Глава семнадцатая

Солдаты шестой когорты стояли в строю, но по стойке «вольно», дожидаясь, когда их командир выйдет из своей квартиры на утренний смотр. Центурион Луркон запаздывал, и солдаты давно бы уж начали ворчать и переминаться с ноги на ногу, если б не строгий ледяной взгляд опциона Тигеллина, который ходил взад-вперёд перед первой шеренгой, сунув под мышку свой командирский жезл.

Катон невольно чувствовал себя неуютно, сознавая, что это благодаря ему и Макрону центурия торчит на холоде, тщетно дожидаясь командира. К нынешнему моменту центурион вместе с Вителлием, должно быть, уже вывезены из города и сейчас находятся в пути к какой-нибудь отдалённой вилле, где их будут держать, пока Нарцисс не даст приказ их освободить.

– И что его там держит, к Плутону он, что ли, провалился? – яростным шёпотом выругался Фусций. – Ставлю что угодно, этот недоумок так вчера надрался, что всё ещё дрыхнет без задних ног!

– Более чем вероятно, – спокойно ответил Макрон.

– Тоже мне, хороший пример он подаёт! Командир должен понимать, что нам на таком холоде недолго и замёрзнуть!

– В легионе командиру никогда бы такого не спустили, – добавил Макрон. – Да и командиры в армии не такие растяпы.

Фусций посмотрел на него и пробормотал скептическим тоном:

– Ну, это ты так считаешь…

– Именно так. – Макрон кивнул. – И готов поспорить с любым, кто думает иначе.

– Эй, кто там болтает в строю?! – заорал Тигеллин, подходя ближе к ним. Макрон и Фусций тут же заткнулись и уставились прямо вперёд. Тигеллин прошёл мимо, горящим от ярости взглядом бегая по рядам в поисках нарушителей дисциплины. Он прошёл до конца шеренги, развернулся и пошёл обратно. – Нет, это просто невероятно! Я точно слышал, как кто-то из вас, тупые идиоты, что-то болтал, словно школяр, впервые попавший к шлюхам! Кто это был? Даю вам возможность признаться. Пусть этот болтун сделает шаг вперёд, иначе вся клятая центурия пойдёт чистить сортиры!

– Вот дерьмо! – сказал Макрон, скрипнув зубами. – И тут дерьмо, и там дерьмо… Сплошное дерьмо.

Он глубоко вздохнул и сделал шаг вперёд.

– Макрон! – прошипел Катон. – Что ты делаешь, будь ты проклят! Встань обратно, пока он не заметил!

Макрон проигнорировал его призыв и громко сказал:

– Опцион! Это я разговаривал.

Тигеллин резко обернулся к нему и подошёл ближе и остановился прямо перед ним с разъярённым выражением на лице.

– Ты? Гвардеец Калид. Не ожидал такого от ветерана с твоим-то опытом. Или, может, славный Второй легион ничуть не лучше дамского вышивального кружка, а?

Катон скривился. При обычных обстоятельствах его друг расценил бы подобные выражения как повод для драки. Тот факт, что он был выше чином, чем Тигеллин, но должен был скрывать это, мог бы только раззадорить и разозлить его. Но Макрон держал рот на замке и никак не ответил на эту провокацию. Тигеллин немного помолчал, потом скривил губы и продолжил:

– А ещё все только и твердят, что во Втором легионе высочайший боевой дух! Будешь наказан, Калид. Десять нарядов, чистить сортиры. В другой раз будешь знать, что на плацу следует держать рот закрытым.

– Есть, опцион.

– Встать в строй! – рявкнул Тигеллин, и Макрон отступил на шаг назад.

Опцион бросил на него последний косой взгляд, повернулся на каблуках и снова пошёл вдоль строя.

– И зачем ты это сделал, болван? – прошептал Катон, едва разжимая губы.

– Он меня слышал. Сам ведь знаешь, что это за тип. Ни за что не отстанет.

– Всё равно, у тебя нет времени разгребать дерьмо.

Макрон чуть пожал плечами:

– Да у меня и так такое ощущение, что я только этим и занимаюсь, уже по уши в него забрался.

