4
Несмотря на глубокую осень, с каждым днем плавания становилось только теплее и солнечней, что приятно удивляло липовцев. Розданные выкупные солиды сильно повысили настроение воинов, вызвав законную зависть ромейских гребцов. Произошло даже несколько краж, за что двоих гребцов разъяренные липовцы, избив, выбросили за борт.
Архонт на княжеском дромоне вводил Дарника в курс дела. Арабы вот уже тридцать лет как снова и снова высаживаются на самом большом ромейском острове Крите. Их последнее нашествие оказалось особенно сильным, им удалось захватить почти весь остров, вернее, всю его прибрежную линию. Высокогорье им пока неподвластно. Несмотря на полное превосходство ромеев на море, высадка новых арабских отрядов постоянно продолжается. Накапливают для решительного удара свои силы и ромеи. В западной части острова в их руках до сих пор полуостров Акротири, куда направляется и липовское войско. Сам остров растянулся с запада на восток на сто пятьдесят миль, а с севера на юг миль на двадцать — тридцать.
— Если остров такой большой и превосходство ромеев на море неоспоримо, то как там могло скопиться столько арабов, чтобы захватить все побережье? — задавал Рыбья Кровь резонный вопрос.
— Да, для всего острова их действительно немного, — соглашался архонт. — Но они ведут себя как лесные разбойники, никогда не вступают в открытое сражение, умело рассыпаются малыми отрядами и жалят в любое время с разных сторон. Поэтому и пяти тысяч таких разбойников для горного острова более чем достаточно.
— А вы сами не пробовали действовать такими же малыми лесными отрядами?
— Пробовали — ничего не получается. Для разбойников действовать так — вопрос жизни и смерти. Они знают, что пощады им не будет, поэтому у них всегда в запасе несколько убежищ, куда они могут отступить и затаиться. Наши воины к таким тяготам горных схваток не приспособлены.
— А жители острова?
— Те, кто на берегу, перебрались на более безопасные острова. Жителей долин магометане очень хитро обложили данью, она меньше наших государственных налогов, и те поэтому не слишком ропщут. Горцы живут сами по себе, да к ним вообще никто не суется.
Эти сведения не столько объясняли, сколько запутывали для Дарника, жителя равнины, истинное положение вещей: «неприспособленные воины», «жители долин», «горцы», «береговые жители»? Оставалось надеяться понять все уже на месте.
Из Пропонтидского моря флотилия вышла в море Архипелага с его бесчисленными островами. Тут и увидел князь, что такое горный остров, когда ровная пирамида на добрую версту выступала прямо из моря. Услышал недоуменный шепот воинов:
— Да как же такая гора на бездонном море держится, на что опирается?
— Говорят, плавает на огромной морской черепахе.
Несмотря на еще по-летнему жаркое солнце, на небо все чаще набегали грозовые тучи. Когда волнение было особенно сильным, дромоны прятались на подветренной стороне таких вот гористых островов. Однажды пережидать непогоду пришлось больше двух суток. В такие моменты вниманием князя полностью завладевал отец Паисий. Устраивался в каюте на ложе стратигиссы, ставил себе на колени поднос с чернильницей и пергаментом и задавал Дарнику не самые привычные вопросы:
— Каким ты был в детстве? Когда впервые пролил чужую кровь? Любили или нет тебя другие дети?
Часто князю нужно было дополнительное время, чтобы это вспомнить и как следует ответить. Иногда он сам принимался рассказывать то, что казалось ему важным и интересным:
— Как я сейчас понимаю, для меня очень много значило не то, что моя мать Маланка делала, а то, чего она не делала. Она никогда не обсуждала других женщин и мужчин, никогда не ставила мне в пример других мальчишек, никогда не обнимала и не целовала меня. Поэтому все это стало представляться мне лишним и придуманным. Я считал, что раз люди не могут достигнуть чего-то большого и главного, то находят себе эти маленькие страсти и увлечения.
— А что было для тебя наибольшим увлечением? — тут же подхватывал священник.
— Наибольшим?.. — чуть задумывался Дарник. — Прокладывать в лесу свои тропы.
