ГЛАВА 26
— Никак, обоз, — пробормотал Катон.
— Похоже на то.
— Что-то я не припомню его в расписании.
— Я тоже.
Макрон схватил его за руку.
— Давай. Быстрее!
Оба центуриона побежали на базу. Едва оказавшись за воротами лагеря, Макрон послал одного из караульных оповестить трибуна и Тинкоммия, а когда тот умчался по улочке, ведущей к царской усадьбе, повернулся к Катону:
— Собирай Волков, пусть строятся у главных ворот. Я подниму Вепрей и сразу же присоединюсь к вам.
— Есть, командир.
Припустив со всех ног к штабному корпусу лагеря, Катон влетел внутрь и, увидев набор сигнальных труб гарнизона, крикнул дежурному трубачу, чтобы тот, прихватив одну из них, бежал за ним к главным воротам атребатской столицы. Малый взбежал на вал, запыхавшись, изнемогая под весом тяжеленной изогнутой медной трубы, и ему поначалу пришлось отдышаться, отплеваться и продуть мундштук инструмента, после чего над городом разнесся резкий сигнал сбора, а бойцы когорты Волков тут же поспешили на звук.
Над базой прозвучал еще один сигнал, и, взглянув в сторону лагеря, Катон увидел, как воины когорты Вепрей выбегают из палаток и строятся на плацу. Перед зданием штаба появилась коренастая фигура Макрона: шлем, увенчанный алым поперечным гребнем, сверкал на его голове в лучах восходящего солнца. Бравый вояка был в полном вооружении, хоть сейчас в бой, и юноша ощутил укол недовольства собой: его доспехи остались на базе. Пришлось подозвать ближайшего бойца и отправить его за ними.
Ворота под караульным настилом со стоном распахнулись, и за городские пределы выступил первый солдат. Катон перегнулся через ограду, чтобы крикнуть Фигулу:
— Строй когорту снаружи.
Пока римские инструкторы расталкивали людей по местам и формировали маршевую колонну, Катон смотрел на столбы дыма, поднимавшиеся к уже совсем светлому небу милях в четырех-пяти от него. Над округой царило безветрие, и оно позволяло определить число источников возгорания. Судя по всему, решил юноша, горели подводы.
Когда последний из Волков занял свое место в строю, на валу, задыхаясь, появился бритт, которого Катон послал за своим снаряжением. Молодой центурион нахмурился, увидав, что ему не принесли на замену тунику, но тут уж ничего было поделать нельзя. Он надел через голову стеганый подкольчужник и потянулся за тяжелой кольчугой.
— Будет драка, центурион? — спросил боец, застегивая пряжку пояса.
— Если мы их перехватим, — ответил по-кельтски Катон. — Надеюсь, что будет.
Он заметил, что, услышав его слова, атребат улыбнулся, и подумал, что этому малому, видно, не терпится сразиться с врагом. Впрочем, центурион и сам вполне разделял его желание сокрушить сейчас хоть кого-то, однако после недолгого размышления нашел свои помыслы эгоистичными, продиктованными всего лишь стремлением доказать что-то щеголеватому и вконец допекшему его трибуну.
Как только была застегнута последняя пряжка, Катон нахлобучил на макушку войлочный подшлемник и надел поверх него центурионский шлем, поспешно затягивая ремешки щитков, прикрывавших щеки.
— Отлично! Дуй вниз! — бросил он воину. — Беги к своим.
Бросив быстрый взгляд в сторону ворот базы, он с удовлетворением увидел вытекавшую из ее ворот колонну, возглавляемую Макроном, после чего спустился по лестнице с вала, выскочил за городские ворота и побежал вдоль строя Волков.
— Фигул! Фигул! Ко мне!
Молодой галл подбежал к нему с пылающим от возбуждения лицом.
— Пусть пошевеливаются, — велел Катон, указывая на отдаленные столбы дыма, уже понемногу рассеивавшиеся по мере того, как спадала ярость огня. — Веди всех туда и готовь к быстрому маршу. Я вас догоню, как только переговорю с центурионом Макроном и трибуном Квинтиллом.
— Есть, командир!
Фигул отсалютовал и побежал к голове колонны, призывая людей к вниманию, а затем прокричал:
— Шагом марш!
Бритты уже привыкли к латинским командам, перевода им не потребовалось, а потому они разом тронулись с места и размеренно зашагали туда, где вдали что-то дымилось. Катон какое-то время смотрел, как они идут мимо, а потом устремился обратно к воротам. Послышался стук копыт: со стороны царской усадьбы галопом примчались Квинтилл и Тинкоммий. Оба в полном боевом вооружении. Они выскочили за ворота и осадили коней.
