Когда в качестве возниц определили всех рабов-мужчин, в распоряжении Дарника оказалась целая боевая хоругвь с пятью полностью набранными сотнями. Кряхтели лишь полусотские, теперь уже просто сотские, теряясь от количества пополнения. Особенно трудно приходилось Бортю, ведь под его началом собралось двести пятьдесят пешцев, некоторых из них он не мог запомнить не только по именам, но и в лицо. Сравнительно меньше забот было у Меченого. В Казгаре он раздобыл десяток двуколок, все они, естественно, были без камнеметов, представляли просто площадку для двух лучников с огромным количеством сулиц и стрел. Пополнение катафрактов не имело не только конских доспехов, но и себя прикрывало железом едва-едва. Зато полностью довольными оказались прежние возницы – их перевели в щитники и конники, а некоторые даже стали старшими напарниками у новичков.

Первые три дня двигались лишь до полудня, остальное время занимаясь строевыми упражнениями и подгонкой вооружения: изготавливали большие щиты для пешцев и дополнительные запасы пик, стрел и сулиц. Неосмотрительное обещание Дарника казгарцам постоянной службы привело к заметному брожению среди липовцев – выходило, что те уже гриди, а они лишь бойники, а если гриди они все, то не уравняют ли их в оплате с теми, кто еще себя ни в чем не проявил. Узнав об этом, воевода через вожаков объявил, что все ратники станут гридями лишь к осени, если не разбредутся по домам, а останутся с ним на зимовку, а в оплате ничьи заслуги не останутся забытыми. Также пообещал, что первый месяц старшие напарники за проступки казгарцев не отвечают.

Больше всего Дарника удивляло, что почти никого не заботил сам их новый поход. Не обсуждали его даже сотские, видимо, уже привыкнув, что воевода всегда сам знает, что делает. Беспокоился только Быстрян:

– Ты хоть знаешь, сколько их, этих сарнаков? Кто они и как воюют?

– Мы идем их не считать, а побеждать. Если вы выполните все, что я вам скажу, никто не сможет нас победить, – самоуверенно отвечал юный военачальник.

На четвертый день старая казгарская дорога оборвалась возле сожженного селения на берегу маленькой речушки. Как следует отдохнув, войско перешло речушку вброд и оказалось в земле сарнаков. Лесных массивов здесь было значительно больше, чем у Казгара, а обилие ручьев и речек превращало луга в обильное высокотравье. Сарнаки считались полустепняками, летом вели со своими стадами кочевую жизнь, а зиму проводили в селищах с теплыми деревянными избами. Их присутствие выдавали изредка попадавшиеся большие круглые стога свежезаготовленного сена, огороженные от оленей завалом из молодых деревьев.

Самих стад и селищ почему-то долго не попадалось. Загадку разгадал Быстрян, определив, что селища должны находиться как можно дальше от Итиля, чтобы лихие люди с ладей не могли захватить их врасплох. Свернув на северо-запад, войско двинулось по бездорожью, огибая лесные урочища. Кажется, невелика разница между плохой дорожной колеей и заросшим лугом, однако движение походной колонны заметно замедлилось.

Парные дозоры Жураня ехали впереди широким в полверсты веером, прочесывая и лесные островки. В одном из лесков они вспугнули группу детей, собиравших землянику. После короткой погони удалось поймать двух десятилетних девочек. Среди булгарских гридей нашелся толмач, говорящий по-сарнакски. Девочки сначала дичились, ничего не говорили, лишь когда их отвели к детской повозке к полудюжине сверстников, они слегка успокоились и согласились показать дорогу к своему селищу.

Селище сарнаков представляло собой десяток восьмиугольных бревенчатых домов с островерхими крышами, напоминающими кочевые юрты, и огороженных снаружи весьма условным жердяным забором, способным удерживать овец, коров и лошадей, но вовсе не людей. Дети, прибежавшие из леска, успели поднять тревогу, и в разные стороны от селища уже мчались гонцы-подростки. Несколько стариков и женщин с луками и охотничьими рогатинами в руках – вот и все его защитники.

Дарник был в затруднении: что делать с такой вызывающей беззащитностью?

– Найди человека, который проведет нас к их главной ставке. Только никого не трогай, – сказал он Жураню.

Тот с десятком всадников и толмачом поскакал к селищу. Чуть погодя оттуда послышались женские крики и звон оружия. Воевода сделал знак, и к селищу помчался еще один десяток жураньцев. Вскоре из селища прибыл гонец.

