9
Весть о странном походе быстро облетела весь дарникский лагерь и прилегающие городища. Сперва это восприняли как некую шутку-небылицу, мол, кто идет воевать на врага, чтобы потом обеспечить его постоянным доходом, потом стали говорить, что князь Дарник собирается захватить как можно больше пленных и заставить их на себя работать, чтобы сказочно от этого обогатиться, а кончилось дело тем, что пошел слух о необходимости всего лишь охранной службы по содержанию пленников-рабов и по перевозке товаров с Итиля до Новолипова и Таврики, и все это за очень хорошую плату, и что если сейчас на это не согласиться, то после придется кусать локти с досады, когда князь найдет себе других охранников. О том, что сначала нужно разбить кутигуров, как-то совсем не думалось, тем более что общим достоянием стали слова Дарника о кутигурских стрелах с костяными наконечниками и их каменных булавах.
Прибытие большого обоза с припасами из Новолипова только еще сильнее возбудило общее волнение. В поход рвалась уже не только молодежь, а даже седовласые отцы семейств: если не в строй, то хотя бы возницей на повозке.
Корней насмешничал:
– Зря ты каждому ополченцу пообещал от похода новый дом, все уже замечтали о целых стадах и табунах, серебряных блюдах и шелковых платьях.
Тридцать больших четырехконных повозок были нагружены зерном, оружием, доспехами, одеждой, сапогами, палатками, камнеметами и походными котлами. Возглавлял обоз сотский Зыряй, ставший теперь по старшинству наместником Новолипова. Ему не терпелось доложить князю обо всем, что произошло со столицей за истекший год, и получить указания, как быть дальше.
– Ты все делал правильно, – успокоил князь после доклада Зыряя и, построив все войско, присвоил ему разряд хорунжего с правом выставлять над своим домом и шатром собственное знамя.
Нечего и говорить, каким счастливым носился с этой минуты по Биреме новоиспеченный хорунжий. Насчет Смуги у него тоже не возникало сомнений: разумеется, только в Новолипов и в княжеские хоромы, а он при княжиче будет верным тиуном-воеводой. Рыбья Кровь попробовал возражать: слишком близко Новолипов находится от ромейского Ургана и устья Дона-Танаиса, откуда всегда можно ожидать нападения хазарских судов, не лучше ли перенести столицу сюда, в Бирему. Но Борть с Корнеем поддержали Зыряя:
– В Новолипове прямая речная дорога с Липовым. Да и близость ненадежных соседей будет только способствовать воинской готовности.
И князю пришлось согласиться с воеводами.
С собой Зыряй расчетливо захватил из Новолипова золотых дел мастера, который в два дня изготовил для Смуги княжескую корону, ничем не уступающую короне Тура. И оба княжича принялись гордо расхаживать в золотых обручах с зубчиками по Биреме, сопровождаемые каждый двумя плечистыми телохранителями.
Насчет похода Зыряй заверил князя, что Новолипов сможет выставить две сотни ополченцев и бойников со всеми полагающими им повозками, колесницами и катафрактами. С той же целью во все прежние крепости и городища княжества Корнеем были направлены десятки гонцов с требованием присылать в Бирему если и не полностью оснащенные ватаги и сотни, то хотя бы коней, повозки, зерно, наконечники для стрел и сулиц. А в Липов была выпущена еще пара голубей с посланием-призывом: «Князь собирает войско в Турусе». Туруса была самым восточным владением Дарника: пограничная крепость рядом с хазарским Калачом. Именно здесь, в Калаче, словен с ромеями должен был через месяц-полтора дожидаться Самуил.
Вместе с обозом в Бирему перебралось из Смоли семейство манушей. Среди собирающегося в поход воинства для них сразу наступила урожайная пора – всем хотелось узнать свою ближайшую судьбу. Гадание Суниты в общем-то было благосклонным: каждому второму ополченцу и бойнику она предсказывала великую славу и богатство. Как узнал Корней, некоторые гадали и на князя, которому тоже обещана была Сунитой слава и богатство, но с одной поправкой: назад в Бирему Дарнику не суждено будет вернуться.
– Ну и отлично, – отмахнулся князь. – Это место связано у меня не с самыми приятными воспоминаниями.