— Что происходит? — рявкнул трибун. — Докладывай!
— Дым, командир! — сообщил Катон, указывая на восток. — Похоже на захват одного из наших обозов.
Трибун бросил взгляд на уходящую по дороге когорту.
— А где Макрон?
— Выводит свою когорту из лагеря, командир.
— Хорошо. — Квинтилл потер руки. — Мы можем захватить разбойников со всей их добычей. Надо поторопиться.
— Командир, а не лучше ли сначала выслать разведчиков?
— Мы потеряем время! — взволнованно крикнул Тинкоммий. — Надо ударить по ним без заминок!
Квинтилл кивнул.
— Какая разведка, центурион, когда нам все ясно. Время дорого!
— Но… как быть с Каллевой? Мы ведь не можем оставить город без охраны, командир, да еще в нынешних обстоятельствах.
— Ну… а зачем нам тогда гарнизон? На базе есть люди. Пусть подежурят возле ворот. Пошли за ними. А нам пора двигаться!
Отмахнувшись от пытавшегося сказать ему что-то юнца, трибун картинно ударил пятками в конские бока и поскакал по дороге. За ним, не отставая, несся Тинкоммий.
Катон приказал ближайшему караульному бежать на базу и направить всех боеспособных гарнизонных служак на охрану главных городских ворот, а сам бегом полетел вдоль колонны и притормозил только возле штандарта, вздымавшегося впереди когорты Волков. Квинтилл и Тинкоммий уже ускакали к рассветному горизонту, их маленькие фигурки почти сливались со струями дальнего дыма.
Катон подстроился к шагу своих людей и пригляделся к новому знаменосцу. Вроде юнец, как и он сам, но отменно силен. Не жилист, как Бедриак, однако весьма мускулистый. Гора мышц, да и только.
— Тебя ведь Мандраксом звать?
— Так точно, командир.
— Так вот, Мандракс, держи древко прямо, чтобы штандарт был виден всюду, береги его как зеницу ока, и все будет прекрасно.
— Есть, командир.
Катон оглянулся и увидел появившуюся из ворот Каллевы голову когорты Макрона. Вепри почти бежали, чтобы догнать Волков, и перешли на размеренный маршевый шаг, лишь пристроившись к людям Катона. Макрон, обогнав всех, примкнул к приятелю.
— Где наш трибун?
— Он с Тинкоммием поскакал вперед посмотреть, что там.
— Надеюсь, они будут осторожны. Не хватает только, чтобы нас обнаружили.
— А заодно лишили еще одного наследника Верики.
— Вот уж верно.
— Слушай, Макрон, а, по-твоему, это умно?
— Что?
— Вывести из Каллевы сразу обе когорты?
— Мы уже их выводили. И у нас есть приказ Веспасиана: нападать на врага везде, где это только возможно, отгоняя его от линий снабжения.
— Да, но сейчас мы вроде бы припозднились, — буркнул Катон, кивая в сторону дыма.
— Не спорю. Но если мы накроем бандитов на месте и всех перебьем, врагов у нас в этом мире останется меньше. Уж эти, во всяком случае, точно не станут грабить наши обозы. По мне, так все польза.
Катон пожал плечами, решив держать свои соображения при себе.
Волки и Вепри продолжили движение по дороге, направляясь к редевшим дымкам. По прикидкам Катона, они отшагали примерно три мили, когда вернулись трибун и Тинкоммий. Макрон остановил всю колонну, а спустя миг оба всадника придержали коней и соскользнули на землю, запыхавшиеся и возбужденные.
— За следующим холмом… — прерывисто хватая ртом воздух, заговорил Квинтилл, — маленький обоз… Все перебиты… повозки горят. Налетчики еще там, мародерствуют. Мы их перехватим! Макрон, пошли разведчиков и две свои центурии в обход холма, чтобы перекрыть им пути к отступлению. Остальные построятся у подножия. Затем мы выступим вперед и возьмем их в клещи. Понятно?
— Так точно, командир.
— А ты, Тинкоммий, оставайся здесь с когортами и постарайся не лезть на рожон.
— Конечно, трибун, — усмехнулся Тинкоммий. — Постараюсь.
— Надеюсь. Теперь я отвечаю за то, чтобы ты, когда придет час, благополучно утвердился на троне. Дашь себя убить, а с меня будет спрос.
Тинкоммий нервно хихикнул. Трибун повернулся к Катону и ворчливо сказал:
— Приглядывай за ним. Не позволяй ему рисковать. Возлагаю ответственность за его безопасность лично на тебя, центурион.
