— Через два дня годовщина нашей свадьбы, — объявила мужу Всеслава.

По нарочито спокойному голосу Дарник тотчас почувствовал, как серьезно она ожидает его ответа. Однажды на подобный вопрос Шуши он отделался веселой шуткой и получил от наложницы порядочный нагоняй.

— Я помню, — соврал он на этот раз. — Даже выбрал тебе подарок.

— Правда?! — растрогалась княжна. — А мне казалось, что такие вещи ты не можешь помнить.

— А еще мне Фемел недавно сказал, что князья не должны быть счастливыми семьянинами, — Дарник хоть таким образом высказал свою скрытую насмешку.

— Это почему же? — возмутилась жена.

— Если князь сильно радеет о семье, то, значит, княжеству служит вполсилы.

— Какие глупости! Если от Фемела наложницы к десятским убегают, то пусть всех с собой не равняет, — проявила свою осведомленность Всеслава. — А кроме подарка что?

— А что ты хочешь?

— Я хочу, чтобы ты придумал что-то особенное.

— Обязательно, — с легкостью пообещал он.

Однако уже через час у него волосы зашевелились на голове от чрезмерных умственных усилий. «Что-то особенное» означало, что до сих пор ничего особенного не было. Забыв про все срочные и не срочные дела, он безостановочно думал над решением такого вроде бы совершенно пустячного дела и ничего не мог выбрать. Вечером, когда Дарник обходил с проверкой стену Войскового Дворища, его взгляд остановился на ребятишках, что шумно скатывались на санках по крутому склону на лед Липы. С завистью смотрел на их восторг и мельком подумал, что и княжне так покататься понравилось бы. Немного позже эта мысль стала обрастать дополнительными подробностями, и к ночи «что-то особенное» выстроилось окончательно. Правда, наутро весь план представился совершенно невыполнимым из-за того, что неизбежно надо было посвящать в него телохранителей и кое-кого из тиунов.

«А почему я должен им что-то говорить?» — чуть позже, рассердившись, спросил он сам себя и весь день занимался бурной тайной деятельностью. Самым трудным оказалось достать сонного зелья и обычных съестных припасов. Хорошо еще, что дворские рабы и слуги-рядовичи знали любовь князя к уединению и лишний раз ему старались на глаза не попадаться, так что он иногда мог оставаться совсем один. Задуманное все равно могло сорваться, если бы ребятня разобрала свои санки по домам, но, выглянув в вечерних сумерках из-за восточного тына, Дарник с облегчением отметил, что пять или шесть детских санок остались валяться у подножия берегового склона.

Наступила ночь. В княжеском доме затихли все звуки. Дарник дал жене как следует заснуть, затем, не зажигая свечей, стал собираться. В котомку с едой засунул инструменты и веревки, в другой мешок затолкал одеяла и запасную одежду, после чего осторожно разбудил Всеславу.

— Что? — спросонок не поняла та.

— Пошли. — Он протянул ей платье и сделал знак сохранять тишину.

Все поняв и ни о чем больше не спрашивая, княжна быстро оделась. Закинув на плечо котомку и взяв под мышку мешок с одеялами, Дарник осторожно открыл дверь. Навстречу им сунулся Пятнаш, здоровенный пес-волкодав, привезенный из Корояка княжне вместе с приданым.

— Бери его с собой. — Дарник протянул жене короткий поводок. — Только чтобы не лаял.

Всеслава привязала поводок к ошейнику Пятнаша и повела его за собой. В караульной, привалившись спинами к горячей печке, спали два арса-охранника. На столе уликой стояли пустой кувшин с квасом и глиняные кружки. Еще двое спящих арсов повстречались им на нижнем ярусе у входной двери. От княжеского дома до берегового тына было не больше полусотни шагов. На другой стороне Дворища у стены гридницы залаяли сторожевые псы. Пятнаш, повизгивая от драчливого нетерпения, дернулся к ним, Всеславе с трудом удалось его утихомирить.

Дарник повел их к тому месту в береговом тыне, которое можно было увидеть со сторожевой башни, только если хорошо высунуться из бойницы. Разумеется, в морозную ночь даже у самого бдительного стражника вряд ли могло возникнуть такое желание. Поднявшись на приступок, Молодой Хозяин перекинул за тын котомку и мешок. Потом обвязал пса веревкой поперек туловища и тоже спустил на береговой склон. Вторую веревку он ни к чему не привязал, а просто серединой зацепил за бревенчатое острие, а концы перебросил наружу.

— А мне как? — недоумевала княжна.

