— Он пришел, — прошептал одними губами Андрей Петрович. — Пришел, чтобы мстить… Он уже здесь…

«К чертям! — Участковый встряхнул головой и решительным жестом отбросил дьявольскую табличку. — Ко всем чертям! Завтра же к бабке, Светка знает одну такую, все грозилась к ней пойти, если пить и гулять не брошу. Кто мне дороже, профура Любка или законная жена и дети? К такой-то матери и брательника, и бл…дей! Никуда не пойду, пусть Олежка обеих и трахает, мне в завяз уходить надо, нервишки лечить! А сейчас домой, домой, домой!»

Подумав так, участковый почти немедленно обрел над собой контроль. В голове прояснилось, он хотел посмотреть на табличку, не вернулась ли, упаси Господи, прежняя надпись, но проклятая жестянка упала так, что с того места, где сидел Корниенко, оказалась не видна.

«Ну и черт с ней, — решил участковый и, наскоро запихав папки в сейф, закрыл его, а ключ сунул в карман. — Ах ты еж твою двадцать! — в сердцах всплеснул он руками. — Кобура-то с пушкой там».

Корниенко извлек из кармана ключ, но до замочной скважины донести его не успел: пискнули петли кухонной двери, в прихожей послышались чьи-то шаги, заскрипели половицы. Участковый открыл рот. На пороге кабинета стоял неизвестный человек в джинсах, армейских ботинках и старом пуховике, без шапки. Длинноволосый, с неухоженной рыжеватой бородой, странный визитер выглядел очень печальным.

— Я потерял друга, — сказал он негромко, и в голосе его чувствовалась искренняя боль. — Лучшего друга…

Неловко было задавать вопросы человеку, который так скорбел об утрате, но все же…

— Как вы сюда попали? — спросил Корниенко.

— Это вы попали, — ответил тот как-то уж очень двусмысленно. — Вы, а я… потерял лучшего друга.

«Друга? Друга?! Так вон оно что!» — обрадовался участковый.

— Так это вы мне звонили? — спросил он с надеждой. — Насчет собаки, так? Она нашлась, милиция у нас, знаете ли, на высоте, хотя многие, особенно в прессе… писаки… — затараторил Андрей, чувствуя, что нельзя умолкать, так как иначе тоска этого странного типа передастся ему и тогда… — Она на кухне, я ей колбасы дал…

— Отвратительная колбаса, — сказал неизвестный и сделал такое движение, будто бы с трудом сдержал позыв рвоты. — Мерзость. Ты, наверное, думаешь, что я должен быть благодарен тебе за это?

«Вот сукин сын! — рассердился участковый. — Я его собаку нашел, колбасы ей дал, а он тут выеживается! Да еще тыкает представителю власти!»

— Ты кто такой, документы?! — рявкнул старший лейтенант, впервые за последние несколько часов обретая полное душевное равновесие, как безнадежно больной перед кончиной испытывает просветление и облегчение, чтобы в последний раз, прежде чем покинуть бренный мир, взглянуть на него ясным взором. — Живо! — приказал он, привставая со стула.

Глаз Корниенко как-то сам собой скосился на пол, туда, куда упала табличка. Андрей прочитал начертанные вычурной готической вязью слова — всего два: Я ПРИШЕЛ.

Участковый рванулся к сейфу, быстро справившись с замком, мгновенно нашел среди папок кобуру и выхватил ПМ. Разворачиваясь, он снял пистолет с предохранителя. Грохнул выстрел. Пуля расщепила дверной косяк в сантиметре от головы бородача. Удивленный донельзя своим промахом, Корниенко вновь нажал на курок. Раздался сухой щелчок — осечка! Опять осечка! Опять и опять!

— Там был лишь один патрон, он предназначался для тебя, — сообщил неизвестный. — Ты истратил его не по назначению. Придется мне исправить твою ошибку, хотя я и не люблю насилия. — Глаза бородача сверкнули, в них не осталось ни тени недавней грусти. Он оскалился, так что поверить в его пацифистское заявление стало очень непросто. — Извини, у меня против тебя ничего нет, просто… считай, что я выполняю определенную работу. Казнь — это ведь тоже определенного рода работа. Тебе тоже случалось делать это, не так ли? Правда, тогда ты стрелял лучше. Теперь ты промахнулся, пришел мой черед.

Убийца достал из-за пазухи револьвер с длинным стволом. Щелкнул взведенный курок. Что-то с хрустом переломилось в душе милиционера.

— Прощай, — произнес тот, кто пришел выполнить работу палача. — Мне надо спешить. Добрый парень Геночка уже, наверно, справился с поручением, теперь кто-то должен позаботиться и о нем, так? Да и Любаша, скорее всего, припорхала на крылышках любви…

— Ты… ты — оборотень?

— Какое это имеет значение? Главное, что цель достигнута, твоим коллегам придется иметь дело с пятью трупами.

— А Коля?

— Вертолетчик? — Убийца едва заметно улыбнулся. — Тебе будет скучно без него в аду? Сожалею, дружок, но он в счет не идет: он не мог отказать тебе, ты держал его за задницу. Наказать его все равно что убить коня, на котором разъезжал бандит… Позволь я включу радио? — Убийца протянул руку к висевшему на стене старому трехпрограммнику и повернул регулятор. Из динамика донеслась музыка — немеркнущий вальс. — Твою хлопушку, конечно, слышали, но у меня-то сорок пятый калибр… Грохочет так, что… Сейчас сам убедишься.

Убийца вывернул регулятор громкости до конца, вальс тысячей изящных, как боевой патрон, фей закружился по комнате, наполняя ее пламенем жизнеутверждающего ритма.

— Боже мой, какая дивная музыка, — проговорил убийца и нажал на курок.

Он убрал револьвер и, едва заметно пританцовывая, направился к двери, оставив за спиной труп участкового с развороченным черепом и ликующий вальс.