Они постояли ещё немного в молчании. Несколько солдат из других центурий, уже распущенные после утреннего построения и проходившие мимо, остановились и стали с любопытством пялиться на всё ещё стоящие в строю шеренги.

– Ну, чего уставились? – рявкнул на них Тигеллин, и преторианцы поспешно разошлись.

Какой-то командир, высокий и мощный, направлявшийся мимо них в сторону здания штаба, посмотрел на выстроившуюся шестую центурию и остановился на полпути, а затем изменил направление и подошёл к Тигеллину. Это был трибун Бурр.

– В чём дело, опцион? – спросил он. – Почему твои люди всё ещё на плацу?

Тигеллин выпрямился, откинул плечи назад и встал по стойке «смирно».

– Ждём центуриона Луркона, господин.

– Ждёте? – Бурр нахмурился. – С чего это? Пошли кого-нибудь за ним. Или уже посылал?

– Да, господин. Но центуриона на квартире не было.

– Не было? Проклятье! И где же он?

Вопрос был риторический, так что Тигеллин стоял, плотно сжав губы.

Бурр покачал головой:

– Ну ладно. Распусти своих людей. И пошли кого-нибудь на поиски Луркона. Как только его найдут, пусть явится с рапортом ко мне. – Он повысил голос, чтобы вся шестая центурия его услышала: – Мне наплевать на чины и ранги, любой под моей командой должен выполнять свои обязанности! Центуриону Луркону придётся несладко, на всю жизнь это запомнит! Опцион, командуй!

– Есть, господин. – Тигеллин отдал трибуну честь и подождал, пока тот отойдёт, и лишь потом повернулся к своим людям, набрал полную грудь воздуху и проорал:

– Шестая центурия… Разойдись!

Гвардейцы расслабились и начали расходиться, по большей части направляясь к казармам и тихо переговариваясь, гадая, куда подевался центурион. Катон и Макрон вместе с Фусцием вернулись в помещение своей секции, и молодой преторианец немедленно закрыл за ними дверь. И обернулся к ним в сильном возбуждении.

– Ну всё! Даже наш центурион попал в переплёт!

Макрон изогнул вопросительно бровь:

– А что, разве центурион уже получал взыскания?

– О да! Он бывал и в переделках похуже, но никогда не пропускал утреннего построения на плацу. И где это он застрял, интересно?

– Наверное, надрался до бесчувствия, – сказал Катон. – И как только явится, получит хорошую взбучку. Трибун Бурр, как мне кажется, не из тех, кто способен проявить жалость.

– Это уж точно! – Фусций расплылся в улыбке. Он поставил свой пилум в стойку и выпрямился. При этом его живот издал жалобное бурчание. – Клянусь богами, я с голоду подыхаю!

– И мы все тоже, приятель, – заметил Макрон. – Но нам-то всё-таки лучше, чем тем, в Субуре. Нас хоть кормят регулярно. А эти несчастные ублюдки вынуждены рыться в отбросах. Скоро они начнут дохнуть, как мухи.

Фусций задумчиво покивал:

– Ничего хорошего из этого не выйдет. Император ставит нас в гнусное положение. Ещё немного, и мы тоже начнём голодать, как простой народ. А это кончится бедой.

– Бедой? – Катон посмотрел на него: – Тебе не кажется, что бед уже и так более чем достаточно?

– Ты про голодные бунты? – Фусций покачал головой. – Это ерунда по сравнению с тем, что произойдёт, когда народ начнёт голодать по-настоящему и подыхать сотнями и тысячами. Вот что я тебе скажу: когда такое случится, по улицам потоками потечёт кровь. И преторианская гвардия останется единственной силой, которая сможет это пресечь и не допустить наступления хаоса. Единственной силой, которая сможет встать между императором и толпой. И когда такое случится, тогда либо Клавдию придётся пообещать нам существенную награду, чтобы мы остались ему верны, либо…

– Либо что? – подтолкнул его Макрон.