Не меньше ходило всевозможных разговоров и о подаренной ромеями книге. Если бы Дарник разрешил ее прочитать десятку грамотеев, а те пересказали ее содержание всей Биреме, слухов наверняка бы поубавилось. Но князь не выпускал книгу из шатра, дозволив, кроме княжичей, познакомиться с ней еще Бортю, Зыряю и Сигиберду, вернее, им вслух книгу прочитали княжичи, сразу переводя ее на словенский язык. Корней, который прочел «Жизнеописание» еще на дромоне, настойчиво советовал:
– Ну давай перепишем ее на словенский язык, надиктуем пару десятков копий и отправим в подарок каждому нашему князю. Это настолько сделает тебя несокрушимым, что уже никто против и пикнуть не посмеет.
– Все верно говоришь, – ответил хорунжему Рыбья Кровь, – только мне этого не хочется. Книжная слава ограничена только тем, что в ней написано, ни на вершок больше. Устная слава и поцветистее и поживей и нравится мне гораздо больше.
Выделенный Бортем тиун-управляющий оказался большим докой в хозяйственных делах, и Дарник смог полностью переключиться на военные приготовления. Его главным помощником в этом стал Ратай, едва ли не ежедневно озадачивая князя новыми придумками. Так, оценив грозный вид прибывших крепостных повозок, он предложил сделать их намертво закрепленные дощатые стены съемными, чтобы при образовании крепостного круга внутренняя стенка снималась и использовалась отдельно как дополнительная защита: хочешь – рядом с повозкой, хочешь – для защиты коновязей, хочешь – для перемещения по ратному полю.
Последнее заинтересовало князя:
– Как именно все это будет?
– Два ополченца просто несут эту стенку перед собой, ставят на штакетины-опоры, потом снова несут вперед или назад, а два лучника из бойниц стреляют.
– А два ополченца будут только носильщиками?
– При полном сближении с противником они достают клевцы и мечи и вместе со всеми рубятся в рукопашной.
Для Дарника это были рассуждения парня, никогда не участвовавшего ни в одном сражении.
– Очень гладко на словах, но, когда рядом все орут и падают мертвые соратники, очень трудно определить, когда нужно что делать.
– Ну для этого вожаки и существуют, чтобы вовремя давать команду, – невозмутимо отвечал Ратай.
Для лучников у полевых бойниц им было придумано отдельное облачение: тяжелый шлем с маской-личиной, широкий стальной ошейник, полностью закрывающий шею, и зерцало, кованый прямоугольник, защищающий всю грудь. Один комплект этих доспехов оружейник привез из Липова. В рукопашной в таких доспехах было несподручно, а у бойницы с луком – в самый раз. Испытания показали, что даже с двух сажен стрелы с калеными наконечниками из дальнобойного лука оставляли на этом железе лишь слабые царапины.
– А плечи, живот, спина, ноги – они будут без доспехов? – придирался больше для порядка Рыбья Кровь.
– При отходе за спину можно закинуть большой щит, а плечи, живот, ноги – ну да, они будут без железа, иначе лучник становится совсем неповоротливым. Ты же сам, князь, когда-то распорядился, что все доспехи не должны весить больше пуда, а это мое железо – я взвешивал – тянет лишь на тридцать фунтов.
– Бери и делай, – соглашался Дарник.
– А трехзарядные арбалеты?
– Бери и делай, – уступал Князь.
– А железные кругляши на цепочке?
– Бери и делай, – сдавался Рыбья Кровь.
– А крюк на длинном ремне – им конник легко может на скаку выдирать из седла чужого конника. У меня есть, я сейчас покажу.
– Не надо показывать: бери и делай! – устало отмахивался великий и непобедимый.
И уже в четырех кузнях: в Биреме, Варагесе, Петуне и Смоли – весь световой день стучали молоты и молотки, седельщики и шорники готовили седла и упряжную сбрую, столяры строгали и собирали двухаршинные колеса, а из брусков и досок большие повозки. Одна за другой проходили загонные охоты, накапливая запасы колбас, вяленого мяса и копченостей. Выделенные артели добывали сетями целые бочки морской рыбы, половина которой потом сушилась на солнце. Ежедневные состязания распределяли будущих воинов по пяти категориям: пешцев-лучников, пешцев-щитников, катафрактов, легких конников и колесничих – кто на что лучше способен. Не забывали и про коней, все они: и свои, и мирян – тоже проходили проверку на пригодность к военной службе, им устраивали скачки и на скорость, и на выносливость, приучая к грохоту железа над их головами.
Тяжелее всего обстояло дело с катафрактами и колесничими. За короткий срок добиться от них нужного результата было весьма затруднительно. Но все равно князь гонял их беспощадно, стремясь хотя бы не слишком опозориться перед стратиотским воинством, тихо подозревая, что Леонидас не преминет привести с собой своих тяжелых конников.
