Жанаргюл и Темирболот до глубокой ночи просидели в комнате учительницы. Разговаривали они тихо, и Айкан не могла уловить ни одного слова. Она всю ночь не сомкнула глаз, размышляя, о чем они беседовали. Рассказал ли Темирболот, в чем состоит его «секрет»? Прекратятся ли, наконец, его дикие выходки?

Айкан надеялась все узнать утром от Жанаргюл, но учительница заторопилась в школу. Мать Темирболота знала — у Жанаргюл не было уроков по расписанию, но тем не менее не стала ее расспрашивать, а та разговора не заводила. К тому же рядом все время был Темирболот…

— Ты сегодня не ходи в школу, — сказала ему учительница, — оставайся дома, наруби дров. Если будет свободное время — повтори уроки.

— А если я отстану… — Темирболот не договорил, глубоко вздохнул.

— Послушайся моего совета, — снова заговорила учительница, — побудь сегодня дома. Так будет лучше.

Темирболот не понимал, почему так настойчиво советует ему Жанаргюл пропустить занятия. Не понимала этого и Айкан, хотелось ей догнать учительницу, расспросить обо всем, но Жанаргюл явно торопилась, да и Айкан надо уже было спешить на работу — перебирать семена в колхозном амбаре.

— Темиш, дорогой мой, я тоже иду… Чай стоит на плитке. Хлеб в шкафу. Если хочешь молока, то возьми в кринке кипяченое. Позавтракаешь, истопи печку в комнате Жанаргюл, наколи дров, готовь уроки, — четко и правильно сказала Айкан по-русски.

— Ладно, мама! — ответил Темирболот также на русском языке.

Айкан поглядела на сына и не смогла сдержать волнения: крепко его обняла, несколько раз поцеловала.

«Что с мамой сегодня? — размышлял Темирболот, когда остался один. — Каждый день пилила: „Темирболот, кончай свои проделки. Не приставай к ребятам, надоело мне слушать ругань, спокойно иди в школу и возвращайся, ни на кого не обращай внимания. Если даже к тебе мальчики станут привязываться, все равно никого не трогай…“ Почему она сегодня ничего не сказала? Почему она первый раз такая добрая? Ведь целых два года только и делала, что отчитывала меня. Неужели учительница передала ей все, что я рассказал по секрету? Не может быть. У них просто не было времени поговорить. Тут что-то другое… Спрошу, когда вернется с работы.

Эх, мама!.. Мама! Если бы ты знала, какие сплетни про тебя приходится мне выслушивать, как меня дразнят ребята, жить бы тебе не захотелось. А может, ты бы сама поколотила эту противную Калыйкан.

Прости меня, мама!.. Было время, я начал в тебе сомневаться. Чтобы выяснить, есть ли в клевете Калыйкан хоть доля правды, я следил за тобой два года. Если бы ее слова подтвердились, я бы тебя убил. Но ты, мама, чиста и честна! Теперь после разговора с Жанаргюл я уверился в этом! Ты чиста и бела, как это молоко. Спасибо тебе, мать!..»

— Когда стану взрослым, я никому не дам тебя в обиду, — последние слова, забывшись, Темирболот произнес вслух.

Жанаргюл в это утро очень рано вышла из дому — колхозные улицы были еще безлюдны. Кое-где затапливали печи, дымки, едва поднявшись из труб, льнули к земле, как бы склоняясь перед ветерком, веющим с горных вершин. Вокруг приятно пахло дымом от сожженных еловых дров, сухого тростника и соломы. Вдыхая этот знакомый запах аила, Жанаргюл с нежностью подумала, что сейчас во многих домах собирают детей в школу.

Из дворов доносились надтреснутые голоса — пожилые люди просыпаются рано; старики и старухи кормили скот. В утреннем морозном воздухе скрип снега разносился далеко — по соседней улице спешил куда-то пешеход. Собаки не лаяли. Они, видимо, рассудили так:, хватит того, что мы вас до утра сторожили. Теперь извольте следить за порядком сами.

Жанаргюл повернула к дому директора школы.

— Ну что ж, мой сын!.. Когда ты кончишь лить слезы и станешь человеком? Другие ребята первоклассники охотно ходят в школу, а ты каждое утро распускаешь нюни… Это все бабка! Все приговаривала: «Солнышко мое, кого мне еще, кроме тебя, ласкать и миловать!..» И вот как избаловала!.. Если у директора школы такой неслух, то что можно требовать от других детей? — ворчал Садыр Калмурзаев, сорокапятилетний низкорослый человек с коротко подстриженной черной бородкой.

Он был полуодет, собирался только натягивать сапоги, когда дверь широко распахнулась.

Садыр и его жена никого не ждали в такой ранний час и застыли от удивления, увидев входящую Жанаргюл.

— А, товарищ Жанаргюл! — наконец пришел в себя Садыр. — Зачем пожаловали в такое раннее время? Все ли в порядке? — беспокойно спрашивал он, поблескивая узкими черными глазами.