Фусций бросил нервный взгляд на дверь, убедился, что она плотно закрыта, потом продолжил, понизив голос:

– Либо мы выберем нового императора. Такого, кто сможет заплатить нам за верность.

Макрон обменялся с Катоном быстрым взглядом, потом прокашлялся.

– Да, это серьёзная причина.

– Ты слишком долго пробыл в легионах, мой друг. – Фусций улыбнулся. – В преторианской гвардии всё обстоит именно так. Мы так ведём дела.

– Да ты-то откуда это знаешь? Ты тут и прослужил-то всего ничего, едва научился правильно пилум держать.

– Я слушаю, что говорят другие. И разговариваю с людьми. – Фусций покивал. – И понимаю, что происходит. Клавдий может пока что оставаться императором, но если он не предпримет мер, чтобы порадовать преторианскую гвардию, среди нас найдутся такие, кто захочет найти себе нового хозяина.

– Это легче сказать, чем сделать, – заметил Катон. – Британик слишком юн. Да и Нерон тоже.

– Нерон, может, и юн, но уже популярен. Ты ж сам видел, как его приветствовали гвардейцы на играх, посвящённых годовщине восшествия.

– Стало быть, будем просто выгонять одних императоров и выбирать других – просто по капризу.

Фусций пожал плечами:

– А чем это не причина? К тому же тогда можно быть уверенным, что новый император постарается как можно скорее завоевать поддержку преторианской гвардии. Лично мне это вполне подходит. И вам тоже, если у вас достанет ума это понять.

Катону совсем не нравилось отношение этого молодого гвардейца к солдатскому долгу. Он отлично видел, что в глазах Фусция ярким пламенем горит самая что ни на есть неприкрытая алчность, и при этом ощущал нарастающее желание высвободиться из ядовитой атмосферы римских политических интриг, превращавших столицу в настоящий гадюшник. Лживость, безжалостная жестокость и чудовищные амбиции потоками изливались из души тех, кто стоял у власти, их не могла сдержать никакая мораль. Теперь, когда их с Макроном тоже затянуло в эту трясину, он всей душой желал вернуться к обычной армейской жизни. Необходимость скрывать своё настоящее имя и ежеминутно ожидать удара в спину создавали постоянное, изнуряющее напряжение, так что у Катона не было никакого желания оставаться в Риме дольше, чем нужно. Он внезапно осознал, что женитьба на Юлии и вхождение в её семью вполне могут навсегда затянуть его в опасный и предательский мир столицы. Её отец – сенатор, любитель играть в смертельно опасные политические игрища. И если он сам станет частью этой жизни, то ему придётся жить только за счёт собственных мозгов.

Нет, это не жизнь для солдата, думал Катон. Потом он улыбнулся про себя, поражаясь этому готовому определению собственной истинной сущности. До последнего времени он ещё мучился ужасными сомнениями насчёт своей способности стать настоящим воином, подозревая, что всего лишь играет роль солдата. Теперь подобные мысли его уже не волновали. Тяжкие годы солдатской службы закалили его, вбили ему в душу необходимые профессиональные навыки, точно так же, как оружие его врагов оставило раны и шрамы на его плоти, так что все теперь сразу видели, кто он такой – солдат Рима, с головы до ног.

Но даже смирившись с этой реальностью и находя в ней некоторое удовлетворение, Катон временами ощущал немалое беспокойство при мысли о том, как ему удастся сохранить баланс между солдатским долгом и тем, что он может стать мужем Юлии и в один прекрасный день даже отцом её детей, если боги благословят их таковыми. Многим другим это удавалось, но Катон сомневался, что у него самого получится добиться подобного компромисса. И ещё одно: а будет ли сама Юлия терпеть такую его раздвоенность? Готова ли она к тому, чтобы оставаться верной, любящей женой, пока Катон вместе с Макроном участвует в очередной кампании, защищая границы империи?

Он попытался отбросить все эти сомнения и сосредоточиться на том, что ответить Фусцию. Возможно, этот молодой гвардеец просто испытывает его, проверяет. Возможно, Фусций каким-то образом тоже связан с этим заговором. Или он умудрился что-то подслушать? Но ещё большее беспокойство вызывала возможность того, что он просто выражает мысли и взгляды рядовых солдат преторианской гвардии.

