Между тем радость Губерта оказалась не такой уж продолжительной. Прошел день, другой, но никто не спешил обласкать сироту. Князь Боэмунд оказался очень занят, так или иначе у него пока не нашлось времени для того, чтобы сделать подобающие распоряжения относительно «Роберта».

Какой бы ни была причина легкомыслия Боэмунда, Губерту, который никак не мог забыть воплей Индульфо Вора, промедление казалось подобным смерти. «Роберт» становился день ото дня подозрительнее, чем совершенно извел «Гвильямино». Особенно не давали покоя Найденышу слухи о появлении некой блаженной, слепой, которую звали… Летиция.

«Летиция. Летиция. Летиция, — стучало в мозгу у ворочавшегося в кровати Губерта. — Летиция. Летиция. Летиция…»

Тщетно пытался «слуга» успокоить «господина», что это всего лишь совпадение, он сделался нервным, и готов был вспылить по любому поводу.

— Да успокойся ты, — вскричала Арлетт. — Успокойся, у них просто дел по горло. Пока ты тут сидишь и дрожишь от страха, как лист, я кое-что сделала…

— Что ты сделала?! Переспала с кем-нибудь?

Вот это было что-то новенькое. Арлетт лишилась дара речи. Она не ведала такого понятия, как ревность, никто не объяснил ей этого, зато рыжеволосая прелестница не малой мерой успела испытать страсть и иссушающий огонь желания.

Она вызывала интерес даже и наряженная мальчиком, с остриженными волосами и в мешком висевшей одежде. Арлетт имела в столице еще больший успех, чем дома, она нравилась теперь и мужчинам и женщинам, последних привлекало общество робкого юноши, почти ребенка. Дамы могли позволить себе не слишком стесняться его, что давало им возможность держаться свободно, избегая условностей, необходимых в общении со взрослыми мужчинами, в то же время им можно было не опасаться с его стороны болтливости, свойственной подругам и служанкам. Некоторые из скучавших красоток, вероятно, даже не отказались бы затащить в постель неопытного кавалера — наверняка еще девственника.

Мужчинам нравилось в «Гвильямино» нечто другое; одни, вероятно, видели в нем товарища — младшего брата, с которым не придется делить ни наследство родителей, ни внимание женщин, ни рыцарскую славу; иных — тех, кто уже изведал прелести однополой любви, — привлекал немного робкий и оттого казавшийся еще более игривым взгляд.

Вопрос Губерта застал «слугу» врасплох, оба знали, что Арлетт не может ответить ни на чьи ухаживания, даже если захочет. Однако страх отнимает разум: Губерту, не находившему сил окончательно прийти в себя после посещения дворца герцога, все виделось только в мрачном свете.

— Я принес вина, — проговорил «Гвильямино». -Не кричи так громко, называя меня Арлетт, кто-нибудь может услышать нас. Не думаю, что следует проявлять такую неосмотрительность, когда дело уже решено.

— Ничего не решено!

«Слуга» покачал головой и налил вина себе и «господину», а когда оба выпили, произнес уверенно и спокойно:

— Перестань, я знаю точно, скоро Боэмунд позовет тебя… Успокойся, мы вернемся в замок… Однако тебе придется искать нового оруженосца.

— Почему, черт возьми? — нахмурился Губерт, которому не нравились любые неожиданности.

Арлетт усмехнулась и снова наполнила сосуды.

— Ты, кажется, уже и сам начал верить, что я — Гвильямино, твой слуга, — проговорила она. — Но меня больше устроит другая роль, я ведь все-таки родилась женщиной.

Губерт еще больше помрачнел, слова отчего-то не понравились ему.

Однако вино вызывало приятные ощущения, напряжение спадало, после него ничего не казалось таким уж страшным. Подруга вела себя сегодня особенно игриво, в последнее время им почти не удавалось остаться вдвоем — в комнатке, отведенной им в дворцовой пристройке, жило еще от пяти до восьми человек. Возможно, причиной шаловливости Арлетт стало вино, на которое любовники набросились с большим аппетитом.

— Что ты этим хочешь сказать? — спросил он с подозрением.

