ГЛАВА 7
По дороге домой они задумчиво молчали, при этом каждый — снова, снова! — испытывал жгучее желание побыть в одиночестве. Или всё рассказать, разом разрубив проклятый узел, но… Украдкой смотрели друг на друга, отворачивались и продолжали молчать.
Виктор — о том, что перестал чувствовать силу и не ощущает в себе никакого дара.
Даша — о полученной способности превращать мужчин в послушных слуг.
Неловкость стала раздражать.
А раздражение — первый шаг к разрыву.
И ещё Виктору не нравилось, что Бранделиус начал формировать из них какую-то команду. Именно Бранделиус, никто иной. Выступление Германа и эмоциональная исповедь Карины сильно подействовали на ребят, сплотили их, и Громов видел, с какой радостью Антон Арнольдович принял подобный оборот событий. Не вызывало сомнений, что он сам хотел натравить заполучивших сверхспособности подопечных на неких злодеев, и выступление несчастной девушки пришлось весьма кстати.
— Нас затягивают в игру…
— Что?
— Извини. — Задумавшись, Виктор брякнул фразу вслух, и Даша среагировала.
— Что ты имеешь в виду?
— Тебе не показалось? — ответил он вопросом на вопрос.
— Ты не веришь Бранделиусу? — повторила она его ход.
— Почему я должен ему верить?
— Потому что он сделал для тебя очень много. — Девушка передёрнула плечиками. — Разве нет? Без него мы с тобой так и продолжали бы ходить вокруг тех берёзок.
«А теперь?! — едва не вырвалось у Громова. — Что у нас есть теперь?»
Но сдержался, знал, что ему придётся ответить на тот же вопрос.
— Сила, — пробормотал он просто для того, чтобы не молчать.
— Именно, — подтвердила Даша.
— Но для чего он дал её нам?
— То есть?
— Для чего он это сделал? Для чего дал нам наши… — Громов так разволновался, что едва не проскочил на красный свет светофора. — Наши способности?
— Сатурн сказал, что ответ мы узнаем сами, — напомнила девушка.
— Сатурн, Сатурн…
Тон, которым Виктор произнёс имя, отчётливо говорил о его отношении к «очкарику», и в нём, в этом отношении, не было ничего странного, ничего такого, что Даша не разделяла бы. Раньше.
— Тебе он тоже не нравится? — небрежно осведомилась она.
— Нет, — чуть удивлённо ответил Громов.
— Но это не значит, что Сатурн не прав. — Она помолчала. — Я согласна с тем, что мы только обретаем себя. У нас всё впереди.
То, что девушка вступилась за этого надменного типа, едва не выбило Виктора из колеи.
«Что происходит?!»
Но он нашёл в себе силы вернуться к изначальной теме:
— Хорошо, пусть Сатурн прав, спорить не буду. Но тебе не кажется, что у Бранделиуса есть свои цели?
— А у тебя их нет?
— Но я не призываю никого убивать!
— Антон тоже. — Даша прищурилась. — Мы сами решили наказать подонка, изнасиловавшего Карину. Не помню, чтобы Антон на этом настаивал.
И снова — в точку. И нечего ответить, кроме постыдного лепетания, потому что права, права девушка, так всё и было: Бранделиус ни к чему не призывал. Хотел, но не успел, а заметил его желание только Виктор. Всё случилось без участия Антона Арнольдовича, и он страшно этому обрадовался. Остался чистеньким, но получил то, что хотел, — начал приучать стаю к крови.
«Нас приучают к крови!»
«Форд» остановился у подъезда, и Виктор повернулся к девушке:
— Я…
— Ты оказался слишком сильной личностью и с трудом переносишь происходящие в тебе изменения, — улыбнулась Дарья. — Ты сопротивляешься, но скоро поймёшь, что в этом нет никакой необходимости…
Она неожиданно подалась вперёд и легко, очень легко поцеловала его… Даже не поцеловала — нежно мазнула губами в губы.
И Громов тут же, словно его включили, почувствовал влечение. Не просто влечение, а бешеное, болезненно бешеное, требующее немедленной реализации желание.
— Даша… — Он потянул девушку к себе, намереваясь продолжить поцелуй и дальше, дальше… но она мягко провела рукой по его щеке, и Виктора чуть отпустило.
— Не здесь. Не хочу в машине.
Она выпорхнула первой, ещё до того, как Громов заглушил двигатель, и тем заставила его не просто торопиться, а буквально нестись следом. Когда ворвался в подъезд, её уже не было, лифт издевательски моргал цифрами этажей.
— Проклятье!
Ждать? Да ни за что! Виктор взлетел на свой этаж по лестнице, широко улыбнулся, увидев приоткрытую дверь, и ворвался в квартиру, на ходу сбрасывая ветровку. В коридоре никого, только туфли.
«Ах вот оно что…»
Следом — жакет. За ним блузка. Юбка. Чулок… А их хозяйка — в спальне. Снимает лифчик, устраивая дефиле с элементами танцевальных па. Не стриптиз, но близко, очень близко.
— Ты долго…
— Торопился как мог.
— А вот торопиться не надо.
— Ты ведь поняла, что я имел в виду.
— А ты понял, что имела в виду я?
Голова шла кругом, и это было… неожиданно.
Виктор любил Дашу, хотел её с прежней страстью, но сейчас испытывал нечто большее. Его трясло от желания, а женщина, что стояла посреди спальни, казалась эталоном Красоты.
Вожделение было невероятным. Не животная страсть, но не уступающее ей безумное желание.