– Значит, новый император, – задумчиво произнёс он. – И ты полагаешь, что это будет Нерон.

– А кто ж ещё?

– Да, он наиболее подходящий кандидат на замену Клавдию, – должен был признать Катон. – Хотя имеется и другая возможность. Зачем нам вообще менять императора? Почему бы не вернуться ко временам и порядкам республики? Конечно, при этом мы останемся без работы. На кой нужна гвардия, если нет императора, которого надо охранять?

Фусций минуту пристально смотрел на Катона. Потом сказал:

– Кто бы ни стал править Римом, можешь быть уверен, что им понадобится охрана. Сенату, например, ничуть не меньше, чем императору. И они будут готовы хорошо платить за это.

Макрон рассмеялся:

– Так ты, значит, предлагаешь, чтобы преторианская гвардия начала торговать своими услугами?

Фусций пожал плечами:

– Называй это как хочешь. Факт остаётся фактом: мы – это реальная сила и власть, стоящая за императорским троном или за тем, кого мы решим поддержать.

– И ты действительно считаешь, что армия должна взять власть и распорядиться ею? – спросил Катон.

По лицу молодого преторианца скользнула улыбка.

– Да нет же, вовсе нет. Считай это просто неофициальным рычагом давления на власть того, кто правит Римом. За службу кому мы будем получать солидное вознаграждение.

– Или наоборот, – саркастически засмеялся Макрон.

Замок на двери щёлкнул, открываясь, дверь распахнулась, и все трое, испуганно повернувшись, увидели на пороге опциона Тигеллина. Он с любопытством их разглядывал.

– Это что у вас тут? У вас вид грабителей, застигнутых на месте преступления. – Он довольно засопел, потом ткнул большим пальцем себе за спину: – Калид, Капитон, вас в штаб вызывают. Центурион Синий желает вас видеть. Лучше поспешите.

– Есть, опцион, – кивнул Катон. – Знаешь, зачем мы ему понадобились?

– Не имею понятия. – Тигеллин тонко улыбнулся. – Скоро сами узнаете, ребятки.

Катон незаметно пощупал выступающий предмет у себя за поясом. Он ожидал этого вызова.

Тигеллин занялся делом – расстёгивал ремешок шлема под челюстью. Катон и Макрон двинулись к двери. Не успели они переступить порог, как опцион заговорил снова:

– Не думайте, что я не заметил, как вы двое возгордились, когда вам удалось незаметно смыться из лагеря. Вам бы лучше не ввязываться ни во что такое, что могло бы причинить неприятности лично мне, понятно?

Катон ничего на это не ответил, просто кивнул и сделал знак Макрону. Они вышли из казармы и направились в другой конец лагеря, к штабу.

– Как я понимаю, центурион Луркон пропал без вести. – Синий склонил голову набок и уставился на двоих гвардейцев, стоящих перед его столом. – Никак его не могут найти. Нигде. Дежурный командир, командовавший стражей у главных ворот, сообщил, что он вчера вечером покинул лагерь и с тех пор не возвращался. Следует ли мне считать, что мы можем больше не рассчитывать вновь его увидеть?

– Да, господин, – ответил Катон.

– И что с ним случилось?

Катон сунул руку в свой кошель, достал оттуда небольшой предмет и бросил его на стол – он упал с негромким стуком. Центурион Синий не мог удержаться и с отвращением наморщил нос, глядя на отрубленный палец с надетым на него кольцом всадника, принадлежавшим Луркону. Катон внимательно наблюдал за его реакцией. Палец он отрубил у какого-то трупа посвежее из тех, что выплывают в Тибр из устья Большой Клоаки. Это было нетрудно – отрубить палец и напялить на него кольцо Луркона. Это сочетание, решил Катон, только усилит эффект и убедит Синия гораздо лучше любого их с Макроном заявления, что они вдвоём убили командира своей центурии. Синий поднял палец со стола и, немного помолчав, удовлетворённо кивнул и положил палец обратно на стол. Потом взглянул на Катона.