— Как это?
— У нас кругом был очень дремучий лес с буреломами и гарями. Мне казалось очень обидным, что какие-то наваленные стволы деревьев мешают идти, куда мне хочется, и я топориком прорубал в них свои прямые тропы.
— А почему ты остановился и не стал продолжать это дальше?
— Потому что понял, что одной моей жизни на это мало. Хотелось не просто каждый день возвращаться домой, а идти, ночевать и снова идти куда глаза глядят.
— И однажды ты в одиночку взял и пошел, чтобы уже никогда не вернуться?
— Не в одиночку, со мной должен был идти еще один мой товарищ-побратим. Но ему вечно что-то мешало, и я пошел один.
— И мать тебя отпустила?
— Я ей сказал, что иду не один.
— Боялся?
— Еще как! Причем даже не самой смерти от зверя или людей, а своей собственной промашки, что приведет к этой смерти. Погибнуть от своей глупости и неосторожности, мне казалось, страшнее этого ничего нет на свете. Считал даже дни. Десять дней прожил — уже не совсем глуп, двадцать дней — просто не глуп, год прожил — вообще молодец.
— А сейчас?
— Сейчас наоборот. Достойная и доблестная смерть внушает только отвращение. Деревья до неба не растут. Год назад думал: вот, наконец, повезло — отравленной стрелой подстрелили. Почему-то выжил. Круг обязан замкнуться. Смерды должны получить свою радость: чтобы князь Рыбья Кровь умер самой нелепой и смешной смертью.
Отец Паисий уже не вскидывал удивленных глаз, а, научившись понемногу разбираться в серьезных и шутливых княжеских интонациях, просто записывал.
— Что этот ромейский жрец все время пишет? — допытывались воеводы.
— Список моих предков составляет. Хочет узнать, от какого я бога произошел, — в своем привычном духе отвечал Дарник.
Спустя три недели, не потеряв ни одного судна, флотилия подошла к Криту и пошла вдоль его северного побережья на запад. Здесь уж были горы так горы, и на версту, и на полторы и на две в высоту и не сглаженные, а какие-то острые и отвесные. Леса прятались в горных расщелинах и долинах, а открытые солнцу склоны покрывал мелкий кустарник и редкие пучки выгоревшей травы.
— Ну и где ваши арабы? — спрашивал князь архонта, оглядывая совершенно пустынный берег. Изредка где-то на высотах виднелись два-три маленьких серых домика, да несколько раз замечали пастухов со стадами овец и коз — и все. Даже рыбачьих лодок ни было видно. Дважды приставали к берегу, чтобы пополнить запас свежей воды, и тоже никого не встретили.
— Еще увидите и не обрадуетесь, — мрачно предрекал архонт.
— А конница у них есть?
— Есть, но очень мало. Это сказки, что арабы воюют только на лошадях. Кони слишком дороги и сами по себе, и из-за перевозки сюда тем более, поэтому никто не будет подставлять их под ваши стрелы. В пешем строю они тоже хорошо воюют. Переняли у нас сомкнутый строй, да и вообще воинственны не хуже других варваров.
Залив Суда, отделявший Акротири от основной части Крита, представлял собой идеальную гавань. Подобно длинному кувшину, он на несколько верст врезался в гористые берега, да еще в горловине закупоривался дополнительным маленьким островком. Какие бы бури ни бушевали на море, здесь на воде поднималась лишь небольшая рябь. Это сразу оценили липовцы, когда в разыгравшийся нешуточный шторм успели ловко сюда проскочить.
Северный берег залива принадлежал ромеям, южный — арабам, о чем засвидетельствовали несколько стрел, попавших в левую обшивку дромонов. В самой дальней точке залива, у перешейка, соединявшего Акротири с островом, находился поселок Сифес, находившийся в постоянной полуосаде со стороны магометан. Чуть к северу от него, недоступные для зажигательных арабских стрел, стояли пришвартованные к берегу три дромона. Сюда же пристала и флотилия липовцев.