— Встань на колени.
Он послушно исполнил приказ. Не потому, что был любителем ролевых игр, просто сейчас ему хотелось поступить именно так — встать перед ней на колени.
Ведь этого хотела Она…
«Боже, какие же они все простые…»
Любила ли она его сейчас?
Возможно.
Любила ли она его раньше?
Возможно.
Она испытывала к стоящему на коленях Виктору влечение, но уже не была той юной и не очень умной девочкой. Она познала суть мужчин. И этот, на полу, с вожделением ловящий каждый её взгляд, был всего лишь одним из них.
— Наступает наше время, дорогой.
— Сегодня мы будем вместе!
Он её не понимал. Ну и ладно, в конце концов, непонимание удовольствию не мешает.
— Сними с меня трусики…
Он едва не взвыл от восторга.
«Самец».
Время немыслимо перевернулось, и опомнился Виктор на диване — голым, сжимающим Дарью в объятиях. Через миг их плоть сомкнулась, и обоюдный сладострастный вопль пронзил жилищно-коммунальное пространство — к раздражению, гневу, злобе одних, веселью других и зависти третьих.
Виктор диву давался, не веря себе: неужто это я?! Рассудочный, сильно оцифрованный современной жизнью клерк, относящийся к сексу как к одной из опций комфорта, — сейчас он неистовствовал, жадно требовал от своей женщины страсти, и она была ответно ненасытна, они впивались рот в рот так, точно алчно рвались сгрызть друг друга. Их тела слипались с таким мучительным желанием, что оба выли и стонали, без разума и стыда, махнув рукой на то, что слышат и думают соседи. Виктор потерял счёт времени и соитиям — он вдруг обнаруживал себя сплетённым с Дарьей до боли, до хруста и не мог вспомнить, что было перед этим… Вроде бы, напрочь обессиленные, они пластом лежали рядом, а теперь вдруг оказывались связаны с новой силой, и он не мог понять, сместилось время вперёд или назад? И не помнил, чем всё кончилось: ещё провал, который по счёту… и вот уже комнату затопили робкие лучи рассвета.
Виктор проснулся резко, рывком. Поднялся с пола, на котором почему-то валялся, завёрнутый в плед, ошалело огляделся и вздрогнул, увидев вышедшую из ванной Дашу.
Красивую до невозможности, но какую-то чужую.
За эти два дня её фигура замечательно налилась и округлилась, не раздалась, нет, а набрала восхитительной женственности, уйдя от прелестной угловатости юности. Бутон, которым была его девушка, распустился в очаровательную, сводящую с ума женщину, но Виктор…
Виктор почему-то не знал, как к этому относиться.
— Пойдём в спальню, — тихо сказала Даша, взяла Громова за руку и неспешно, как пьяного, повела за собой.
А он не сказал, как собирался сказать, что ему было хорошо.
Потому что не помнил, было ли ему хорошо.
* * *
Стемнело, но он не зажигал света, лежал и смотрел в потолок, испытывая спокойное, какое-то серое равнодушие. Он убил, а потом признался в убийстве почти незнакомым людям. Он избавил мир от маленького кусочка зла, но ему нравилось то, что он делал. Он предложил убить ещё, и с ним согласились.
«Не стал ли я злом?»
«А если стал — не всё ли равно? Ведь я в любом случае истребляю зло».
Он поможет Карине отомстить и так, возможно, сделает её чуточку счастливее. Хоть немного успокоит её мятущуюся душу. Не позволит подонку продолжать измываться над нею и над другими, а другие наверняка есть. Они остановят этого подонка и прочих, подобных ему.
Но этого ли хочет Бранделиус?
«Этого».
Ответ прозвучал уверенно, коротко и ясно.
Никаких сомнений.
Бранделиус знает, что нужно делать.
А то, чего хочет Бранделиус, — хочет и он.
Тут Рыжий мысленно запнулся, потому что слишком уж подавленно, верноподданно прозвучала последняя мысль: желания Бранделиуса — его желания. Так? И по общему ощущению то, которое «глобальное», которое стоит на аксиомах вроде «солнце всходит на востоке», получалось, что да: желания Бранделиуса — и его желания. В этом не было никаких сомнений, если бы… Если бы не малюсенький, почти незаметный червячок в глубине души.
Тот самый, который заставил запнуться.
Герман поморщился, встал и прошёлся по комнате. Голова не то чтобы болела, но была тяжёлая, мутная, хотелось подставить её под струю прохладной воды, размыть эту муть, смыть тяжесть…
Герман побрёл в ванную.
Включил свет, мельком глянул в зеркало и… И застыл.
В первый миг он оторопел, как будто память отшибло. Или лучше сказать, потерял себя секунд на пять-семь, точно исчез из мира. А потом вернулся.
Он бросился к зеркалу, веря и не веря, потому что там, за стеклом, стоял иной Герман.
Сильный. И чуточку безумный.
Готовый на всё.
Жестокий.
«Воин света!»
Из зеркала на Германа смотрел тот самый воин, который рвал на части призрачных тварей и птеродактилей. Рыцарь без страха и упрёка. И без жалости.
Из зеркала на Германа смотрел новый он.
И ему, новому, очень не нравилась мысль, что кто-то принимает за него решения.
* * *
Той ночью Бранделиус заснул лишь на час, и то благодаря магическим снадобьям. Вдохнул «Пыльцу Морфея» и провалился в сон без сновидений, отрешившись от тягостных, порой панических размышлений.
От желания всё бросить и уехать.