– Там сумасшедшая баба одного нашего убила, – сообщил он. – Журань вяжет их. Не знает, что дальше.

Рыбья Кровь почувствовал сильное раздражение – еще и людей здесь терять.

– Почему убила? – строго спросил он.

– Да сумасшедшая, выскочила из-за угла и вилы в бок.

– Все сжечь, – коротко приказал воевода. – Сумасшедшую заколоть.

Следом появился другой гонец с противоположной стороны колонны и сообщил, что показались вооруженные сарнаки. Их не больше дюжины всадников, но они уже обстреляли из луков боевое охранение.

Над селищем поднимался дым. Вернувшиеся конники привезли жалкую добычу: десяток топоров, охотничьи луки, вышитые бисером женские одежды, пригнали нескольких пленников и лошадей.

– Зачем нам эти старики? – холодно обратился к Жураню Дарник.

– А что с ними делать? – смутился сотский.

Дарник не ответил.

– Гони их! – крикнул Журань своим воинам.

Двоих стариков и трех старух отогнали прочь. Остались дети и две молодые девушки. Их по знаку Жураня погнали к повозкам.

– А кто поведет к их главному городу? – спросил Рыбья Кровь.

Журань, спохватившись, помчался за уже отошедшими стариками. Арсы сдержанно посмеивались над незадачливым сотским. Старик с козлиной бородкой на круглом лице стал что-то оживленно объяснять.

– Он говорит, что у них главного города нет, – перевел толмач. – Три раза в год они собираются на большой сход, который всегда бывает на новом месте.

– Пускай ведет к своим ближним соседям, – сказал Дарник.

Старик снова что-то по-своему залопотал.

– Он говорит, что будет проклят на многие поколения, если приведет к ним смерть, – произнес толмач.

– Пускай ведет туда, где будут одни воины, к их князю.

– У них нет постоянного князя, – без обращения к старику сообщил толмач. – Для войны они собираются все вместе и тогда выбирают себе главного вождя.

Дарник обескураженно молчал – не знать таких простых вещей! Он уже чувствовал насмешливые переглядывания арсов за своей спиной. И тут его осенило:

– Пусть ведет к своим могильникам.

Толмач долго объяснялся со стариком.

– Не хочет он нас туда вести.

– Скажи ему, что мы отпустим детей, пусть они скачут по всем селищам и говорят, что мы идем к их могильникам. Или сарнакское племя слишком слабо, чтобы защитить могилы предков? А если не поведет, то мы на его глазах будем рубить всех детей его селища.

И Дарник жестом приказал одному из жураньцев вернуть сюда детей.

Детей и девушек привели, а с ними неоседланных сарнакских лошадей. Старик обратился к ребятне с речью. И без перевода ясно было, что он говорит. Никто не препятствовал юным сарнакцам взобраться на лошадиные спины и поскакать прочь от их уже догорающего селища.

– Надо было хоть девок не отпускать, – посетовал десятский арсов.

– Видишь, как они жалеют, что не стали твоими наложницами, уже и мальчишек перегнали, – под смех воинов указал вслед далеким всадникам воевода. – Найдешь еще лучше.

– Как же найдешь, когда ты нас от себя не отпускаешь, – проворчал десятский. Среди арсов послышался одобрительный ропот.

– Следующие фалеры все ваши, – пообещал им Дарник.

– Теперь старик поведет нас так, что мы ни в одно селище не попадем, – мрачно предрек Быстрян.

Его пророчество оказалось верным. Три дня они шли холмами и лощинами, встречая лишь копны сена и следы пастушеских стоянок. С каждым днем сарнакских конных дозоров вокруг становилось все больше, в войске появились убитые и раненые.

– Так кто у них вождь, с кем ты должен был встретиться и напасть на Казгар? – донимали Дарника расспросами сотские.

– Я думаю, именно его мы и встретим у могильников, – уклончиво отвечал воевода.

Иногда им попадались голые скалы, тесно нависающие с двух сторон. Прежде чем проходить между ними, Дарник сажал за спины жураньцев полусотни бортичей, чтобы они занимали господствующие высоты и своими щитами и пиками превращали их в боевые укрепления, недоступные конным степнякам. Однажды на широкой равнине из самого безобидного леска на дозорные пары жураньцев вылетели со свистом и гиком полсотни конных сарнаков, вооруженных сулицами и луками. Выручил Быстрян с двумя десятками катафрактов, державшийся в голове колонны. От их сомкнутого бронированного выпада сарнаки разлетелись в разные стороны, как волки от медведя.