Однако, как бы Дарник не был занят, на первом месте у него все равно оставались княжичи, он не только повсюду таскал их с собой, но по два-три часа в день уделял им внимание с глазу на глаз: пояснял, что в «Жизнеописание» правда, а что выдумка отца Паисия, рассказывал и о многом другом, не забывая добавлять нужные пояснения.
– Но ты говорил, что твоя мама скрыла от тебя, кто был твой отец, может быть, он в самом деле был князь, случайно появившись в ваших лесах? – дознавался у отца Смуга.
– Вот поэтому я маму и не спрашивал, вдруг действительно князь, – чуть грустно улыбался Дарник. – Просто мне уже в вашем возрасте хотелось подчиняться только своему нраву и не быть никому ничем обязанным.
– А как же ты тогда ромейский язык выучил? – любопытствовал Тур.
– От деда нам с мамой достался целый сундук словенских и ромейских свитков. В трех словенских свитках было указано, как наши слова пишутся по-ромейски. Я это выучил, даже не зная, как ромейские слова произносятся, и стал разбираться с остальными ромейскими письменами. Потом я познакомился в соседнем селище с ромеем Тимолаем, и он меня научил, как все правильно говорить и читать на их языке.
Задавали сыновья и более взрослые вопросы. Начинал обычно Смуга:
– Расскажи про своего первого убитого.
– Моим первым убитым был разбойник по имени Рваный. Во время поединка он попытался от меня убежать, и я очень неудачно зацепил клевцом его по ноге. Раздробил ему щиколотку. С собой его тащить было некуда, оставлять в лесу тоже нехорошо, и тогда я приказал другому разбойнику Кривоносу добить его. Тот испугался, что я убью его, и добил Рваного.
– Но это не ты убил, а когда сам? – Туру, как всегда, хотелось узнать все до конца.
– Потом была схватка моей ватаги с купеческой ладьей. Но там мы стреляли из луков, в каждом из убитых торчало по три-четыре стрелы, поэтому сказать, кого убила именно моя стрела, было трудно. И вообще убивать с помощью стрел это всегда какое-то ненастоящее убийство, почти как на охоте: тебе хочется не столько убивать, сколько хорошо попасть, и ты получаешь удовольствие от того, что попал.
– Ну а когда первый раз мечом убил? – Смуга ревниво подхватывал вопрос младшего брата.
– Это уже на купеческой ладье. Обиженные нами смерды на конях догнали нашу ладью и захватили нас в плен. Моих ватажников повели на суд в их селище берегом, а меня с Быстряном повезли на ладье. Быстрян был настоящим русом, мечом владел лучше меня. Ему, как и мне, не хотелось быть в селище повешенным или утопленным, поэтому мы выжидали удобный момент. На ладье было много ромейского вина. Течение само несло куда надо нашу ладью, поэтому все только сидели и пили. Нам с Быстряном тоже дали вина. И когда на ладье все, кроме кормщика, заснули, мы взялись за ножи и топоры наших охранников. Устроили настоящую резню, убив девять человек. Я после целый месяц сам себя боялся, мне снова и снова хотелось браться за топор и чтобы кровь и куски человеческого мяса разлетались в разные стороны. Потом это как-то во мне успокоилось, и с тех пор я всегда старался лишь управлять своим войском, сам не сражаясь.
В другой раз сыновей интересовало:
– Как именно тебя назначили князем?
– В этом не было ничего особенного. Моим бойникам просто захотелось большей славы. Липов находился чуть в стороне от торговых путей, и им управляли разбойники-арсы. Я немного победил их и стал воеводой Липова.
– А как это немного?
– Немного – это значит не до конца. Если бы до конца, то липовцы сказали бы мне спасибо и прощай. А так они выбрали меня своим воеводой. Мне тогда было пятнадцать лет, хотя всем я говорил, что восемнадцать и что просто у меня пока борода еще не растет. Ну а когда пошли новые походы и новые победы и соседний князь тоже не сумел нас победить, ну бойники и захотели превратиться в княжеских гридей. Значит, я должен был стать их князем.
Большая часть «Жизнеописания» была посвящена «Дикейскому сидению» и походу на Крит, чему отец Паисий был непосредственным свидетелем. Это тоже сильно разжигало любопытство княжичей.
– А как ты, сидя в осажденной Дикее, мог знать, что ромеи уступят и подпишут с тобой договор на критский поход?
