Большой, вдвое увеличившийся веселый караван ходко продвигался по льду Каменки. Дружинники снисходительно взирали на новичков, а те, в свою очередь, ловили и впитывали каждое их слово, каждый жест и недомолвку.

Дарник неотступно думал о матери. Он был доволен, что при его разговорах с ней всегда присутствовал кто-то из арсов, и теперь ее поведение втихомолку обсуждалось в дружине. Именно такой должна быть мать у настоящего князя: суровой и мудрой. Ее близкая смерть, как и любая смерть, не ощущалась Дарником как что-то ужасное, пришло время умирать – и ничего с этим не поделать. Еще по дороге в Бежеть он пытался представить Маланку на своем дворище в Липове и сразу мрачнел – никак не вписывалась она в его новую княжескую жизнь. «Мать нашего князя всего лишь простолюдинка», – так и слышалось ему шипение, доносящееся с каждого городского дворища. И вот все разрешилось наилучшим образом, даже в этом мать ему помогла. Кто после таких гордых слов о похоронах вдали от родины примет ее за простую смердку? Да и вопрос с его отцом лучше оставить неразрешимым. Сперва он собирался спросить о нем Маланку, чтобы она хоть ему открыла эту тайну, – и не спрашивал. Что толку тянуть свой род в глубь десятилетий, ведь, согласно простым расчетам, за тридцать поколений его родня насчитывала тысячу миллионов человек, неужели среди них не найдется ни одного царя или князя? Конечно, были, и именно сейчас, в сочетании с воспитанием, данным ему Маланкой, все эти качества предводителя людей в нем, Дарнике, и проявились.

Когда до Перегуда оставалось верст пятнадцать, впереди показался дозор из двух жураньцев. Молодец, догадался выслать встречу, похвалил князь своего конюшего. Но жураньцы выглядели отнюдь не радостно, и было из-за чего.

– Нас, князь, норки разбили, – опустив голову, сообщил старший напарник.

Дарник даже не изумился – расплата за легкомысленный отъезд от войска была вполне заслуженной. Столь же бесстрастно выслушал он и рассказ о первом поражении своего войска. Все шло, как было задумано Журанем и одобрено им, князем. Едва дарникцы начали обстреливать горящими стрелами ладьи северян, те тотчас в пешем строю вышли из крепости на защиту своих кораблей. Потом, словно не выдержав обстрела камнеметами и стрелами, в беспорядке отступили назад, в крепость. Как и при осаде Казгара, Журань увлекся преследованием противника и с частью дружины ворвался вслед за ним в город. Только норки не булгары, они этого как раз и ждали, живо перекрыв ворота заранее приготовленными повозками и отрезав основные силы от передового отряда. По словам перегудцев, передовой отряд отбивался яростно, но ничего поделать не мог. Норки пленных не брали, всех рубили на месте. Оставшиеся снаружи дарникцы пытались с помощью камнеметов расчистить себе путь в крепость, но это им не удалось. Добивая первый отряд, норки скрытно вывели из дальних ворот свою лучшую сотню и ударили в спину основным дарникцам. По непонятной причине случилась заминка с залпами орехов, и за отсутствием погибшего в крепости Жураня не нашлось другого вожака, который сумел бы сплотить пешцев и камнеметчиков перед атакующими спереди и сзади норками. Все войско рассыпалось, и началась обычная рукопашная, в которой норки намного превосходили дарникцев. Не прошло и двух часов с начала сражения, как все было кончено. Спаслось не больше ста воинов.

– Где они? – спросил князь.

– Мы ждали тебя пять дней, потом три ватаги ушли в Корояк. Сказали, будут тебя дожидаться там.

– А остальные?

– Остальные здесь, рядом.

– Что с камнеметами?

– Их норки изрубили на куски.

Это было единственное приятное известие. Значит, норки не такие уж замечательные вояки, раз не поняли ценности метательных орудий.

До селища, где разместились остатки войска, было рукой подать. Гриди встречали князя с радостным облегчением – наконец-то кончилось их холодное и тревожное ожидание. Никто не сомневался, что уже наутро они тронутся в обратный путь, на Липов. Один из десятских поспешил сказать:

– Я уже разведал, можно пройти с санями прямо по лесу и спуститься на реку в двух верстах ниже города.