— Понял, командир.
— Прекрасно.
— Командир? — окликнул Катон, когда Квинтилл уже повернулся к лошади.
— Что?
— Я о врагах, командир. Сколько их там?
Квинтилл мысленно подсчитал.
— Сотни две… может быть, с половиной. Не больше. А что? Для тебя это многовато?
— Никак нет, командир, — невыразительным тоном ответил Катон. — Просто удивляюсь, почему они до сих пор еще не убрались. Особенно при своей малочисленности. Должны же они понимать, что мы вышлем войска. Зачем им такой риск?
— Кто знает, центурион? Да и какая, собственно, разница? Значение имеет только то, что они здесь и у нас есть возможность накрыть их. Ну, инструкции ты получил. Давай действуй.
— Есть, командир! — отсалютовал Катон.
Макрон ринулся отдавать приказы, и вскоре две центурии Вепрей отделились от основного строя и пошагали наискосок через поле к отрогу указанного Квинтиллом холма. Сам трибун галопом поскакал прямо к склону и стал подниматься к вершине. Пока Катон готовил людей, Квинтилл спешился и, оставив на месте стреноженного коня, с осторожностью двинулся дальше, низко пригибаясь и втягивая в плечи голову, чтобы та не высовывалась из высокой травы.
— По крайней мере, хоть что-то он делает правильно, — пробормотал Катон.
— Он не очень-то тебе нравится, да? — спросил Тинкоммий.
— Не очень. Ему почти не приходится утруждаться, чтобы урвать ту славу, к которой он так стремится.
— Я думал, для вас плохи только кельты.
Катон повернулся к знатному атребату и посмотрел ему прямо в глаза:
— Видно, ты вообще нас не знаешь. В любом случае, ты слышал, что сказал трибун. Сегодня держись от драки подальше. Никакого героизма! Это приказ!
— Не беспокойся, — улыбнулся Тинкоммий. — Я помню свой долг.
— Хорошо.
Командиры центурий прошлись вдоль подразделений, повторяя приказы непривычно тихими голосами. Волки выстроились двойной шеренгой слева от дороги, оставшиеся четыре центурии Вепрей сформировали правое крыло фронта. Перед Катоном вздымался крутой склон холма, скрывая разгромленный обоз и налетчиков. Немного везения — и дуротриги попадут в клещи, им останется только попытаться прорубить себе путь сквозь ряды атребатов. Походило на то, что Квинтилл и вправду отхватит сегодня изрядный кус славы.
Как только обе когорты вышли на заданные позиции, Макрон извлек меч и махнул им вперед. Волки и Вепри зашагали по высокой траве, еще влажной от утренней серебристо поблескивавшей росы. Прижимая к плечам древки метательных копий, они подошли вплотную к холму и начали огибать его. Макрон с первой центурией Вепрей, сформированной из отборных бойцов, готовых скорей умереть, чем отступить хоть на шаг, занимал самое уязвимое место на краю правого фланга.
Катон перебежал налево, чтобы, как только откроется перспектива, первым увидеть, что находится впереди. Две центурии, посланные, чтобы замкнуть ловушку, уже давно пропали из виду. Чуть-чуть удачи, и они окажутся там, откуда им должно выступить, чтобы принудить неприятеля сдаться. Завидев их, грабители мигом поймут, что выхода у них нет. Правда, если атребаты не расправятся с ними на месте, лучшее, что может ждать пленных, — это пожизненное рабство, а недавний опыт столкновений с дуротригами подсказывал Катону, что, скорее всего, они будут стоять до конца. Дуротригов воодушевляли на борьбу с римлянами друиды, уверявшие варваров, что все погибшие противники Рима в загробной жизни будут щедро вознаграждены.
Когда строй обошел холм, Катон увидел обоз, точнее, то, что от него осталось. По большей части это были черные, обугленные остовы фур и телег, хотя некоторые повозки еще догорали. На земле тут и там валялись тела в красных туниках. Здесь же копошились налетчики. Небольшая толпа их сгоняла в стадо обозных тягловых животных. Один здоровенный малый сидел, подпирая косо поставленное змеевидное знамя, прочие расползлись по ложбине, обирая мертвецов. Казалось, никто из них не замечал двигавшуюся к ним когорту Волков, и Катон поначалу даже подумал, что скоропалительный план трибуна, может быть, и сработает. Однако не странно ли, что налетчики в упор не видят приближающихся атребатов? Перепились они, что ли? Трудно поверить, чтобы дуротриги даже не потрудились выставить хоть каких-нибудь наблюдателей, способных предупредить об опасности мародерствующий отряд.
