Контора Видока располагалась на улочке Святой Анны, неподалеку от префектуры полиции. Дом был мрачный, запущенный, но это не смущало тех, кто здесь служил. Все они привыкли и к более худшим условиям, ибо помощников себе Видок набирал из бывших уголовников, прошедших тюрьмы и каторгу. Таков был принцип, которым он руководствовался: «Побороть преступление сможет только преступник».

Вначале «банда Видока», как в шутку стали называть его бригаду, состояла всего-навсего из четырех человек, только потом их стало двенадцать. До этого платным агентом был всего-навсего один-единственный человек по имени Гафре. Жалованье они получали из секретного фонда.

С такой горсточкой людей Видок умудрялся в год арестовывать по нескольку сотен убийц, воров, взломщиков, грабителей и мошенников — поистине титанический труд. Так, только за один 1817 год было взято под стражу семьсот семьдесят два преступника, в том числе многие знаменитые уголовники, долгое время державшие в страхе всю столицу. Таков был, например, приговоренный к пожизненной каторге и сбежавший оттуда Фоссар. Он считался самым искусным, самым ловким и самым опасным. Как никто умел подделать ключи, владел искусством переодевания и грима, был всегда вооружен.

Фоссар смолоду вступил на поприще порока. Начал мелким воришкой, со временем став вором высшей квалификации, заслужив лестное прозвище царя воров. Сравниться с ним могли немногие. Пожалуй, что под стать ему был лишь авантюрист Антельм Колле, тоже обладавший даром превращения и тоже окончивший свои дни на каторге. Этот дерзкий мошенник, которого много лет тщетно пытались изловить, появлялся в облике епископа и в сутане монаха, в мундире генерала или просто офицера, похищал крупные суммы и исчезал.

Долгое время не удавалось взять и Фоссара. Тогда обратились к Видоку. Он пообещал к Новому году сделать префекту подарок и изловить негодяя.

Но как напасть на след опытного и хитрого преступника в многолюдном городе? Сведения о нем были самые незначительные. Знали приблизительно квартал, где он мог проживать, и что с любовницей Фоссара дружит какая-то горбунья.

Видок решил пойти по этому зыбкому следу и прежде всего разыскать горбунью.

Приняв вид почтенного, пожилого господина, для чего потребовалось гримом нанести несколько морщин, надеть напудренный парик и треугольную шляпу, а в руку взять трость с золотым набалдашником, Видок стал обходить дом за домом, надеясь встретить горбунью.

Прошло несколько дней упорных поисков, а та, кого он искал, все еще не попадалась ему. Он уже было отчаялся и разуверился в удаче, как вдруг встретил ее на улице Карро.

Изобразив обманутого мужа, он пояснил, что ищет свою непутевую супругу, убежавшую с человеком, портрет которого тут же описал. Растроганная горбунья призналась, что пара, которая его интересует, еще недавно жила в этом доме, но теперь переехала. Адрес можно узнать у хозяина дома, где она живет.

Начало было неплохое. Продолжая разыгрывать обманутого мужа, Видок сумел разузнать заветный адрес. Это было 27 декабря, до Нового года — срока, когда он пообещал преподнести свой подарок, — оставались считанные дни.

Сменив платье зажиточного буржуа, он превратился в угольщика и в таком виде появился у дома, где скрывался Фоссар со своей любовницей, выдававшей себя за мадам Азар, его жену, — фамилия, которую присвоил себе преступник.

Видок знал, что Фоссар вооружен и не преминет пустить оружие в ход. Ему же совсем не улыбалось получить пулю в лоб.

Наступило 31 декабря. Вечером Видок начал действовать. Он расставил на улице своих агентов, а сам отправился к хозяину дома, которому объявил, что жильцы, супруги Азар, хотят его ограбить и необходима помощь, чтобы предупредить их замысел. «В чем она должна состоять?» — спросил тот. Видок, указав на племянника хозяина дома, мальчика лет десяти, жившего тут же, пояснил, что ребенок поможет открыть дверь в квартиру злоумышленников.