– Сначала возьмем Перегуд, а потом спустимся, – объявил Дарник и, оставив десятских и гридей с широко раскрытыми ртами, отправился размещать на ночлег свой караван.

Он совершенно не представлял себе, как все это сделает, но понимал, что назад ему, проигравшему, дороги нет. Вот здесь нас с тобой, Маланка, вместе и похоронят, не без горечи думал он, засыпая.

Утром Рыбья Кровь устроил смотр своим силам. Кроме трех санных камнеметов у него имелось сорок отборных, способных сражаться любым оружием арсов, шестьдесят липовцев и булгар и около полусотни ни к чему не пригодных, плохо вооруженных ополченцев. Однако, судя по всему, и у норков осталось не более полутора сотен боеспособных воинов. Выгнав из строя долечиваться с десяток легкораненых гридей, Дарник обратился к остальным с короткой речью:

– Мы возьмем Перегуд и не потеряем ни одного бойца. Кто позволит, чтобы его убили, будет брошен на съедение воронам и вепрям. От кого услышу хоть слово против, тот будет тотчас повешен. Все ясно?

Дрожь пробежала по рядам воинов, всю ночь они обсуждали бредовое желание своего военачальника взять малыми силами то, что оказалось не по зубам в два раз большим, но слова, произнесенные Дарником ясно, спокойно и зло, проникли в них, как проникают гвозди в самое твердое дерево, – глубоко и прочно.

Освежающий сон, как всегда в критический момент, пошел Дарнику на пользу, он теперь знал, что и как надо делать. Ополченцам было приказано до изнеможения упражняться в боевом искусстве, арсам – снаряжать как можно большее количество стрел и сулиц, гридям – готовить передвижные защитные укрепления. В селище нашлись толстые доски и горбыли, из них сбили два короба – две на две сажени, – и поставили их на широкие, обитые железом полозья. Укрытия из более тонких досок устроили и на санях с камнеметами. На эти приготовления ушло два дня.

По замыслу Дарника, в каждом из коробов должно было находиться десять – двенадцать лучников, которые изнутри сами бы толкали короб по речному льду. Толкать-то они толкали, да только взад или вперед, в сторону сдвинуть короб малыми силами было невозможно. Тем не менее своей выдумкой князь остался весьма доволен. Еще день понадобился, чтобы гриди, выбранные для коробов, наловчились в новом для себя деле. Дарник хотел научить их двигаться в коробах уступом, прикрывая друг друга, и согласовывать свои действия по быстрому отходу с помощью упряжных лошадей, которые тащили бы короба на длинных веревках назад. Получалось все это не очень ловко, но другого выхода просто не было.

И вот рано утром весь отряд еще по темноте собрался, вооружился и, захватив с собой два десятка мужиков с рогатинами из селища, двинулся в путь. По дороге несколько раз останавливались и повторяли задуманные действия: коробы двигались уступом, трое саней с камнеметами наступали вместе с ними, еще семь саней на ходу высаживали гридей с большими щитами и луками, а потом также стремительно подбирали их обратно, сорок конников-арсов с двухсаженными пиками четко съезжались и разъезжались в разные стороны, а ополченцы с мужиками строились и передвигались ровным прямоугольником, изображая из себя запасную ватагу.

Скоро впереди обозначилось впадение Каменки в Танаис, а за обрывистым поворотом показались Перегудская крепость и пристань с зимующими ладьями. Дарник обратился к воинам с последними указаниями, сказав, что убитых быть не должно и что окончательной победы сегодня тоже не будет, задача сражения – сжечь одну или две ладьи норков. С тем и пошли к пристани. Вернее, вперед выступили короба, которые медленно стали продвигаться к ладьям. Остальные с безопасного расстояния ждали ответного хода противника.

Норки, разумеется, сразу разгадали намерения дарникцев, дымок, курившийся над железными мисками внутри коробов для поджигания стрел, не оставлял сомнения, что будет дальше. Торговые ворота крепости отворились, из них высыпал отряд примерно в пятьдесят – шестьдесят пешцев и, не желая вязнуть в глубоком снегу, остановился, ожидая приближения дарникцев. Лучников среди них было не больше десяти человек. До коробов норкам оставалось одно стрелище, до арсов и ополченцев – целых два. Арсы и ополченцы стояли на месте, а коробы двигались и двигались. Отряд норков не спеша пошел им навстречу, скорее с желанием отогнать, чем нападать.

