Родс стоял на пассажирской палубе первого класса и жадно вдыхал свежий морской воздух — в каюте он задыхался. Его слабое сердце постоянно нуждалось в кислороде, напоминая о приговоре врача, вынесенном после первого сердечного приступа, настигшего его еще в молодости. Заключение медика было кратким и суровым: жить ему осталось всего лишь полгода. К счастью, эскулап ошибся — он тогда выжил. С тех пор прошел не один год. Вопреки роковому диагнозу он жив, больше того, достиг успеха, стал богат, его имя гремит по всему миру. И все же нет-нет, а сердце подводит, будто хочет доказать, что тот первый, медицинский вердикт правильный, ошибка лишь в сроке. Опасаясь внезапной смерти, он давно уже составил завещание, в котором просил похоронить его в Родезии, в скалах Матопо, откуда открывался величественный вид на африканские просторы.

Смешно и страшно подумать, но во время очередного сердечного приступа за глоток воздуха он готов заплатить кучу денег, лишь бы кончилась мука и избежать смерти. Поэтому, когда приближалось жаркое африканское лето, Родс стремился уехать в Европу или переезжал в свой дом на берегу океана, где дул свежий ветер. Если и это не помогало, он приказывал класть лед в оконные и дверные проемы, на пути воздуха, чтобы охладить его.

Маршрут, по которому плыл «Скотт» — вполне современный для тех лет океанский лайнер, — Родсу был хорошо знаком. Впервые он совершил плавание на юг Африки тридцать лет назад. Тогда он, безвестный сын провинциального викария, на паруснике «Европа» за два с половиной месяца обогнув континент, достиг порта Дурбан в стране зулусов, на восточном берегу Африки. Припомнилось, что, когда проходили мимо мыса Доброй Надежды, над судном, словно посланец неба, воспарил огромный белый альбатрос — птица добрых предзнаменований. И Родс поверил в свою судьбу, хотя для него это было плавание в неизвестность, как когда-то и для древних мореходов, уходивших в Атлантику и державших курс на юг.

Первыми осваивать этот маршрут начали португальцы (если не считать древних финикийцев и карфагенян) еще со времен Генриха Мореплавателя — португальского принца, целью жизни которого стало проложить морской путь в Индию. Ради своих дерзких, а тогда едва ли не фантастических планов неутомимый Генрих одну за другой снаряжал армады в сторону Моря Мрака, как со страхом называли в те времена неизведанные просторы Атлантики. Именно он, Генрих Мореплаватель, в первой половине пятнадцатого столетия заложил основы будущей широкой колониальной экспансии португальских конкистадоров. И именно ему довелось «впервые углубить в незнаемый предел торжественный полет тяжелых каравелл…».

Наитруднейшим препятствием был мыс Бохадор — самая южная точка на западном африканском побережье, известная тогдашней географической науке. На пути к этому мысу приходилось преодолевать коварные отмели, взрывающие поверхность воды на многие километры вокруг, которые, как считали, отбрасывали корабли в открытое море. Не менее страшными были басни об ужасающих чудовищах, обитающих в море за этим мысом, о том, что всякий, кто осмелится пройти мимо Бохадора, непременно обратится в пепел или будет сварен заживо, и другие суеверия, способные отпугнуть любого смельчака. Когда же каравелла Жила Эаннеша в 1434 году прошла страшный Бохадор, то оказалось, что море за ним нисколько не отличается от обычного, а земля покрыта теми же, что и в Португалии, растениями.