Или сдаться Великим Домам, принеся им на блюдечке таинственное изобретение Парацельса. Да к тому же активизированное.
«Вы за ним охотились? Получайте!»
Он совершил преступление — запустил опасный эксперимент с непредсказуемым финалом, не позаботившись как следует о сохранении режима секретности, но знал, что прагматичные нелюди закроют на это глаза, заполучив в свои руки столь серьёзный артефакт.
Нет, они, разумеется, на него надавят, начнут запугивать, но в конце концов заплатят и позволят довести эксперимент до конца — раз уж он начался.
С обитателями Тайного Города можно договориться, но Бранделиус не хотел этого. Не потому, что был патриотом семьи Чел — боже упаси! — просто Перстень Парацельса обещал невиданную власть, и устоять против такого соблазна маленький человечек не мог.
Какие деньги могут заменить упоение абсолютным владением людьми? Понимание того, что ты играешь их судьбами? Их жизнями?
Антон Арнольдович до колик боялся Великих Домов, но упрямо шёл на риск, желая оставить артефакт у себя. И сполна насладиться его возможностями.
Утро принесло успокоение.
Аппетита не было, но кофе Бранделиус выпил с удовольствием, даже дважды, а потом задумался над тем, как противостоять заявившемуся в Уфу эрлийцу.
Ответ был очевиден: с помощью рабов.
Но готовы ли они?
Нет, не так. Готовность как владение силой — это одно. И совсем другое — готовность не задумываясь исполнить любой его приказ. Готовность убить не из мести, не в качестве наказания, а просто потому, что так приказал Бранделиус. Их бог и повелитель.
— Насколько сильна психологическая привязка? — пробормотал он, наливая себе третью чашку кофе. — Насколько вы готовы мне служить?
Точный ответ на этот вопрос можно было получить лишь опытным путем, и Антон Арнольдович, чуть поколебавшись, набрал номер:
— Алло!
— Я слушаю.
— Срочно приезжай ко мне, — безапелляционно приказал бог и повелитель.
— Но…
— Никаких «но». Жду через час!
И бросил трубку.
Время пошло.
* * *
Она открыла глаза и поняла, что совершенно не хочет спать, несмотря на то что безумный секс длился до четырёх утра и, казалось, должен был полностью её опустошить. С Виктором, собственно, так и получилось: к трём он начал терять силы, к четырём напоминал выжатый лимон и сейчас лежал бревно бревном, и если бы не сиплое дыхание, то больше напоминал мёртвого, чем спящего.
А вот Даше хватило для полноценного отдыха всего лишь трёх часов.
«Интересная у меня способность вырисовывается…»
Девушка посмотрела на Громова, на мгновение мелькнула мысль: «Разбудить?» Но в следующий миг поняла, что бесполезно: в отличие от неё Виктор вырубился основательно.
«Но ты старался…»
Старался изо всех сил, подстёгнутый прикосновением её силы — без этого допинга, заставившего Громова безумно желать секса, их марафон не продлился бы и двух часов. А так у них получилась неплохая ночка, и, в общем, друг не подвёл.
Но в глубине души Даша чувствовала, что могло быть и лучше. Немного, но лучше. Хотя бы тем, что не так, как с Виктором.
«Я становлюсь шлюхой?»
«Почему? Я ему не жена и ничем не обязана. Мы свободные люди…»
Девушка прошла в ванную и остановилась, с удовольствием разглядывая своё отражение в зеркале. Показалось или нет, но разбуженная Бранделиусом сила меняла её не только внутри, но и снаружи: грудь стала тяжелее, аппетитнее; чуть округлились бёдра; изящно налились плечи… А вот лишние морщинки, напротив, исчезли, разгладились, и это обстоятельство, а может быть, и не только оно, зажгло в глазах девушки яркий огонь.
На который летели все попадающиеся на пути мотыльки.
— Ты была восхитительна, — сообщил вошедший в ванную Виктор.
И поцеловал девушку в шею.
— А ты — неистов, — улыбнулась Даша, продолжая любоваться собой.
Она знала, что раньше — раньше — он всегда понимал, когда она лжёт, а когда говорит правду. А сейчас принял её слова за чистую монету.
— Тебе понравилось?
— Да. — Она прикоснулась пальцем к соску, почувствовала, как он затвердел, улыбнулась снова. — Очень.
И вышла из ванной, не дожидаясь продолжения разговора.
Виктор выглядел как обычно… Да! Именно в этом и заключалась проблема: он выглядел как обычно! Не изменился. Не стал другим. Возможно, всё ещё впереди, но пока он оставался чудовищно обыкновенным, совершенно таким, как был раньше.
Вот вышел из ванной, по-прежнему сонный, растрёпанный. Ещё подтянутый, но видно, что на спортзал нужно тратить больше времени. И спрашивает такую банальность…
— Ты идёшь на работу?
— Конечно.
— Я тоже. — Зевнул. — Только душ приму… А ты?
— Я уже. — Свежая, весёлая, энергичная, она поцеловала его в щеку. — Пока.
— Угу.
Даша захлопнула за собой дверь и не стала ждать лифт — побежала по ступеням.
«Почему ты такой? Почему ты по-прежнему такой? Где твоя сила?»
Девушка не могла испытывать к Громову презрение, поэтому её неясные пока чувства напоминали жалость, но… Разве можно ощущать жалость по отношению к тому, с кем собираешься жить?
«Витя, Витя, Витя…»
А на работе — то же: обычное, обыкновенное и обыденное. Лица, голоса, слова… Всё знакомое и совершенно неяркое. Не вызывающее ни желания, ни желания желать.