Дарник подал знак, семеро саней устремились вперед и высадили во фланг норкам две ватаги щитников и лучников, которые тут же выстроились в две шеренги и изготовились к стрельбе. Отряд норков в замешательстве остановился, не зная, кого атаковать. Из ворот крепости им на помощь выступил еще один отряд пехотинцев, который совсем не имел лучников, и решительно пошел в сторону высаженных дарникских ватаг. Приободренный поддержкой, первый отряд норков с боевыми криками помчался к коробам, выпустившим уже первые зажигательные стрелы по двум крайним ладьям.

По сигналу трубы семь саней подобрали обе ватаги дарникцев, успевших дать три залпа стрел по второму отряду норков, и чуть отъехали назад. Там гриди вновь построились в две шеренги, как бы приглашая противника снова напасть на себя. Тем временем с другого бока первого отряда норков развернулись трое саней с камнеметами. Их залп орехами в сочетании с прицельной стрельбой из коробов буквально смел передние ряды противника. Второй отряд норков, поняв, что за санями ему не поспеть, повернул на помощь первому отряду. Чтобы не дать им соединиться, Дарник сам повел на второй отряд сорок арсов. Повел, но не довел. Рассыпавшись в одну шеренгу и достав луки, его дружинники стали расстреливать противника с тридцати саженей. Те, сомкнув щиты, бросились в атаку. Всадники отъехали на полстрелища и снова пустили стрелы.

Считая коробы более легкой добычей, чем неуловимые сани с камнеметами, первый отряд норков упрямо продолжал наступать на них. Упряжные тройки были пущены вскачь, и, к величайщему изумлению противника, коробы стали отъезжать быстрее, чем они могли бежать по глубокому снегу. Из стен крепости вышли еще с десяток норков, но только для того, чтобы потушить зажигательные стрелы, сидевшие в бортах боевых ладей. Дарник приказал трубить отход – тридцать убитых норков и столько же раненых для первого дня было вполне достаточно. Больше всего он был доволен общей слаженностью действий – вот так бы всегда.

Когда собрались все части его небольшого войска, выяснилось, что воины успешно выполнили и самый трудный приказ: среди них не было не только убитых, но почти даже раненых. Сильно приободрились разбитые ранее гриди, да и ополченцы, хоть ни в чем не участвовали, получили весьма наглядный боевой урок и рвались в бой наравне с опытными бойцами.

По общему решению в селище возвращаться не стали, а переночевали прямо в лесу. На следующий день наступление на ладьи повторилось с той лишь разницей, что корабли атаковали сани с камнеметами, а у торговых ворот их прикрывали короба и конные арсы. У камнеметов зажигать ладьи получилось лучше, чем у лучников. Сначала на борт судов забросили десятки комков с паклей и сухой древесной стружкой, а уж потом в них полетели зажигательные стрелы. На двух ладьях тотчас занялся огонь, причем на одной начался самый настоящий пожар. Вторую ладью спасли норки, спустившиеся к судам по веревкам прямо со стены и берегового обрыва. Из торговых ворот крепости долго никто не выходил, что встревожило Дарника, и он послал конных разведчиков к двум другим городским воротам. Его опасение оправдалось – из западных ворот в объезд всего города вылетели десять саней с воинами в сопровождении двух десятков всадников, видимо, норки решили сразиться с ним его же оружием.

Быстро оттянув коробы к основным силам, воины вручную развернули их и соединили в один ряд поперек реки. Рядом своей задней частью выстроились семеро саней с лучниками и щитниками. Ополченцы и мужики заняли оборону вокруг них. Конная дружина выдвинулась вперед и затаилась среди левобережного кустарника. Лишь трое саней с камнеметами оставались на прежней позиции, продолжая обстрел ладей норков.

Вывернувшая на речной лед колонна вражеских саней при виде поджидавших их дарникцев с ходу попыталась разъехаться в цепь, но удалось это им лишь частично. Гриди на санях и в коробах получили строгий наказ Дарника стрелять прежде всего в лошадей и лучников, и они выполнили его с отменной точностью. В первые же минуты были убиты лошади трех передних саней, затем в беспорядке замерли еще четверо саней. Быстро подстрелены оказались и лошади верховых норков. А с одного бока противника уже разворачивались сани с камнеметами, а с другого – на заснеженный лед высыпали конные арсы с дальнобойными луками.