Через некоторое время в дверь мнимых супругов Азар позвонили. На вопрос, кто там, детский голос ответил: «Это я, Луи, мадам Азар. Моей тетушке сделалось плохо, не найдется ли у вас одеколона. Ей очень нехорошо».

Дверь приоткрылась, и в тот же миг два агента схватили подружку Фоссара, заткнув ей рот платком. Видок молнией ворвался в комнату и в одну минуту связал изумленного бандита, прежде чем тот успел сделать хотя бы одно движение. Кинжал и пистолеты остались лежать на ночном столике. Обыск, произведенный в квартире, принес столько неожиданного, что даже видавшие виды агенты были поражены, — золотые вещи, драгоценности и бриллианты на огромную сумму.

Свое обещание Видок сдержал и обещанный к Новому году подарок преподнес в срок — 1 января 1814 года.

Случалось Видоку задерживать и укрывателей краденого, и мошенников, обезвреживать целые шайки бандитов, насчитывавших до двадцати человек. Уголовники люто ненавидели его, грозили расправой и не раз покушались на его жизнь. Невзлюбили его и свои же полицейские. Они ревновали к его успеху, завидовали ловкости и удачливости, не раз пытались оклеветать, распуская слух, будто он действует заодно с ворами, получая от них свою долю. В то же время сами вступали в сговор с преступниками, выдавая планы Видока, как, например, поступил полицейский Нансо, арестованный за это и приговоренный к каторге.

Между тем авторитет Видока у начальства продолжал расти, ему поручали самые сложные дела, самые опасные, и он всегда успешно справлялся с ними. Тем не менее Видок по-прежнему числился тайным агентом. Конечно, эта должность вроде бы гарантировала ему свободу, он более не подвергался всем тем опасностям, которым подвержен беглый каторжник, но пока что ему все еще не было даровано помилование. Это означало, что свобода его относительна, — в любое время его могли лишить ее. Не забывал он и о том, какое презрение питали к должности, которую он занимал. Однако по зрелому размышлению заключил, что тяготившие его мысли — не более как предрассудок.

Разве он не рисковал ежечасно своей жизнью в интересах общества? Разве не вступался за честных людей, избавляя их от злодеев? Он раскрывал преступления, предотвращал их, спас не одного человека от смерти и ограбления, и его же ненавидели и презирали! Но совесть его была чиста, вину свою он искупил, сознание этого помогло переносить несправедливость и неблагодарность. И только когда Видока назначили руководить всем сыском, то есть когда он стал начальником Сюртэ — криминальной полиции, — он мог считать, что наконец добился известного признания и благодарности.

Известие о назначении Видока главой полицейского сыска повергло уголовный мир в панику. Всем была известна его личная энергия, но до этого он действовал, можно сказать, почти что в одиночку. Что же будет, когда он возглавит целую бригаду агентов! Тем более что помощников себе он вербовал из бывших рецидивистов.

Среди них самым талантливым на поприще сыска станет Коко-Лакур, заменивший позже Видока в его должности, а тогда ставший его правой рукой.

Чтобы лучше представить себе, с кем работал Видок, стоит познакомиться с биографией хотя бы. Коко-Лакура.

Отец его был портным, исполнявшим вместе с тем обязанности дворника. Рано остался сиротой, воспитывали его соседки — модистки, не отличавшиеся благонравным поведением. Он рос среди мошенников. В двенадцать лет первый раз попался на краже кружев. Сызмальства познакомился с тюрьмами Форс и Бисетр, где числился как опасный и неисправимый вор. В тюрьме сошелся с одним приговоренным к каторге образованным человеком. Тот стал давать ему уроки, научив писать и читать и преподав правила хорошего тона. С тех пор кстати и некстати он употреблял изысканные выражения, производя впечатление вежливого и обаятельного. Он страстно любил роскошь, нарядную одежду и драгоценные украшения, на нем всегда была навешана целая коллекция цепочек и брелоков. Был он также лицемерен и хитер, как сто чертей, напоминая Тартюфа. И еще была у него одна страсть — рыбная ловля. Видимо, это увлечение и привело его на поприще сыска, где он мог заняться ловлей рыбки более крупной, чем речная.

