Вечер того же дня, около восьми, и мы с Кэт в ее космической спаленке, за ее космическим пультом-столом. Она сидит у меня на коленях, склонившись к своему макбуку. Объясняет оптическое распознавание символов, процесс, когда компьютер превращает завитки чернил и графитные черточки в буквы и цифры, которые может понять, например, K и Э, и T.

– Непростая задачка, – говорит Кэт. – Книга большая.

К тому же у моих предшественников почерк был почти такой же ужасный, как у меня. Но Кэт что-то придумала.

– Моей машине понадобится целая ночь, чтобы распознать все эти страницы, – говорит она. – Но нам же невтерпеж, правда?

На скорости в десять варп она вбивает какие-то длинные команды, которых я не понимаю. Да уж, нам, конечно, невтерпеж.

– Так что скормим наш файл сотням машин одновременно. Мы запустим Хадуп.

– Хадуп.

– Все им пользуются: Гугл, Фейсбук, НАСА. Это программа – она разбивает большую работу на кучу мелких крупиц и раздает их одновременно куче разных компьютеров.

Хадуп! Мне нравится это слово. Кэт Потенте, у нас с тобой будет сын, и мы назовем его Хадупом, и он станет великим воином, королем!

Кэт наклоняется к столу, упирается в столешницу ладонями.

– Люблю это дело.

Ее взгляд не отрывается от экрана, где расцветает диаграмма: скелет цветочка с мерцающей сердцевиной и десятками, нет, сотнями лепестков. Он растет на глазах, превращаясь из ромашки в одуванчик, а потом в гигантский подсолнух.

– Тысяча компьютеров прямо сейчас делает то, что нам нужно. Мой разум не только тут, – говорит Кэт, постукивая себя по лбу. – Он там. Потрясающее ощущение.

Она усаживается поудобнее. Внезапно я отчетливо ощущаю запах: ее волосы, еще пахнущие шампунем, прямо у моего лица. Ее мочки ушей, розовые и круглые. Ее крепкая благодаря гугловскому скалодрому спина. Я веду большими пальцами по ее лопаткам, натыкаясь на лямки лифчика. Она опять ерзает, откидывается. Я задираю на ней футболку, и смявшиеся буквы отражаются в экране ноута: Шмяк!

Чуть позже ее ноут глухо булькает. Кэт выскальзывает из моих рук, соскакивает с кровати и карабкается на стул. Балансируя на носках и сгорбившись перед экраном, она похожа на горгулью. Прекрасную горгулью в виде голой девчонки.

– Получилось, – объявляет она.

Оборачивается ко мне, раскрасневшаяся, волосы темные, растрепанные. Усмехается. – Получилось!

Глубоко за полночь, и я снова в магазине. Настоящий журнал благополучно водворен на место. Фальшивый – у меня в сумке. Все прошло в точном соответствии с планом. Я бодр, в хорошем настроении, и готов визуализировать. Я загружаю из Большого Ящика сканированные страницы: через «попонет» они пролетают меньше, чем за минуту. Все маленькие истории, кем-либо вписанные в этот дневник, текут в мой ноут, безупречно распознанные.

Теперь, компьютер, пора тебе взяться за работу.

Такого рода штуки никогда не выходят без огрехов с первого раза. Я заливаю в визуализацию текстовый файл, и картинка выходит такая, будто моим прототипом занялся Джексон Поллок. Кляксы данных разбрызганы повсюду, пятна розового, зеленого и желтого, резких, аркадных тонов.

Первым делом я меняю палитру. Пастельные цвета, пожалуйста. Дальше: у меня тут слишком много данных. А нужно увидеть только лишь кто какие книги брал. Распознавание Кэт было настолько продвинутым, что отдельно пометило в тексте имена, названия и время, и моя модель знает, как эти данные встроить, так что я привязываю их к картинке и вижу уже что-то знакомое: рой разноцветных огоньков, прыгающих по стеллажам, каждый цвет – кто-то из клиентов. Только это уже клиенты, приходившие много лет назад.

На первый взгляд, ничего особенного – разноцветная куча мала, ползающая по Дальним полкам. Но вот, по какому-то наитию, я соединяю точки, так что это теперь не рой, а карта созвездий. Каждый клиент оставляет след, пьяный зигзаг по стеллажам. Самая короткая траектория, красная охра, образует небольшой «зет», всего четыре ввода данных. Самая длинная, болотно-зеленая, огибает всю длину стеллажей длинным зазубренным овалом.

В общем, и так ничего особенного. Я даю трехмерному магазину толчок, и он закручивается вокруг заданных осей. Я подымаюсь размять ноги. По другую сторону стойки я беру в руки томик Дэшила Хэммета, никем не тронутый с того самого времени, как я его заметил в свой первый день в магазине. Это грустно. Ну в самом деле: липнут к полкам со всякой шелухой, а «Мальтийский сокол» тем временем зарастает пылью? Грустно до невозможности. Глупо. Пора искать другую работу. В этой богадельне свихнуться недолго.

Вернувшись к стойке, я вижу, что магазин по-прежнему кружится, вихрясь каруселью… но что-то непонятное творится с ним.

На каждом обороте болотная траектория попадает в фокус. Она на миг образует рисунок, и… не может быть. Я шлепаю по трекпаду, останавливаю вращение и прокручиваю обратно. Болотная траектория образует четкий рисунок. И в него вписываются остальные созвездия. Настолько законченных, как болотное, больше нет, но все повторяют изгиб подбородка, скос века. Модель поворачивается ко мне прямо, как если бы я заглядывал от входной двери – почти оттуда, где я сейчас сижу, и комбинация точек оживает. Они изображают лицо. Лицо Пенумбры.