На берегу встречать союзников собралась целая толпа разноплеменных воинов. Как уже знал Рыбья Кровь, основу войска составляла мира стратиотов, еще одну миру составляли сербы и италики — всего до пяти тысяч воинов. В центре толпы со своими воеводами-комитами стоял мирарх Калистос, тридцатилетний худощавый мужчина, чьи короткие светлые волосы напоминали овечью шерсть, за что в войске его называли Золотое Руно. Он никогда не имел дела с северными словенами, поэтому в первый момент принял прибывшее подкрепление за хорватов.
— Наконец-то наши стратиги чуть пошевелились, — еще издали обратился он к архонту, сопровождавшему Дарника. — Надеюсь, эти далматинцы умеют бегать не только толпой взад и вперед.
— Будет лучше, если ты спросишь их танаисского князя сам, без переводчика, — поспешил упредить его невежливую разговорчивость архонт.
Мирарх тотчас понял свою промашку:
— Добро пожаловать на Крит! — обратился он к Дарнику напрямую. — Если с тобой тысяча хороших воинов, то ты здесь самый желанный гость.
— Тысяча триста.
— Это вместе со слугами или самих воинов?
— Мы не ромейское войско и слуг при воинах не держим.
— А служанок? — Калистос весело стрельнул глазами в сторону княжеского дромона, где стояла Адаш и несколько дикейских жен, не пожелавших покидать своих мужей-варваров.
Князь, привыкший быть всегда самым насмешливым, слегка растерялся.
— Твои архонты сами справятся с выгрузкой или ты должен их нянчить? — продолжал по-юношески подначивать мирарх. — А то поедем покатаемся?
Простота и естественность его обхождения оказывали покоряющее воздействие. Не часто чувствовал Рыбья Кровь такую внезапную симпатию к кому-либо.
— Управляйтесь здесь сами, — сказал он Буртыму и Лисичу. — На дромонах оставить по сторожевой полусотне, чтобы они никуда не смели уплыть.
Князю с двумя телохранителями подвели коней, чтобы они присоединились к мирарху со свитой. Первым делом вся кавалькада отправилась на перешеек взглянуть на противника. Между поселком и высоким холмом в центре перешейка был насыпан невысокий вал с сухим рвом. Возле вала то тут, то там находились лагеря-фоссаты ромейских пехотных тагм: двадцать — тридцать палаток, взятые в квадрат из воткнутых в землю копий с навешенными на них большими овальными щитами оплитов. Такая ограда показалась Дарнику нелепой, ведь при сигнале тревоги все бросятся к своим щитам и получится полная толкотня.
Достигнув лагеря побольше, для двух тагм, Золотое Руно с князем поднялись на вал. В трех стрелищах к югу виднелся большой стан арабов. Здесь ограда вообще состояла из вкопанных жердей с натянутой между ними материей, словно противник сушил все свои запасы подстилок и одеял. Препятствие чисто условное, рассчитывают больше на силу собственных мечей и луков, понял Дарник.
— Как тебе такая приманка? — Калистос испытующе взглянул на гостя. — Выходи и нападай.
— Мне сказали, что они воюют малыми разбойными ватагами.
— Сейчас все изменилось. Они видят, что мы накапливаем силы, и тоже готовятся сбросить нас в море.
— А вы что?
— А мы только вас и дожидались.
День подходил к концу, и пора было возвращаться в поселок.
— Как хочешь разместить воинов: в палаточном лагере или поселке? — спросил мирарх. — Но учти, свободные дома остались только в пяти милях от Сифеса.
— Где скажешь, там и станем.
— Тогда лучше в лагере. Вы, наверно, холода совсем не боитесь, — сказал ромей, он тоже отнесся к северному словенину с заметным расположением.
В Сифесе военачальников поджидала неприятная новость: на двух липовских дромонах произошли драки сторожевых отрядов с командами судов, те хотели переставить дромоны в другое место, а липовцы не позволили. Еще повезло, что никого не убили.
— Ну и как рассудим? — со спокойным любопытством обратился Калистос к Дарнику.
— Это был мой приказ не трогать с места дромоны, значит, виноват я.