Таких помощников у Видока, начальника Сюртэ, насчитывалось, правда не сразу, чуть более двадцати человек. На них расходовалось более 50 тысяч франков, сам же Видок получал жалованье в пять тысяч.

Большинство из его агентов навсегда порвали с прошлым, и он не колеблясь мог бы доверить каждому из них большие суммы, не требуя расписки и даже не пересчитывая деньги. Один из его подручных пустил себе пулю в лоб, когда имел несчастье проиграть доверенные ему пятьсот франков. Вообще говоря, Видок был полон благих намерений и всерьез думал не только очистить город от уголовников, но и перестроить всю систему карательных мер и наказаний, до этого, по его мнению, столь нелепую и малоэффективную.

Он хотел улучшить режим в тюрьмах и на галерах, так как по себе знал, как тюрьма уродует, лишает человеческого достоинства, как озлобляет особенно тех, кто оказался там впервые и часто за ничтожную провинность — кражу куска хлеба и кочана капусты.

Кое-кто, правда, приплюсовывал к его жалованью и деньги, якобы получаемые им за работу по совместительству на поприще политического сыска. Видок решительно отмежевывался от того, что он будто бы состоял на службе у политической полиции и выполнял функции политического шпиона. Он всегда питал глубокое презрение к такому сыску. И хотя по роду занятий ему случалось иметь дело с агентами политической полиции, он всячески подчеркивал, что никак не следует смешивать их с сыщиками, преследующими воров и мошенников. Все остальные преступники — бунтовщики и заговорщики — были не по его части. И никакие посулы и соблазны не могли заставить его действовать вопреки принципам.

Раздавались голоса и о том, как можно доверять «банде Видока», когда она сплошь состоит из бывших карманников и прочих уголовников; не значит ли это подвергать жизнь граждан и их имущество опасности? Тогда Видок, решивший положить конец этим подозрениям и зажать рот тем, кто распространялся на этот счет, приказал своим людям отныне постоянно носить замшевые перчатки, пообещав, что первого из них, кого увидит без перчаток, немедленно уволит. Даже малосведущие понимали, что «работать» в перчатках никакой карманник не сможет.

Между тем слава Видока росла. Да и как могло быть иначе, когда на его счету было уже более семнадцати тысяч задержанных преступников. Среди них не только безвестные воры и мошенники, но и уголовники, чьи имена наводили ужас на весь город. Ему удалось раскрыть несколько краж, совершенных в апартаментах принца Конде, у маршала Бушю, в музее Лувра, где был задержан вор, карманы которого оказались набиты драгоценностями, и в других домах аристократов и банкиров. Но самыми невероятными стали его разоблачения среди знати, наделавшие много шума.

Как гром среди ясного неба обрушилось на парижан известие, что граф де Сент-Элен, приближенный ко двору и пользующийся покровительством самого герцога Беррийского, никакой не граф, а самый настоящий беглый каторжник. Это уж слишком, заявляют скептики, нужны доказательства. И Видок рассказывает о том, как ему удалось разоблачить мнимого графа.

Ему показалось, что тот живет явно не по средствам, на широкую ногу. У него нет ни земли, ни ренты, он не играет на бирже и вообще не занимается никакой полезной деятельностью, которая приносила бы доход. Не извлекает ли он средства из какого-то подпольного бизнеса? Видок начал собирать сведения о нем. Он узнает, что граф объявился в Париже еще в 1814 году, вскоре после падения Наполеона и начала Реставрации. И чуть ли не сразу же на него полился целый дождь всяческих милостей. Он и член Почетного легиона, и кавалер ордена Людовика Святого, и возведен в чин полковника. А что же было до этого?

Видок разматывает биографию графа назад, в 1801 год. Именно в тот год некий Куаньяр, сын крестьянина, обчистил своего благодетеля графа Монтасье, а заодно и ростовщика, у которого выкрал сто тысяч экю. Куаньяр был приговорен к четырнадцати годам заключения и отправлен на галеры в Тулон. Затем ему удалось бежать в Испанию, где он жил воровством и мошенничеством. Когда французы вторглись в страну, вступил в их армию под именем графа де Сент-Элен, документами которого завладел. Вместе с солдатами вернулся на родину. Во время Ста дней он еще служит Наполеону и предлагает услуги его военному министру Даву. Почуяв близкий крах узурпатора, предпочитает переметнуться на сторону Бурбонов. Теперь он всех уверяет, что будто бы сражался на стороне испанских борцов, служил роялистом и вообще всегда симпатизировал Людовику XVIII.