Рыбья Кровь вынул из-за пазухи прочную домотканую материю и, скрутив жгутом, связал ею кисти рук жены. Оседлав тын, он повесил Всеславу с помощью связанного кольца рук себе за спину и по сложенной вдвое веревке стал спускаться вниз. Через минуту они уже стояли на речном льду. Все прошло так стремительно и ладно, что князь даже сам удивился своей сноровке — словно каждый день только и делал, что похищал собственную жену.

— Вот это да! — Всеслава вполне разделяла его гордость. — А теперь куда?

Дарник огляделся. Луна пряталась за облаками, но и без нее все было прекрасно видно в синем отраженном снегом свете. Сдернув с тына веревку, он выбрал одни из санок, что попрочнее, и впряг в них Пятнаша. В детстве ему приходилось уже вот так запрягать в санки собак, поэтому связывание сбруи на крутящемся волкодаве не заняло много времени.

И вот Всеслава с мешками на санках, а он впереди держит за поводок пса, и все вместе они бегут и едут по льду подальше от города. Не останавливаясь, миновали через две версты полукруг Засечной черты, огибающей Липов по правому берегу, потом пошли шагом.

— Это и есть твоя придумка? — спросила Всеслава, встав с санок и идя пешком.

— Только начало, — отвечал он, чутко вслушиваясь в интонацию голоса жены. Похоже, ночное бегство ей в самом деле нравилось. Вот тебе и изнеженная княжеская дочка.

Еще две версты по льду — и беглецы свернули в небольшой овражек к рыбачьей времянке — крошечной избушке с низкой дверцей, подпертой от зверей камнями и бревнами. Дарник открыл это пристанище два года назад, тоже в зимнее время, совершенно случайно, когда скакал с ватагой арсов мимо. Из любопытства заглянул внутрь и обнаружил кроме топчана и стола сложенную из камней печь. Много раз потом собирался приплыть сюда летом на лодке-дубице и побездельничать два-три денька.

— Что это? — опасливо поинтересовалась Всеслава, не решаясь подойти.

— Мое злодейское колдовское место, — серьезным голосом произнес он. — Где я приношу жертвы моим страшным богам.

Освобожденный от сбруи Пятнаш радостно носился взад и вперед, бесстрашно обнюхивая давно не посещаемое людьми жилище. Князь освободил дверцу и с кинжалом в руке всунулся в темный проем. Предосторожность была излишней — в избушке не оказалось никакой живности. Сверток с кресалом, кремнем, трутом он хранил на груди и прежде всего добыл нужный огонь и свет. С печью вышло канительней, сложенные у входа замерзшие поленья долго не хотели разгораться, наконец весело затрещали в языках пламени. От пятой зажженной свечи внутри стало совсем светло.

— Ты сам, наверное, здесь впервые, — заметила княжна, наблюдая за его действиями и для смелости держась за ошейник могучего Пятнаша.

— Давай, давай, работай, — скомандовал Дарник, скидывая в зарождающемся тепле полушубок. — А то никакого колдовства не получится.

Рассмеявшись, она тоже сняла свою кунью шубку и принялась ему помогать.

Несмотря на всю неказистость, времянка оказалась вполне сносным зимним жилищем, даже дверцу изнутри украшал прямоугольник из оленьей шкуры мехом наружу, не пропускающий холода из щелей. Через час их бревенчатую берлогу вообще было не узнать. На огне грелся чугунок с водой, топчан застелен был одеялами, под ногами лежала волчья шкура, на столе выставлена еда и небольшой бурдюк с ромейским вином.

— А подарок? — спохватилась Всеслава.

— Годовщина завтра, не сегодня, — покачал головой Муж.

— Уже ночь прошла, вот-вот солнце встанет, — княжна пытливо оглядела его висящий на стене полушубок и наполовину опорожненную котомку.

Они бросились к котомке одновременно. Случилась именно та шутливая свалка-игра, которой ему всегда так не хватало в чересчур правильной жене. Разумеется, он поддался и дал ей овладеть свертком с золотым ожерельем, усыпанным красными и зелеными камнями.

— Какая красота! — воскликнула княжна, примеривая ожерелье и в отчаянии не находя зеркала.

Дарник и это предусмотрел, непонятно откуда извлек плоский предмет, столь дорогой женскому сердцу. И опять веселая возня за овладение зеркальцем.

Спать действительно уже не имело смысла, и их бесконечное баловство продолжалось дальше. Просто пили, ели, целовались, прятались под одеяло, подбрасывали в очаг поленья и снова утоляли жажду, грызли орехи, обнимались.