— Все, все в порядке, Саке. Вы когда собираетесь идти в школу?

— Что все-таки случилось? У меня сегодня нет уроков. Да и в канцелярии меня не ждут. Я хотел съездить в Пржевальск, спешу. А, посмотрите, что вытворяет этот щенок! — внезапно отвлекся Садыр, ткнув пальцем в угол, где медленно одевался его сын — мальчик лет девяти. Потом он снова перевел взгляд на Жанаргюл: — А что, ваше дело очень спешное?

— Можно сказать, что спешное. Вопрос о Темирболоте…

— О аллах, неужели еще что-нибудь стряслось? — быстро проговорил Садыр и вскочил с места.

— Эта язва обязательно набедокурит! — выкрикнула резким голосом жена Садыра и, вытаращив глаза на мужа, возмущенно пробормотала: — Сколько раз я предупреждала: прогони его из школы в шею, иначе из-за него сам лишишься места. Вот теперь расхлебывай сам, — она демонстративно удалилась в другую комнату.

— Да что же это за напасть… — Садыр снова сел, беспомощно разводя руками.

— Видно, «догадливость» вашей жены напугала вас до смерти! Ничего особенного с Темирболотом не произошло. Я пришла позвать вас в школу. До начала уроков надо посоветоваться. Я позову сейчас завуча, секретарей парткома и комсомольского комитета.

Жанаргюл скрылась за дверью.

Жена Садыра снова пришла из другой комнаты и набросилась на мужа:

— Что я тебе говорила? Разве мои слова не подтвердились?

— Да провалиться тебе сквозь землю! Язык мой устал объяснять, что, прежде чем судить, рядить и раскраивать, нужно всегда хорошенько выяснить, о чем идет речь. Всегда приходится из-за тебя краснеть, трещотка! Пора тебе за ум взяться! Кончала бы свои наговоры!

— Что? Уж не из-за моих ли слов ты директором быть перестанешь? Или тебя беспокоит, что ты опозорился перед этой красоткой? Знаю я тебя… Ты к ней неравнодушен! Что ж, можешь к ней переезжать! Только этого своего проклятого забери с собой!

Окончательно рассвирепев, она подбежала к сыну, который не спеша продолжал одеваться, стукнула мальчика по спине.

Тот оглушительно заревел.

— Эх, бедная моя головушка!.. Видно, придется мне целый век слушать твои вопли! — Садыр быстро накинул пальто.

— Упаси аллах! Можешь не страдать! Тебя же твоя новая жена позвала, беги за ней скорее.

Садыр в сердцах плюнул и выбежал, хлопнув дверью.

Садыр по натуре был человеком трусливым и беспокойным. Если из района требовали какие-либо сведения и материалы, он места себе не находил и другим не давал покоя, пока все не было готово. Если кто-нибудь в шутку замечал: «Саке, в районе говорят, что в работе твоей школы много недостатков», — он ночи не спал, все прикидывал — про какие это недостатки речь.

«Опять вопрос о Темирболоте! Что еще такое? Эта женщина чего-то не договаривает… А что, если права моя болтливая жена?! Тогда я пропал… С Темирболотом-то ничего не случится, а я как пыль вылечу из школы!» Трусливые мысли мелькали в голове Садыра, пока он быстро бежал к школе, перебирая маленькими короткими ногами. Снег от его шагов поскрипывал.

— Простите меня! Я заставил вас ждать… — на ходу бросил Садыр, поспешно проходя из учительской, где собрались люди, созванные Жанаргюл, в свой кабинет.

Первым за Садыром прошел Акылбек, завуч школы. Он повернул в кабинете директора выключатель и, протягивая руку Садыру, сказал:

— Здравствуйте!

— Здрасте, здрасте! Так заторопился, что забыл поздороваться… Просите всех… Прошу простить! — Садыр пожал всем по очереди руки. — Прошу садиться…

— Вы из тех людей, — смеясь, сказал Акмат, секретарь парткома и преподаватель географии, — которые, услышав, что из Самарканда Самак идет, начинают кричать, не разобравшись: «Из Самарканда саман летит». Поэтому вам все простительно… — Он сел на диван.

Слова Акмата Садыру не понравились: зачем подшучивать над ним при Жанаргюл, которая приехала в аил совсем недавно и еще во многом не разбирается? И еще неизвестно, что она станет говорить о Темирболоте. Словом, обстановка, по мнению Садыра, для шуток была неподходящей.

Садыр опустился в недавно купленное кресло и взглянул на Жанаргюл, как бы приглашая: «Ну, начинай, выкладывай». Все присутствующие вслед за Садыром выжидающе посмотрели на новую учительницу.

