8
Более подробный рассказ мало что добавил к этому известию. Новолипов действительно потихоньку возвращался к своей прежней жизни, дороги еще были пустынны, но первые торговые суда уже стояли у причалов. Весть о невредимости князя и княжичей там восприняли как должное. Удивились только, почему он сам не приехал. О выдаче податей съестными припасами тоже не возражали. Поэтому перегруженный обоз и тянется еле-еле.
Появление двухмачтового военного дромона всех в городе слегка озадачило, ведь рядом ромейский Урган, ему туда надо плыть, а не в Новолипов. Но ромейский кормщик ничего не перепутал, мирарху из Херсонеса надо было именно в дарникскую столицу.
– Бедный Карикос чуть в портки не наложил от страха, думал, это его разыскивают, – с удовольствием вспоминал Борть. – А мирарху Леонидасу нужен был только ты. Сначала подробно расспросил меня о твоем кутигурском походе, но это так, для затравки разговора, он откуда-то знает об этом походе больше меня, просто сверял то, что известно ему, с моим словами. С ним был хазарин Самуил, тот только молча слушал, но мне показалось, что из них двоих он более главный. Интересовались: осталось ли твое войско и сколько его.
– Ну и что ты сказал?
– Войско есть, но о его численности знает только князь.
– С Карикосом они разговаривали позже тебя или раньше?
– Сначала со мной. Карикос сперва все прятался от них. Пока Корней не сказал ему: не бойся, я не дам тебя в обиду и представил им Карикоса, как твоего лучшего друга.
– А дальше что? – рассмеялся Дарник.
– Ну вот для надежности и сам поплыл с твоим илархом на дромоне.
– Так что они толком хотят от меня, ты не узнал?
– Собирают общее ромейско-хазарско-словенское войско и хотят, чтобы ты его возглавил, раз уже ходил за Итиль и бил там кутигуров.
– Надо послать в Новолипов гонца, чтобы они нам оружия прислали.
– Уже сделано. Шесть больших повозок с мечами, доспехами и луками едут вместе с харчами.
– Может быть, ты еще и хорошую казну из Новолипова прихватил?
– Зачем из Новолипова? Им сейчас самим дирхемы нужны. Я из Липова тебе казну привез.
– Как привез? – изумился князь. – И до сих пор молчал?!
– Ты не спрашивал, а мне было жалко с твоим серебром расставаться, думал себе притаить.
– И сколько?
– Четыре тысячи дирхемов. Но думаю, тебе хватит и двух тысяч, остальное Туру. Княжичу без казны тоже никак.
– Ну ты и лис! – с нескрываемым восхищением воскликнул Дарник.
Таким уж был его наместник: никогда сразу до конца не открывался, самый сладкий пряник припрятывал напоследок.
Однако надо было поспешать в Бирему – дромон по воде двигался быстрей груженых повозок по колдобистой дороге. Вечер и полночи скакали до Варагеса, там немного приснули и по утреннему холодку вместе с ватагой хорошо вооруженных тервигов сделали еще один бросок на Бирему.
В княжескую ставку прибыли буквально за два часа до появления херсонесского дромона и, как могли, даже подготовились к встрече. На самом высоком взгорке выставили княжеский шатер, а в нем весь нарядный походный набор: укрытые скатертями и накидками стол, скамейки, сундуки, на столе серебряные и золотые блюда и кубки, пируй – не хочу. Всем велено приодеться, включая стратиотов и петунцев. Женщины те вообще носились по лагерю как угорелые – слыханное ли дело: целое чужеземное посольство плывет.
Дромон действительно был могуч и представителен. Сто двадцать весел загребали размеренно и слаженно. На носу и корме возвышались квадратные башенки для баллист и лучников. Выдвинутые над бортами четыре сифона с ромейским огнем ясно указывали, что с таким чудовищем шутки плохи.
Не затруднив себя заходом в их бухточку, дромон пристал к берегу с наружной стороны песчаной косы. Там их уже поджидала команда биремы. Входя в воду, стратиоты подставляли свои плечи высоким гостям и одного за другим относили их на берег.
Надо было куда-то, хоть в Варагес, отослать часть биремских стратиотов, запоздало спохватился Рыбья Кровь. Сейчас перед ним, если сложить обе судовых команды, было около четырех сотен ромеев против полусотни бортичей, десяти ополченцев, пятнадцати хазар, двадцати тервигов и полусотни забывших прихватить с собой оружие петунцев.