В разгар веселья яростно зарычал на дверь Пятнаш, замерев, они услышали позади времянки скрип снега под тяжелыми шагами. Из оружия при Дарнике, кроме кинжала, были лишь топор и два наконечника сулиц. Вскочив на пол, он торопливо стал прилаживать наконечники к коротким и не очень подходящим палкам. Но шаги стихли, и он вернулся на топчан.

— Леший? — заробела Всеслава.

— Если бы. — Князь и хотел, и боялся нападения лесного гостя. Когда-то его мать в похожей ситуации убила такого вот медведя-шатуна, и ему всегда хотелось повторить ее выдающуюся схватку.

Утром следы подтвердили: вокруг времянки бродил именно разбуженный голодом медведь.

— Зря ты, мишка, это затеял, тут тебе и каюк придет! — пообещал Дарник.

— Только не вздумай с ним сражаться! У тебя и рогатины-то нет! — сильно обеспокоилась жена.

— Ну вот еще, буду я с ним сражаться, не княжеское это дело, — отшутился он. — Но шкуру мы ему попортим, это точно.

И радуясь, что кроме любовных утех есть еще конкретное стоящее занятие, князь взялся за изготовление медвежьей толкачки. Среди поваленных деревьев отыскал два толстых сукастых ствола, обтесал их как нужно топором, оставляя заостренные сучки, и неподалеку от времянки подвесил их стоймя на ветвь старого дуба. Княжна ходила хвостиком и все пыталась разгадать секрет будущей ловушки.

— Теперь пойдем за приманкой, — сообщил ей муж.

Из кусков гниющей древесины он наковырял зимующих личинок, пешня для пробивания лунок во льду и рыбная снасть отыскались в самой времянке. Вскоре оставалось лишь выбрасывать из проруби на лед разнообразных рыбин: мелкие для ухи, крупные для приманки. Время словно повернуло вспять — Дарник снова был в родной землянке за пределами изгнавшей их с матерью Бежети, снова, чтобы выжить и торжествовать, призывал весь свой ум и физическое умение. И рядом находилась пусть не совсем еще помощница, но благодарная зрительница, поощряющая его на любые достижения одним своим присутствием.

К исходу дня князь начал все чаще да поглядывать вниз по реке, ожидая прибытия арсов. Среди них имелись такие охотники-следопыты, что могли взять след даже летом на речной гальке, не то что зимой на снегу. Неужели их побег из посада или Островца не видала ни одна живая душа?

Пешней он выдолбил небольшую ямку под висящими бревнами и закопал в них пять рыбин так, что снаружи торчали одни хвосты, залил яму для прочности речной водой, а от времянки до рыбьих хвостов проложил дорожку из рыбьих внутренностей.

Едва наступила ночь, опять зарычал и стал бросаться на дверь Пятнаш, но все оружие лежало перед Дарником на изготовку: две небольшие пики, пешня, топор и кинжал, так что он сам мог спокойно откушивать наваристой ушицы. Приступа опять не случилось, а чуть погодя со стороны старого дуба раздался громкий медвежий рык, быстро перешедший в неистовый с малыми паузами рев.

— Я все равно ничего не понимаю, — призналась княжна. — Он что там, с другим медведем дерется?

— Лишь бы не с нами, слабосильными, — посмеивался муж.

Впрочем, и эту вторую ночь они не спали вовсе не из-за медведя. И в княжеском доме, и в походном шатре Дарник всегда стеснялся много заниматься любовью, все казалось, что снаружи стоит кто-то и ведет подсчет его постельной доблести, да и самому не очень хотелось выходить к посторонним нетвердой походкой. Сейчас же все неиспользованные запасы любовного пыла без остатка выплеснулись наружу, превратившись в ненасытную бурю желаний. Время от времени Всеслава пыталась его хоть немного остановить, но это лишь добавляло масла в огонь. Какие там усталости, какие опустошения! Не умея произносить ласковых нежных слов, он мог доказывать свою любовь только таким образом.

Под утро они все же немного забылись в полудреме-полуяви. Серое рассветное пятно в дымоходном отверстии и мирно посапывающий под топчаном Пятнаш напомнили им о некоем незаконченном интересе. Стоило Дарнику спустить ноги на волчью шкуру, и княжна тоже была тут как тут:

— Я с тобой.

Выйдя из времянки, они направились к толкачке. Снег вокруг рыбин и нижние части сукастых стволов были в крови и медвежьей шерсти. Кровавые следы вели и дальше в лес. А три из пяти рыбин по-прежнему сидели в земле.

