
— М-да, это уже крайность, — согласился Рудаков.
— Если бы только это, Александр Юрьевич! Они замахнулись на святое! То, на чем держатся ракетные войска, — на систему боевого дежурства! Она годами, кровью и потом выстрадана, так нет же, полезли и туда. Правая рука не знает, что творит левая. Сплошной бардак! Уже не знаю, до кого докричаться.
— А если до Николая Николаевича, он в прошлом ракетчик, — предложил Рудаков.
— Поздно. Коля, только заикнулся об ошибках в формировании новых военных округов, так ему тут же показали его место. Нет, вы только представьте: весь Дальний Восток и Забайкалье объединить в один округ?! Пока его объедешь, борода до колен отрастет! Николай Николаевич не стал с этим мириться и написал рапорт на увольнение.
— И что больше не кому сказать?
— Остальные рот бояться открыть. Последняя надежда на Георгия Александровича, может, через него удастся достучаться до министра.
— Он сейчас находится в командировке в Южном военном округе, — сообщил Рудаков: — В Москву вернется через неделю.
— Жаль, — посетовал Соловцов. — Боюсь, как бы за это время бухгалтера не начали кромсать ракетные войска.
— Николай Евгеньевич, а Вы позвоните Георгию Александровичу по ВЧ-связи.
— Нет, Александр Юрьевич, подобные вопросы по телефону не решаются.
— М-да, — согласился Рудаков и выразил надежду: — Может, еще обойдется.
— Надежда, как говорится, умирает последней, — грустно произнес Соловцов и предложил: — Может, еще по одной?
— Нет, нет, Николай Евгеньевич, пора и честь знать. Спасибо за все, мы поедем, дела, — отказался Рудаков и встал из-за стола.
За ним последовал Первушин. Возвращались они в Москву не в лучшем настроении. Разговор с Соловцовым навевал грустные мысли. Ретивые и некомпетентные горе-реформаторы, пришедшие в Министерство обороны вместе с Сердюковым, подходили к армии как к бизнес-структуре и безжалостно кромсали боевые соединения. То, что ждет военные вузы и НИИ Рудаков и Первушин старались не загадывать. Решения министра Сердюкова трудно было предугадать. Тревога за будущее военной науки, поселившаяся в последнее время в душе Рудакова после разговора с Соловцовым, только усилилась. Обернувшись к Первушину — тот, прислонившись к дверке машины, отсутствующим взглядом скользил по полям, он спросил:
— Александр Васильевич, какие для нашего управления вытекают выводы из рассказа Николая Евгеньевича о реформе в армии?
— Неутешительные, Александр Юрьевич. Если так обходятся с боевыми частями, и не просто с боевыми, а частями постоянной боевой готовности, то, что же говорить про нашу научную епархию — хорошего ждать не приходится, — констатировал Первушин.
— Это уж точно, — с горечью признал Рудаков. — Поэтому, Александр Васильевич, шпионы шпионами, а вот допустить того, чтобы с реформами угробили настоящую военную науку и перспективные разработки, мы не имеем права!
— Я над этим уже думал и дал команду начальникам отделов и отделений в предварительном плане проанализировать деятельность вузов и НИИ на предмет того, где работают на оборону, а где — на мусорную корзину, где занимаются практическими разработками современного оружия, а где идет лишь имитация.
— Молодец, на опережение работаешь! — похвалил Рудаков, но предостерег: — При этом мы должны быть внимательны, чтобы не пойти на поводу у ловчил от науки. А они будут использовать все средства, чтобы усидеть в своих креслах, утопить конкурента и перехватить его научные разработки.
— Как это произошло с Чаплыгиным.
— Во-во, а то и того хуже, когда речь пойдет о зданиях и земле в Москве. На эти лакомые куски сплывутся такие акулы, что итальянские мафиози покажутся безобидными пескарями. Поэтому поторопись с докладной.
— Постараюсь подготовить к концу недели, — заверил Первушин.
— Хорошо, только будь внимателен при подборе материала. Докладная должна быть выверена до точки, до запятой. Бодаться с министром обороны и начальником Генштаба придется не нам — нас дальше приемной не пустят, а Градову. А у него не простые отношения с Сердюковым.
— Я все понимаю, Александр Юрьевич, в докладной будут только факты, выводы и ничего личного.