– Романия великая страна. У нее было столько всяких побед, что такая мелочь, как победа над моей тысячью бойников, для нее была скорее насмешкой, чем настоящим достижением. Так как я себя в Дикее вел тоже весьма осмотрительно, то ромейским чиновникам выгоднее было выдать мое сидение за некое недоразумение, чем за военную осаду. Вот и поплыл я потом на пяти дромонах на Крит.
– А что означает: «знатные жители, взятые в Дикее в заложники, вместе с женой стратига Дикеи Лидией ни в чем недостатка не испытывали и больше походили на гостей словен, чем на заложников»? – зачитал непонятное место из «Жизнеописания» Тур. – Они действительно были твоими гостями?
– А ты бы их казнил, если бы с тобой не подписали договор? – нетерпеливо добавил Смуга.
– Наверное, казнил бы, но тогда это стало бы моим проигрышем.
– А почему в конце книги сказано, что ты в Таврике тайно крестился и твое крестное имя Петр? – повторил Тур вопрос, который уже до этого задавали князю его воеводы.
– Я думаю, что без такой придумки отца Паисия эту книгу никто в Царьграде не стал бы размножать, – для Дарника это было единственное возможное объяснение.
Устные разговоры изредка переходили у них в письменные упражнения. Прежние Десять правил управления людьми постепенно дополнились новым десятком:
11. Большая цель всегда делает тебя самого больше. Раз поставив ее перед собой, ты потом можешь совсем о ней не думать. Она сама будет время от времени прорываться в твою голову и твое сердце, тебе только останется немного помогать ей.
12. Любой человек любит оказывать воздействие на окружающий мир. Но так как добрые дела мало бросаются в глаза, то злыми делами обратить на себя внимание гораздо проще. Отсюда враждебные завистливые речи про более удачливых людей, желание урвать себе лучший кусок, отказ в помощи своему соседу. Поэтому главное призвание князя – собирать и направлять эту злую силу людей в нужное ему русло.
13. Убивая других людей или посылая их на казнь, не вини себя за это. Если бы они не были ни в чем виноваты, боги не послали бы тебя их убивать.
14. Никогда не тяготись своей жизнью. Считай свою жизнь самой яркой и блистательной из всех возможных. Получай от своей жизни полное удовольствие, несмотря ни на что.
15. Не бойся быть неготовым к большому сражению. Если бы военачальники ждали, когда у них к битве все будет готово, ни одна битва никогда бы не началась. А ввязавшись в битву, бей со всей мощью и никогда не останавливайся на полпути.
16. Учись выбирать себе помощников. Без них ты со своей целью не справишься. Выбирай не тех, кто во всем с тобой соглашается, а тех, для кого их дело важнее твоего несправедливого окрика. Но во время битвы за любое неподчинение карай смертью, невзирая на твою любовь к этому человеку.
17. Во время суда будь строг и великодушен. Люди обращаются к твоему суду не из-за того, что сами не знают законов, иначе они написали бы эти законы на своих свитках и делали все как там написано. Им еще хочется знать, как важно то или иное преступление не в пределах их селища, а в пределах всего княжества. И тебе всегда нужно видеть, кто преступник. К слабому и бедному будь великодушен, к сильному и богатому строг и безжалостен. Потому что сильные и богатые должны уметь лучше отвечать за свои поступки.
18. Не будь мелочен. Не давай мелким увлечениям и пристрастиям подчинить тебя. Не строй себе лишних препятствий и стен. У тебя и так хватит преград, которые стоит преодолеть. Обращая внимания на каждую мелочь, ты никогда не дойдешь до цели.
19. Внимательно слушай других людей. Научись выводить их в разговоре на то, чего ты не знаешь. Лишних знаний никогда не бывает. Рано или поздно любое знание тебе понадобится.
20. Не старайся прыгнуть выше головы. Иди к своей цели не скачками, а неторопливыми уверенными шагами. Люди должны видеть, что жизнь под твоим началом для них становится все лучше и лучше.
Эти правила, как и предыдущая десятка, были набело написаны на трех пергаментах, два из которых княжичи тут же захоронили в собственных тайниках, а третий Дарник поместил в свой походный ларец, дабы тоже всегда иметь его под рукой.
Между тем две недели, отведенные для плавания дромона в Херсонес, миновали, а от ромеев не было ни слуху, ни духу.
– А что будем делать, если они вообще не появятся? – спрашивал Корней.
– Я думаю, будем наказывать за невыполненные обещания, – вместо князя отвечал ему Борть.