Преодолев этот рубеж, португальцы отважно устремились на юг, опровергая древние небылицы и отметая страх, так долго удерживающий их на пути в Индию. А еще через полвека Бартоломеу Диаш воплотил заветную мечту европейца — обогнул мыс на самой южной оконечности Африки. Он назвал его мысом Бурь из-за ужасных штормов, которые пришлось выдержать, огибая его. Но король не принял это название и дал этому мысу другое, более приятное — мыс Доброй Надежды, то есть надежды на то, что теперь наконец-то будет найдена морская дорога в желанную Индию. Там, верилось, обнаружат загадочное «Царство пресвитера Иоанна» — святую Землю обетованную и легендарную страну Офир, откуда библейский царь Соломон за три года вывез десять тонн золота, серебро и слоновую кость для храма в Иерусалиме. Несметные сокровища таинственной страны Офир много веков не давали покоя, будоражили воображение. Золото было тем магическим словом, которое заставляло, рискуя, преодолевать бурное, коварное море, плыть в неизвестность за несметными сокровищами.

Во второй половине прошлого столетия выдвинули гипотезу, что страна Офир находилась не в Индии, а на восточноафриканском побережье. Отсюда флот Соломона и вывозил золото. Догадку эту тотчас подхватил молодой Генри Райдер Хаггард, тогда еще колониальный чиновник, и использовал для сюжета романа «Копи царя Соломона». К книге была приложена карта-схема, дабы убедить, что действительно существовал португальский авантюрист, владелец карты, которому довелось лично видеть легендарные копи в XVI веке. Публикуя эту карту, автор невольно как бы предлагал воспользоваться ею и отправиться на поиски копей царя Соломона и его сокровищницы, дополна заполненной золотом и алмазами. Для этого, согласно плану-карте, надо было миновать пустыни и переплыть реки, пройти через горы царицы Савской и по дороге Соломона, как и герои Г. Р. Хаггарда, достичь желанной цели.

И нашлись читатели, всерьез воспринявшие выдумку писателя и его слова о том, что, возможно, в будущем найдется счастливец, которому удастся отыскать «секрет потайной двери» — вход в сокровищницу. Полные решимости найти сказочные богатства, они умоляли автора сообщить более точные координаты копей царя Соломона в Африке. Объявился даже энтузиаст, который, несмотря на отказ писателя уточнить местонахождение сокровищ, решил на свой страх и риск отправиться на их поиски. Ему казались вполне достоверными и сведения, сообщаемые в Библии о соломоновых копях, откуда доставлялись тонны золота, и свидетельство португальского авантюриста, тем более что оно было подтверждено картой. Действительно, для каждого, кто имеет глаза и хоть на грош воображения при взгляде на любую карту, заманчиво дать волю своей фантазии. Р. Л. Стивенсон, автор «Острова сокровищ», считал, что не бывает людей, для которых карты ничего не значат. С ним соглашался и писатель-мореход Джозеф Конрад, называвший карты — «сумасбродными, но, в общем, интересными выдумками». В иные времена карты и в самом деле «читались», как мы теперь читаем фантастические романы.

Об этом однажды написал Оскар Уайльд, мечтавший воскресить искусство лганья и неслучайно вспомнивший при этом о прелестных древних картах, на которых вокруг высоких галер плавали всевозможные чудища морские.

Разрисованные пылким воображением их творцов, древних космографов, карты и в самом деле выглядели чрезвычайно красочно. На них пестрели аллегорические рисунки, были очерчены границы «страны пигмеев», легендарных Счастливых островов, обозначены мифические острова Птиц, загадочные Гог и Магог, отмечены места, где обитают сказочные единороги и василиски, сирены, крылатые псы и хищные грифоны. Здесь же были указаны области, будто бы населенные людьми с глазом посередине груди, однорукие и одноногие, собакоголовые и вовсе без головы.

Создатели этих карт руководствовались не столько наблюдениями путешественников, таких, как Плано Карпини, Рубрук, Марко Поло и других создателей ранних глав великого приключения человечества — познания земли, сколько черпали сведения у античных авторов Птолемея и Плиния, следуя за их «географическими руководствами» в описании мира.