Мнимый граф — порождение общества, где, по словам Бальзака, «честностью нельзя достичь ничего», — усвоил главное правило этого общества: «в него надо врезаться пушечным ядром или проникать, как чума». Бывший вор пробрался в высший свет, сменив красную куртку и зеленый колпак каторжника на щегольской офицерский мундир. Но что самое поразительное — бывший уголовник не изменил своему ремеслу: псевдограф возглавлял успешно орудовавшую шайку воров. Вот откуда его доходы и возможность жить на широкую ногу. Нюх сыщика не подвел Видока.

Казалось, разоблачить самозванца просто. Видок докладывает префекту о своих разысканиях. Но, к его удивлению, тот не разделяет азарта сыщика. «Подумайте, — говорит глава полиции, — ведь речь идет о фаворите герцога Беррийского, протеже короля, военного министра, графа де Жуине и других! Зачем нам скандал?»

Видок подчиняется, однако негласно продолжает расследование. Он устанавливает, каким образом «графу» удалось заполучить орден Почетного легиона. С помощью подделки документов и подкупа нотариуса. И при этом он не умел даже правильно писать.

Но чтобы разоблачить его полностью и сломить сопротивление в верхах, Видоку нужно доказать свою версию. Он находит бывшего каторжника, который знал Куаньяра по заключению. И однажды незаметно подстраивает с ним встречу. Бывший каторжник Дориюс не сомневается, что Сент-Элен не кто иной, как его дружок по Тулону, сбежавший с галер.

А как будет реагировать Сент-Элен, то бишь Куаньяр, на встречу со своим старым знакомым? Дориюс навещает «графа», но тот притворяется, что видит его впервые, и изгоняет из дома. Тогда Видок ставит обо всем в известность военные власти Парижа в лице генерала Депинуа и убеждает встретиться с Дориюсом. Генерал вызывает к себе господина де Сент-Элена, допрашивает несколько часов, убеждаясь, что Видок прав. Куаньяра берут под стражу в комендатуре. На следующий день ему разрешают отправиться к себе домой, чтобы привезти необходимые для своего оправдания документы. Его сопровождают двое жандармов.

По дороге Куаньяру удается убедить сопровождающих в своей полной невиновности. Дома он распоряжается принести бутылку «Аликанте», и они распивают ее в присутствии графини де Сент-Элен. Куаньяр заявляет, что ему требуется сменить белье и собрать нужные бумаги. Жандармы соглашаются, и «граф» выходит из комнаты. Проходит час, но он не возвращается. Переодевшись в платье слуги, он скрылся по потайной лестнице.

После такого саморазоблачения Видок получает карт-бланш и бросается на поиски. Он выходит на членов банды, занимающейся кражами в богатых особняках. След приводит его на улицу де Мор, где у дружка укрылся Куаньяр. В операции по задержанию участвуют сам Видок, его помощники Фуше, мадам Жерар (переодетая в мужское платье) и восемь агентов. Дом, где укрылся Куаньяр, — это настоящее логово воров и убийц. Взять его здесь будет нелегко. И когда агенты во главе с Видоком врываются, их встречают пистолетными выстрелами. Видока ранят в руку, но самозванца все же захватили. Вскоре он был повешен.

Не менее сенсационным стало еще одно разоблачение, сделанное Видоком.

Однажды Видок вместе со своим помощником стоял у цветочного павильона на площади Карусели. Их внимание, как, впрочем, и всех вокруг, привлек вышедший из павильона господин. Это был важный вельможа, весь увешанный орденами, в мундире с галунами и золотым шитьем. Но для опытного сыщика — не все то золото, что блестит. Видок и его агент, к своему удивлению, узнали в разряженном господине бывшего обитателя тулонской каторги. Ошибки быть не могло — оба они встречали его там. В уголовном мире он был известен своими частыми побегами. Звали его Шамбрей. Впервые был осужден на три года еще во время итальянской кампании за подделку подписей поставщиков. У него был на это замечательный талант. Из тюрьмы он бежал и объявился в Париже, где принялся за старое. Был схвачен, получил восемь лет каторги и снова совершил побег. Впоследствии не раз еще попадал за решетку, освобождаясь тем же способом. И вот он стоял перед Видоком собственной персоной.