Веселый Корней уже вел чужеземное посольство к княжескому шалашу. Мирарха сопровождала рослая парадная декархия в шлемах, украшенных синими султанами. На их фоне сам Леонидас, тридцатилетний не слишком мускулистый мужчина, выглядел вполне заурядно. Идущего позади него дородного хазарина Самуила сопровождали два чернокожих здоровяка, вооруженных кривыми мечами. Последним шел Карикос, не вполне уверенный в том, что ему можно присутствовать на этой встрече.
Обменявшись с гостями вежливыми приветствиями, Дарник пригласил их в шатер. Размеры шатра указывали, что с телохранителями туда входить не стоит. По знаку мирарха и хазарина их стратиоты и негры остались снаружи. С ними чуть задержался и Карикос, но князь вопросительно глянул в его сторону, и просиявший от радости иларх тоже поспешил в шатер. Таким образом, получилась встреча три на три: по одну сторону продолговатого столика уселись Дарник, Борть и Корней, по другую – Леонидас, Самуил и Карикос. Да сбоку на сундуке затаились княжичи послушать важное-княжеское.
– Прежде чем начать основной разговор, я хотел бы сделать тебе, князь, подарок, – мирарх развернул небольшой матерчатый сверток, который держал в руках, и протянул Дарнику небольшую книжицу. «Жизнеописание словенского князя», прочитал Рыбья Кровь на обложке. – Эта книга была написана два года назад, и в Константинополе и Херсонесе продано уже сто пятьдесят ее копий.
Дарник держал книгу в руках, раздумывая, будет ли приличным сейчас ее раскрыть и посмотреть, о чем там внутри.
– Она написана отцом Паисием и рассказывает о тебе, князь, – пояснил Леонидас, чем окончательно озадачил хозяина шатра.
– Я читал, все наши князья умрут от зависти, – тихо по-словенски обронил сидящий рядом Корней.
– Очень рад твоему подарку, – сказал Дарник и, не открывая, положил книгу на стоящий позади себя сундук.
По бритому лицу Леонидаса пробежала чуть заметная тень, видимо, он рассчитывал на более восторженный прием своего подарка.
Князь широким жестом пригласил гостей к трапезе и первым пригубил кубок с ромейским вином. Гости не заставили себя упрашивать, вежливо выпили и по чуть-чуть попробовали то, что было на блюдах. Пользуясь моментом, Смуга соскользнул со своего места, добрался до сундука за спиной отца и вместе с ромейской книгой вернулся к брату. Все сидящие за столом сделали вид, что ничего не заметили. По-хорошему мальчишек стоило изгнать из шатра, но теперь они являлись полноправными княжескими наместниками-наследниками, поэтому имели право знать все.
– В этой книге говорится, как ты с малым войском переправился через Итиль и разбил в Заитильских степях тридцатитысячное кутигурское войско, – заговорил мирарх. – Теперь там находится стотысячное кутигурское войско, которое собирается переправиться через Итиль и обрушиться на хазарского кагана и на Таврику. Мы знаем, что ты хороший полководец и всегда добиваешься победы в самых трудных условиях. Что тебе надо, чтобы разбить это кутигурское войско?
Княжичи уже не столько слушали взрослых, сколько жадно впитывали содержание подаренной отцу книги, чем слегка отвлекали внимание отца.
– Стотысячное степное войско бывает только в испуганных головах глупых лазутчиков, – неторопливо, чтобы Борть с Корнеем тоже понимали его ромейский, отвечал Дарник. – Сто тысяч конников со всеми запасными, упряжными и вьючными лошадьми это не меньше ста пятидесяти тысяч лошадей. Уже через два часа в том месте, где они остановятся, не останется ни одной не выщипанной травинки. Двадцать тысяч конников, ну тридцать тысяч самое большое может находиться в таком войске. И еще: нашествие степняков может быть грозным, только когда их войско вбирает в себя воинов побежденных племен. Насколько я знаю, кутигуры никаких союзников к себе не принимают, поэтому после первых же десяти сражений оно исчезнет само по себе. А если они будут оставлять гарнизоны в захваченных городищах, то это произойдет еще раньше. Поэтому до Таврики им никак не добраться, растеряют всю силу на хазарской земле.
– Ну а все-таки, если кутигуров тридцать тысяч, сколько и какого войска нужно, чтобы их победить? – мягко настаивал на своем Леонидас.
– Нужны четыре тысячи пешего войска, две тысячи конников и триста больших повозок.
Мирарх обменялся с Самуилом удивленными взглядами.