— Ну что ж, товарищи, — начала Жанаргюл, — думаю, что мне удалось выяснить причину «непонятного баловства» Темирболота. Он никогда никому в ней не признавался, считая, что говорить об этом стыдно. Он даже на вопросы матери отмалчивался в течение последних двух лет. Оказывается, Белек и другие мальчики со слов Калыйкан дразнили Темирболота, наговаривая напраслину на его мать. В отместку он их не раз избивал… А что вы делали? Например, директор школы и завуч. Вы уже давно работаете в школе, а что вы знаете о внутреннем мире своих учеников?! Что знаете вы о жизни Темирболота? Пытались ли вы поговорить с ним по душам? Ни разу! Вы только и ставили вопросы о его поведении на собраниях и заседаниях, а чего добились? Закрепили за ним дурную славу «отчаянного шалуна». Сами довели мальчика до того, что он хотел убить мать и бежать из дому.

— Значит… — Садыр растерянно оглядел сидевших перед ним.

— Значит, — решительно продолжала Жанаргюл, — в том, что Темирболот так себя вел, виноваты вы в первую очередь.

— Смотрите, перед нами родоначальник обвинителей! — Садыр вскочил с места и вопросительно осмотрел собравшихся, ища у них сочувствия.

— Товарищ директор, — увлеченно продолжала учительница, — считайте меня родоначальником или родоначальницей обвинителей, дело ваше! Большая часть вины лежит на вас, директор. Вы недолюбливали Темирболота, он мешал вашей работе, и вы даже подумывали об исключении его из школы. Это подтверждается словами вашей жены. Но не только вы виновны, товарищ Калмурзаев, все учителя разделяют с вами эту вину. С тех пор как я приехала сюда, на педсовете только и разговора о Темирболоте Медерове. Как вы его характеризовали, помните? Когда я спросила, что он собою представляет, вы ответили: безнадежный хулиган. Да что говорить! Я и себя считаю виновной.

Когда Садыр услышал последние слова учительницы, на душе у него полегчало. Сердце, готовое выскочить из груди в продолжение всей ее речи, казалось, стало на место.

Но тут внезапно вскочил Акмат и потряс в воздухе ушанкой.

— Правильно! Очень правильно! Все, что сказала товарищ Жанаргюл, правильно! Нам ничего не остается, как только признать свою вину. Все мы стараемся хорошо исполнять свои обязанности, но насчет Темирболота ошиблись. Мы обязаны исправить ошибку. Если директор и завуч не против, мы на первом же уроке минут пять-десять должны побеседовать в классах о Темирболоте. Надо школьникам объяснить причину его странного поведения. Следует предупредить таких ребят, как Белек, чтобы они больше не издевались над Темирболотом, распространяя выдумки о «плохом поведении» его матери. Поговорить об этих ребятах надо будет и на общем комсомольском собрании. Предлагаю директору, Жанаргюл и Акылбеку выступить на колхозном собрании, рассказать о случае с Темирболотом и предупредить сплетниц, подобных Калыйкан, что и на них есть управа. Из-за разговоров этих кумушек мы, сами того не ведая, толкали Темирболота на ложный путь… Если бы он выполнил задуманное, сидеть бы нам всем на скамье подсудимых.

— Наверняка! — подтвердил Акылбек, тяжело вздыхая.

После звонка, когда преподаватели разошлись по классам, Садыр обратился к Акылбеку, ожидающему второго урока:

— Интересно, кончится ли этим «дело Темирболота» или Акмат вынесет вопрос на партийное собрание и тем самым вызовет еще какой-нибудь скандал?

Акылбек с осуждением посмотрел на Садыра.

— Видно, заведующий районным отделом народного образования поступил недальновидно, когда назначил вас директором, а меня завучем. Переживания Темирболота первыми должны были понять мы с вами, а не Жанаргюл, приехавшая сюда недавно. Вы знаете, как чувствительны аппараты космических кораблей? Как же чувствительны должны быть люди, создавшие эти аппараты! А они созданы нашими учеными, простыми людьми. Мы с вами тоже люди, но оказались бесчувственными, бездушными, неумелыми. И правильно будет, если нас обоих прогонят из школы. Из-за случая с Темирболотом.

— Ай-ай, как ты разошелся, — проговорил Садыр дрожащим голосом.

Акылбек, будто не слыша, вскочил со стула и взволнованно добавил:

— Акмат имеет право привлечь нас не только к партийной, но даже к судебной ответственности. Направлять вполне нормального, только очень уязвимого мальчика на обследование к врачам! Вместо того чтобы узнать душу ребенка, травить безвинного ядом недоверия, подозрения. Этим самым мы с вами встали на одну ступень с бессовестными сплетницами…

— Ну, это уж ты слишком, — вставил Садыр.

— Нечего спорить, будет справедливо, если ты свое место уступишь Жанаргюл, а я Акмату, — отрезал Акылбек и, сердито махнув рукой, вышел из кабинета.

Садыр весь обмяк от страха. В голове у него помутилось. Ему показалось, что вокруг стоит давящая, страшная тишина. Обычно в кабинет доносились голоса учителей, шум классов, но сейчас Садыр ничего не слышал. Ему почудилось, что в школе нет ни одной живой души… он один.