Точно так же и в рассказах древнегреческих писателей привлекали прежде всего сообщения о таинственных, мифических странах и чудесах, которыми они знамениты. У Гомера поражало описание страны одноглазых циклопов, а у Лукиана — легенды об «индийских чудесах». Образы чудес загадочной Индии влияли и на средневековую фантастику. Тогда же начал складываться жанр вымышленного путешествия. Его творцы свои вымыслы о неведомых землях преподносили как достоверные свидетельства очевидцев, а, бывало, подлинные сведения землепроходцев и мореходов «переосмысливали» в традиционном ключе, стремясь лишь к тому, чтобы поразить чудесами впечатлительных современников.

Можно представить, как действовали на воображение, пребывавшее в плену тогдашних представлений, «свидетельства» об изрыгающих пламя дьяволах, обитающих в загадочной Индии, где якобы находилось и «Царство просвитера Иоанна». Следуя легенде, капитан Себастьян Кабот на своей карте поместил эту святую Землю обетованную «в восточной и южной Индии». И не случайно Рабле, в эпоху которого легенда эта продолжала возбуждать всеобщий интерес, писал о предполагаемой женитьбе Панурга на дочери «Короля Индии», просвитера Иоанна. Намечал автор «Пантагрюэля» и путешествие своего героя в эту страну, где будто бы находился вход в преисподнюю.

Представления о сказочных странах, населенных фантастическими существами, отразились и в творчестве других писателей. Отелло, рассказывая венецианскому Совету о своих скитаниях, о больших пещерах и степях бесплодных, упоминает и об «антропофагах — людях с головами, что ниже плеч растут». Легенды о призрачном острове Св. Брандана вдохновляли Т. Тассо при описании садов Армиды в поэме «Освобожденный Иерусалим». Описание «индийских чудес» встречается у многих литераторов. Современники Свифта были уверены в реальном существовании тех стран и народов, о которых рассказывал капитан Гулливер. Эту уверенность разделяли и по отношению к Утопии — стране, описанной Т. Мором, и даже намечали послать миссионеров на остров Тапробана (Шри-Ланка), где, кстати говоря, предполагали заодно обнаружить и город Солнца, придуманный Т. Кампанеллой. Так же как на Бермудских островах со временем будут пытаться найти шекспировскую скалистую «державу Просперо».

К жанру вымышленного путешествия относится и сочинение сэра Джона Мандевиля, поведавшего о своем, поистине необычайном, 34-летнем хождении по свету в XIV веке. Где только не побывал сэр Джон: ступал по земле Кадилья, что к востоку от владений китайского хана, был в «Стране пигмеев», видел и описал грифона; засвидетельствовал о существовании живого растения «баранца» и сказочной магнитной горы, притягивающей железные части кораблей, что ведет к их гибели, — горы, которую после этого тщетно пытались отыскать; наконец, разрешил еще одну загадку: пояснил, что Нил берет начало в Раю…

Пять веков верили этим выдумкам, оттиснутым в 1484 году только что изобретенным типографским прессом и сразу же переведенным чуть ли не на все европейские языки, пока не выяснили, что популярное сочинение — мистификация. Автором ее оказался некий Жан де Бургонь, бельгийский врач и математик. Было установлено, что он — всего-навсего ловкий компилятор древних и средневековых авторов, искусно повторявший за ними были и небылицы.

Сочинений, подобных путешествиям Мандевиля, появилось великое множество. Еще при его жизни пользовалась успехом «Книга познания» безвестного кастильского монаха о его неслыханном походе по земному кругу. Считали подлинной и зачитывались «Книгой Дзено» — о путешествии венецианцев к берегам Америки за сто лет до Колумба. Вместе с картой, помещенной на ее страницах, книга эта оказалась фальсификацией столь же изощренной, сколь и бессовестной, составленной, как теперь ясно, на основе различных источников. Позже вышли «Воспоминания Гауденцио ди Лукк», будто бы открывшего неизвестную землю в африканской пустыне — Меццоранию (на самом же деле они принадлежали перу англичанина С. Берингтона), и многие другие фантазии. В том числе и измышления Джорджа Псалманазара — авантюриста и мистификатора, якобы уроженца Формозы, прибывшего в Англию и выдававшего себя за японца.