— Хороший приказ, я бы тоже такой отдал, оказавшись в незнакомом месте, — неожиданно для своих комитов одобрил Золотое Руно, и о происшествии забыли.
С собой палаток у липовцев не было, а у ромейских менсоров-хозяйственников их нашлось всего на полтысячи воинов. Ничуть этим не смутясь, три сотни дарникцев остались ночевать на дромонах, а еще четыре сотни быстро соорудили себе шалаши, где не хватило веток, там на жерди укладывали собственные плащи. Все воины из поселка потом ходили и смотрели на эту словенскую находчивость.
Рано утром, еще до совета архонтов, Калистос пригласил князя к себе:
— Каков состав твоего войска?
— Половина войска состоит из пеших десятков, по-вашему декархий. Это шесть щитников с большими щитами и четверо лучников с луками, арбалетами и пращами. При необходимости пять и десять декархий могут строиться в «черепаху», со всех сторон укрытую щитами и стреляющую из луков и арбалетов.
— Ну что ж, разумно. А другая половина?
— Другая половина — это конники, легкие и тяжелые, а также камнеметчики.
— Здесь коней у них не будет, — жестко заметил Золотое Руно. — Значит, будут бегать толпой.
— Нет. Они тоже знают сомкнутый строй или могут для второго удара сами укрыться за щитниками.
— К сожалению, все команды у нас подаются на ромейском языке, поэтому каждой вашей сотне, а то и полусотне будет придан ромейский архонт. Ты должен дать своего переводчика и сделать так, чтобы твои воины ему беспрекословно подчинялись.
К чему-то такому Дарник был готов.
— Хороший приказ, я бы тоже такой отдал, имея разноязычное войско, — сказал он, слегка покривив душой. В схватках с кутигурами его мало заботили не понимающие по-словенски гурганцы или сарнаки. Ведь на поле боя хорошие воеводы нужные команды должны понимать без перевода.
Мирарх благодушно улыбнулся:
— Значит, согласен?
— Два условия: я сам отберу твоих архонтов, и у них не будет права телесных наказаний для моим гридей и бойников.
— А как же ты обходишься без телесных наказаний? — заинтересовался Калистос.
— Два раза привязываю голышом к позорному столбу, а на третий раз вешаю.
— И что, помогает?
— Мои воины все делают в паре. И за проступок одного я точно так же наказываю и его невиновного напарника, — объяснил князь.
— Жуткое правило. И никто не возмущается?!
— Любых непослушаний становится в десять раз меньше.
— А если проступок совершает кто-то из архонтов?
— Воеводам ничего. Если их наказывать за каждое неверное решение, то они сами и делать ничего не будут. С них достаточно насмешек простых воинов.
— Это у вас так было в обычае или ты сам придумал?
— Точно не помню, — уклонился от прямого ответа князь, вызвав новую одобрительную улыбку ромейского военачальника.
На совете архонтов обсуждали, прежде всего, как именно атаковать арабов. Дарник сначала даже не понял в чем тут трудность, пока перед ним на стол не высыпали полдюжины «колючек»: железных шариков с четырьмя шипами в разные стороны — как «колючку» ни переворачивай, один шип обязательно торчит прямо вверх.
— Эти колючки пробивают не только сапоги, но и лошадиные копыта, — пояснил князю сербский воевода. — Они рассыпаны не только вокруг их лагеря, но и по всему перешейку.
Комит италиков поправил серба, что колючки рассыпаны не просто так, а шахматным порядком, даже если найти проходы между ними, дальше обязательно наткнешься на новый квадрат колючек. То, что предпринимали до этого — по ночам высылать ползающих лазутчиков, чтобы те собирали колючки, — особых результатов не дало, многих из них подстерегали арабские дозоры и убивали. Сейчас снова обсуждали все это, один из архонтов предложил привязывать к подошвам воинов доски, обитые железом или медью, его подняли на смех — где напасешься этого на пять, а теперь и на шесть с лишним тысяч воинов, да и как в такой «обуви» сражаться с быстрым и ловким противником. Так и разошлись, ничего толком не решив.