Звякает колокольчик, и Пенумбра входит, сопровождаемый длинным клочком тумана. Я молчу, не понимая, как начать. Передо мной сразу два Пенумбры: один – немо уставившийся на меня проволочный контур на экране ноута, второй – старик на пороге, как раз складывающий губы в улыбку.

– Утро доброе, мальчик мой, – говорит он приветливо. – Произошло за ночь что-нибудь, достойное упоминания?

Какое-то мгновение мне всерьез кажется, что нужно опустить крышку ноута и никогда не заговаривать об этом. Но нет: мне нестерпимо любопытно. Я не могу просто сидеть за стойкой, пока вокруг меня плетется паутина странностей. (Я понимаю, так можно много какие работы описать, но тут у нас, вероятно, особый тип странности, в духе Кроули.)

– Что у вас там? – спрашивает Пенумбра. – Начали работать над сайтом?

Я поворачиваю ноут, показывая ему экран.

– Не совсем.

С полуулыбкой он сдвигает очки на переносицу и склоняется к экрану. У него вытягивается лицо, и он негромко произносит:

– Основатель.

Потом оборачивается ко мне.

– Вы решили загадку.

Он шлепает себя по лбу, и его лицо расплывается в недоуменной улыбке.

– Вы уже разобрались. Гляньте на него. Вот он, на экране!

Гляньте на него? Разве это не… Ой. Пенумбра наклоняется поближе, и до меня доходит, что я допустил распространенную ошибку: для меня все старики на одно лицо. У контурного портрета на экране нос Пенумбры, а вот рот – будто крошечный выгнутый лук. А у Пенумбры прямой и широкий, хорош для усмешек и ухмылок.

– Как вам это удалось? – спрашивает он.

Он так горд, будто я его внук, и мне только что случилось выбить хоум-ран или придумать лекарство от рака.

– Я должен увидеть ваши записи. Вы использовали метод Эйлера? Преобразование Брито? В этом нет ничего стыдного, так устраняются многие неясности на раннем…

– Мистер Пенумбра, – перебиваю я торжествующим голосом, – я отсканировал старый дневник.

Тут я понимаю, что такое заявление подразумевает некоторые объяснения, и потому, запнувшись, признаюсь:

– Ну, я взял один старый дневник. На время. Попользоваться.

В уголках глаз Пенумбры появляются морщинки.

– О, я знаю, мальчик мой, – говорит он без недовольства.

Помолчав, продолжает:

– Ваша имитация очень уж пропахла кофе.

Ну так вот.

– Я взял старый дневник, мы отсканировали его…

Лицо Пенумбры меняется, внезапно он встревожен, как будто вместо того, чтобы вылечить рак, я им заболел.

– …ведь в Гугле есть такой аппарат, он суперскоростной, и Хадуп, он враз – ну, то есть тысяча компьютеров, только так!

Я щелкаю пальцами для выразительности. Не думаю, что Пенумбра понимает хоть слово.

– В общем, смысл в том, что мы просто извлекли данные. Автоматически.

У Пенумбры дрожат микромышцы. Видя его так близко, я вспоминаю, что он правда глубокий старик.

– Гугл, – шепчет он.

Потом длинная пауза.

– Как интересно.

Он выпрямляется. У него весьма странная мина: эмоциональный эквивалент странницы с ошибкой 404. Обращаясь больше к самому себе, он говорит:

– Надо будет сообщить.

Погодите, куда сообщить? Мы говорим о сообщении в полицию? Кража в особо крупных размерах?

– Мистер Пенумбра, что-то не так? Я не понимаю, почему…

– Ах, да, понял, – сухо говорит он, сверкая на меня глазами. – Теперь сообразил. Вы сжульничали – будет такое определение справедливо? И в итоге абсолютно не ведаете, что у вас получилось.

Я опускаю глаза. Да, такое определение будет справедливо.

Подняв глаза, вижу, что взгляд Пенумбры смягчился.

– И все же… вы это сделали, как ни крути.

Повернувшись, он идет к Дальнеполочникам.

– Как интересно.

– Кто это? – неожиданно спрашиваю я. – Чье это лицо?

– Это Основатель, – отвечает Пенумбра, ведя длинной ладонью вдоль полки.

– Тот, кто скрывается и ждет. Новичков он мучит годами. Годами! И вот вы обнаружили его за – сколько?

Всего месяц?

Не совсем:

– Ровно за один день.

Пенумбра шумно вздыхает. Вновь сверкает глазами. Они широко раскрыты и, отражая свет из окна, вспыхивают ярко-голубым; прежде мне такого видеть не доводилось. Он вздыхает:

– Невероятно.

Новый вздох, еще глубже. Пенумбра кажется ошеломленным и будто подвыпившим: строго говоря, он выглядит слегка чокнутым.

– Меня ждет работа, – говорит он. – Мне нужно спланировать. Ступай домой, мальчик мой.

– Но…

– Ступай. Понимаешь ты это или нет, сегодня ты сделал кое-что важное.

Он поворачивается и шагает в глубину темных и пыльных стеллажей, тихонько беседуя сам с собой. Я собираю ноут и котомку и выскальзываю за дверь. Колокольчик издает едва слышный звон. Я бросаю взгляд назад сквозь высокие окна, и там, за изгибами золотых букв, Пенумбры уже не видно.