Как, однако, выяснилось впоследствии, этот «японец» служил кашеваром в войсках герцога Мекленбургского. Здесь, в немецких землях, его встретил священник одного из шотландских полков Уильям Инес.

Он-то и привез «японца» в Лондон, уверяя, что ему удалось обратить в истинную веру уроженца далекой Формозы.

Святой отец мечтал прославиться, и бывший кашевар, прикинувшийся «язычником с неведомого острова», как никто мог способствовать этому (ведь о Формозе тогда толком никто ничего не знал). «Новообращенный» стал рьяным поборником истинной веры, без устали восхвалял англиканскую церковь и ее главу — короля.

Но капелану Инесу этого показалось мало, и тогда он объявил, что поручает своему подопечному перевести на формозский язык катехизис, чтобы затем обратить в христианство весь остров. «Японцу» ничего не оставалось, как сочинить «формозский язык». И он создал его!

Обманщик выдумал алфавит и грамматику. Причем, пользуясь доверчивостью современников и отсутствием у них знаний о далеких, неведомых землях, довольно нахально «изобрел» буквы, удивительно схожие с греческими.

Надо отдать должное Псалманазару, грамматика, которую он сочинил, была весьма логична и довольно проста. Хитроумный автор выдумал и словарный фонд «родного» языка.

Всего несколько недель ушло на создание этого искусственного языка, видимо первого в мире, если не считать алфавита утопийцев, придуманного Т. Мором.

Теперь можно было браться за «перевод». За катехизисом последовал перевод молитвенника. Лондонский архиепископ был в восторге и уже видел себя повелителем душ крещеных островитян.

Обнаглевший авантюрист, действуя после первого успеха и дальше с той же откровенностью, решил написать историю «родного острова». В 1704 году вышло его «Историческое и географическое описание Формозы». Подробно и обстоятельно мошенник рассказывал об острове и его обитателях, описывал одежду, быт и нравы, религию язычников — островитян, среди которых бытуют варварские обычаи. Поражая наивных англичан, Псалманазар описывал обряд ежегодного приношения в жертву ни больше ни меньше как восемнадцати тысяч детей. Их сердца, вырванные из груди, сжигали перед алтарем на гигантской жаровне.

Маловерам автор предоставлял возможность увидеть и храм, изображенный на рисунке, и алтарь перед ним, и жаровню. Вообще в защите своих откровений авантюрист проявлял удивительную изобретательность, нередко апеллируя при этом и к старинным картам.

Но не только «уроженец Формозы», а едва ли не каждый из компиляторов и мошенников — творцов вымышленных путешествий, пользовался творениями древних и средневековых космографов — чертежами португальских, испанских и итальянских картографов, созданных на пергаменте, на медных, а то и на серебряных пластинах, но одинаково сочетавших в себе достоверное с необычайным, фантастическим.

Но вот средневековые вымышленные чудеса мало-помалу сменились на картах загадочными белыми пятнами. И тогда разглядывание карт, как писал Джозеф Конрад, пробудило страстный интерес к истине географических фактов и стремление к точным знаниям — география и ее родная сестра картография превратились в честную науку.

Что влекло семнадцатилетнего Родса в Африку — туда, где еще оставались загадочные белые пятна? Неужели и он, как тот читатель, уверовал в сокровища царя Соломона и сказочную страну Офир? Или его привлекала колониальная романтика и необычайные приключения, наподобие тех, о которых он читал у Жюля Верна? Быть может, его манили экзотическая природа и охота на невиданных зверей? Отчасти, возможно, и то и это. Но главное, что побудило его совершить столь долгое и опасное путешествие, — желание разбогатеть.