Когда Видок с агентом подошли и объявили, что он арестован, Шамбрей обрушил на них лавину своих титулов и званий.

— Знаете ли вы, с кем разговариваете? Да еще в подобном тоне. Я маркиз Шамбрей, управляющий королевского двора, начальник дворцовой полиции! Вы дорого заплатите за такую дерзость и наглость!

На предложение Видока следовать за ними он потребовал немедленно оставить его в покое и убираться.

— Охотно, — отвечал Видок, — но только вместе с вами. — И так как тот сопротивлялся, его силой посадили в фиакр и доставили в полицию. Дорогой он продолжал угрожать и даже в присутствии господина Анри, нисколько не смущаясь, высокомерным тоном требовал освободить его, пугая своими связями и должностями.

Видок явно рисковал. Ведь если бы ему не поверили или просто испугались бы всесильного вельможу, осыпанного милостями при дворе, вся вина обрушилась бы на него. Нужно было срочно подкрепить свое обвинение какими-либо вескими уликами. Необходимо было произвести на дому у Шамбрея обыск. И когда, получив разрешение, Видок приступил к нему, результаты превзошли все ожидания. Обнаружили кучу поддельных документов, бланков, официальных бумаг, чистых листов с печатью «Королевская полиция», «Военное министерство», подложные письма, чистые бланки назначений на должности.

Приговорили Шамбрея к пожизненным каторжным работам.

Приблизительно в то же время яркой «звездой» преступного мира считался некий Саблен — человек атлетического сложения, искусный вор, за которым охотились не один год. Видок взялся его найти и арестовать. Тем более что сам Саблен заявил как-то, что поймать его мог бы только Видок, который один знал его в лицо, но пусть, мол, он и не надеется. И действительно, задача была не из легких. Саблен искусно скрывался. Более года ушло на то, чтобы напасть на его след.

Наконец Видок узнает, что Саблен укрылся где-то в Сен-Клу. Прибыв туда ночью, Видок тут же поспешил проверить, верны ли полученные им сведения о рослом жильце, восемь дней назад поселившемся вместе с дамой в здании мэрии. Утром Видок вместе со своим агентом незаметно проник в дом. Навстречу ему по лестнице спускалась женщина. Заметив его, она опрометью бросилась назад, закричав: «Здесь Видок!» Несколькими прыжками он достиг двери в комнату и прежде, чем Саблен успел опомниться, надел на него ручные кандалы. Женщина, однако, продолжала кричать. Но теперь уже по другой причине. У нее начались роды. Что было делать? Оставить арестованного и отправиться за акушеркой? Это было бы рискованно. И Видок принимает смелое решение. «Уверяют, что Людовик XIV принял роды у мадам де Вальер. Могу вас заверить, что сумею и я принять роды у мадам Саблен», — успокоил Видок ее мужа, надел фартук, засучил рукава, вымыл руки и менее чем за двадцать пять минут помог женщине произвести на свет упитанного мальчугана. Затем он обмыл ребенка, уложил рядом с матерью и приступил к акту регистрации о рождении, благо все происходило в здании мэрии. Мать тут же предложила Видоку быть крестным отцом ребенка, а в крестные матери пригласили соседку. Видок согласился и из собственного кармана уплатил за церемонию и торжественный завтрак по случаю рождения маленького Саблена.

А его папашу увезли в Париж, чтобы приговорить к пяти годам заключения.

Когда он вышел из тюрьмы Форс, где стал привратником и умудрился скопить кое-какие деньжонки, его супруга сидела в Сен-Лазаре за мошенничество. То ли с горя, что остался один, то ли еще почему, Саблен в один прекрасный день отправился в игорный дом и спустил там все дочиста. А через два дня его нашли повесившимся в Булонском лесу на дереве в так называемой «Аллее воров».