– И этого будет достаточно? – уточнил хазарский визирь. – Разве пешцы равноценны быстрым конным лучникам?
– Они в пять раз ценнее конников. Особенно когда будут стоять за повозками и из луков и арбалетов уничтожать лошадей степняков.
– Зачем же тогда две тысячи конников?
– Они нужны как хороший запас конного мяса для пешцев. Ведь неизвестно, сколько может продлиться преследование кутигурского войска. Когда съедим первую тысячу коней, повернем обратно и будем есть вторую тысячу.
Смешливый Корней, скрывая свою улыбку, сделал вид, что чихает, и закрыл лицо ладонями. Но гости внимали словам Дарника со всей серьезностью.
– Какое количество воинов ты, князь, можешь поставить под свое знамя? – Мирарх снова взял разговор в свои руки.
– Если ромеи выставят две тысячи стратиотов, то я наберу столько же, остальное за хазарским каганом.
– А если хазары дадут три тысячи воинов, ты сможешь собрать тоже три тысячи?
– Тогда еще три тысячи придется добавить ромеям, – князь вел свои собственные подсчеты.
– Могу ли переговорить с тобой, князь, наедине? – попросил Леонидас.
Дарник не возражал. Оставив сотрапезников за столом, они вышли из шатра. Разговаривать отошли к коновязи, где были только лошадиные уши.
– Я вижу, что у тебя, князь, все уже хорошо продумано. Говори то, что ты хочешь сказать.
– В этом походе нет большого прока, – не стал увиливать Дарник. – У хазар на Итиле достаточно судов, чтобы не дать кутигурам переправиться на правый берег. Я только не понимаю, зачем ромеи хотят в этом участвовать. А насчет «хорошо продумано» ты прав. Я хочу предложить ромеям другое. Арабы теснят вас по всему Ромейскому морю. В их руках уже Кипр, Крит и другие ромейские острова, не говоря уже о Палестине и Сирии. Я могу сделать так, чтобы Романия вернула их обратно.
– Это каким же образом? – чуть заинтересовался мирарх.
– Мне нужны две ваши биремы без команды и полсотни горшков с ромейским огнем. Я войду с ними в Нил и опустошу его берега. Арабам понадобится половина их флота, чтобы настигнуть и разбить меня. А ромейский флот тем временем будет освобождать свои острова.
– Но это же будет для тебя верная смерть?
– Не думаю. Я наемник. Когда арабы меня обложат со всех сторон, я просто заключу договор, что дальше буду воевать на их стороне.
– Против Романии? – улыбнулся Леонидас.
– Я надеюсь, они подберут мне какую-нибудь другую страну на западе Ромейского моря. Говорят, ваш Старый Рим очень красивый город.
Мирарх чуть подумал:
– Все это очень интересно, но давай вернемся к этому, когда ты вернешься из Заитильских степей. Пока что нам нужен твой поход туда.
– Но без ромейского войска я туда не пойду.
– А если ты получишь это войско?..
– Это вряд ли! Вы ведь воюете только на тех землях, которые прежде принадлежали вам.
– А если все же получишь?
– Я не понимаю, зачем это нужно ромеям? Хазария ваш извечный соперник, и кутигуры просто ослабят ее вам на пользу.
– Если ты так любишь наниматься на войну, то знай, после успеха против кутигуров хазары могут послать тебя в морской поход на Персию. Если жив останешься и там, тогда и на Нил на наших биремах поплывешь, а там и в Рим. Мы можем дать тебе заказов на военные походы на десять лет вперед.
Но Рыбья Кровь уже не слушал, для него ясно стало главное: помогая хазарам, ромеи рассчитывали на помощь хазар против багдатского халифа – в этом вся причина.
– Кто будет оплачивать мое войско: Самуил? – спросил он напрямик.
– Самуил, но через меня. Все вокруг должны быть уверены, что мы с хазарами несем расходы на равных.
– А зачем такие уловки?
– Это всех обезопасит и придаст хазарам уверенности, что они воюют не одни.
Такая откровенность понравилась Дарнику, и он счел нужным ответить на нее своими сведениями:
– А ты знаешь, что хазары казнят тех своих наемников, которые потерпели поражение?
– Да я что-то такое слышал. Но, если в нашем войске будут ромеи, хазары не посмеют этого сделать.
– В нашем войске? – удивился князь.
– В Херсоне стоит двухтысячная мира, которая готова присоединиться к тебе.
– Уж не ты ли поведешь ее? – с подозрением поинтересовался Дарник.