– Очень хорошо. Полагаю, что вы двое как раз такие парни, на которых я могу в конце концов положиться. Ваш опыт и умение пригодятся нам в ближайшее время. Очень пригодятся.

– А как насчёт полагающихся нам денег, господин? – спросил Макрон. – Капитон говорил, что ты заплатишь нам ещё тысячу денариев, когда работа будет выполнена.

– Конечно, вам причитается награда. Вы ж не думаете, я уверен, что я не выполню условия нашего соглашения, не так ли?

– Уверенность очень дорогое удовольствие в наше время, – сказал Макрон. – Ты мне платишь, тогда я тебе доверяю. Попробуешь нас надуть, и кончишь точно так же, как Луркон… мой господин.

Центурион вылупился на Макрона и ответил ледяным тоном:

– Ты мне угрожаешь? Тебе ж отлично известно, какое наказание полагается за угрозы старшему по званию!

– В данный момент ты не старший по званию. – Макрон чуть приподнял губу с выражением полного презрения. – Ты для нас просто сотоварищ по заговору. Или, как кто-нибудь может сказать, изменник, предатель. Единственная разница в том, что ты полагаешь, что делаешь это из высоких соображений, тогда как мы с Капитоном это делаем ради денег.

Катон внимательно следил за другом. Макрон отлично разыгрывал свою партию, точно так, как они договорились, пока шли через лагерь к зданию штаба. Было важно показать, что у них с Макроном имеются стоящие мотивы, чтобы присоединиться к заговору.

Синий медленно кивнул:

– Понятно. А скажи-ка, может ли кто-то из вас действовать исключительно из чувства долга перед Римом? – Он перевёл взгляд на Катона: – Вот ты, например?

Катон скривил губы.

– Это неплохая идея, мой господин, взывать к патриотизму, но дело-то в том, что нет практически никакой разницы, кто конкретно управляет империей, во всяком случае, с точки зрения таких, как мы с Калидом. Кто стоит у власти – император Клавдий или ты со своими друзьями, – не имеет никакого значения для народа Рима или для нас, солдат. – Катон помолчал. – Пока есть император, есть и преторианская гвардия, и мы вполне довольны нашим жалованьем и прочими привилегиями. И ежели ты намерен посадить на трон своего человека, мы всё равно остаёмся при деле, а кроме того ещё и премию получим за предоставленные тебе услуги. Но вот если ты планируешь вообще избавиться от императоров и передать власть обратно в руки сената, тогда мы окажемся в проигрыше, если только не получим значительное вознаграждение прямо сейчас. Так что ты уж прости меня, что я пытаюсь так глубоко заглядывать. Но, в любом случае, я ни секунды не сомневаюсь в том, что вы, заговорщики, не упустите ни единого шанса нажить себе состояние при смене режима. В политике ведь не бывает чистых побуждений, не связанных с поиском личной выгоды. Не так ли, мой господин?

– Ха! Да ты кто такой, Капитон? Солдат или политический философ?

Катон распрямил плечи и встал очень прямо:

– Я солдат. Солдат, который прослужил достаточно долго, чтобы знать, что такое верность и преданность, прежде всего самому себе и своим товарищам. Всё остальное – вздорная болтовня для дураков.

В комнате воцарилось напряжённое молчание. Потом центурион Синий улыбнулся.

– Очень отрадно слышать, что твоя верность прежде всего относится к тебе самому. Подобное качество в людях хорошо известно и понятно. Пока тебе платят, на тебя можно положиться. Пока, естественно, тебе не встретится более щедрый хозяин.

– Истинно так. – Катон кивнул. – И именно поэтому ты и твои друзья прежде всего озаботятся тем, чтобы нам было хорошо заплачено, если вы хотите, чтобы мы оставались на вашей стороне. И при этом, ежели у вас возникнет желание попытаться нас надуть, тогда, обещаю тебе, ты недолго проживёшь, чтобы успеть пожалеть об этом.

Синий откинулся назад с пренебрежительным выражением на лице.