За три года до того, как Родс отправился в Африку, весь мир облетело известие, что на юге Африканского материка, где-то возле слияния рек Оранжевой и Вааля, нашли алмазы. Счастливцем первооткрывателем оказался какой-то фермер, которому достался алмаз в восемьдесят три карата. Он продал его за одиннадцать тысяч фунтов стерлингов, что равнялось целому состоянию. И вскоре со всего света, словно саранча, ринулись в это новое африканское Эльдорадо искатели наживы и приключений. Авантюристов не могли остановить ни сотни миль, которые надо было преодолеть по пустыне и тропическому лесу, ни бурные реки, ни угроза смерти от стрелы туземца, ни лишения и голод.

Как грибы после дождя росли в велде поселки старателей, в том числе и Кимберли — столица алмазоносного края. Вскоре весь район стал британским и был присоединен к Капской колонии.

Алмазная лихорадка была в разгаре, когда молодой Родс прибыл в Дурбан — порт английской колонии Наталь на побережье Индийского океана. Страна была недавно захвачена англичанами в результате жестокой войны с зулусами — коренным и весьма воинственным народом.

Вскоре Родс на фургоне, запряженном волами, отправился в район добычи алмазов. Был октябрь месяц, преддверие лета, на пути встречались жирафы и страусы, на просторах велда мирно паслись стада антилоп и зебр, попадались львы, слоны и носороги. Ехать пришлось по бездорожью, перешли Драконовы горы, перебирались через ущелья и реки. Месяц спустя Родс достиг цели — алмазного района. Ему открылась поразительная картина: словно огромный муравейник, на земле копошились тысячи старателей. Одним из них, вооружившись заступом и ведром, предстояло стать и Родсу. Первый камень, который он нашел, весил семнадцать каратов и стоил сто фунтов.

Но вскоре Родс стал скупать участки, благо деньги у него были — две тысячи фунтов, полученные от родных еще дома. Через два года Родс уже владел несколькими участками, приносившими немалый доход. Он скупил их за бесценок в разгар мирового кризиса, когда многие старатели разорились. К тому же он был целеустремлен, расчетлив и изобретателен в бизнесе. К удивлению других старателей, привез на прииски паровую машину, приобрел насос, но, главное, умел подобрать нужных людей. Дела его шли прекрасно, несмотря на волчьи законы, царившие среди старателей, и опасность быть убитым конкурентами.

Через десять лет Родс стал одним из совладельцев компании алмазных копей «Де Бирс» — по названию бурской фермы, где были найдены первые алмазы. Потом Родс занял пост секретаря компании (кстати сказать, существующей и сегодня), наконец — ее президента. Ему было тогда тридцать лет, а его ежегодный доход составлял — пятьдесят тысяч фунтов.

С этих пор богатство Родса росло как снежный ком. А вместе с тем утверждались его авторитет, влияние и власть. Он становится членом парламента Капской колонии, ее премьер-министром. В его голове зреют дерзкие, честолюбивые замыслы. Он думает создать Южноафриканскую федерацию, главой которой намерен стать сам. Более того, его планы идут еще дальше. Родс мечтает о расширении пределов Британской империи и, может быть, о ее господстве над всем миром. Недаром его будут называть «Африканским Наполеоном».

Летом 1886 года мир облетела сенсационная весть: в Трансваале, между бассейнами рек Оранжевая и Лимпопо, найдено крупное месторождение золота. Все сразу же решили, что наконец-то найдена та самая библейская страна Офир. Открытие это вызвало приступ золотой лихорадки.