Две когорты почти перекрыли горловину долины, когда грабители наконец встрепенулись. Катон, увидев, как резко выпрямилось змеевидное знамя, криком дал знать о том своим бойцам. Налетчики тут же схватились за оружие и повернулись навстречу Волкам и Вепрям.
— Ну, тут особой драки не будет, — пробормотал шедший рядом с Катоном Фигул. — Нас пятеро, а то и шестеро на одного: мы их задавим.
— Надеюсь, ты прав.
Но дуротриги изготовились к схватке с врагом: выстроившись глубоким полумесяцем, они подняли щиты и угрожающе потрясли копьями. Внимание Катона привлекло движение в стороне, справа, и он увидел Квинтилла, галопом скакавшего вниз по склону холма. Трибун догнал наступающие когорты и занял позицию позади центра строя, размахивая мечом и подбадривая бойцов громкими криками.
— Зря надрывается, — буркнул Фигул. — Они не понимают латыни.
— Они — нет, но ему, надо думать, приятно.
Расстояние между враждебными сторонами быстро сокращалось, однако дуротриги попятились и стали отходить от сгоревших повозок к дальнему концу долины, перекрыв который им было бы много проще держать оборону, чем здесь — на открытом пространстве, где атребаты легко одолели бы их благодаря одному лишь численному превосходству.
— Ох они и завертятся, когда парни Макрона шуганут их оттуда.
— Фигул?
— Да, командир?
— Заткнись на время, а? Мне не нужны ничьи комментарии.
— Есть, командир.
Две когорты продолжали гнать врага в глубь долины и теперь двигались мимо сожженных подвод. Катон быстро оглядел обгорелые остовы и нахмурился. Что-то в них казалось неправильным и задевало его. Оси, где уцелели, были слишком тонкими, как, кстати, и колеса, да и плетеные бортики как-то мало вязались с привычной для глаза монументальностью провиантских воинских фур. А подойдя ближе к телам, он тут же учуял сладковатый, приторный запах тления. Первый покойник оказался весь в трупных пятнах, второй — тоже. От страшного сомнения кровь в жилах Катона заледенела, и он с тревогой оглядел поросшие деревьями склоны обступавших долину холмов. Юноша поискал взглядом трибуна, но тот был полностью сосредоточен на удиравших врагах и громкими криками подгонял не понимающих его слов атребатов. Молодой центурион набрал полную грудь воздуху и вскинул вверх руку:
— Когорта — стой!
Волки остановились не сразу: кто-то не понял приказа, кто-то не расслышал, кто-то расслышал, однако не отреагировал в тот же миг. Соответственно, линия рассекавшего долину надвое фронта заколебалась, стала неровной, но все же атребаты наконец встали. Спустя момент Макрон эхом повторил приказ и, отделившись от замерших Вепрей, помчался к Катону за объяснениями.
— Выровнять ряды! — приказал Катон, и командиры центурий тут же забегали среди бойцов, сноровисто восстанавливая порядок. Топот копыт возвестил о появлении трибуна.
— Проклятье, центурион, что ты делаешь? Немедленно пошли своих обалдуев вперед!
— Командир, здесь что-то не так.
— Вперед! Это приказ! Или ты хочешь, чтобы дуротриги удрали?
— Командир, но… повозки! Взгляни на них.
— Повозки? — В глазах Квинтилла полыхнул гнев. — Что за чушь? Какие повозки?
Он угрожающе двинул мечом, направив его острие на ослушника.
— Вперед, я сказал.
— Это не повозки! — стоял на своем Катон. — Да взгляни ты на них, это же колесницы!
— Колесницы? Что еще за вздор?
— Колесницы, скрепленные вместе, чтобы издали походили на повозки, — пояснил Катон. — А валяющиеся на земле люди были мертвы задолго до того, как этот хлам подожгли.
Подбежал Макрон, запыхавшийся, лопающийся от злости.
— Что происходит? Какого хрена ты крикнул «Стой!»?
Прежде чем Катон успел ответить, вдалеке взревели боевые рога. Только что отступавшие варвары, уже достигшие конца долины, увидев, что их преследователи остановились, неожиданно развернулись и, издавая безумные вопли, устремились к врагам.
— Глазам не верю, — изумился Квинтилл. — Они нас атакуют.
Катон отвернулся от надвигавшегося противника и опять оглядел склоны холмов.
— Вот! Вот она, причина! — с горечью вымолвил он, указывая рукой на гребень левого, поросшего лесом кряжа.