Дарник уже понимал, в какое опасное предприятие он ввязался. Гоняться по оврагам и взгоркам за легкими всадниками, будучи обремененным перегруженным обозом и большим числом пешцев, было бессмысленно само по себе. Заканчивались съестные припасы, войско заметно устало, все чаще он ловил на себе вопросительные взгляды воинов: знает ли молодой воевода, что их ждет дальше. Поэтому, когда дозорные сообщили, что впереди находится полевой стан сарнаков, Дарник почувствовал сильное облегчение. Впрочем, оно продолжалось до тех пор, пока он не увидел самого стана.

Сарнакские воеводы на редкость удачно выбрали место, чтобы поставить свои шатры. Малая речка со своим притоком образовывали в открытом поле острый треугольник с естественной преградой в виде высокого крутого берега по длинным сторонам треугольника. Двойной ряд тесно составленных повозок перегораживал третью равнинную сторону треугольника. Для сарнаков, незнакомых с дарникскими камнеметами, это был вполне безопасный стан, из которого они рассчитывали посылать конные отряды в любую сторону.

Но больше всего Дарника и его сотских поразила численность противника. По самым приблизительным прикидкам, сарнаков на открытом лугу за рекой находилось не меньше полутора-двух тысяч. Позже выяснилось, что всего их было около трех тысяч. И все они явно намеревались не дать дарникцам переправиться на свой берег. Одно радовало воеводу: в стане противника он рассмотрел женщин и детей, а это значило, что убегать они отсюда никуда больше не будут.

Не давая своим людям насмотреться на чужую мощь, Рыбья Кровь приказал выдвинуть вперед колесницы и большую пращницу. Однако дальний обстрел мало что дал – все конники дружно отступили дальше от берега, оставив в береговом кустарнике и камышах лишь пеших лучников, а в стане камнепад меченцев пришелся по передним пустым шатрам, круша их подпорные стойки и даже не пробивая материю. Никакого урона не понесли и лучники в кустарнике. Нечего было и думать переходить вброд речку под их обстрелом.

Отыскивая место для переправы, Дарник повел колонну вдоль берега, пока не натолкнулся на обширное топкое место, возле которого приказал разбить стан. Речка сама по себе была небольшой, и жураньцы под прикрытием камнеметов несколько раз входили в воду, но на противоположном берегу неизменно из прибрежных кустов летели сарнакские стрелы, а чуть в отдалении накапливались две-три сотни всадников, готовых тотчас опрокинуть тех, кто первым выберется на их берег, и жураньцы, теряя людей, отступали.

Солнце клонилось к закату, и, так ничего не достигнув, войско вернулось в стан на ночлег. В предрассветные часы скрытую переправу предприняли бортичи. Вместо шумных жураньцев вброд тихо пошли щитники и лучники. Сарнакские дозорные подняли тревогу, когда первые три десятка дарникцев были уже на их стороне. Сомкнутый строй больших щитов и залп сулиц быстро отогнали неприятельских лучников. При появлении и атаке сотни конных сарнаков на захваченном пятачке выстроилась вся пешая полусотня с пиками и пятью камнеметами на треногах. Потеряв треть всадников, нападавшие откатились назад.

Ничто больше не мешало коннице, пешцам и колесницам быстро переправиться на другой берег речки. Оставив с сундуками и тяжелыми повозками одну пешую полусотню, Рыбья Кровь с арсами тоже перешел вброд реку. На поле перед дарникцами на весь горизонт сосредоточивались конные отряды противника. Одетые в кожаные доспехи, с обтянутыми кожей щитами, на преимущественно гнедых лошадях, они коричневой полосой отделяли белое небо от изумрудной травы. Сарнаки не торопились, желая устрашить неприятеля своей численностью.

Дарник пребывал в прекрасном расположении духа. Удачная переправа и ровное без ям и деревьев поле давали хорошую возможность проверить его боевые расчеты. Разъезжая на коне вдоль строившихся пешцев, он весело выкрикивал:

– Вот они нам и попались, голубчики! Вы только смотрите, всех не перебейте там, а то наши конники вам этого не простят! Веревки для пленных все взяли? Кто будет ранен, на глаза не показывайтесь, вы мне все здоровенькими и крепенькими нужны.