В ответ Леонидас лишь утвердительно улыбнулся, мол, не ты один такой бесстрашный военачальник.
Они вернулись в шатер.
– Мы почти договорились с мирархом, – объявил остальным переговорщикам князь. – Две тысячи воинов будут из Таврики, две тысячи моих бойников и две тысячи дадут хазары, – Дарник вопросительно посмотрел на Самуила.
Внешне хазарский визирь походил на давнишнего знакомого князя воеводу арсов-разбойников Голована, имел такую же огромную голову, вросшую прямо в плечи, только у Голована голова казалась большой за счет вздыбленных волос, которые невозможно было пригладить, у Самуила же голова была просто полуторных человеческих размеров с большими залысинами среди коротких полуседых волос.
– Смотря какие воины тебе понадобятся, – уклончиво произнес визирь.
– Которые не меньше двух раз побывали в сражении.
– Такие воины стоят дорого, – уклончиво сказал Самуил, и разговор сам собой перешел на оплату всего похода. Визирь предложил вести счет в арабских дирхемах, и окончательно стало ясно, кто платит.
Для затравки князь потребовал по двенадцать дирхемов на каждого воина, по двадцать пять на вожаков и полусотских, по сто на сотских, триста хорунжим, тысячу себе и десять тысяч на воинские припасы.
Самуил с такой суммой не согласился, и они с князем начали азартно торговаться.
– Война без потерь не бывает, значит, двенадцать дирхемов на одного воина увеличатся в два или три раза, – говорил хазарин.
– Я это тоже учитываю, – парировал Рыбья Кровь. – Каждый походник, вернувшись, должен суметь купить себе дом, а это стоит не меньше пятнадцати дирхемов. Ты хочешь, чтобы бойники мне сказали: почто я дешево продаю их доблесть? И не забудь, что нужен еще задаток: по три дирхема выдать им в день выхода в поход.
– Это еще почему?
– Он волен их оставить своей семье или наложнице или взять с собой, чтобы иметь возможность самому что-то купить. Без звона серебра в своем кошеле человек чувствует себя маленьким и ничтожным. Мне такие воины не нужны.
– Все равно двенадцать дирхемов на человека это слишком много. Семь самое большое. Ведь у них еще будет военная добыча.
– От кутигуров? – едва не хохотал Дарник. – У них наконечники стрел из камня и кости, доспехи из кожи, а главное оружие – булава в виде камня, надетого на короткую палку. Пара тысяч маленьких степных лошадок – будет вся наша добыча. Одиннадцать дирхемов – самое маленькое.
– Восемь.
– Десять. И не спорим об этом.
– Но это будет касаться только твоих воинов, с ромеями и хазарами у нас будет другой договор.
– Если мои воины узнают, что ромеям платят больше, они могут взбунтоваться.
– Больше стратиоты не получат, – заверил Леонидас, мрачно наблюдая за их торгом.
Потом перешли к припасам. Самуил заверил, что необходимое продовольствие и фураж: будет доставлен, когда войско выйдет к Итилю, мол, до Итиля будь добр снабди свое войско сам. Там же на Итиле к ним присоединятся и две тысячи хазар.
Дарник не возражал, но твердо настаивал на выделение задатка в двадцать тысяч дирхемов и для воинов, и для припасов, так как часть походного снаряжения придется прикупить еще здесь, до прибытия на Итиль.
Когда все немного выдохлись от этих споров, Рыбья Кровь неожиданно объявил:
– А по припасам ромейского войска мы поговорим завтра.
– Ты считаешь, что мы не сумеем сами подготовиться к дальнему походу? – с вызовом спросил Леонидас.
Гостей пошел провожать один Корней, заодно чтобы показать, где ромеям следует выставлять свои палатки, что имелись на дромоне. Стоя у шатра, Дарник с Бортем смотрели, как они проходят по их стану.
– О чем он говорил с тобой, когда вы выходили? – поинтересовался Борть.
– Объяснил мне, откуда и почему появилось это глупое намерение идти на кутигуров. А я хотел предложить ему вместо этого морской поход в южные моря.
– Он от этого отказался, а ты согласился идти на кутигуров.
– Ничего подобного. Я просто хотел узнать, насколько все это для них важно. Основные переговоры завтра.
– Я должен на этих переговорах присутствовать? Ведь я ни слова не сказал.
– Ты и Корней очень хорошо молчали, поэтому будьте обязательно.
– А княжичи? Мне кажется, их присутствие раздражало ромеев и этого хазарского головастика.