Оттуда, выскакивая из укрытий, валом валили дуротриги, сбиваясь всего в сотне шагов от Волков в плотную массу.
— А вот и еще!
Катон повернулся к правому кряжу.
Как только трибун уразумел, в каком положении оказались по его вине две когорты, от его самодовольства не осталось следа.
— Ох, дерьмо…
— Волки! — крикнул Катон, повернувшись к своим людям и приложив руки ко рту. — Четвертой, Пятой и Шестой центуриям — прикрыть левый фланг!
В то время как Макрон бежал к своим людям, три центурии на левом крыле замершего в ожидании фронта перестроились, чтобы дать отпор дуротригам, скапливавшимся выше них на холме. В отличие от бойцов когорт Каллевы многие из этих варваров были тяжело вооружены, тела некоторых из них защищали кольчуги. И это при том, что теперь атребаты значительно уступали неприятелю в численности. Счастье сегодня явно им изменило. Им и римлянам, их командирам.
Катон невольно, хотя и с большой неохотой отдал врагу дань восхищения, потом повернулся к Тинкоммию и сказал по-латыни:
— Уходи отсюда! Возвращайся в Каллеву, чем быстрее, тем лучше. Нам тут долго не продержаться.
— Нет, — возразил Тинкоммий. — Ни за что. Я останусь здесь.
— Нет, ты вернешься.
Тинкоммий покачал головой, и Катон обернулся к трибуну:
— Командир, разберись с ним! Уговори или уведи.
Квинтилл поспешно кивнул и потянулся, чтобы взять наследника Верики за руку, но Тинкоммий снова покачал головой, отступил на шаг и обнажил меч.
— Быстрее, глупец! — крикнул Квинтилл. — Нынче не время для героизма. Слышал центуриона? Дай же мне руку!
— Нет!
На миг все трое замерли, сердито глядя друг на друга. Затем трибун махнул рукой и взялся за поводья.
— Ладно. Ты сам сделал свой выбор. Центурион, держись. Я еду за помощью.
— За помощью?
Катон сердито повернулся к трибуну, но Квинтилл, не обращая уже на него никакого внимания, торопливо развернул коня, ударил пятками в его бока и умчался назад в Каллеву, предоставив центуриону изумленно смотреть ему вслед, скрежеща зубами от гнева.
— За помощью? За какой?
— Он что, на хрен, не понимает, что у нас каждый человек на счету? — фыркнул Фигул.
Прежде чем Катон успел что-то сказать, слева взревели боевые рога — на что тут же откликнулись рога справа. С торжествующим ревом дуротриги ринулись с двух сторон вниз по склонам к ровным шеренгам Волков и Вепрей. Оглянувшись, Катон увидел, что некоторые из его бойцов непроизвольно попятились. Их следовало срочно привести в чувство, иначе строй будет смят.
— Держать позицию! — рявкнул он на ближайшего, подавшегося назад солдата, и тот с виноватым видом вернулся на место. Затем Катон приложил ладони ко рту: — Копья — готовь!
Вторая шеренга строя отступила на шаг, в то время как бойцы первой шеренги перехватили древки и приняли стойку, изготовившись метнуть копья в гущу устремляющихся к ним врагов. Катон бросил взгляд налево, затем посмотрел на долину. Отряд дуротригов, за каким поначалу гнались атребаты, уже подбегал к воинам Верики и, соответственно, первым должен был и напасть.
— Первая, Вторая, Третья центурии — бросай!
С общим напряженным выдохом бойцы метнули копья. Бросок, как отметил Катон, получился не очень-то слаженным, до легионеров малотренированным кельтам было еще далеко, однако он все равно привел к желаемому результату. Темные древки взвились в воздух, пошли по дуге и обрушились на дуротригов. Те инстинктивно пытались укрыться, но тщетно. Легкие варварские щиты, которые, кстати, не у всех и имелись, стальные наконечники пробивали насквозь, не говоря уж о человеческой плоти. Копья ложились так густо, что, когда смертоносный град прекратился, лишь половина из атакующих продолжала нестись к Волкам, оставив в высокой траве за собой убитых и раненых соплеменников. Справиться с уцелевшими не составляло большого труда, и Катон временно переключил внимание на куда более многочисленную толпу, катившуюся вниз по склону к трем остальным его центуриям.
— Копья… — От нервного напряжения голос Катона чуть не сорвался. — Бросай!
