Радужный знак у платформы, указывающий путь в Гугл, подвыцвел на солнце Силиконовой долины. Следуя по бледной стрелке, я шагаю по извилистой дорожке, уставленной эвкалиптами и гребенками для великов. Впереди за поворотом видны широкие лужайки и низкие здания, а между деревьев мелькают краски бренда: красный, зеленый, желтый, синий.

Молва сегодня гласит, что Гугл сейчас, как и вся Америка: пока еще самая крупная компания в отрасли, но неизбежно и безоговорочно в упадке. И Гугл, и Америка – супердержавы с колоссальными ресурсами, но обе их подпирают быстро крепнущие соперники, которые в итоге их затмят. Соперник Америки – Китай. Соперник Гугла – Фейсбук. (Это я почерпнул из техносплетен в блогах, так что не принимайте на веру слепо. Там еще пишут, что стартап под названием MonkeyMoney на будущий год раскрутится в топы.) Но есть разница: перед лицом неизбежности Америка платит военным подрядчикам, чтобы те строили авианосцы. Гугл платит виртуозным программистам, чтобы те творили, что в голову взбредет.

Кэт встречает меня у синей стойки администратора, выправляет мне гостевой бейджик с моей фамилией и именем пригласившего, оттиснутыми красным шрифтом, и ведет в свое царство. Проходим огромную стоянку, где асфальт плавится на солнце. Машин тут нет: вся стоянка занята белыми контейнерами, установленными на невысоких сваях.

– Это все кусочки Большого Ящика, – поясняет Кэт, указывая на них.

К дальнему концу стоянки подъезжает, тарахтя и шипя, грузовичок. Кузов ярко выкрашен в красный, зеленый и синий, на буксире грузовик тащит один из белых контейнеров.

– Это как Лего, – продолжает Кэт, – только в каждом кирпичике жесткий диск, с огромной памятью, процессоры и все, что надо, плюс подведены вода, электричество и интернет. Мы собираем их во Вьетнаме и развозим повсюду. Они все автоматически коннектятся друг к другу, где бы ни находились. Вместе они образуют Большой ящик.

– Который что?..

– Который все, – отвечает она. – Все процессы в Гугле происходят там.

Загорелой рукой Кэт указывает на контейнер с высокими зелеными буквами WWW, нарисованными на его боку.

– Вот там копия всего веба.

– Все видео на Ютубе.

– Вся твоя почта. Вся почта вообще.

Пенумбрины стеллажи больше не кажутся мне такими уж высокими.

Через центр технопарка вьются широкие пешеходные дорожки. Там есть полоса для велосипедистов, и гугловцы проносятся мимо на углепластиковых гоночниках и фиксерах с аккумуляторами. Пара аксакалов едут на рекамбентах, а высокий чел с синими дредами катит на уницикле.

– Я забила время на книжном сканере на полпервого, – сообщает Кэт. – Поедим сперва?

Показалась гугловская столовая, широкая и низкая: белый навес, будто для садового пикника. Фасад распахнут, над входами откинуты брезентовые пологи и на лужайке видны недлинные очереди из гугловцев.

Кэт останавливается, щурится. Прикидывает.

– Вон туда, – наконец решает она и тащит меня к крайней слева очереди.

– Я довольно неплохой стратег по очередям. Но здесь не так-то просто…

– Потому что в Гугле каждый – стратег, – предполагаю я.

– Именно. Потому иногда кто-нибудь блефует. Вот этот чувак, например, – говорит Кэт, пихая локтем гугловца прямо перед нами. Он высокий, рыжеватый и похож на серфера.

– Привет, я Финн, – говорит он, протягивая мощную лапу с длинным пальцами. – Первый раз попали в Гугл?

Он выговаривает «гю-гелл», с маленькой паузой посередке.

Ты прав, мой неопределенно-европейский друг. Я завожу светский разговор:

– Хорошо кормят?

– О, бесподобно. Шеф-повар – знаменитость… Он замолкает. Что-то соображает.

– Кэт, ему надо в другую очередь.

– И правда. Вечно забываю, – говорит Кэт и поясняет: – У нас меню индивидуальное. Витамины, естественные стимуляторы.

Финн азартно кивает.

– Я экспериментирую с уровнем калия. Сейчас съедаю в день до одиннадцати бананов. Хакинг организма!

Его лицо расплывается в широкой усмешке. Постойте, а в салате с кускусом тоже были стимуляторы?