Мирарху было любопытно, как Дарник станет отбирать себе ромейских архонтов, и он отправился посмотреть. Всех их князь решил испытывать собственноручно. Каждому из двадцати присланных декархов на выбор предоставили два вида оружия: палка и щит или две палки против двух палок Дарника. После чего Рыбья Кровь по очереди и в хвост и в гриву принялся их колотить, к полному удовольствию собравшихся липовцев.
— Достаточно! — остановил после четвертого поединка веселое зрелище Калистос. — Это все-таки архонты, а не чемпионы-оптиматы. Если хочешь хорошо поупражняться, я пришлю тебе наших лучших мечников.
— Достаточно так достаточно, — легко согласился князь и дал команду Буртыму распределить по сотням всех выделенных ромеев. Цель была достигнута: декархи заметно присмирели, а липовцы стали относиться к ним чуть несерьезно, как к пустой ромейской формальности, которую надо снисходительно перетерпеть.
Паломничество в стан северных словен между тем продолжалось. Дружины далматинских сербов благодаря дикейским сербам приняли липовцев за своих единородцев. Нашлось что рассказать про «подвиги» словен и их князя в Дикее и гребцам с дромонов. Ну а отец Паисий, подрядившийся писать жизнеописание Дарника, вообще поразил и ромеев, и италиков. Поняв все про князя, ромейские и союзные архонты захотели больше узнать про боевые возможности рядовых липовцев.
— Да пожалуйста, — не возражал Рыбья Кровь.
И возле Сифеса состоялись большие боевые игрища.
— Особо не усердствуйте, — послал князь по войску наказ. — Иначе потом пошлют на самое кровавое дело.
Липовцы и не усердствовали: хорошо показав себя в стрельбе из дальнобойных луков и поединках на булавах, они были вровень в метаниях легких копий и кулачном бою и совсем слабы в беге, прыжках и борьбе, просто потому, что никогда этим сильно не занимались. Все ромейские и союзные зрители остались вполне довольны таким раскладом. Особенно после того, как липовцы сумели показать, как линейный строй в минуту преобразуют в закрытую со всех сторон «черепаху».
На дромонах тем временем случилось новое, правда, только словесное столкновение с полусотнями дарникцев. Навклиры, потрясая своими грамотами-предписаниями, собирались немедленно отплывать на зимовку на Родос — три зимних месяца для плавания по здешним водам считались запретными, вышедших в море зимой и погубивших свои суда кормчих безжалостно казнили. Несогласный с этим Рыбья Кровь увязался следом за мирархом в его дом.
— Почему дромоны не могут зимовать здесь, в бухте?
— Если они уйдут, то нам ничего не останется, как сражаться изо всех сил, — без особой уверенности отвечал ему мирарх.
— И лишить себя подвижности? Я читал ваши «Стратегиконы». Там везде сказано, что маневрировать своими силами самое главное.
— У нас на воинов едва пропитания хватит, а тут еще тысяча ртов моряков.
— Но с дромонами мы можем выйти, пристать к берегу в любом месте и добыть еды сколько угодно у ваших пастухов, — доказывал свое липовскйй князь.
И Калистос, как ни странно, прислушивался к его словам. Для Дарника это было совершенно новое ощущение: охотно подчиняться старшему военачальнику и убеждать его словами.
— Я бы не против, но вот… приказ. У нас приказам из Константинополя принято подчиняться.
— Где этот приказ?
— Вот. — Золотое Руно протянул Дарнику пергамент, где черным по белому было указано по прибытии на Крит словенского войска отправить все дромоны на Родос.
— А если так? — Рыбья Кровь взял со стола чашу с питьевой водой и плеснул на пергамент, а потом еще растер чернила в последних строках.
— Что ты делаешь? — в негодовании даже привскочил со своего места мирарх. — За такое знаешь что бывает?
— Скажешь, получил свиток, поврежденный морской водой.
— А дальше?
— Пошлешь на Родос только один дромон, чтобы он привез письменное подтверждение, что надо отправить все дромоны.
— И что потом?
— Потом кончится зима.
Калистос громко, от всей души расхохотался:
— Ну ты и плут! Такое только от иудея услышать можно!
