На парижской улице Сент-Луи в начале двадцатых годов прошлого столетия часто можно было видеть хорошо одетого господина. Высокий рост, широкие плечи и развитая мускулатура свидетельствовали о незаурядной силе. Наружность его не лишена была приятности: огненно-рыжая шевелюра, голубые глаза, чуть улыбающийся рот, лицо властное, запоминающееся.

Обычно он пользовался кабриолетом, сзади которого восседал лакей — здоровый детина. Но иногда господин, возбуждавший любопытство всей улицы, позволял себе прогуляться пешком. Тогда в глаза бросалась шпага с рукояткой, украшенной драгоценными камнями, а под тканью его костюма угадывались очертания пары пистолетов. Видимо, человек этот чего-то опасался и вынужден был принимать меры предосторожности.

Никто из соседей по улице толком не знал даже, как его зовут. Называли просто «господин Жюль». И никому в голову не приходило, что под этим именем скрывается всесильный начальник сыскной парижской полиции Видок, имя которого в свое время было известно в любой тюрьме Франции.

В 1827 году префектом полиции становится Делаво. У Видока с ним сразу же не сложились отношения. Конфликт углублялся, и было ясно, что назревал разрыв между ними. Шеф стал придираться, упрекать в том, что сотрудники Видока вне службы ведут себя неподобающим образом, отказываются, например, посещать церковь. Все это говорилось таким тоном, что Видок в конце концов не выдержал и заявил, что подает прошение об отставке. В нем он писал: «Восемнадцать лет я служу в полиции и никогда не получал в свой адрес упреков со стороны Ваших предшественников. После Вашего назначения мне уже второй раз приходится выслушивать от Вас нарекания по поводу поведения моих агентов. Могу ли я отвечать за их поведение вне службы? Конечно, нет. Чтобы лишить Вас возможности, месье, и в будущем обращаться ко мне с подобными претензиями, которые мне неприятно слышать, я имею честь просить Вас принять мое прошение об. отставке».

Через пару дней в прессе появилась короткая заметка о том, что полицейский комиссар посетил Видока и сообщил ему, что по приказу префекта полиции его на посту шефа Сюртэ заменит месье Лакур, до этого являвшийся заместителем Видока.

В тот же день Видок уехал в свой загородный дом. Вслед ему газеты писали: «Отставка шефа полиции Сюртэ уже вызвала немало различных догадок. По надежным сведениям, такие изменения следует объяснить снижением активности самого Видока, который, достигнув определенного материального благополучия, уже в течение некоторого времени сам желал быть освобожденным от выполнения своих обязанностей. Если верить пока не подтвержденным слухам, то Видок после своей отставки получил не пенсию, а благодарственное письмо. Как бы то ни было, но, как мы уже сообщали, Видок тут же в роскошном экипаже отправился в свой деревенский дом в Сент-Манде. Завтра, возможно, ему уже будут досаждать издатели. Кто же тот счастливец, которому удастся заполучить мемуары Видока?»

Пенсии Видока так и не удостоили, выплатили лишь компенсацию в размере трех тысяч франков. Что касается мемуаров, то газеты не ошиблись. Чуть ли не сразу же он засел за воспоминания. Издатель Тенон поспешил закупить их на корню, заплатив за столь ходкий товар 24 тысячи франков.

Пятую часть суммы Видок получил в виде аванса. Дабы ускорить дело, издатель нанял ему помощника, обычного бумагомараку, журналиста с бойким пером. Видок не удовлетворен его работой — слишком много фантазии и домыслов привнес тот в текст. Но и сменивший первого второй журналист, нанятый издателем, не устраивает Видока. По контракту он должен написать два тома. Однако материала у него столько, что хватит и на целую серию. Этим пользуется Тенон и фабрикует третий и четвертый тома, полные отсебятины и всяких домыслов. Тогда Видок подает на издателя в суд. Это не помешало ему изрядно заработать на своих мемуарах — целое состояние, несколько миллионов в пересчете на сегодняшние деньги. Благодаря этим воспоминаниям слава Видока-мемуариста быстро превзошла ту, что он заработал, будучи сыщиком. Его мемуары переводят на многие языки, и он становится европейской знаменитостью.