Воины смеялись – задор и уверенность воеводы в победе хорошо снимали волнение и страх. Меченый с Бортем по указанию Дарника составили две пехотные сотни с шестью колесницами посередине в каждой и стали медленно выдвигаться навстречу противнику. Медленно, потому что колесницы приходилось толкать задним ходом. Быстрян с Журанем со своими конниками спешенными стояли наизготове.

Вдруг яростный вопль раздался совсем с другой стороны. За рекой на дарникский обоз налетел большой отряд конных сарнаков. Нападение вышло столь стремительным, что пешая полусотня под командой Лисича не успела выстроиться. Ее спасло то, что все повозки с запряженными лошадьми стояли вразнобой, и в промежутки между ними легко было укрыться. Завязалась яростная рукопашная, длинные пики в ней оказались совершенно бесполезны, зато большие щиты хорошо укрывали от ударов сверху.

– Пять десятков туда, – невозмутимо приказал Дарник Жураню.

Конная полусотня жураньцев тотчас бросилась в воду и, быстро выбравшись на противоположный берег, врезалась в сарнаков. Ободренные их появлением, за топоры и косы схватились возницы и даже многие из наложниц.

Новые воинственные крики заставили Дарника с Быстряном еще раз обернуться – это на Бортя с Меченым полукольцом обрушилась целая лавина всадников. Вернее, не обрушилась, а закружила вокруг выставленных пик, осыпая бортичей дождем стрел. Но умело выстроенные «черепахи» хорошо предохраняли от больших потерь. В ответ полетели орехи и стрелы дарникцев, разившие не прикрытых железом всадников гораздо успешней. Сражаться сразу в двух местах малыми силами было слишком опасно, и воевода послал на помощь обозникам вторую полусотню жураньцев и оба десятка арсов. Те со своим характерным завыванием ринулись через реку. Дарник остался один с катафрактами Быстряна и десятью колесницами, из них лишь три были с камнеметами.

На обоз напало не меньше двух сотен сарнакцев. Однако их превосходство в численности среди повозок и стойко оборонявшихся лисичей никак не сказывалось. Приученные нападать вдвоем-втроем на одного, пешцы методично крушили стиснутых повозками конников. А налет дополнительных жураньцев и свирепых от долгого бездействия арсов быстро склонил чашу весов на сторону дарникцев. Сарнаки дрогнули. Сначала прочь поскакали раненые, за ними побежали те, кто остался без лошадей, последними уходили те, кто еще мог сражаться, но уже не мог победить. Дарник послал гонца, чтобы вернуть жураньцев и арсов назад.

Это отвлечение запасных отрядов никак не сказалось на главном сражении. Борть в одной сотне, а Меченый в другой продолжали медленно наступать. Две безкамнеметные колесницы повезли им стрелы, сулицы и мешочки с орехами.

– Давай и ты так же, в пешем строю, – сказал воевода Быстряну, едва арсы с жураньцами в третий раз пересекли речушку. – Лошадей я сам вам приведу.

И вот катафракты, окружив три боевые колесницы, с пиками наперевес двинулись в непривычное для них пешее наступление. Конные сарнаки то наступали, то отступали с трех сторон на пешцев Бортя, не решаясь, впрочем, зайти им с тыла, дабы не подставляться под удар быстрянцев. Отойдя от берега почти на версту, Борть без подсказки со стороны воеводы развернул свои сотни направо и уже не шеренгами, а колоннами повел пешцев на сарнакский стан. Чуть погодя следом за ними свернули и быстрянцы.

Дарнику ничего не оставалось, как оставить на произвол судьбы обоз и со всеми конниками присоединиться к ним. Поняв, что неустрашимые пришельцы собираются атаковать их стан, половина сарнаков поспешила вернуться за повозки и изготовиться там к обороне. Но что могли сделать их охотничьи луки против каменных реп, в два удара превращающих любую повозку в груду обломков? Как только в обоих повозочных рядах образовался достаточно широкий проем, туда железным клином ринулись катафракты, жураньцы и первая сотня бортичей.

– И мы? – возбужденно потребовал десятский арсов.

– И мы! – согласно кивнул воевода, и сам повел их в бой.

Прикрывать их с тыла от второй половины степняков осталась вторая сотня бортичей и колесницы.

Чрезмерная храбрость и самоотверженность сослужили сарнакам плохую службу. На помощь их воинам в стане пришли женщины, старики и подростки, но они скорее мешали, чем помогали, и длинные пики дарникцев прокалывали их, как птичьи тушки для костра. Впрочем, большой резни все же не случилось. После первой рукопашной сшибки противник попятился, и спустя короткое время возникла давка, перешедшая в паническое бегство. Сотни людей на бегу валили собственные шатры, путаясь в материи и веревках, что еще больше увеличивало общую сумятицу.