Анзор Анзорович поглядывает с вожделением, но его чувства в узде, а узда — в руке Даши. Сегодня у неё нет необходимости кокетничать с шефом и уж тем более спать с ним, поэтому она делает «уздечку» холодной, даёт понять, что приближаться не следует, и Анзор Анзорович нарезает петли вокруг, как побитая собака.
«Может, соблазнить генерального?»
Их большой босс ценил исключительно блондинок в теле — все его любовницы отличались габаритами «БелАЗа», но Даша знала, что противиться её обаянию старый ловелас не сможет.
«Заставлю его побегать за мной, разведу, женю на себе…» Скучно, зато денежно.
От ленивых размышлений её отвлек телефонный звонок.
— Алло!
Голос Бранделиуса девушка узнала сразу.
— Я слушаю.
— Срочно приезжай ко мне.
«Сейчас?!» Она уже решила, что обедать будет с Анзором, в расположенном неподалёку дорогущем ресторане, и потому растерялась:
— Но…
— Никаких «но». Жду через час!
Противиться приказу не было никакой возможности.
* * *
— Странное место для свидания.
— Я всегда чувствовал родство именно с ними. — Герман кивнул на льва. — С животными.
— С хищными? — уточнила Карина.
— С хищными животными в клетке, — чуть помолчав, уточнил Рыжий. — Мне всегда казалось, что у нас есть что-то общее, и теперь, после церемонии, после всего, что случилось, я понял: я был таким же. Я был зверем, запертым в клетку. Я не мог пользоваться своей силой. Я страдал… — Он испытующе посмотрел на девушку: — Тебя это смущает?
— Раньше, возможно, и смутило бы, — не стала лгать Карина. — Но мне кажется, ты напрасно говоришь «зверь». Ты — хищник: опасный, но умный и контролирующий себя.
— Спасибо, — после короткой паузы проронил Герман.
— Это не комплимент, я действительно вижу тебя таким.
Карине нравилось быть с ним рядом. Видеть его. Держать за руку — у них ведь свидание, и поэтому они шли, касаясь друг друга. А когда остановились у клетки, она сделала малюсенький шаг назад, и получилось, что девушка прижалась к нему спиной. Он не отодвинулся.
И они стояли, как влюблённые.
Но говорили о вещах совсем не романтичных.
— Животные предпочитают избавляться от нездоровых особей. Не лечить. Не пытаться оправдать «тяжёлым детством» или «родовой травмой» — они просто убивают тех, кто способен навредить стае.
— Тебе нравится убивать?
— Я делаю нужное дело, — убеждённо ответил Рыжий.
— Кажется, это моя судьба — связываться с неправильными парнями, — притворно вздохнула девушка.
Герман понял шутку и поддержал:
— Всё не так плохо, как кажется.
— Мне стало легче.
— Я вижу.
И он сделал то, о чём Карина мечтала: свёл руки на её груди, заключив девушку в объятия. Жест получился мягким, плавным и очень естественным. И очень нужным именно сейчас.
— Ты не против?
— Нет…
«Если умереть, то вот так: рядом с тобой!»
— Ты много сделала для меня вчера, — продолжил Рыжий, глядя на льва. — Ребята были ошарашены моей историей, называли меня убийцей — в душе называли, но были готовы и в лицо, и если бы не ты, даже не знаю, как всё повернулось бы. Ты не позволила им сделать меня изгоем.
— Они просто не поняли тебя, нужно было помочь.
— Ты помогла…
— Им.
— Мне.
— Пусть так.
Они снова помолчали, наслаждаясь невинной близостью, а затем Карина сказала то, что считала необычайно нужным и важным:
— Я не могу не отомстить. До тех пор пока он жив, я буду нечистой и не обрету возможность жить нормальной жизнью. Даже если он просто от меня отстанет. Даже если ему на какое-то время — или навсегда — станет очень плохо. Нет. Никаких компромиссов: я хочу его убить.
— Значит, он умрёт, — размеренно ответил Герман, и девушке стало теплее.
Она улыбнулась.
Он чуть склонил голову и ткнулся носом в её волосы. Не поцеловал — именно ткнулся, оказался совсем рядом, согрел дыханием.
— Сила сделала нас убийцами, — грустно улыбнулась Карина.
— Она подарила нам возможность.
— Сделала убийцами…
Карина не обвиняла, а просто говорила так, как есть, называла вещи своими именами.
— Убийство убийству рознь, — спокойно возразил Рыжий. — К примеру, лев, которого ты видишь перед собой, стар и тяжело болен…
— Откуда ты знаешь?
— Вижу. — Герман горестно вздохнул. — Ему больно, но никто не хочет ему помогать. Он один, ему очень плохо.
— И ты хочешь… — Карина не договорила — задохнулась. А потом заглянула льву в глаза и увидела — она могла бы поклясться, что видит! — чудовищную боль в слезящихся глазах зверя.
«Он совсем один…»
— Ты должна решить, — жёстко прошептал Рыжий.
Почему она? Почему сейчас? Почему ему это нужно? Или мне? Кому это нужно больше? Кто должен показать твёрдость?
— Убей, — едва прошелестела Карина.
— Хорошо…
Герман знал, что понят правильно: и девушкой, и зверем. Лев уже догадался, что собирается сделать стоящий напротив клетки мужчина, и гордо вскинул гривастую голову, словно в последний раз красуясь перед львицей.
Или перед жизнью.
Или перед смертью.