Как и днем раньше, на ровном месте в полной беспомощности оказался большой отряд великолепных воинов с мечами и копьями, у которого никак не получалось схлестнуться с противником в желанной рукопашной. Стрелы, камни и железные орехи летели в них с трех сторон, не давая как следует построиться и закрыться. Кроме щитов они пытались прикрыться большими войлочными попонами и кожаными полостями с саней. Но это спасало лишь в самом начале. Едва арсы убедились, что ответа им не будет даже из охотничьих луков, они принялись кружить на лошадях совсем близко от неподвижного противника, как на боевом учении бросая сулицы в высмотренные цели. Скоро последние сани остались без лошадей, и полное уничтожение противника стало только вопросом времени. Атака на короба и на строй ощетинившихся длинными пиками пеших дарникцев ни к чему не привела. Тогда, собравшись в один кулак, норки с поднятыми над головой щитами двинулись к своим ладьям. До ладей было два стрелища, и в конце концов они одолели этот путь, оставив на льду более сорока убитых соратников, три десятка лошадей и все сани.

Рыбья Кровь приказал собрать трофейное оружие и добить раненых врагов. Укрывшиеся в ладьях норки не в силах были помешать этому. У дарникцев три человека и две лошади получили небольшие ранения, а убитых снова не было. Ополченцы смотрели на молодого князя как на кудесника и с восторгом меняли свои топоры и рогатины на мечи и кольчуги норков. Освежеванные туши лошадей пришлись весьма кстати, часть из них послали даже в селище в уплату за разорительный постой. Никто уже не сомневался, что окончательная победа будет завтра, в крайнем случае послезавтра.

На третий день Маланкин сын вновь изменил порядок наступления. Вызвал смельчаков загнать двое саней с горящими копнами сена между ладей пришельцев, что и было успешно проделано. Арсы и камнеметчики не давали подойти выскочившим спасать свои корабли норкам, и три ладьи сгорели дотла.

Дарника интересовало: придется жечь две оставшиеся ладьи или нет? Не пришлось. Еще не догорели остовы трех судов, как из крепости вышла целая группа переговорщиков. Речь шла о полном замирении. Дарник требовал лишь одного: немедленного ухода норков из Перегуда, для чего готов был предоставить сани и провиант. Как переговорщики ни упирались и ни выкручивались, говоря, что саму крепость липовскому войску не взять, в конце концов вынуждены были уступить.

– Сейчас вас еще достаточно, чтобы добраться до родных мест и набрать новое войско, – сочувствующе убеждал их Дарник через толмача. – Но еще тридцать убитых, и вам уже никуда не вернуться.

– А как можно быть уверенным, что ты сдержишь слово и не будешь стрелять нам в спину? – не скрывал своего опасения воевода норков.

– Меня выбрали князем совсем недавно, и я не могу себе позволить начинать свое княжение с нарушения княжеского слова, – просто и убедительно отвечал ему Рыбья Кровь.

Видимо, у норков уже были о нем дополнительные сведения, потому что этого последнего довода им оказалось вполне достаточно. Кроме своего оружия норки хотели вывезти из Перегуда и захваченную добычу, говоря, что липовский князь не может иметь к ней никакого отношения. Дарник не спорил, считая, что ценный груз – лучшее средство заставить северных разбойников побыстрей убраться с чужой территории.

Полтора дня понадобилось норкам на сборы. И вот наконец на пятый день осады торговые ворота Перегуда распахнулись, и из них на лед стали выезжать сани с ранеными норками, сундуками с добычей и тюками с провизией. По бокам шли уцелевшие воины, их оставалось не более полусотни. Хмуро и зло посматривали они на ряды дарникцев, мимо которых проходили. Вдруг один из липовских гридей, потерявший в жураньском сражении родного брата, не выдержал и, выскочив вперед, метнул в норков топор, топор попал обухом в щит одного из охранников, не причинив ему ни малейшего вреда. Норки тут же сомкнулись в одну линию, ощетинившись копьями и мечами.

– Повесить, – коротко приказал арсам Дарник.

И через две минуты безумный гридь уже дергался на аркане, закинутом на сук старой ракиты. Успокоенные и удивленные норки продолжили свой путь.