– А кого в первую очередь: ромеев или хазар? – косясь на отмалчивающегося князя, задавал следующий вопрос хорунжий.
– Я думаю, все решит простой жребий. Наш князь подбросит ромейский солид, и, где окажется лик ромейского императора, туда и двинем, – ерничал на правах старшего родственника липовский наместник.
А ватаги бойников и ополченцев продолжали потихоньку прибывать. Весть о походе всколыхнула всю Таврическую степь. После полной горя и лишений зимы тем, кто потерял свои семьи, хотелось обрести в жизни новую опору, веселых сослуживцев, влиться в общее молодечество и осмысленные мужские действия. Вместе с бортичами общее количество войска достигло пяти сотен. Железных и даже кожаных доспехов на всех не хватало, поэтому шили толстые кафтаны, набитые шерстью и конским волосом, и войлочные плащи, не пробиваемые стрелами с костяными наконечниками. Недостаток мечей, клевцов и железных палиц восполняли топорищами, насаженными на длинное древко, и боевыми цепами, когда-то хорошо проявившими себя при обороне повозочного стана. Стрелы, сулицы и пики изготовляли целыми снопами.
На шестнадцатый день по отплытии дромона в Бирему прискакал дальний дозорный с Новолиповской дороги:
– Ромеи идут!
– Какие ромеи? – изумился князь, ожидая прибытия ромеев лишь со стороны моря.
Оказалось, нет – четыре конных тагмы Леонидас послал по суше через Таврический перешеек. Возглавил конницу старший комит Макариос, статный молодец с завитыми русыми волосами, который все время переговоров мирарха с Дарником оставался на дромоне, стало быть, был вторым после мирарха архонтом в их военной мире.
– Мы с Леонидасом поспорили, кто поспеет первым, значит, я выиграл, – со смехом сказал Макариос выехавшему ему навстречу князю.
Четыре конные тагмы – это восемьсот всадников, из них двести катафрактов, а также шестьдесят более легких, чем у словен, повозок со снаряжением и припасами. Трехсотверстный путь они проделали за восемь дней, устали до полного изнеможения, но были горды своей малой победой над плывущими по морю пешими тагмами миры.
Дарнику прежде почти не приходилось встречаться с ромейской конницей, поэтому он смотрел на ее походную колонну во все глаза. Да, слухи об упорядочности ромейских пограничных войск не были преувеличением. Глядя на цвета плаща, конского чепрака и султана на шлеме, а также на знаки различия, легко было определить, к какой тагме принадлежит тот или иной стратиот и в каком он чине. По новому, недавно принятому, уставу, в ромейской коннице было не два, а три вида конников: легковооруженные курсоры-лучники, средневооруженные дефензоры с большими щитами, дротиками и чуть прикрытыми железом лошадьми, и тяжеловооруженные катафракты, почти полностью закрытые вместе с лошадьми доспехами, с малыми щитами, пикой на плечевой петле и луком. Сами катафракты ехали не на запасных лошадях, а на повозках или за спинами легких курсоров, в то время как их высоченные кони шагали на привязи за повозками, неся на себе лишь груз своих конных доспехов.
По просьбе Макариоса ромеям указали место для походного лагеря, и они принялись выставлять свои палатки в виде большого правильного квадрата.
– И скажи своим воинам, чтобы они пока что не ходили по нашему лагерю, – была вторая просьба комита. Ее тоже исполнили.
Это было то еще зрелище: стоящие по кромке нового ромейского лагеря дарникцы, с открытыми ртами взирающие на слаженные, выверенные действия своих союзников по возведению лагеря-фоссата.
Когда оборудование фоссата было завершено, запрет на гостевание был снят, и под приглядом специальных команд в фоссат были допущены те из дарникцев, кто был при мече и в более-менее чистой одежде. Из словенских воевод гостями Макариоса оказались лишь Корней и Зыряй. Дарник с Бортем предпочли сами принимать комита чуть позже в княжеском шатре.
Несмотря на всю свою улыбчивость и кажущееся простодушие, Макариос ничего существенного им не сообщил, мол, Леонидас все сделал как надо, даже в Константинополь отправил почтовое судно, но это так, для чиновничьего сообщения, все полномочия мирарх получил из столицы еще раньше.
Впрочем, ждать мирарха долго не пришлось. Уже наутро по обоим лагерям разнеслось:
– Паруса! Паруса появились!
К Биреме с попутным ветром подплывали шесть больших дромонов – почитай весь флот Херсонеса.