— Объясни, наконец, — почти жалобно попросила жена.

Вместо ответа он толкнул кинжалом один из стволов, потом второй, те, откачнувшись, вернулись назад, ударив друг друга. Еще несколько тычков кинжалом — и стволы стали раскачиваться так, что Дарнику с княжной пришлось отступить на безопасное расстояние.

— Как просто! — изумилась она.

Пройдя по кровавому следу, они нашли издохшего от ран молодого медведя.

— Был бы он старый и опытный, сразу бы ушел, а этот все хотел наказать своих обидчиков, — с сожалением определил Рыбья Кровь.

Шкура у медведя была настолько испорчена, что не стоило ее снимать даже на половую подстилку. Князь, правда, хотел вырубить часть медвежатины на еду, но жена воспротивилась. Так и оставили властелина леса на растерзание воронам и куницам.

Арсов по-прежнему не было, и это уже вызывало тревогу. Дарник вспомнил про бесчисленные санные следы, оставленные на льду реки близ Липова, и подумал, что никому в голову просто не могло прийти проследить след полозьев детских санок. Но хоть дальние конные разъезды во все стороны они могли послать? Быстрян наверняка сообразил бы. Не посвящая жену в свои досадливые мысли, он продолжал делать вид, что все в порядке — несколько дней праздного отдыха им рассчитаны как надо. Взятые с собой окорок, сыр, хлеб и крупа между тем подходили к концу. Короткие толстые пики вновь переделались в легкие сулицы, но, сколько он ни прочесывал с ними окружающий лес, вспугивал лишь недоступных рябчиков да тетеревов. Поставленные на зайцев петли тоже результата не дали. Одна уха уже порядком надоела. Всеславу возникшие трудности только развлекали и как перемена обстановки, и как новая ступень отношений с мужем.

— А я знаю, почему ты меня привел сюда, — заявила она ему. — Примериваешься, как придется жить без княжения.

— Пускай даже и так, — не отпирался он. — Ты со мной или к отцу подашься?

— А как бы ты хотел?

— Конечно, чтобы к отцу подалась.

— Ну, пожалуйста! — Всеслава обиженно толкнула его в бок. — Скажи, что хочешь со мной.

— С тобой, с тобой, — подтвердил муж, хотя, если честно, такое будущее отнюдь не прельщало его. Находиться в изгойстве рядом с человеком, который видел твой наивысший расцвет, — да ни за что на свете!!! Уж лучше совсем одному или украсть наложницу, которая бы не знала, кто ты такой.

Когда подошел к концу третий день их уединения, Рыбья Кровь уже места не находил себе от беспокойства — детская шалость оборачивалась изрядным конфузом. Как теперь вообще возвращаться с достоинством в Липов, что сказать, как объяснить? Сослаться на проверку крепостных сторожевых постов? Но тогда нужны хотя бы верховые кони, на которых они с княжной разъезжали бы по дальним вежам. Не детские же санки предъявлять своим подданным? Всеслава, уловив его озабоченность, спросила, в чем дело. Он без прикрас ей все выложил.

— И никто, никто не знает про нас?! — не могла поверить жена. — Даже твой пройдоха Корней?

— Никто.

— А если мы так же тайком вернемся?

— Это было бы лучше всего, но даже и пытаться не стоит.

Княжна призадумалась.

— Помнишь, ты говорил, что, когда ехал на побывку в Бежеть, всем сказал, что тебе нужно взять свой удачливый талисман, — заговорила она чуть погодя. — Давай и сейчас скажем, что нам нужно было справить тайные колдовские обряды.

— Ну да, на детских санках, — скривился князь.

— Забудь про санки, — Всеслава оживилась от своей новой мысли. — Давай сюда свой полушубок и шапку.

Быстро вывернув наизнанку не только одежду мужа, но и собственную шубку, она скомандовала:

— Надевай! — И сама оделась быстрей его. — Кто скажет, что мы не приобщились к своим особым таинствам?

Дарник усмехнулся: вот она, истинная цена всем суевериям жены. Ее затея была не самой убедительной, но ничего лучше он сам придумать не мог. К тому же, если она не боится явных и скрытых насмешек, то ему тем более не след их опасаться.

Проведя еще одну полубессонную пылкую ночь, они стали собираться в обратный путь. Детские санки забросили подальше в чащу, чугунок и одеяла оставили рыбакам, запасную одежду и лишние вещи утопили в проруби. Взявшись за руки, в вывернутых наизнанку одеждах и шапках, они зашагали по льду к Липову. Чтобы не остаться в долгу, князь в последний момент нанес сажей на вывернутую одежду и шапки загадочные знаки — колдовство так колдовство! Шли и по пути азартно сочиняли историю своего тайного колдовского обряда, чтобы потом дуть в одну дуду.