Передние ряды дуротригов смешались: одни варвары попадали наземь, сраженные копьями, другие — споткнувшись на бегу об их тела. Однако остальные, перепрыгнув или обежав мертвых и раненых сотоварищей, по-прежнему рвались к стене из овальных щитов.
— Мечи — к бою! — выкрикнул Катон и потянул из ножен клинок.
Рубчатая рукоять из слоновой кости удобно легла в ладонь, и он продвинулся во вторую шеренгу центурии Фигула.
— Поднять щиты! Держать строй!
Град метательных копий сделал свое дело, проредив передние ряды атакующих. Первая волна дуротригов в попытке прорвать линию вражеской обороны моментально полегла под колющими ударами коротких мечей, однако когда со стеной атребатов с разбегу, всей плотной массой сшиблись основные силы противника, когорта не выдержала, дрогнула и подалась назад. Катон оказался перед могучим бриттом, который с искаженным яростью лицом бросился на него, занеся меч для смертельного удара. Но такой возможности молодой центурион ему не предоставил: он поднырнул под вражеский клинок и вогнал собственный противнику в горло. Поток чужой жаркой крови обдал юноше руку, враг рухнул на колени, пытаясь зажать ладонями страшную рану, но центуриону уже было не до него: следующим его противником стал седовласый варвар с копьем в руках.
Старый воин сделал обманный выпад, а когда Катон попытался отбить его, изменил направление удара, и копье проскочило под клинком римлянина, уже почти входя ему в грудь. Только стремительный уклон в сторону спас центуриона, но даже пришедшийся вскользь удар развернул его и вышиб воздух из легких. Пожилой кельт быстро отдернул копье, чтобы ударить еще раз, но получил ребром щита в висок и рухнул замертво.
— Командир! — крикнул Фигул, рискнувший бросить взгляд на своего центуриона. — Ты ранен?
— Нет! — выдохнул в ответ Катон, подбирая щит одного из бойцов, упавшего мертвым к его ногам после того, как удар топора раскроил надвое его шлем вместе с черепом.
Подняв щит, юноша огляделся по сторонам и увидел, что фронт когорты Волков распался. На многих его участках началась беспорядочная свалка, переходящая в общую мешанину разящих копий, топоров и мечей. Его слух теперь полнился глухим стуком клинков, обрушивавшихся на щиты, лязгом металла, криками и воплями умирающих. Катон попятился и оглянулся. Люди Макрона тоже не выдержали яростного натиска дуротригов, и если на фланге все еще шла отчаянная резня, то три центральные центурии Вепрей, принявшие на себя основную тяжесть первого удара, не удержав строя, рассыпались, и теперь их бойцы, побросав оружие, с криками бежали назад, надеясь укрыться за стенами Каллевы.
— О нет…
Неожиданный крик Фигула спас Катона: он обернулся как раз в тот миг, чтобы увидеть воздетый над ним топор и успеть пригнуться: лезвие просвистело над его головой, срезав со шлема красный султан из конского волоса. Ответная отмашка мечом разрубила врагу коленную чашечку, навсегда лишив того возможности с кем-либо и когда-либо сражаться. Катон это понял, когда упавший противник попробовал встать.
— Командир упал! — послышался рядом громкий испуганный крик. — Центурион убит!
— Нет! — рявкнул Катон.
Но было поздно. Крик подхватили со всех сторон, и остатки когорты дрогнули. Катон и Фигул еще стояли, щит к щиту, мечи наготове, однако дуротриги уже к ним не подступались, обрушиваясь всей мощью на тех, кто поворачивался, подставляя им спину в попытке спастись от резни. Это был опрометчивый шаг, худший из всего, что могли предпринять атребаты, ибо ничто так не делает в битве бойца уязвимым, как бегство. Воин, готовый отразить вражеский натиск, находится в куда большей безопасности, чем тот, кто пускается наутек. Но, увы, первой жертвой паники всегда становится здравый смысл. Бежать без оглядки людей заставляет животный страх, лишающий их рассудка.
— Давай-ка отсюда выбираться, — сказал Катон. — Прикрой меня, парень.
Двое римлян принялись пробиваться в людской толчее к ближнему краю долины. Они держались настороже, но дуротриги пока их не трогали, выискивая добычу полегче. Однако Катон знал, что, как только толпа поредеет, враги обратят на них внимание.
— Фигул.
— Да, командир.
— Надо уносить ноги. По моей команде бросай щит и беги за мной. Но меча не бросай. Ни в коем случае. Понял?
— Есть, командир.
Спустя мгновение путь прямо перед ними расчистился, позволив увидеть вдали беспорядочное скопление соломенных крыш главного города атребатов. Катон последний раз огляделся и крикнул:
— Вперед!