Дарник словно восполнял свое бездействие у стен Казгара: закинув уздечку своего коня за переднюю луку седла, с двух рук разил мечом и клевцом всех, кто попадался на пути. Необязательно смертельным ударом, а и по ноге, и в обводку щита, и по лошадиной морде, и по конскому крупу – каждое его движение убивало, ранило, опрокидывало. И вдруг все кончилось – перед ним открылась пустая площадка, усеянная поверженными телами.

– Они уходят! – закричал неизвестно откуда появившийся Селезень.

– Кто уходит? – не понял воевода.

– Их конники уходят! – радостно махнул в сторону поля оруженосец.

Маланкин сын окинул взглядом пространство сарнакского стана. Вошедшие в раж дарникцы крестили мечами бегущих степняков направо и налево.

– Пленных брать! Пленных! Всем скажи!

Дарник остановил двух-трех арсов, и те поскакали передавать дальше распоряжение воеводы.

Сам он с несколькими телохранителями выбрался через брешь обратно на поле. Действительно, сарнакские всадники уже уходили за кромку поля. К Дарнику подъехал Меченый.

– Мы, кажется, подстрелили их предводителя, – сообщил он, указывая на удаляющееся знамя сарнакцев. – Орехи кончились, и я приказал стрелять яблоками. В это их знамя как раз и угодили.

– Труби сбор! – приказал воевода трубачу.

Слабый звук одинокой трубы сквозь шум продолжающейся борьбы могли услышать только очень чуткие уши.

– У нас скоро на каждого бойника по отдельной повозке будет, – усмехаясь, проговорил Меченый, кивая на сарнакское добро. О том же думал и Дарник: как бы добычи не оказалось слишком много.

Гонец от Лисича сообщил, что они нашли для переправы повозок более удобное место. Всех, кто по сигналу собирался к воеводскому знамени, Рыбья Кровь тут же отправлял для охраны переправы. Но его опасения были напрасны. Не привыкшие к серьезной дисциплине степняки пребывали от своего поражения в слишком сильном унынии, чтобы думать о каких-то дополнительных укусах.

Лишь когда к сарнакскому стану прибыли последние повозки и сундуки, воевода посчитал битву с сарнаками законченной. Победа обошлась дарникцам в шестьдесят человек убитыми и почти в сто раненых. Зато пленных набралось больше двухсот человек, из них треть составляли молодые женщины. На сарнакских детей и стариков уже и внимания не обращали, они потерянно бродили по всему стану, разыскивая убитых и раненых родичей. Никаких особых ценностей, кроме бесчисленных шатров и медных котлов, победителям обнаружить не удалось. Что-то похожее на роскошь находилось только в вышитом шатре сарнакского хана. Широкое ложе, застеленное коврами, и три сундука с одеждой, украшениями и серебряной утварью.

Дарник обошел весь стан, все осматривая и стараясь вникнуть в настроение воинов. Несмотря на большие потери, бойники находились в радостном возбуждении. Блестящего легкого успеха не получилось, зато удалось разбить многочисленного, хитрого и смелого неприятеля, познать плечо боевого товарища и правильность боевой выучки. Кто-то подвергся большей опасности, кто-то меньшей, но никто уже не делился на отважных и отсидевшихся в стороне. Конники больше не заносились перед пешцами, понимая, что именно те выиграли все сражение. Даже обозным возницам нашлось чем похвастать. Хорошее боевое крещение прошли и булгарские гриди, ни в чем не уступив бывалым липовцам. Со смехом вспоминали, как строй «черепахой» не только сохранил почти всех целыми и невредимыми, но и до смерти напугал не привыкшего к такому неприятеля. Не дожидаясь команды, выбирали лучшего бойца в каждой ватаге и лучшего рядового воина всего сражения.

Отозвав Меченого и Бортя в сторонку, Рыбья Кровь объяснил им, что они оба достойны серебряной фалеры, но чтобы ценность награды не уменьшалась, он намерен вручить ее одному Бортю. Тростенцы не возражали, наоборот, были польщены, что воевода счел нужным обсудить это с ними.

Хотя сарнаки еще могли собраться с силами для повторного сражения, всерьез к этому никто из сотских и вожаков не относился. И когда примчался дозорный с известием о сарнакских переговорщиках, все восприняли это как должное.