Первыми их углядели рубщики леса. Дарник заметил, как один из них выпряг из саней лошадь и помчался верховой дорогой в ближнюю вежу, а то и в сам Липов. Не дойдя двух стрелищ до засечной вежи, они услышали сторожевое било, и навстречу им высыпала добрая половина ее насельников: гриди, их жены, детвора. Рыбья Кровь гадал: как заговорить? Толпа ошалело смотрела на подходящую княжескую чету и молчала. Положение спас вожак вежи, лихо подъехав сбоку на санях и откинув меховую полсть:

— Садись, княже, и ты, княжна. В ногах правды нет. — И когда они сели, добавил: — В вежу или в Липов?

— В Липов, — коротко бросил князь, радуясь, что все так просто разрешилось.

— Не нужно ли чего? — вожак-возница обернулся лишь раз.

— Ничего, — звонко ответила Всеслава, крепко пожав кисть мужа своей ладошкой: мол, не бойся, все будет хорошо. Дарник изумленно на нее покосился: еще не хватало, чтобы его кто-то приободрял.

Возница повелительно махнул рукой, и мимо них в обгон помчался в город верховой. Дарник вгляделся в спину расторопного вожака. По лицам он редко когда мог догадаться о мыслях собеседника, зато их фигуры и самые мимолетные движения говорили ему всегда много интересного. Сейчас спина вожака-возницы ясно предупреждала его о чем-то неприятном и даже катастрофичном.

Сани подъехали к лощине-спуску, отделявшей Войсковое Дворище от Городца. Там уже кучкой стояли воеводы и тиуны, не меньше двухсот голов виднелись из-за обеих оград по краям лощины. Воеводы вытолкнули вперед Лисича и Охлопа, как главных правителей.

— Все ли добром? — приветствовал княжескую чету Лисич.

— Добром. А у вас все ли добром? — привычно откликнулся Молодой Хозяин.

— И у нас. Только распоряжения, прости, мы твоего не нашли.

— Что людинам говорить про тебя, не знали, — добавил староста-наместник.

— Я сам потом скажу. — Больше всего Дарнику сейчас хотелось спрятаться от этих пытливых и дотошных сотен глаз. — Мы с княгиней проделали большой путь, и думный совет будет после.

Воеводы с тиунами тут же расступились, и княжеская чета без помех прошла на Дворище и в княжеский дом. Дарник сделал знак, и в приемном покое, кроме них с княжной, остались лишь Лисич и Фемел. Лисич для соблюдения старшинства, Фемел для подробных новостей.

— Когда не нашли твоего распоряжения, стали узнавать, с кем вы могли уехать, каких лошадей взяли, — коротко и ясно говорил ромей. — Никто ничего толком сказать не мог. Арсы как бешеные на всех гридей кидаются, понять ничего не могут. Потом поймали твоих кровников…

— Кого? — Князю показалось, что он ослышался.

— Твоих кровников, — со вкусом повторил дворский тиун. — Из Затесей, из тех, что вы с княжной разрушили и сожгли. Поймали троих затесейцев с метательными ножами, нажали на них, они и сознались. Стали думать, что их не трое, а больше и что они умыкнули вас с княжной. И арсы…

— Что арсы?

— Приговорили своего к смерти. — И Фемел рассказал, как устыженные своей охранной промашкой телохранители тянули жребий, и тот, из ночной княжеской стражи, кто вытянул короткую палочку, бросился на свой меч.

— Насмерть? — невольно вырвался у Молодого Хозяина глупый вопрос.

Фемел с Лисичем молча кивнули. Князь уточнил имя самоубийцы, с облегчением услышав, что тот был не из числа четверки, которой он самолично подсунул кувшины с сонным зельем. Еще несколько окольных вопросов, и Дарник убедился, что о сонном зелье никто так и не пронюхал, а он сам пока тоже не успел похвастать о том Всеславе. Теперь только молчать, навсегда стереть это позорное пятно из своей памяти!

— Так все-таки где вы были? — не сдержал своего любопытства тиун. — И как сумели незаметно даже для арсов ускользнуть?

— Каким путем ушли из Дворища, не войсковым людям знать не полагается, — отвечал ему князь. — А ходили, чтобы я приобщил княжну к моему родовому верованию.