— Ни-че-го, — загадочно пропела Арлетт и кончиками пальцев оттянула в области живота старый камзол, принадлежавший ранее довольно крупному мужчине. — Наверное, никто еще долго ничего не заметит, но вдруг придется выступать в поход, а твой Гвильямино решит родить ребеночка? То-то все удивятся, правда? — Губерт так глупо уставился на возлюбленную, что та невольно рассмеялась: — Боже, дружок ты мой, да ты что? Не знал, отчего появляются дети?

Губерт застыл, не донеся чаши до рта.

— Ты… ты что хочешь ска…

— Ты все-таки выпей, — предложил «оруженосец» и лихо осушил свою чашу. — Ешьте, пейте… все равно умрете… Так, кажется, говорил наш смешной Прудентиус.

— Ты…

— Я… я… — прошептала Арлетт, склоняясь к уху Губерта. — Я беременна. Никогда не думала, что со мной это случится. Скоро я окажусь неважным оруженосцем, дружок… Да, впрочем, тебе все равно понадобится другой… настоящий, так как я собираюсь выйти за тебя замуж. Моя судьба — стать госпожой.

Тут Губерт, с точки зрения Арлетт, повел себя несколько странно.

— Но я не хочу ни на ком жениться… — произнес он обескураженно. — Зачем мне жена? Что я с ней буду делать?

Арлетт захохотала. Когда последние отзвуки ее звонкого смеха замерли под сводчатым потолком, она произнесла:

— Губерт, малыш, ты, право, удивляешь меня. Когда я стану твоей женой, ты будешь делать со мной то же самое, что и раньше…

— Но… но это ведь будет потом, через много лет, правда? — спросил он с надеждой. — Мне, конечно, придется жениться, потому что… потому что род Монтвиллей не может угаснуть. — Не замечая странного взгляда Арлетт, «наследник» барона Рикхарда продолжал: — Я женюсь на какой-нибудь мымре вроде Адельгайды, возьму в приданое много золота… — Мысль показалась Губерту забавной. — Представляешь? Высохшая святоша… радом со мной? Она так ненавидела Юдит, наша госпожа… Смешно, да?.. Я давно так не веселился… Эй, ты что не наливаешь мне?.. Гвильямино… Иди сюда, ну же! Ты обязан слушаться господина! — Пальцы Губерта нервно дергали завязки костюма «слуги». Другой рукой он привлек Арлетт к себе, поцеловал, стараясь попасть в губы, но всякий раз промахивался, не находя привычного отклика. — Ну же, голубка, я пошутил, я ни на ком не женюсь, ты и так всегда будешь со мной. Зачем нам священник?.. А дети? Отлично, пусть их будет много-много, полный замок!.. Ну, иди сюда… Какая ты сладкая…

«Сабина! — подумала Арлетт, стиснутая в объятиях любовника. — Она обманула меня! Так для чего же тогда все? Дня чего же погибла моя мать?! Проклятая ведьма! Колдунья! Для чего?! Ну погоди! Ты мне ответишь за это, я вырву твои бесстыжие глаза!»

Полет кончился внезапно. Губерт, как ястреб с пробитым сердцем, сложив крылья, рухнул на дно пропасти. Он открыл глаза, вокруг не было ничего привычного.

«Куда девалась Арлетт?! — подумал он, вспоминая, что они снова поссорились, едва оставшись вдвоем, потому что Боэмунд все не звал его. — Стоп. А куда это. я угодил? — Юноша прислушался. — Что за писк?..»

— А ну вон, вон отсюда, я тебе покажу, как жрать меня, тварь! — Он сбросил с себя мерзкую мокрую крысу, решившую, что для нее настал час обеда. Однако тварь оказалась не одинокой.

«Господи Боже! Они сожрут меня! — с ужасом подумал Губерт. — Проклятая Летиция!»

Он встретил ее на торговой площади на следующий день после того, как они с Арлетт впервые поругались непонятно из-за чего. Найденыш узнал бы ясновидящую из тысячи тысяч слепых, а страшная старуха не нуждалась в глазах, она читала мысли, видела Губерта насквозь, знала его лучше, чем он сам знал себя.

