События оборачивались для Ильи не самым худшим образом. Менты, разыскивая его, рыскали по городу, а он наслаждался жизнью — плавал в круглой ванне, устроенной прямо в полу, утопая в высокой душистой пене. Какое удовольствие!

Играла, нашептывая что-то о морской лазури и янтарных берегах, тихая музыка, порою казалось, что вокруг шумели сочные зеленые кроны пирамидальных тополей. Бутылка и бокал с шампанским стояли рядом на блестящем черном кафеле, тут же — пульт дистанционного управления телевизором.

Илья взял контроллер и нехотя пощелкал кнопками, переключая каналы, которых оказалось на удивление много.

«Наверное, у них тут спутниковая антенна, — подумал Иванов. Большинство передач шло на английском, хотя сколь-либо заслуживавшей внимание программы не попадалось. Все выглядело довольно серо. — И чего наших ругаем, не самые худшие у нас передачи».

Тут как раз он, в очередной раз нажав на кнопку, услышал русскую речь. Шла информационная пятиминутка на третьем канале, то есть это дома у Ильи он был третьим, на огромном экране «Панасоника» высветилась и через несколько секунд погасла цифра «19».

— Скажите, скажите, — наседал корреспондент на ни в какую не желавшего смотреть в камеру господина в штатском. — Что это? Новый Чикатило, хладнокровный маньяк? Садист?

— Пока ничего с точностью утверждать нельзя, — отмахнулся от интервьюера мужчина. — Ясно одно: не надо спешить с упразднением института палачей и отменой смертной казни…

«Смертная казнь? — ужаснулся Илья, которого (точно гром среди ясного неба грохнул) осенило: — Они же говорят про меня! За что? За что они хотят убить меня?!»

Кадр, к счастью, сменился, но оказалось, что дело обернулось не к лучшему, а совсем наоборот. Корреспондент, видимо, не просто брал интервью у какого-то правительственного чиновника или, может быть, депутата, а вел специальную полемическую передачу, целью которой являлось выяснение мнения большинства социальных групп населения. Аудитория собралась в большой овальной комнате со скамьями, расположенными амфитеатром.

Едва ли не каждый из участников передачи (о ужас!) высказывался против отмены смертной казни и за усиление ответственности за уголовные правонарушения. Раздавались, и довольно часто, высказывания, что маньяков, в число которых любой из тех, кому давали слово, неминуемо записывал и Илью Иванова, вообще следует расстреливать на месте. Вот микрофон поднесли к губам четырех-пятилетней девочки (такой же белокурой и ясноглазенькой, какой была Олюшка). Ребенок сначала застеснялся, потом закокетничал, а затем, после настойчивых просьб ведущего, к огромной радости аудитории, смешно коверкая слова, пролепетал:

— Гастгеливать на мессе.

Зрители зааплодировали от восторга.

— Расстреливать на месте!., — объявил ведущий.

— Расстреливать! Расстреливать! Расстреливать! — подхватила толпа с пьяным восторгом. — Па месте! На месте! На месте! — веселился и ликовал народ на площадях и улицах.

— Вы получите возможность расстреливать каждого на месте! — заявил политик на трибуне, лицо которого словно бы постоянно менялось, не давая возможности Илье разглядеть его как следует. — Вам не нравится сосед? Вы сможете расстрелять его, причем, заметьте, на месте. Не люб начальник? К стенке. Надоела жена? К чему обременять загсы и суды? Впрочем, последние станут больше ненужными, надобность в них просто отпадет, как и в тюрьмах, мы победим преступность, ибо если нет тюрем и судов, существующих главным образом для того, чтобы бороться с теми, кто нарушает закон, значит, нет и самих нарушителей — то есть преступников. Об этом не могли и не могут мечтать ни в одном государстве в мире, такое возможно только у нас!

— Да! Да! Да! — закричал Илья. — Я согласен! Только зачем же начинать с меня? Мной лучше закончить!

Политик повернул к нему голову, и… Илья с удивлением узнал своего рыжебородого приятеля Музафарыча.

— Очень верная мысль! — согласился Логинов. — Но… видишь ли, существует одно правило в этой игре: ты либо палач, либо жертва, выбирай.

Дилемма казалась такой простой, что Иванов волей-неволей почувствовал подвох.

— И все? — спросил Илья.

— Так ты выбрал? — с чрезмерной дотошностью осведомился Логинов. Он еще сомневался! Оставалось только одно обстоятельство, смущавшее Илью. Павел почувствовал это.

— Обязательно расстреливать? — спросил Иванов.

Музафарыч Логинов просиял:

— Это единственное, что создает для тебя неудобство? Ну конечно, мы не требуем использовать непременно один-единственный способ, даже рекомендуем разнообразить их. Главное, ощутить в полной мере эстетическое наслаждение от совершаемого тобой акта умерщвления. Жертва должна жаждать своей кончины в не меньшей степени, чем этого хочешь ты. Тебе же следует постараться заставить ее или его радоваться наступлению окончанию процесса умерщвления, но не как избавлению от мук, а как естественному завершению благодатного акта принятия ею насильственной смерти, являющегося венцом всего, чем-то вроде купола собора, без которого само здание кажется бессмысленным нагромождением камней.