В качестве переговорщика выступал младший брат сарнакского хана Алой. Высокий, широкоплечий, статный, он выглядел весьма воинственным и бывалым воином. Но Дарник уже успел хорошо усвоить, что великолепный воин не всегда самый лучший военачальник, а уж тем более переговорщик. После первых приветствий он выразил Алою, который хорошо говорил по-словенски, соболезнование по случаю смерти его старшего брата. Это было еще только предположением, что главный хан мертв, но, сказав так, липовский воевода попал в точку. По учтивому поклону Алоя стало ясно, что так оно и есть. Тогда Дарник сделал еще один ложный ход: обвинил умершего хана в нарушении союзного договора о нападении на Казгар. Разумеется, Алой ни сном, ни духом не ведал ни о чем подобном и даже утверждал, что, если бы было так, он наверняка бы знал об этом. Но Рыбья Кровь говорил с такой убежденностью, что ввел в заблуждение и Быстряна, и спутников Алоя. А раз нет доказательств «невиновности», то почему бы не потребовать отступную виру в пять тысяч дирхемов за «вероломство»? Сарнаки были совершенно обескуражены – после такого кровопролития с них еще требуют восполнения какого-то непонятного ущерба. Один из спутников молодого хана предложил решить спор судебным поединком лучших воинов. Дарник легко согласился – лишь бы побыстрей замести следы своей лжи.

Сначала он сам хотел участвовать в поединке. Однако сотские категорически воспротивились этому, говоря, что его проигрыш может погубить все войско, мол, посмотри, как смерть хана сломила боевой дух сарнакского полчища, а нам тем более отсюда будет потом не выбраться. Более приятных слов нельзя было и придумать, и Рыбья Кровь милостиво уступил требованию сотских.

Весть о судебном поединке мгновенно облетела оба войска. Ради этого ни дарникцы, ни сарнаки не поленились вновь построить свои боевые порядки друг против друга. Два поединщика: ловкий, почти квадратный сарнак и худой жилистый арс не спеша выехали навстречу друг другу. Шеи и крупы лошадей закрывали толстые кожаные попоны, чтобы предохранить от случайных ранений. Зато торсы и головы воинов были обнажены – ранения людей представляли лакомое зрелище. По сигналу трубы всадники во весь опор понеслись друг на друга. Рубка получилась что надо. Долго никто не мог проявить свое превосходство, наконец сарнак, когда арс слишком выставил свой щит вперед, поднырнув, ловким движением снизу вонзил меч ему в бок. Сарнаки взвыли от восторга. Ранение арса получилось не смертельным, но очень тяжелым.

Как ни странно, этот проигрыш наилучшим образом сказался на дальнейших переговорах. Отыграв несуществующую виру, Алой податливей пошел на другие условия. Дарник, казалось, излучал само великодушие, отдав раненых без всякой оплаты и соглашаясь брать выкуп за пленных и серебром, и зерном, и конями, и телячьими шкурами, но всякий раз оказывалось, что в нужном количестве ничего этого у сарнаков не набиралось. Много спорили о пленницах, женах и дочерях, принадлежащих вождям и старейшинам. Дарник согласен был менять их лишь на молодых воинов, с условием, что, как только выкуп в Липов будет доставлен, он тотчас же отпустит женщин домой. Ему крайне нужны были заложники, дабы благополучно убраться с сарнакской земли.

– Сначала булгары, теперь сарнаки. А ты не боишься, что все эти инородцы научатся у тебя чему не следует? – пробовал остеречь воеводу Быстрян.

– Чем наше войско будет разноплеменней, тем лучше, – отвечал ему Дарник.

– Да чем же это лучше?

– Я второй раз родился, когда ушел из Бежети, а третий раз родился, когда перезимовал в Липове. Ты ведь тоже не бежишь в Корояк рассказывать мои секреты. Не волнуйся, через год они будут нашей самой надежной опорой.

Половину следующего дня происходила выплата выкупов и обмен пленных. Тридцать сарнакских юношей, явившихся в обмен на жен вождей, вместе с полусотней других пленных тут же в качестве возниц и коноводов распределили по ватагам. А двадцать пять оставшихся самых красивых пленниц стали желанным дополнением к наградным фалерам лучших воинов, и помешать этому не могли уже никакие дирхемы и униженные мольбы родичей. Невыбранные фалерниками пленницы были отпущены просто так, без всякого выкупа.