Двое римлян, бросив щиты, со всех ног припустили следом за теми, кто уже мчался к Каллеве, надеясь найти там спасение. Дуротриги с дикими победными воплями преследовали беглецов, а слишком медлительных или парализованных паникой беспощадно рубили. Катон с Фигулом бежали, пригнувшись и чуть в стороне, поэтому привлекли к себе взоры лишь немногих опьяненных торжеством дикарей, а желающих настичь их оказалось и того меньше. Но легко расправлявшихся с безоружными одиночками варваров ждал сюрприз. Римляне были вооружены и прикрывали друг друга, так что все рискнувшие к ним приблизиться дуротриги валились наземь, находя свою смерть.
Отбившись от них, они пробежали где-то около мили, когда Фигул неожиданно потянул Катона за руку.
— Эй!
— Что?
Катон обернулся, тяжело дыша. Бросок на такое расстояние в плотном подкольчужнике и кольчуге дался ему нелегко. Вокруг врассыпную неслись к Каллеве уцелевшие бойцы обеих когорт. Дуротриги на поле боя обирали павших и добивали раненых атребатов.
— Смотри!
Фигул указал в сторону обгоревших, все еще слабо дымящихся колесниц.
— Там, наверху!
На гребень холма, за которым ранее укрывались ударные силы дуротригов, галопом вылетели всадники. Они помчались вниз и, достигнув долины, развернулись широкой цепью, погоняя коней и преследуя удиравших по травянистой равнине Волков и Вепрей.
— Дерьмо! — Все еще задыхаясь, Катон расстегнул пряжку. — Бежать! Бежать не останавливаясь, во все лопатки!
Пока он ослаблял ремешки и стаскивал через голову увесистую кольчугу, неподалеку зазвучали страшные крики настигнутых всадниками в высокой траве беглецов. Бросив на землю обременительное снаряжение и зажав в руке меч, он устремился следом за уже вырвавшимся вперед Фигулом. Однако примерно на полпути к Каллеве давно уже не беспокоившая его рана в боку вновь напомнила о себе.
Вопреки утверждениям лекарей, она замечательно подживала, но сейчас из-за колоссального напряжения битвы и бегства под его ребрами вдруг полыхнула такая острая боль, что каждый вздох для него стал мучением. Сердце бешено колотилось, этот стук отдавался в ушах, почти заглушая все прочие звуки, включая вопли умирающих, ликующие крики дуротригов и топот конских копыт. Вражеские всадники неутомимо охотились за убегающими от них атребатами.
Катон заставлял себя двигаться, зная, что любая заминка навлечет на него верную смерть. Меч тяжело оттягивал его руку, но он на бегу только крепче сжимал рукоять. Он бежал, не разбирая дороги, и, когда в миле от ворот Каллевы путь ему пересекла петлявшая по равнине речушка, ничего не заметив, ввалился в нее. Подмытые берега ручья нависали над руслом, и Катон понял, что происходит, лишь когда земля ушла из-под ног, а сам он шлепнулся в воду. Она оказалась ледяной, и это встряхнуло его. С огромным усилием Катон привстал на колени и огляделся, ища выроненный при падении меч. Клинок поблескивал под гладкой водной поверхностью всего в нескольких локтях от него, и центурион уже было потянулся к нему, но тут услышал близкий стук конских копыт.
На том берегу смутно заколебалась тень всадника, едущего на лошади, и Катон, снова скорчившись, попятился к берегу, вжимаясь под нависающую земляную губу. Спустя миг прямо над ним простучали копыта. В воду посыпались комья глины и мелкие камни. Тень замерла, и Катон затаил дыхание. И тут случайный блик солнца сверкнул над клинком, а тот ответно сверкнул в его свете.
Мгновенной вспышки оказалось достаточно, чтобы привлечь внимание дуротрига. Всадник соскочил с конской спины и прыгнул в речушку, обдав римлянина фонтаном брызг. Он пошагал по мелководью к мечу, и Катон понял, что враг сейчас подхватит оружие и повернется. Размышлять было некогда: едва дуротриг наклонился, центурион бросился ему на спину.
От толчка они оба упали, но центурион был наверху и попытался использовать преимущество, потянувшись руками к горлу врага. Он нащупал его и что было силы сжал пальцами мускулистую шею. Всадник распрямился, поднявшись с каскадом брызг из воды, и, закинув руки за голову, попробовал освободиться от хватки. Поскольку ему это не удалось, он продвинул свои руки дальше с явным намерением выдавить глаза напавшему на него человеку. Но прежде чем это произошло, Катон двинул варвара в поясницу коленом и с одновременным боковым мощным рывком снова втолкнул врага в воду, навалившись сверху всем весом.