«Она донесла на меня!»

Самозванец вспомнил, как в комнату ворвались люди герцога, с которыми был и Арнольдо. Губерт был готов поклясться, что все это привиделось ему в кошмаре, но то, что он оказался здесь, говорило о том, что страшный сон оказался явью.

«Господи, помоги мне!»

Едва отбившись от проклятых тварей, решивших в конце концов все-таки повременить с обедом, Губерт с удивлением обнаружил, что он в подвале не один. Найденыш попробовал рассмотреть незнакомца получше. Как ни странно, это удалось, хотя еще минуту назад, когда самозванец воевал с крысами, в подвале стояла непроницаемая темень. Ни лучины, ни свечи, ни факела никто не зажигал, их просто не было.

Впрочем, источник света не вызывал сомнения, одежда неизвестного, окруженного зеленым сияющим ореолом, поражала изысканностью — одна горностаевая мантия чего стоила, а диадема в волосах?

«Это, наверное, император ромеев? — предположил узник, но тут же отмел вздорную догадку: — Да не может быть, чтобы столь высокую особу посадили в такую ужасную дыру! А потом, разве Константинополь уже пал?»

Губерт поднялся и подошел поближе. Приглядевшись, он понял, что уже встречал этого человека или даже не человека, бога, древнего бога норманнов, даже не бога, демона… Это он восседал на кресле с подлокотниками в виде волчьей пасти и головы змеи. Именно он приказал разбойникам идти с ним, Найденышем, именно он помог избежать смерти от рук сообщников. Теперь он вновь пришел на помощь Губерту.

Найденыш посмотрел в глаза магистру, но не встретил в них сочувствия.

«Я сделал что-то не так!» — мелькнуло в голове у узника.

Словно бы подтверждая догадку, раздался тихий гул, постепенно переросший в рокот, все вокруг задрожало, жалобно запищали, прячась по углам, крысы, уже и не помышлявшие ни о чем, кроме спасения.

Вибрация нарастала, стены заходили ходуном. Точно шатер, подхваченный ветром, поднялся в небо каменный потолок, уступивший место мраку ночи.

— Вон! — произнес сияющий бог. — Вон!!! — закричал он с утроенной ненавистью. — Пошел вон!!!

В глазах у Губерта потемнело, ноги стали чужими, в животе забурлило. Он рухнул на слизкие от грязи камни пола.

— А-а-а!!! — закричал Лёня и подскочил в кровати. — А-а-а!!! А-а-а!!! — вопил он.

Прямо из стеллажа с книгами протянулся, мечом упираясь в грудь, длинный зеленый луч.

— Что это? Что?! — в ужасе повторял Бакланов.

— Разве ты не понял? — спросил голос изумрудного демона. — Не понял?! — очень зловеще проговорил рыжебородый, выглядывая из стеллажа.

Тон бога из кошмара… то есть, конечно, из книжки, очень напомнил Бакланову манеру общения бригадира братвы, вышвырнувшей сегодня «Фору» вон из уютного подвала. Лёня присмотрелся.

«Боже! Да это же он и есть! И с чего это я взял, что он рыжий? Просто светлый, да еще стриженный почти под «ноль»… и никакой бороды у него нет…»

— Вали отсюда! Ты понял? — повторил «бригадир». -Понял или…

Он недоговорил.

— Да!!! — закричал Лёня и как был в джинсах и майке (домой пришел поздно и сильно выпивши — сил раздеться не осталось), не дав себе труда обуться, выскочил в коридор, а оттуда, на удивление быстро справившись с замком, вылетел на лестничную площадку.

Сбежав вниз на один пролет, он обернулся и застыл, точно жена Лота. Дверь осталась незапертой и приоткрылась вглубь более чем наполовину; прихожую наполнял зеленый свет, в котором не было и не могло быть места Лёне.

Он развернулся и, кусая губы и бормоча себе под нос не то ругательства, не то жалуясь на загубленную жизнь, не замечая даже, что наступает босыми ногами на осколки бутылочного стекла, помчался прочь из дома.