— Не затягивай, — попросила девушка.
— Ни в коем случае, — отозвался Рыжий.
За последние сутки он научился виртуозно обращаться со своей силой, мог превратить в смертельное оружие своё тело, а мог действовать издали, набрасывая на жертву невидимый аркан.
На сердце.
Лев глухо рыкнул.
Резко.
Гордый зверь бросил на Германа последний взгляд и медленно завалился набок.
На глазах Карины выступили слезы.
— Так было надо, — тихо произнёс Рыжий. — Он сказал мне спасибо.
* * *
Марат сам удивился желанию отомстить насильнику, ублюдку, вывихнувшему Карине жизнь. Раньше подобные истории хоть и не оставляли его равнодушным — подонки, самовыражающиея за счёт беззащитных женщин, бесили неимоверно, — но не вызывали стремления лично восстановить справедливость.
Но сейчас Марат не сомневался в выборе.
Наказать.
И это было не просто желание, а твёрдое убеждение, что именно так и надо. И что он — прав. Это было право сильного, право того, кто способен сотворить правосудие по своему разумению.
«Я имею право творить правосудие?» — спросил он себя, прогуливаясь в парке.
Спросил, потому что червячок сомнения всё ещё свербил молодого человека, мешая наслаждаться обретённой возможностью.
«Имею ли я право?»
В конце концов, откуда известно, что человек, которого они собираются убить, действительно насильник? Только со слов Карины. А что они знают о Карине? Лишь то, что она одна из них. И кем именно приходится ей тот мужчина, ведомо только самой девушке. Может, насильником. А может, и дядей, ради наследства которого она и подбивает новых друзей на страшное преступление.
«Ты не веришь Карине?»
«Почему я должен ей верить? Я ничего о ней не знаю».
Эмоции, вызванные страстным выступлением девушки, улеглись, и теперь Марат пытался обдумать происходящее хладнокровно.
«Карине нет нужды лгать. Она — как раскрытая книга, которую может прочитать даже ребёнок. Все её чувства — на лице, и ты прекрасно знаешь, что она не лгала!»
Подонок с округлым лицом существовал… Существует. И он действительно насиловал девушку. А скорее всего — многих девушек.
«И мы должны его убить!»
Мужчина пнул ногой кучу жёлтых листьев и тут же…
Едва не вскрикнул от неожиданности.
Шаг его странно замедлился, затруднился, словно музыканту приходилось преодолевать вязкое пространство, дыхание сбилось, Марат ощутил, что лицо его пылает, взгляд теряется, не знает, куда ему смотреть, что ловить в стремительно нарастающей сложности мироздания… Он счёл за лучшее присесть на ближайшую скамейку.
Но не мысли сделали тяжёлыми ноги: как ни странно, силы оказались на исходе.
«Почему энергия закончилась так быстро?!»
Хотя нет — не так уж и быстро, если вдуматься.
Всё утро Марат тренировался в открытии порталов: он сдвинул сервант, освободив одну из стен гостиной, поставил напротив кресло и наслаждался видами, возникавшими на этом импровизированном экране.
Видами дальних островов и старинных городов, которые раньше встречались ему только на фотографиях и в кино, видами знаменитых мостов и гор, гигантских айсбергов Антарктиды и вулканов Камчатки. Он мог бы отправиться в любое из этих мест, но пока не рисковал, открывал, любовался, закрывал… Сидел некоторое время с закрытыми глазами, наслаждаясь увиденным, отдыхал и открывал снова.
Вот и растратил силы…
Марат откинулся на спинку скамейки, глубоко вздохнул, мало что замечая из окружающего и ни о чём не думая. Отдышался, убедился, что не свалится в обморок подобно слабенькой барышне, и улыбнулся: «Руку поднять не можешь, а всё туда же — справедливость восстанавливать…»
Но глупый вопрос ушёл.
Сила вернётся, а она и есть его право на правосудие.
«Я могу это сделать, а значит, я имею право это сделать!»
* * *
Сатурн чувствовал, что теряет контроль над собой.
Это раздражало, поскольку было непривычно, но в то же время манило неизведанным, дразнило, пыталось взять «на слабо» вопросом «Неужели не рискнёшь?», издевалось и выводило из себя.
«Этим» была разгорающаяся страсть к Даше. Совершенно неожиданная, непонятная, а главное — нечеловеческая.
Сатурн хотел её так, что сводило скулы.
Нечто подобное ему довелось испытать в восьмом классе, когда он, рано созревший, безнадёжно влюбился в стройную десятиклассницу, обладательницу умопомрачительных ножек и задорного смеха. Тогда походы в школу стали для него настоящим испытанием: он не мог не пойти, не мог не увидеть свою мечту и не мог прикоснуться к ней, заговорить с нею…
Тогда всё закончилось исчезновением красавицы, её родители получили назначение в Москву. А Сатурн научился делать каменное лицо и сдерживаться в любых ситуациях. Ну, или почти в любых…
Будь Сатурн человеком иного склада, могла бы закрасться мысль: «А не схожу ли я с ума?» Но он был таким, каков есть, поэтому не сомневался в своём душевном здоровье. Но ситуация, тем не менее, его смущала…
«Почему она запала мне в душу? Да ещё так сильно… Может, время пришло?»
Сатурн знал, что любой мужчина, каким бы бабником он ни был, как бы легко ни менял подружек, рано или поздно встретит «её». Ту, к ногам которой бросит всё: сердце, гордость, жизнь, карьеру, деньги — всё. Сознавая, что будет несчастен, но всё равно бросит — потому что встретил «её».