Подзаработали на нем и бойкие журналисты. Появляются якобы им написанные «Мемуары бывшего каторжника», «Приложение к мемуарам Видока» и т. п. Что касается подлинных его записок, то можно только сожалеть, что он выпустил их слишком рано. После 1827 года, когда они появились, ему предстояло прожить еще целых тридцать лет. И годы эти были столь же насыщены приключениями, как и первая половина его жизни.

В Сент-Манде Видок ведет образ жизни сельского хозяина, приобретает земли, строит новый дом — целое поместье, создает фабрику по производству бумаги.

Рабочих он нанимает из бывших каторжников, которые, освободившись, не могли заработать себе на хлеб: их отовсюду гнали, опасаясь принимать на работу. В результате воры вновь вынуждены были браться за старое. Видок хотел доказать ослепленному ненавистью и предрассудками обществу, что бывшие заключенные могут вести честную жизнь и быть полезными.

Когда мемуары Видока вышли в свет и их прочли, возник вопрос: отчего в них ничего нет о его частной жизни? Многие пытались проникнуть в эту, как казалось, его тайну. Но за исключением близких друзей эта сторона его жизни так и осталась неизвестной. И даже сегодня ее с трудом удается восстанавливать по документам и запискам современников.

Отсутствие таких сведений, как это обычно бывает, компенсировали слухами и разными домыслами. Его враги пользовались этим, сочиняя небылицы о его альковных похождениях, будто иные ему отдавались из страха и его дон-жуанский список включает сотни женщин — сущий гарем султана Видока.

Конечно, он не был анахоретом и не раз переживал любовные драмы. Известно, что одна любовница покончила жизнь самоубийством из-за его неверности, тот же путь избрал некий чиновник, когда узнал, что жена изменяет ему с Видоком. Впрочем, сам Видок предпочитал общаться с актрисами и модистками, чьи притязания не столь обременительны.

В сорок пять лет Видок женился на Жанн-Виктуар Герен, тридцатилетней вдове. Брачное свидетельство раскрывает тайну состояния Видока — несколько миллионов нынешних франков. Четыре года спустя жена умерла. В том же 1824 году он похоронил горячо любимую мать. Вскоре в «гареме» султана Видока появляется Флерид-Альбертин Манье, его тридцатилетняя кузина. Он женится на ней шесть лет спустя. Она станет настоящим другом и помощником, разделит все невзгоды и горести, которые обрушатся на него.

Настает грозный 1830 год — Июльская революция, затем год 1832-й — вновь восстание. Власть Луи-Филиппа висела на волоске. В эти дни вспомнили о Видоке. Ему предлагают вновь возглавить Сюртэ. Подумав, он соглашается. Под его началом — все те же двадцать агентов из бывших уголовников, призванных помочь установить порядок в городе. Пожалуй, лишь они и сохраняли в те бурные и тревожные дни мужество и стойкость. Недаром склонный к парадоксам Стендаль говорил, что только на галерах можно найти людей, обладающих великим качеством — силой характера.

Небольшой отряд Видока успешно действует против восставших. Стоит только защитникам баррикад узнать Видока, как раздаются крики: «Это — Мек! Спасайся, братцы!» («Мек» на арго означает «хозяин», «пахан».) Позже про Видока скажут, конечно преувеличивая, что он спас королевство.

Не успела отгреметь буря, как на Видока обрушилась оппозиционная пресса. Такой оборот совсем не устраивает префекта полиции Жиоке. Он готов отказаться от его услуг. Но как сделать, чтобы это не выглядело черной неблагодарностью по отношению к «спасителю» режима? И тогда приходит решение: слить Сюртэ с муниципальной полицией. Естественно, Видок не может этого стерпеть. Он пишет префекту: «Имею честь сообщить Вам, что болезненное состояние моей супруги обязывает меня быть возле нее, присматривая за ней и моим домом… Должен просить Вас о принятии моей отставки…»

В газетах печатают сообщение о том, что, по утверждению некоторых, у Видока наблюдается психическое расстройство. На другой день появляется, однако, опровержение: «Мы были неверно проинформированы. Как сказал нам сам Видок, он еще в меньшей степени умалишенный, чем прежде…» И скоро он это блестяще докажет.