– Извини, – говорит Кэт, хмурясь. – Очередь для гостей вон там.

Она показывает на дальний край лужайки, и я оставляю ее с евросерфером, хакающим организм.

И вот я жду под указателем со словами «Внешние сотрудники» вместе с тремя чуваками в штанах хаки, голубых сорочках и с кожаными кобурами для телефонов. На другом краю поляны гугловцы сплошь в облегающих джинсах и ярких футболках.

Кэт уже болтает с кем-то другим, с худеньким смуглым парнишкой, что занял очередь сразу за ней. Этот одет как скейтер, поэтому я сразу предполагаю в нем доктора наук в области искусственного интеллекта. Копье ревности пронзает мой мозг, но я к этому готов: я знал, что так будет, здесь, в хрустальном дворце, где Кэт знает каждого, и каждый знает ее. Так что я просто жду, пока это пройдет, и напоминаю себе, что она меня сюда привела. В таких ситуациях это старший козырь: да, все остальные умные, все клевые, здоровые и привлекательные – но она привела тебя. Неси это знание, как значок, как бейджик.

Я опускаю глаза, и вижу, что на моем бейджике дословно написано следующее:

И я отцепляю его и прикрепляю повыше на груди.

Еда, как и обещали, изумительная. Я беру два черпака чечевичного салата и толстый розовый пласт рыбы, семь крепких зеленых черенков спаржи и одну шоколадную пышку, оптимизированную по хрусткости.

Кэт указывает на столик у края навеса, где свежий ветерок морщит белую парусину. Ломтики света скачут по бумажной скатерти в голубую клетку. В Гугле даже едят на миллиметровке.

– Это Радж, – представляет Кэт, указывая нанизанным на вилку чечевичным салатом (с виду неотличимым от моего) в сторону доктора-скейтера. – Мы вместе учились в школе.

Кэт изучала знаковые системы в Стэнфорде. Они тут все, что ли, учились в Стэнфорде? Может, там всем выпускникам сразу дают работу в Гугле?

Заговорив, Радж внезапно словно бы стареет на десяток лет. У него отрывистая и сухая речь:

– Ну а вы чем занимаетесь?

Я-то надеялся, что этот вопрос тут под запретом, и заменен каким-нибудь замысловатым внутригугловским эквивалентом типа «Какое у вас любимое простое число». Показывая на бейдж, я признаюсь, что работаю в противоположности Гугла.

– А, книги.

Радж на мгновение смолкает, жуя. Затем его мозг переключается на другую дорожку.

– Знаете, старые книги для нас большая проблема. И старые знания вообще. Мы так их и называем: СЗ. Старые знания, СЗ. Вы знаете, что девяносто пять процентов всего интернета созданы за какие-то пять последних лет? Но притом в отношении всего человеческого знания соотношение прямо обратное – вообще-то, к СЗ относится большинство фактов, известных большинству людей, сегодня и когда-либо.

Радж не моргает и, вероятно, не дышит.

– Тогда где это все, да? Где это СЗ? Ну, в старых книгах, среди прочего…

Он расчехляет маркер с тонким жалом (откуда его взял?) и рисует на миллиметровочной скатерти.

– …а еще в головах у людей море традиционного знания, мы его обозначаем как ТЗ. СЗ и ТЗ.

Он чертит небольшие пересекающиеся пузыри, надписывая их сокращениями.

– Представьте, если мы могли бы сделать все СЗ и ТЗ доступными для всех в любую минуту. В вебе, на телефоне. Тогда больше ни один вопрос не оставался бы без ответа.

Мне любопытно, что Радж взял на обед.

– Витамин D, омега-3, ферментированные чайные листья, – говорит он, не прекращая рисовать. Сбоку от пузырей он ставит одинокую точку, расплющивая кончик маркера, из которого вытекает черная тушь.

– Это то, что у нас есть сегодня в Большом ящике, – поясняет Радж, указывая на точку. – Но подумайте, какую ценность оно представляет.

– Если бы мы смогли добавить все это…

Он растопыривает ладонь над пузырями СЗ /ТЗ, будто генерал, планирующий наступление.

– …вот это было бы и правда серьезно.

– Радж давно в Гугле, – поясняет Кэт.

Мы не спеша покидаем столовую. На выходе я прихватил еще плюшку, и теперь жую ее.

– Еще до выхода на публичное предложение, и он тыщу лет был ПМ.

Сплошные аббревиатуры тут у них! Но эту, кажется, я понял.