В глубине души Сатурн был рад происходящему, но не ожидал, что его «накроет» здесь, на странных встречах у странного человека по имени Бранделиус.
«Чем же она так хороша?»
Безусловно, красива, безусловно, прекрасно сложена, но таких много, а если не много, то достаточно. Что делает Дашу особенной? Невидимые, но притягательные волны, направленные именно на него? Волны, с которыми он не мог ничего поделать, несмотря на свою силу.
Сила…
Только она отвлекала Сатурна от мыслей о Дарье.
Сила, природу которой Сатурн не понимал, давала ему потрясающую власть, и он охотно упражнялся с нею.
Сегодня, к примеру, Сатурн пытался определить расстояние её воздействия. Он вышел на балкон, некоторое время изучал довольно оживлённую улицу, затем выбрал объект — неспешно движущиеся в левом ряду «Жигули» — и передал их водителю образ перебегающего дорогу мальчишки. Прямо перед носом, вот здесь, слева направо… Несмотря на приличное расстояние — а до «Жигулей» было не менее двухсот ярдов, — иллюзия получилась на славу: машина резко взяла влево и лоб в лоб столкнулась с мчащимся по встречной полосе «Доджем». У водителей сотрясения, «Жигули» в хлам…
«Может, попробовать загипнотизировать Дашу? — лениво подумал Сатурн, равнодушно наблюдая за снующими по перекрытой улице полицейскими. — Но как? Заставить её видеть вместо меня Виктора?»
Мысли о неприступной красавице, сирены «Скорых» и гомон зевак рассеяли прекрасное настроение, в которое он погрузился во время «тренировки». Раздражённый, он ушёл с балкона и принялся нарезать круги по комнате.
Сила, смешанная с желанием, требовала действовать, намекала, что возможно всё и нужно рискнуть, потому что нет ничего вкуснее шампанского, полученного в результате риска, и нет ничего слаще шампанского в объятиях Даши.
И плевать на всё остальное.
«А если этот Громов обретёт силу дракона?» — ехидно поинтересовался внутренний голос.
«Плевать! Обману!»
Неведомая сила подарила ему возможность наводить невероятно реалистичные иллюзии, способные обмануть кого угодно, и молодой человек пребывал в полной уверенности, что она, эта возможность, помноженная на его хитрость, способна перевернуть мир.
Ну, или помочь ему выпутаться из любой передряги.
Сатурн схватил телефон, отыскал номер Даши и надавил на кнопку вызова.
— Я слушаю. — Она ответила то ли устало, то ли грустно, но для молодого человека это не имело никакого значения.
«Какой прекрасный голос!»
— Даша, это Сатурн.
Пауза.
Молодой человек тискает трубку мокрой от пота рукой. Сердце глухо стучит.
— Даша?
— Я видела твой взгляд, — медленно произносит девушка. Но как-то рассеянно, словно думая о чём-то своём. — Вчера.
Сатурн улыбается. Он знает, что означает её ответ, даже несмотря на то, что Даша немного невнимательна. Сердце больше не стучит — его сладко щемит.
— Пообедаем?
— Времени уже много… — Даша смотрит на часы. — Может быть, поужинаем?
— Не хочу ждать, — отрезает он. Её ответы прибавляют ему уверенности.
— Значит, пообедаем…
Сатурн едва не рычит от предвкушения.
— Куда за тобой заехать?
— Назови адрес.
* * *
Она до сих пор не понимала, что заставило её отправиться на встречу.
Почему это случилось?
Почему это вообще стало возможным?
Как?
Ей не было горько от того, что произошло. Ей было непонятно.
«Срочно приезжай ко мне!»
Антон Арнольдович не просил и не приглашал — требовал. И она послушно бросила всё, поймала такси и помчалась в Пугачёвскую слободу, к дому, который стал её вратами в Неизведанное. К дому, в который она не собиралась сегодня приезжать. К человеку, который не вызывал у неё никаких чувств.
— Рад тебя видеть. — Бранделиус встретил девушку у дверей, помог снять лёгкий плащ, проводил в гостиную. — Вина?
— Не хочу.
— Белого? Сейчас хорошее время для белого полусладкого. — Он улыбнулся. — Ты хочешь вина?
— Пожалуй.
Даша не понимала, что заставило её так ответить, но поймала себя на мысли, что не прочь пригубить холодного полусладкого.
«Что происходит?!»
— Вот и чудно. — Он отвернулся к бару. — Кстати, можешь снять юбку, без неё тебе будет удобнее.
И снова улыбнулся, услышав за спиной шуршание одежды. А когда повернулся — вздрогнул. Знал, что увидит, но всё равно вздрогнул, потому что картина оказалась намного соблазнительнее, чем грезилось Бранделиусу.
Даша ждала его в широком кресле. Юбка на полу, жакет тоже, на девушке лишь чулки, трусики и кокетливо расстёгнутая блузка, под которой угадывается лиф.
— Ты прекрасна…
Она улыбается, но он видит едва заметную пелену на её глазах и понимает, что «привязка» работает. Всё идёт по плану.
«Рабыня! — И от этого становится слаще. — Моя рабыня!»
Он садится рядом, тесно прижимаясь к прелестнице, и подаёт ей бокал. Даша делает маленький глоток холодного полусладкого, после которого жарко отвечает на долгий поцелуй. Чувствует чужие руки на своём теле, но не испытывает отвращения.
Не испытывает ничего.