– А то ты не знаешь, почему я позволяю им здесь присутствовать.
Вернувшись в шатер, Дарник все же отчитал сыновей:
– Вы что, не могли просто так сидеть и слушать, надо было вам за книгу хвататься!
– Так неинтересно было, что вы там говорили, – промямлил Тур.
Смуга молчал, но ясно было, что он согласен с братом.
– Ну а завтра что, гулять отправитесь?
– Не, придем, – пообещал старший княжич.
– А зачем, раз неинтересно?
– Ну так надо же.
– Ага, придем, – подтвердил обещание брата Тур.
Прогнав сыновей наружу, Дарник занялся ромейским подарком. Больше всего его впечатлили слова Леонидаса о ста пятидесяти копиях книги. Обычно в ромейских писчих мастерских один человек вслух громко и внятно читал какое-то повествование, а десять писцов красивым почерком записывали за ним. Стало быть, повествование о нем вслух читали и записывали не меньше пятнадцати раз. И, торгуясь с Самуилом, Дарник снова и снова пытался представить этих терпеливых писцов, переписывающих одно и то же. Каким же увлекательным и в то же время важным должно было быть это повествование, чтобы писцы не думали, что занимаются никчемным и глупым делом!
Взяв книгу в руки, он со всех сторон оглядел ее и только потом с некоторой опаской открыл.
«1. Свое прозвище Рыбья Кровь словенский князь Дарник заслужил за то, что никто никогда не мог сильно разозлить его, – так начиналось жизнеописание. – Среди словен, склонных к горячности и драчливости, он действительно всегда выделялся своим спокойным характером. Все его соратники говорили, что он родом из самой простой семьи лесных землепашцев, при этом они утверждали, что, когда Дарник стал их воеводой, а произошло это, когда ему было всего 15–16 лет, он уже хорошо говорил и читал и на словенском, и на ромейском языках. И кроме того, с ним всегда находились свитки на ромейском языке. Отсюда можно сделать вывод, что происхождение князя Дарника самое высокое, ведь даже не все словенские князья умеют читать на ромейском языке.
2. Его познания в географии и истории окружающих народов тоже очень обширны. Причем склад его ума таков, что он легко отличает сказочные сведения от истинных. Телом он весьма крепок и ловок и в поединке на парных мечах или на лепестковом копье, как словене называют меч, насаженный на длинное древко, он не знает себе равных…»
Дарник пролистнул несколько страниц, чтобы найти, где сказано про кутигуров.
«18. К месту сбора в Черном Яру союзных воевод князь Дарник опоздал. Вернее, он до этого уже сплавал на хазарском судне на левый берег Итиля и оставил там своих лазутчиков. Булгарские, гирканские и аланские воеводы в его отсутствие решили, что не будут переправляться на левый берег Итиля, а постараются не дать кутигурам переправиться на правый берег реки.
19. У князя Дарника было только полторы тысячи воинов, и с ними он стал переправляться на левый берег. Всем остальным воинам, что находились в Черном Яру, стало стыдно, и они, не слушая своих воевод, стали переправляться следом за словенами. На левом берегу их уже поджидало кутигурское войско из тридцати тысяч конников. Оно не спешило нападать, дожидаясь, когда к ним переправится как можно больше войск противника. Однако Дарник переправлял не только воинов, но и свои боевые повозки, поставив их стеной, за которой укрылись словенские лучники. Когда кутигуры пошли вперед, было уже поздно, пешие лучники беспрепятственно поражали своими стрелами и метательными копьями их коней. Когда же кутигуры все же стали сильно наседать, князь Дарник приказал поджечь сухую траву. Ветер был от реки, и быстрое пламя обратило кутигурскую конницу в бегство…»
Прочитанное произвело на князя странное действие. Во-первых, оно почти точно воспроизвело, как все было на самом деле, во-вторых, как-то ясно показало, что снова так ни за что не получится. Оказывается, он совсем забыл об этом травяном поджоге, который помог ему тогда. Бодро рассказав Леонидасу о том, какой он великолепный наемник, Дарник как бы и избавился от этого своего будущего, и захотел чего-то другого, но только не этих скучных побед над кутигурами.
Так ничего и не придумав, пораньше лег спать, желая к утру обрести свежую и ясную голову. Но до утра не дотянул, проснулся посреди ночи от внезапной новой мысли и уже больше не засыпал, развивая эту мысль дальше и глубже. С младых ногтей ему не давало покоя желание придумать и осуществить какую-нибудь большую Правду, которую никто раньше не мог придумать. Одно время ему казалось, что, провозгласив «Мир на дорогах», он такую правду себе придумал. Чума уничтожила ее, зато сейчас, похоже, еще более грандиозная Правда рвалась из него наружу.