— Правильно понимаешь. На мелочи не размениваться: кто и кого хочет подсидеть или перехватить тему — это не контрразведывательный вопрос. Проблемы дать укрупненно, а акцент сделать на том, как они отразятся на обороноспособности страны.
— Ясно, Александр Юрьевич.
— Теперь вернемся к Ефимову. Завтра вместе с Охотниковым съездишь к Дворкину и решите по дезе. Я ему предварительно позвоню, — распорядился Рудаков и ушел в себя.
А Первушин мысленно возвратился к беседе с Соловцовым. Она вызывала в нем противоречивые чувства. То, как проводилась реформа в РВСН, по-человечески вызывало сочувствие к Соловцову и его подчиненным. Им, ценой неимоверных лишений и усилий, создавших мощь ракетных войск, отдавшим всю душу этому делу, было невыносимо больно наблюдать, как рушились выстраданные годами привычные устои службы. Что было близко и понятно Первушину, но он видел и помнил другое.
Перед ним, как наяву, возникли трагические и героические картины войны в Южной Осетии. В ней, как в зеркале, отразились все изъяны, деградировавшей и пришедшей в негодность, некогда грозной советской военной машины. Бравурные доклады прошлых министров обороны об успешном реформировании армии, как выяснилось, были блефом. На поверку оказалось: при полуторамиллионной армии боевые штыки можно перечесть по пальцам. Спасать положение пришлось десантникам, поднятым за тысячу километров от места боев. Их командиры — боевые генералы Шаманов, Борисов и Колпаченко, связанные по рукам и ногам инструкциями бюрократов от армии, вынуждены были действовать на свой страх. В трагические августовские дни 2008 года Российская армия напоминала беспомощного великана, опутанного по рукам и ногам архаичной системой боевого управления и обвешанного неподъемными гирями полувоенных контор.
К сожалению, и Первушин вынужден был это признать: в военной науке положение было не лучше. То, какая жестокая ведомственная и личная борьба развернулась вокруг проекта ее будущего, вселяло серьезную тревогу. Рудаков был тысячу раз прав: сберечь ценные научные кадры и разработки, защитить их от алчных дельцов от науки — значит, обеспечить военный паритет с противником не только сегодня, а и в будущем. И все это — отстоять разумный ход реформы, защитить секреты от агентуры противника военным контрразведчикам — предстояло делать одновременно и оперативно.
Время было неумолимо, и уже на следующий день Первушин вместе с Охотниковым отправились на встречу с начальником 4-го НИИ генералом Дворниковым. Тот, получив указание Соловцова, времени даром не терял и к их приезду подготовил свои предложения. Работа с ними у Первушина и Охотникова заняла не более часа. Обговорив с Дворниковым детали будущей дезы, они вежливо отклонили его предложение пообедать и, сославшись на срочные дела, возвратились в управление.
Теперь, когда вопрос с наживкой для Ефремова был решен, Первушин и Охотников сосредоточились на выборе места для проведения оперативного эксперимента, которое не вызвало споров. Они сошлись на четвертой лаборатории 53-го НИИ, где начальником был агент Кузнецов. Таким образом они убивали двух зайцев: в одном лице совмещались главный исполнитель Кузнецов и он же создавал условия для эксперимента. Получив у него ключи от всех дверей лаборатории, Охотников уже на следующее утро имел их дубликаты и затем вручил Устинову. Тот с нетерпением ждал наступления выходных дней, чтобы вместе с технарями заняться оборудованием помещений четвертой лаборатории скрытой аудиовидеотехникой.
Подошла суббота. Переодетые в форму вахтеров, Приходько и Лазарев заняли место на проходной в лабораторный корпус. Чуть позже туда проникла оперативно-техническая группа в составе: Устинова, Игоря Варова, Ильи Костина, Натальи Устимович, и приступила к работе в помещениях лаборатории.
Подходил к концу второй час установки специального оборудования, когда Устинов, стоявший на карауле, услышал шаги в коридоре и подал команду:
— Тихо, ребята, кто-то идет!
Михаил выключил дрель, а Игорь перестал стучать киянкой. Все замерли и, затаив дыхание, прислушивались к тому, что происходило в коридоре. Шаги затихли у двери лаборатории, после затянувшейся паузы, звякнула замочная скважина, а затем раздался властный голос:
— Кто там?
Не услышав ответа, он потребовал:
— Откройте дверь!
Устинов по голосу узнал подполковника Горина, заместителя начальника лаборатории, и похолодел — это грозило обернуться скандалом.