Руки настойчивы, Даше становится хорошо, но… Нет. Хорошо становится телу. Её тело попадает под обаяние умелых рук и начинает отвечать их ласкам, распаляясь всё больше и больше, а чувства…
Чувств нет.
Даша не испытывает ни отвращения, ни радости от того, что Бранделиус уверенно, по-хозяйски, берёт её прямо в кресле.
Чувств нет.
Она их имитирует, поскольку знает, что он этого хочет, но и только.
«Зачем я это делаю?»
Ответа нет, так же как нет чувств.
«Хотя на самом деле с Антоном хорошо… — Даша отмечает это машинально, как будто ставит галочку во время эксперимента. — Он сильный и выносливый, наверное, потому что колдун…»
Он умелый любовник, но не вызывает никаких чувств.
«Зачем я это делаю?»
— Ты похожа на прекрасную розу, распустившуюся на грязной помойке, — говорит Бранделиус потом.
«Интересно, это комплимент?»
Даша идёт в душ, одевается, вызывает такси, покидает дом, садится в машину и называет адрес. Потом просит остановиться у небольшого магазинчика и покупает пачку сигарет. Закуривает, стоя на прохладном осеннем ветру, и в этот момент ей звонит Сатурн.
* * *
Виктор почувствовал беспокойство…
В общем-то, за время знакомства с Бранделиусом и его командой это стало привычным ощущением, но в данном случае непонятная тревога показалась особо злокачественной. Виктор дёргался и нервничал, жёсткий ритм рабочего банковского дня гнал и гнал его без передышки, и он маялся урывками, на бегу, второпях… так и не понимая причины такого настроения.
Вчерашний разговор? Решение убивать? Гнусная история Карины? Что его беспокоит?
А к середине дня вдруг кольнуло: Даша.
Он вспомнил её взгляд при расставании, отстранённость, которую принял тогда за деловую торопливость и лишь теперь осознал по-настоящему.
Даша!
И тут, как назло, позвонили «сверху» и потребовали срочную консультацию. Потом ещё одну… А отказаться нельзя, только не в ту неделю, когда решается вопрос о его назначении на высокую должность. Потом пришлось бежать в кабинет директора, чтобы лично объяснить непонятные начальству цифры. Потом они «поболтали», в смысле, шеф болтал, а Виктор поддакивал. И только через полчаса после догадки, в тот момент, когда его тревога переросла в сильнейшую тоску, Громов уединился в дальнем конце коридора и набрал телефон Дарьи.
Гудок. Другой. Третий… Четвёртый…
Виктору едва не стало плохо. Он был бледен, взгляд блуждал. Сигналы шли, шли, шли, ответа не было… Пришлось отключиться.
С невидящим взглядом побрёл обратно в свой кабинет, размышляя, где может быть девушка.
«На совещании?»
«На переговорах?»
Других причин не отзываться у Дарьи не было.
Минут через пять, уже с рабочего места, Виктор перезвонил — нет ответа.
И беспокойство обернулось предчувствием. Неясное беспокойство — неясным предчувствием чего-то плохого. Громов смотрел на тёмный экран аппарата и страшился позвонить. Он не знал, что будет делать, если вновь не услышит ответа. Он мечтал услышать голос любимой, узнать, что с ней всё в порядке.
Вызов.
Электронный голос:
— Абонент недоступен.
Виктор медленно опустил руку. Он ничего не видел, ни о чём не думал. И время текло мимо него.
Мир менялся, Громов чувствовал эти грозовые изменения и понимал, что он сам должен либо меняться вместе с ним, либо пропадать.
* * *
Сатурн старался не приглашать женщин домой, здраво рассуждая, что чем меньше подруга знает, тем лучше: не будет неожиданных встреч у порога. Но сейчас пригласил. И не просто пригласил, а в нетерпении ждал гостью, бесцельно рыскал по квартире, грыз ногти, и всё в неизменных тёмных очках.
Он пытался размышлять — даже не размышлять, представить, как всё произойдёт: вот она входит, смотрит в его глаза, неясно улыбается… но и эта несложная картина не удерживалась, обрывалась, и Сатурн переживал синдром разорванных мыслей, не мог сосредоточиться; не то желания, не то какие-то смутные образы колесили в нём, он чувствовал себя как путешественник, внезапно застигнутый пыльной бурей, когда ни черта не понять — куда бежать, что делать? Он твёрдо помнил, что женщина должна прийти к нему, и это было единственной опорной точкой в его взбаламученном сознании.
Но и Дарья ехала в гости с полнейшим сумбуром в голове. Сперва она пыталась как-то думать, анализировать и прогнозировать… но потом честно плюнула и просто ехала, выкурив по дороге три сигареты. Ехала как в забытьи, не видя улиц, прохожих и дождя.
Она не понимала, зачем была у Бранделиуса, но точно знала, зачем едет к Сатурну: ей нужно поговорить. Возможно, не только поговорить — по голосу она поняла, о чём мечтает «очкарик», но ей требовался тот, кто поймёт. Или сможет объяснить, что происходит. Или просто помолчит рядом, силясь найти выход. Или защитит.
А Виктор, как это ни печально, не мог сделать ничего из перечисленного.
Но о нём Даша подумала мельком, увидев на экране телефона пришедший от Сатурна вызов, а поговорив с «очкариком», больше не вспоминала о Громове, полностью сосредоточившись на том, что было и что предстоит.
— Привет!
— Привет.
— Я… — Он неловко протянул девушке букет красных роз. — Вот.