— Это не легко… — засомневался Иванов.

— У тебя должно получиться, — уверенно заявил Логинов. — Ты понимаешь, что попал сюда не случайно, ты принадлежишь к касте избранных, поставленных в жизни гораздо выше массы — рабов, ты — сверхчеловек.

Тут уж удивлению Ильи не было пределов. Хотя… почему же нет, вспомнилась казнь, совершенная им над женой и дочкой. Он делал это в первый раз, но проявил себя настоящим мужчиной, таким, как барон Рикхард и его дружина. Ему есть чем гордиться, Павел не врет, это настоящий мужик, в нем чувствуется железный стержень воли. Пашка Логинов — человек-кремень. И он, Илья Иванов, — тоже настоящий крутой мужик — человек-кремень.

«Сверхчеловек — это звучит гордо!» — обретая уверенность в собственных силах и веру в свою способность справиться с любой задачей, подумал Илья.

Однако Логинов, видно решив, что погорячился, поспешил внести небольшую коррективу.

— Ты почти сверхчеловек, — уточнил он. — Это своего рода курсы, ты будешь сдавать экзамены, ну… нечто вроде экзаменов, а потом тебя посвятят в… можешь считать, что ты станешь рыцарем.

— Зеленого камня? — спросил Иванов.

Павел лишь на секунду задумался и, немного поколебавшись, кивнул:

— Если хочешь… А теперь отдыхай.

Сам ли Илья нажал на кнопку контроллера или же программа сменилась автоматически, только лицо Логинова с экрана исчезло и появился кордебалет — несколько полуголых девиц, совершавших довольно откровенные телодвижения. Илья пригляделся как еле-дует. Одна из них как две капли воды походила на ту девушку, которая провожала его сюда, — темноволосую красотку в маленьком купальничке и шелковом халатике. Какой смуглой была ее кожа, а глаза! Огромные зеленые глаза. Илья почувствовал возбуждение, вспомнив, как девица заставила его раздеться и отдать ей всю одежду, а когда он сделал это (Илья мог бы поклясться), в прекрасных глазах красотки вспыхнул огонь желания. Как жаль, что она танцует там, за стеклом фирменного кинескопа.

Тут Иванов увидел (в этом дворце не было ничего невозможного!), как вожделенная смуглянка, медленно ступая по мозаике пола босыми ножками, покачивая бедрами, направляется к кратеру ванной, явно намереваясь прыгнуть в него.

«Это сон! — не поверил себе Илья. — Не может быть!»

Вместе с тем если чего-нибудь и не могло быть, так это оснований для такого заявления. Иванов ущипнул, потом укусил себя за руку. Почувствовав боль, он сплюнул противную на вкус игристую ажурную пенку. А девушка без всякого разрешения, сняв с себя купальник, спрыгнула в воду и прижалась к Илье крепким, дрожащим от желания телом.

«Вот Настёны тут не хватает! — со злорадством подумал Иванов. — То-то ор стоял бы! Нет жены — нет слез и попреков, нет человека — нет и проблемы. Вперед! Да здравствует праздник жизни, пир, на котором нет места слабым!»

Как раз в тот момент, когда бесстыдная смуглянка прыгала в воду к Илье, в ванную (какая уж тут комната? Целый зал!) вошли двое мужчин среднего роста.

— Да здравствует праздник жизни, пир избранных, на котором нет места слабым! — проговорил один из них, белокожий, черноволосый, одетый в темный костюм, и добавил: — Именно об этом он сейчас подумал.

Второй был, пожалуй, сантиметров на пять-семь пониже спутника, и внешность его казалась куда более обычной на фоне контрастного различия цвета кожи и волос собеседника. Второй с некоторым недоверием посмотрел на первого и спросил:

— Так-таки уж и именно?

— Почти дословно, — словно не замечая скрытой иронии в словах спутника, ответил первый. — Видите движения, которые он совершает?

Второй кивнул:

— Такое впечатление, Игорь Владимирович, что он хватает женщину, так?

— Да, Анатолий Эдуардович. Он будет делать это ровно столько, сколько мне понадобится. Если я велю ему кончить, он немедленно эякулирует.

— Правда? — спросил второй все еще с недоверием.

— Для наглядности я прикажу ему выбраться из ванны, — деловито проговорил черноволосый, и Иванов, точно кит на морской берег, со всего размаха выпрыгнул из воды на пол, где продолжал совершать движения, смысл которых уже не оставлял никакого сомнения в их конечной цели. — Продемонстрировать сейчас или пусть еще поупражняется?

— Он не покалечится? — спросил второй.

— Не все ли равно, — усмехнулся его спутник. — А какой экземпляр! Послушный раб. Биоробот.

Едва он произнес эти слова, как голый человек, пылавший дикой страстью к черному кафелю ванной на вилле, которая принадлежала спутнику черноволосого, окончил страстные мучения и, тяжело дыша, растянулся на полу.

— Он счастлив, — сказал тот, кто управлял волей Ильи Иванова. — Доволен жизнью.

— Отвратительное зрелище, — поморщился хозяин дворца.

— Как вид любого счастливого и довольного жизнью человека, — холодно произнес черноволосый маг и, резко развернувшись, вышел вон из ванной. Политик последовал за ним.