Однако бритт был слишком сильным, и ему хватило одного судорожного усилия, чтобы положение поменялось. Теперь римлянин лежал под водой, а противник на нем, лицом к ясному небу. Падение ошеломило Катона. Придавленный тяжестью чужого тела, он едва успел закрыть рот, сознавая, что счет его жизни пошел на мгновения. Горящие легкие жаждали воздуха, но, чтобы глотнуть его, требовалось отпустить дикаря, а это конец, причем скорый и неминучий. Впрочем, конец был уже близок и так, но тут, почти теряя сознание, боковым зрением юноша уловил, как в воде что-то блеснуло.
Меч! Катон повернул голову и увидел, что вполне может дотянуться до клинка, мирно лежавшего на галечном ложе. Он разжал хватку ка вражеском горле и левой рукой зажал противнику рот. Правая его рука с плеском погрузилась в воду и нашарила рукоять. Катон перехватил меч и, напрягая последние силы, вогнал его снизу варвару в спину.
Противник конвульсивно дернулся, потом дернулся снова в попытке избавиться от клинка, но Катон все давил на него, то ослабляя нажим, то опять с яростью отчаяния проталкивая сталь в тело. Сопротивление ослабевало, и в конце концов центурион вывернулся из-под вражеской туши и сел прямо в расплывавшемся по ручью алом облаке, глухо кашляя и пытаясь вздохнуть. Он посмотрел на врага. Тот так и лежал на спине, а из груди его торчало острие римского меча, пронзившего ему сердце. Кровь толчками выбивалась из раны и медленно смешивалась с неспешным потоком. Голова убитого запрокинулась, погрузившись в воду, открытые глаза уставились прямо в небо, волосы, увлекаемые вниз по течению, змеились, подобно полоскам росшей у берега тины. Как только Катон смог набрать в легкие воздуху, он перевалил врага на бок, уперся в его спину сапогом и, потянув за рукоять, высвободил меч. Клинок вышел наружу, открыв путь струе крови, а Катон тут же бросился к берегу и пополз вдоль него прочь от места схватки. Наверняка дуротриги заметят оставшуюся без всадника лошадь и, надо думать, захотят выяснить, почему это так. Мелькнула мысль, а не стоит ли самому сесть верхом и попробовать ускакать, но Катон решил не рисковать понапрасну. Наездник он был, что говорить, еще тот, а вот дуротриги — напротив. Скачка с ними наперегонки наверняка закончилась бы для него задолго до желанного финиша.
Исходя из этих соображений, он пробирался вниз по течению прочь от врагов и вроде бы в правильном направлении, поторапливаясь, насколько возможно, и в то же время навострив слух, чтобы расслышать, когда наткнувшиеся на труп соплеменника дуротриги понесутся в погоню. Однако все было тихо, но, одолев с четверть мили и почувствовав дрожь в конечностях, Катон понял, что слишком измотан и больше не выдержит гонки. Нужно куда-то спрятаться, передохнуть, набраться сил, а уж потом поискать способ пробраться в город, где наконец можно будет ощутить себя в безопасности.
В безопасности? В Каллеве? Что за вздор? Катон мысленно выбранил себя и потер подбородок. Обе когорты наголову разбиты. Единственно как-то противостоять дуротригам в городе сейчас может лишь горстка гарнизонных служак да отряд личных телохранителей Верики. Стоит врагу понять это — и Каллева обречена.
Затем он подумал о Макроне и Тинкоммии. Пережил ли весь этот кошмар хоть один из них или они оба погибли, и их тела валяются сейчас где-то в высокой траве, суля пир стервятникам, уже кружившим над полем боя в лучах поднимающегося к зениту светила.
Осторожно огибая речную излучину, Катон перебрался через поваленный наземь ствол. Дерево было вывернуто с корнями, под их узловатым сплетением, судя по выбросам грунта, вырыли нору барсуки. Молодой центурион втиснулся в маленькую берлогу и торопливо разворошил мечом землю над лазом. Почва осыпалась, ее комки почти завалили нору, а заодно и ее нового обитателя. Конечно, вздумай кто-то проверить, нет ли кого под корнями, беглеца мигом бы обнаружили, но лучшего убежища все равно не предвиделось. Римлянин лежал неподвижно, прислушиваясь к доносившемуся через крошечное отверстие журчанию воды, и ждал, когда же закончится этот неимоверно долгий и жаркий день.