Когда в его шатер прибыли Леонидас с Самуилом (уже без Карикоса), Рыбья Кровь встретил их уже как следует подготовленным:
– Я тут немножко подумал, о нашем вчерашнем разговоре и понял, что просто так идти в этот поход мне не интересно. А будет интересно, если раз и навсегда закроет для степняков этот проход с востока на запад. Ведь такие их нашествия происходят каждых сорок – пятьдесят лет. И я хочу убрать главную причину этих нашествий…
Присутствующие слушали его внимательно и с некоторым недоумением.
– А главная причина в полной нищете степняков. Какие бы большие стада коров и овец они не имели, им всегда суждено быть бедными и презираемыми жителями богатых городов. И это притом, что жизнь у степняков очень суровая. Всего-то и надо, чтобы немного помочь им стать богаче. Но эту помощь им можно оказать лишь сообща, объединив усилия Романии, Словенского и Хазарского каганатов…
– И каким же образом? – первым не выдержал длиннот Дарника Леонидас.
– Подписать два договора: один с фемой Таврики, другой с Хазарским каганом. Что Херсонес обязуется каждый год покупать десять тысяч саженей ткани по определенной цене, а Хазария – беспошлинно пропускать эти ткани через свои земли.
– А кто соткет эти ткани, сами кутигуры? – скептически поинтересовался Самуил.
– Нет, для начала их соткут двадцать ромейских ткачей на своих двухрамных ткацких станках, я их просто привезу и поселю в Заитильских степях.
– И какой во всем этом будет смысл? – Голос мирарха был полон несогласия.
– А смысл, что кутигуры станут равными среди равных. Им станет выгодно продавать овечью шерсть по хорошей цене, только и всего.
– Это пустые мечты, в действительности это невыполнимо, – продолжал возражать Леонидас.
– Ты только дай мне два таких договора и пришли двадцать ткачей со станками, а о том, чтобы их все выполняли, я уж позабочусь сам. В общем, это мое единственное и окончательное условие. – И Рыбья Кровь поднялся из-за стола, показывая, что все переговоры закончены.
Переглянувшись между собой, Леонидас и Самуил тоже поднялись и, вежливо поклонившись князю, вышли из шатра.
Борть и Корней смотрели на Дарника, что называется, дурными глазами.
– Ну срезал, так срезал! – Липовский наместник был в полном восхищении.
– И заодно двум главным странам войну объявил! – с неменьшим восторгом отметил и Корней. – Только нарушьте потом договор – уж я вам тогда!..
– А какая война, с кем? Уже не с кутигурами? – не могли взять в толк княжичи.
– Но ведь ты сам понимаешь, что это полная чепуха, – чуть успокоившись, подбил общий итог переговоров Борть. – Никто никогда такого не делал.
– Значит, так, готовьтесь к захвату дромона, – чтобы еще сильней добить своих воевод, приказал Дарник. – Мне как раз нужно было еще второе судно.
– Да он шутит так! – Корней толкнул в бок замершего в остолбенении от слов князя Бортя.
Действительно, насчет дромона это была шутка, чего не скажешь о двадцати ткачах с их двухрамными станками.
В конце этого долгого, наполненного напряженным ожиданием дня к Дарнику снова пожаловал мирарх, на этот раз без Самуила.
– Мы хорошо подумали и пришли к выводу, что твоя идея не так уж плоха. Осталось в этом убедить только херсонесского стратига и константинопольский сенат. Что еще ты хотел сказать по припасам моей миры? И вообще, что еще?
Вместо ответа князь протянул ему пергаментный свиток, где он расписал, что и сколько ему нужно и на что он готов потратить задаток от Самуила. Мирарх проглядел его, не сдерживая изумленных восклицаний, но оспаривать ничего не стал, спросил про другое:
– А почему именно ромейские ткачи и их станки?
– Потому что на них ткачество в два с половиной раза быстрее, чем на наших однорамных станках.
– Но ведь можно еще изготовлением пергамента и войлока там заняться.
– Все верно, но в этом нам помощь от ромеев уже не понадобится, – ответил князь.
На следующее утро дромон снялся с якоря и поплыл на юг, следом за ним на восток в хазарский Калач на Танаисе двинулась бирема Карикоса, увозя с собой Самуила.