— Откройте немедленно! Иначе я вызываю охрану! — грозил Горин.
— Не надо! — ответил первое, что пришло в голову Устинова.
— Что значит не надо?
— Я и есть охрана, — импровизировал Иван и искал выход из положения.
Ответ Устинова поставил Горина в тупик.
— Э-э-э… А что вы там делаете? — не мог он взять в толк.
— Сработала сигнализация, я ее проверяю, — фантазировал Устинов.
— Д-а? А почему без сотрудника лаборатории? Вы не имеете права делать это один, там секретное оборудование. Немедленно откройте! — сорвался на крик Горин и принялся барабанить в дверь.
Грохот в опустевшем лабораторном корпусе мог поднять на ноги не только мертвого, но и дежурного офицера на первом этаже. Что грозило Устинову не просто грандиозным скандалом, а полной расшифровкой оперативного мероприятия с последующим докладом руководству департамента военной контрразведки. Все это в одно мгновение промелькнуло в голове Ивана. Он лихорадочно искал выход из положения. Взгляд упал на Устимович, и рука сама сдернула с ее плеча кофточку.
— Иван, ты че? — опешила Наталья.
— Лифчик. Лифчик снимай.
— Как? Зачем?
— Давай, давай, Наташенька, спасай контрразведку! — торопил Устинов.
Устимович встрепенулась, в ее глазах появился озорной огонек, и решительно сбросила лифчик. Под ним обнажилась такая ядреная грудь, что, несмотря на аховую ситуацию, у Костина перехватило дыхание, а Варов не сдержался и крякнул. Костин первым догадался, что задумал Устинов, дернул молнию на брюках и прошептал:
— Иван, ради контрразведки, я готов поколебать свои моральные устои.
— Не надо жерт, Илья, это сделает Игорь, — отрезал Устинов и потребовал от Варова: — Давай раздевайся!
— Почему я? Наташка — моя подчиненная… — заартачился тот.
— По кочану! Горин знает меня в лицо, а на тебе форма вахтера! Давай Игорек! Давай! — подгонял его Устинов.
Второй раз ему не пришлось повторять. Варов сбросил с себя куртку, затем затрещала по швам рубашка, и на пол посыпались пуговицы.
— Игорь, ширинку, ширинку расстегни, — подсказывал из угла Костин.
Прошло не больше минуты, и застигнутая врасплох пара «любовников» предстала перед Гориным в самом непотребном виде. Измаявшийся от безделья вахтер со своей пассией, устроившие любовную оргию, и не где-нибудь, а в секретной лаборатории, вызвали у него шок. Горин распахнутым ртом хватал воздух, а с губ срывались нечленораздельное мычание. Варов, не дав ему опомниться, вытолкал в коридор. Для Устинова, Костина и Устимович время будто остановилось, когда, наконец, скрипнула дверь и на пороге возник Варов. На его лице гуляла улыбка победителя, а о Горине напоминало эхо шагов в конце коридора. Устинов и Костин, выбравшись из укрытий, набросились на Варова с вопросами:
— Игорек, как доцент? Он че-нибудь понял?
Варов, пожевав губами, с укоризной посмотрел на Устимович и трагическим голосом произнес:
— Наташка, ты чуть все не завалила.
— Как?! Почему я? — недоумевала она.
— Доцент посчитал, что ты фальшивила, и рекомендовал все повторить.
— Фу, как пошло, — фыркнула Устимович и рассмеялась.
От всей души смеялись и остальные. Варов же продолжал сохранять серьезное выражение лица и, потрепав Устинова по плечу, предостерег:
— Ваня, а ты рано радуешься, как бы плакать не пришлось.
— С чего это? — насторожился тот.
— Завтра всех ведешь в «Метрополь».
— Я, в «Метрополь», а не жирно будет?
— Вопрос не ко мне, а к твоему доценту. Плохо с интеллигенцией работаете, товарищи военные контрразведчики, она у вас совсем оборзела. Этот гад содрал с меня десять тысяч!
— Действительно, наглость беспредельная, — согласился Устинов.
— А доцент говорит нет. У них такая такса за особо сложный экзамен. Поэтому, ребята, я за всех отдуваться не хочу, — продолжал ерничать Варов.
В ответ звучал дружный смех. Еще одни будни контрразведчиков, еще одна их операция завершились удачно. Доцент тоже остался доволен: на пустом месте за пару минут он заработал половину своей месячной ставки.