– Постой, – я соображаю. – В Гугле есть премьер-министр?

– Ха, нет, – улыбается она. – Проектный менеджер. Это совет. Раньше состоял из двух человек, потом из четырех, сейчас больше. Шестьдесят четыре. ПМ управляет компанией. Он одобряет новые проекты, приглашает работников, распределяет ресурсы.

– То есть это все генеральные директора.

– Нет, в том-то и дело. Это лотерея. Тебе выпадает жребий, и ты двенадцать месяцев работаешь ПМ. Любого могут выбрать. Раджа, Финна, меня. Перца.

– Перца?

– Это повар.

Ого – это уже эгалитарность сверх всякой демократии. Я понимаю:

– Это как присяжные.

– Не избирают тех, кто еще не проработал здесь года, – поясняет Кэт. – И ты можешь выйти из ПМ, если занимаешься чем-нибудь супер-супер-важным. Но обычно люди относятся добросовестно, без дураков.

Я любопытствую, призывали ли в ПМ Кэт Потенте.

Она качает головой.

– Нет пока. Но я бы с радостью. Понимаешь, шансы не очень. Здесь работает тридцать тысяч человек, а в ПМ входит шестьдесят четыре. Вот и считай. Но он постоянно расширяется. Ходят слухи, его опять могут увеличить.

Теперь я спрашиваю, что было бы, если бы таким манером мы управляли всей страной.

– Вот именно об этом мечтает Радж! – смеется Кэт. – Ну, конечно, после того, как соберет все СЗ и ТЗ.

Кэт качает головой: она относится к этому парню с долей иронии.

– У него есть готовый план, как провести поправку к конституции. Если кто-то и мог бы это провернуть… Поджимает губы.

– Вообще-то, это вряд ли будет Радж.

Кэт смеется, и я вместе с ней. Да, Радж немного чересчур серьезен для американских обывателей.

И я спрашиваю:

– Ну а кто мог бы?

– Может, я, – отвечает Кэт, выпячивая грудь.

Может, ты.

Мы идем мимо ее владений: визуализации данных. Служба примостилась на пригорке: несколько сборных модулей расставлены вокруг небольшого амфитеатра, где каменные ступени ведут вниз, к стене из гигантских экранов. Мы заглядываем сверху. На ступенях двое инженеров с ноутами на коленках смотрят, как на экране пляшет гроздь пузырей, соединенных между собой волнистыми линиями. Раз в несколько секунд пляска замирает, а волнистые связи распрямляются, словно волоски на коже, вставшие дыбом. Потом экран заливает сплошным красным. Женщина-инженер ругается себе под нос и склоняется над клавиатурой.

Кэт пожимает плечами.

– Работа идет.

– А что это у них?

– Не знаю. Может, что-то внутреннее. Наша работа, по большей части, для внутреннего использования.

Кэт вздыхает.

– Гугл такой огромный, он сам себе потребитель. Я делаю в основном визуализации, которыми пользуются другие инженеры, или рекламщики, или ПМ… Она умолкает.

– Сказать по правде, я бы хотела сделать что-такое, чтобы это увидели все!

Она смеется, как будто, высказав это вслух, сбросила какой-то груз.

Мы идем сквозь аллею высоких кипарисов на краю городка – они отбрасывают на дорожку занятную золотистую тень – и подходим к низкому кирпичному строению без всяких табличек, кроме рукописного листка, прилепленного к затемненному стеклу двери:

Внутри помещение похоже на полевой госпиталь. Темно и душновато. Яркий прожектор освещает операционный стол, обставленный по краям многосуставчатыми металлическими руками. Воздух обжигает, как хлорка. Вокруг стола лежат книги: стопки и стопки книг, громоздящиеся на металлических тележках. Большие и малые; бестселлеры и старье, с виду хорошо вписавшееся бы к Пенумбре. Я примечаю Дэшила Хэммета.

Книжным сканером управляет высокий гугловец по имени Джед. У него идеально треугольный нос над кудрявой русой бородой. Чисто греческий философ. Может, так кажется, потому что на нем сандалии.

– Привет, милости просим, – говорит он, улыбаясь, пожимая руку Кэт, потом мне. – Приятно видеть у нас человека из визуализации. А вы…?

Он смотрит на меня, подняв брови.

– Не гугловец, – признаюсь я. – Я работаю в старом книжном магазине.

– О, круто, – говорит Джед.