Ничего подобного мир еще не видел, такого не было ни тогда, когда нашли золото в Калифорнии, ни после открытия его на Аляске и в Австралии. Золотоискатели толпами ринулись к Йоханнесбургу, в то время еще неприметному поселку у подножия возвышенности Хребет Живой Воды. Золотая лихорадка гнала людей в суровый край, где не хватало воды, не было лесов и сутками дул сухой, обжигающий ветер с песком. Но люди в надежде разбогатеть спешили сюда: — ехали на волах и лошадях, шли пешком, увы, многие так и не достигли желанной цели — слишком трудным и опасным был путь. А тех, кто дошел или доехал, самых выносливых и отчаянных, ждал неприветливый поселок, где царили бандитские нравы и правил закон револьвера. И тем не менее поселок быстро рос, уже через три года здесь появились конка, электричество, не говоря об увеселительных заведениях, игорных домах и ночных клубах. Хотя большинство старателей все еще ютилось в сооружениях из жести от керосиновых бидонов.

Мог ли Родс с его неуемной жаждой обогащения оставаться в стороне и упустить такой шанс? Нет, конечно. Одним из первых он ринулся в это новое Эльдорадо, скупил участки на золотых полях, организовал добычу. И уже через год создал свою компанию, которая существует и поныне под тем же названием «Объединенные золотые поля Южной Африки» — одна из крупнейших в мире по добыче золота.

Десять лет спустя Родс мог заявить, что от добычи золота он лично получает до четырехсот тысяч фунтов стерлингов в год. Таким образом была создана могущественная империя алмазов и золота, которую честолюбивый Родс мечтал превратить в Африканскую империю под протекторатом Англии.

На пути к этой мечте лежало немало препятствий. И прежде всего — обитавший в междуречье воинственный народ ндебеле. Непокорный, свободолюбивый народ этот не желал оказаться в пасти льва и быть проглоченным белыми пришельцами. Началась затяжная война европейцев с африканцами. Там, где нельзя было одолеть туземцев силой, действовали хитростью, обманом, подкупом, натравливали на ндебелов народ шона, живший по соседству на территории так называемого Машоналенда.

Действия Родса облегчались тем, что он получил от Лондона своего рода мандат на завоевания в Африке и право управления новыми землями. И то и другое осуществлялось под флагом Британской южноафриканской привилегированной компании, обладавшей монополией на захват громадных областей Африканского материка. Причем слова «под флагом» следует понимать в буквальном смысле, ибо у компании были свой флаг, герб, печать, почтовые марки, да что там — своя армия и полиция! Целая империя в империи. Как же величали человека, который управлял всем этим? Не было должности, звания или титула, которые точно отразили бы полноту его власти. Называли его просто — Сесиль Родс. Всевластие его было безраздельным. Вот как характеризовал этого человека Марк Твен, побывавший в Южной Африке: «Весь южноафриканский мир — друзья и враги — трепещет от какого-то благоговейного страха перед ним. Одни видят в нем посланца Божьего, другие — наместника дьявола, властелина людей, способного одним лишь дуновением осчастливить или погубить; многие на него молятся, многие его ненавидят, но люди здравомыслящие никогда его не проклинают, и даже самые легкомысленные делают это только шепотом».

И вот этот чуть ли не полубог стоит на палубе парохода «Скотт» и, всматриваясь в даль, вспоминает, как впервые плыл этим маршрутом в неизвестность тридцать лет назад. Как и тогда, впереди по курсу над океанским простором реет величественный альбатрос — птица добрых предзнаменований. Нельзя не восхищаться этим великолепным созданием природы — царственным пернатым чудом, белым как снег, с огромными архангельскими крыльями. На память Родсу приходят строки поэмы Кольриджа: «И вдруг, чертя над нами круг, пронесся альбатрос». И еще из Бодлера, задолго до Родса увидевшего эту вещую путеводную птицу, когда плыл в Индию, и назвавшего ее «царем высоты голубой».

Так же и Родс достиг высот, каких немногим удавалось. И так же, как тогда, когда впервые увидел вещего альбатроса, он поверил в свою судьбу, — верит и теперь. Порукой тому птица добрых предзнаменований, встречающая его в море на подходе к Кейптауну.