— Спасибо. — Она взяла букет твёрдой рукой, не обратив внимания на то, что пара шипов впилась в ладонь. — Можно пройти?
— Конечно. — Он посторонился. — Вот…
Он не был похож ни на элегантного Антона, ни на обыденного Виктора. Он был третьим. Сам по себе. Взволнованным, как мальчишка, стесняющимся и не знающим, куда себя деть.
— Ты куришь?
— Нет.
— А курить у тебя можно?
— Да, конечно… У меня даже пепельница есть.
Сатурн сходил на кухню, принёс хрустальную пепельницу, поставил на журнальный столик рядом с расположившейся в кресле девушкой. Помялся.
— Кофе?
— Почему не шампанское?
— Хотел, — не стал скрывать Сатурн. — Но потом посмотрел на тебя и решил, что не надо.
— Что же ты во мне увидел? — усмехнулась Даша, раскуривая сигарету. — Неужели я выгляжу так, что можно сэкономить на шампанском?
— Ты выглядишь так, будто получила по голове, — тихо ответил Сатурн.
Он уже понял, что с нею что-то случилось.
— По телефону ты тоже был веселее.
— У меня были весёлые планы.
— А теперь?
— Теперь…
Он никогда не признавался в слабости, не сказал о ней и сейчас: ни о том, как подкосились у него ноги при виде девушки; как вылетели из памяти все заготовленные слова; улетучилась уверенность, и он вспомнил себя восьмиклассника. Нет.
Об этом — ни слова.
И о желаниях своих романтических, а точнее плотских, тоже промолчал, потому что не время.
Вместо этого Сатурн уселся в соседнее кресло — спокойно, уверенно, но без всякого подтекста, просто уселся, — снял очки и посмотрел Даше в глаза:
— Рассказывай.
«Почему ты решил, что я хочу тебе что-то рассказать?»
Но так она не ответила. Покрутила резкую фразу на языке, попробовала и так и этак, выдыхая сигаретный дым, и не ответила. Наверное, потому, что на столике между ними, справа от пепельницы, лежали чёрные очки.
— У тебя когда-нибудь было ощущение, будто ты находишься под чьей-нибудь властью? — медленно спросила она. И нервно затянулась сигаретой. И продолжила, не дожидаясь ответа: — Нет, я говорю не о начальнике отдела или владельце фирмы, который пугает тебя увольнением. Не о полицейском, или бандите, или насильнике, как это случилось с нашей Кариной, а о чём-то более… — Ещё одна затяжка. — О чём-то более глубоком. О ситуации, когда ты не можешь противиться, как будто потерял волю. Как будто и не было никогда у тебя этой воли… Тебе говорят — ты делаешь. Без сомнений и возражений.
— Что делаешь? — выдавил из себя Сатурн, не желая услышать ответ.
— Что угодно. — Молодая женщина затушила сигарету, жёстко посмотрела на собеседника и громко, отчётливо, почти по слогам, произнесла: — Сегодня утром мне позвонил Антон, велел приехать. Я не хотела, но поехала к нему без сомнений и колебаний.
У Сатурна задрожали пальцы.
— Я приехала, и он меня трахнул. Я не хотела, но не возражала. Он сказал — я разделась и отдалась ему. Вот так.
Она замолчала, глубоко вздохнула и разрыдалась.
* * *
Всё проходит — говорил в незапамятные времена мудрый царь Соломон и был прав.
Виктор даже предположить не мог, что молчание Дашиного телефона принесёт ему такую сильную боль.
Ну что тут вроде бы такого? Забыла где-то аппарат, батарейка в нём села…
Наверное…
Но он совершенно ясно сознавал, что утешает себя пустыми отговорками. Ничего она не забыла, и ни черта там не село. Дарья дисциплинированна, как сержант ВДВ, остаться без связи было для неё совершенно немыслимо, и её молчание…
Молчание.
Виктор не знал, что делать. В её офисе сказали, что Даша на переговорах и появится на работе только завтра…
«Что ещё за переговоры?»
Виктору казалось, что его сердце сдавило раскалёнными клещами.
«Где эти переговоры?» Но ведь не спросишь, не спросишь… Во-первых, не ответят. Во-вторых, будут завтра над Дарьей потешаться.
От отчаяния Громов взялся за работу, пытаясь забыться в повседневной суете, но ничего не получилось: всё валилось из рук, цифры плясали перед глазами, а на экране компьютера то и дело появлялось лицо любимой. Появлялось и исчезало, словно тающий призрак.
«Не уходи!»
Виктор вдруг ощутил, что его Даша исчезает, тает, точно разорванное беспощадным ветром облако. Удаляется, исчезает, и связывающие их тончайшие ниточки душевных нервов сейчас даже не рвались, а мягко лопались, превращая любовь в одиночество.
Это было ужасно.
Но ужаса не было.
Как будто он был готов к такому. Как будто путешествие по бескрайнему океану подарило ему огромный запас равнодушия, часть которого он сейчас использовал.
Слово «одиночество» успокоило Громова, он перестал метаться, дёргаться и набирать номер любимой. Он отрешился от всего. Тупо дождался окончания рабочего дня, доехал до дома, сжевал нехитрый ужин, сел в кресло и продолжил тупо ждать.
Ни о чём не думая. Не представляя, где и с кем она может быть сейчас.
Тупо ждать.
Так он просидел до девяти вечера, а потом телефон ожил, на экране высветился незнакомый номер, и бодрый мужской голос предложил «господину Громову» встретиться «по неотложному делу, связанному с известным вам домом в Пугачёвской слободе».