Потом мрачнеет.

– Ну, то есть, конечно, простите.

– Простить за что?

– Ну. Вытесняем ваших ребят с рынка.

Он произносит это самым обыденным тоном.

– Погодите, кого?

– Книжные… магазины.

Ну да. Я-то себя к книжному бизнесу не отношу: заведение Пенумбры представляется мне чем-то совершенно иным. Однако…

Я ведь продаю книги. Я запустил в Гугле рекламную кампанию, спланированную для привлечения покупателей. В общем, я влип: я книготорговец.

Джед продолжает:

– В смысле, когда мы все отсканируем, и дешевые читалки будут у всех… книжные магазины никому не будут нужны, так ведь?

– Это такая у него бизнес-модель? – спрашиваю я, кивая на сканер. – Торговля электронными книгами?

– Да у нас, по сути, нет никакой бизнес-модели.

Джед пожимает плечами.

– Она нам не нужна. Реклама приносит столько денег, что вроде как обеспечивает все.

Он оборачивается к Кэт.

– Правильно говорю? Даже если мы сделаем, типа, пять… миллионов… долларов? (Он не уверен, воспринимается ли это как пропасть бабла. Сообщаю: воспринимается.)

– Так вот, никто и не заметит. Там…

Он машет длинной рукой куда-то в сторону центра городка.

– …столько заколачивают, ну, за двадцать минут.

Это суперубийственное знание. Если бы я заработал книготорговлей пять миллионов, я бы велел носить меня в паланкине, сделанном из первых изданий «Хроники поющих драконов».

– Ну да, примерно так, – Кэт кивает. – Но это ведь хорошо. Это дает нам свободу. Мы можем строить планы. Вкладываться в штуки типа этой.

Она подходит ближе к освещенному столу с длинными железными руками. Глаза у нее расширяются и блестят на свету.

– Только глянь.

– Ну все равно, простите, – тихо бросает мне Джед.

– Да мы не пропадем, – отвечаю я. – Людям пока еще нравится книжный запах. Ну а потом, Джедов сканнер – не единственный в мире проект с щедрым финансированием. У Пенумбры тоже есть свой покровитель.

Я вытягиваю журнал из котомки и подаю Джеду.

– Вот пациент.

Джед подносит его у свету прожектора.

– Прекрасная книга, – говорит он.

Ощупывает длинными пальцами тиснение на обложке.

– А что это?

– Просто личный дневник.

Помолчав, добавляю:

– Очень личный.

Джед осторожно раскрывает журнал и закрепляет переднюю и заднюю обложки в металлической раме, согнутой под прямым углом. Здесь не ломают корешков. Потом он кладет раму на стол и закрепляет четырьмя замочками. Наконец для проверки встряхивает конструкцию: пассажир надежно закреплен в кресле. Мой журнал пристегнут, будто летчик-истребитель или манекен для краш-теста.

Джед отводит нас от сканера.

– За черту не заступайте, – говорит он, указывая на желтую линию, проведенную по полу. – Стрелы острые.

Его длинные пальцы щелкают по клавишам позади сплошной стены плоских мониторов. Раздается низкий, отдающийся в кишках гул, потом звонко дребезжит предупреждающий сигнал, а потом книжный сканер бросается на добычу. Прожектор пульсирует, превращая все, происходящее в комнате, в замедленное кино. Снимок за снимком, паучьи манипуляторы сканнера тянутся, хватают углы страницы, перелистывают ее. Зрелище завораживает. Я никогда не видел механизма одновременно такого быстрого и деликатного. Манипуляторы гладят страницы, ласкают их, расправляют. Эта штука любит книги.

При каждой вспышке света две громадные камеры, установленные над столом, чуть поворачиваются и синхронно фотографируют разворот. Я подкрадываюсь поближе к Джеду, и мне видно стопки страниц журнала, растущие на мониторах. Две камеры – как два глаза, и потому снимки трехмерные, и я наблюдаю, как Джедов компьютер легко вынимает слова из тускло-серых страниц. Похоже на экзорцизм.

Я отступаю обратно к Кэт. Ее носки на желтой линии, и она наклоняется вперед, к сканеру. Я боюсь, как бы ей не прилетело в глаз.

– Обалдеть, – шепчет она.

Есть от чего. Меня на секунду пронизывает жалость к моей книжке: все ее секреты за несколько минут высосет этот вихрь света и металла. Когда-то книги были довольно сложной технологией. Но не теперь.