– Мы достаточно хорошо друг друга понимаем. Просто делайте то, что вам говорят, и получайте своё вознаграждение. И храните молчание, когда дело будет сделано.

– Об этом не стоит беспокоиться, – сказал Макрон. – Мы умеем держать язык за зубами.

– Ну, тогда смотри, чтобы всё так и было. – Синий осторожно взял со стола отрубленный палец и положил его в обрывок грязной тряпки. Завернул гнусный предмет и спрятал его в шкатулку, в которой держал стилосы и восковые таблички. Закрыв со стуком крышку, он поднял взгляд на двоих гвардейцев.

– Пока что это всё, – сказал он.

– Ещё не всё, – проворчал Макрон. – Наши деньги.

– Конечно. – Синий встал с места, пересёк комнату, подошёл к прочному шкафу. Снял с шеи ключ на цепочке, вставил его в замок. Сунул руку внутрь шкафа и достал оттуда два кожаных мешочка, затем запер шкаф. Потом вернулся к столу и с негромким звоном положил на него мешочки.

– Ваше серебро.

Катон поглядел на эти два кошеля, быстро прикинул, сколько в них содержимого. И поднял хмурый взгляд на центуриона.

– Сколько здесь?

– По двести денариев в каждом.

– Ты же говорил о тысяче! – взорвался Катон. – Где остальное?

– Остальное получишь, когда дело будет сделано. Только тогда.

– Дело уже сделано. С Лурконом покончено.

– Луркон – только первый шаг. Ваша служба ещё не окончена, ваши услуги потребуются и в будущем.

Катон со свистом втянул воздух и заговорил сквозь сжатые зубы:

– И что ещё от нас требуется?

– Всему своё время. – Синий улыбнулся. – Достаточно будет сказать, что всё окончится очень скоро, и месяца не пройдёт. Тогда вы и получите остальное. Даю слово.

– Твоё слово? – издевательским тоном осведомился Катон, наклоняясь вперёд и забирая со стола мешочки с серебром. Один он тут же протянул Макрону. – Слушай-ка, приятель. В нашем мире только деньги что-то значат. Ты по-прежнему должен каждому из нас по три сотни. А теперь лучше бы тебе сообщить, что нам надо сделать, чтобы их получить. Уж если нам предстоит подставлять голову под топор ради тебя и твоих друзей, я желал бы знать, чего вы от нас хотите.

– Нет, так не пойдёт. Будешь делать то, что тебе будет велено. И это всё. Чем меньше будешь знать, тем лучше для тебя же. А теперь ступайте. Возвращайтесь в казарму. Инструкции вам дадут, когда мы будем готовы действовать. – Синий прочистил глотку и добавил резким командным голосом: – Свободны!

Катон и Макрон выпрямились по стойке «смирно», отдали честь, чётко повернулись и вышли из комнаты. Как только дверь за ними захлопнулась, Катон испустил вздох облегчения и пошёл по коридору прочь. Макрон последовал за ним.

– Кажется, дело движется к развязке, – тихонько сказал Макрон. – И месяца не пройдёт, так он сказал.

Катон кивнул.

– А мы всё ещё не узнали, на кого работает Синий. Теперь нам нужно будет следить за ним более плотно, глаз не спускать. Таскаться следом, смотреть, с кем он разговаривает. Он же должен встречаться с кем-то из Освободителей, хотя бы изредка! И когда он с ними встретится, нам нужно оказаться поблизости.

– Легче сказать, чем сделать, – ответил Макрон. – Они ж осторожничать будут! А что, если они общаются с помощью каких-нибудь шифрованных посланий?

Катон с минуту думал.

– Это возможно… – пробормотал он. – Но если они намерены вскоре начать действовать, то велика вероятность того, что им придётся вести переговоры с глазу на глаз. Мы начнём следить за Синием, как только разберёмся с этим делом в Боариуме.

– Хорошо, – согласно кивнул Макрон. – Но прежде чем встречаться с Септимием, надо ещё кое-что сделать.

– Что именно?

Макрон похлопал по мешочку с серебром.

– Я не намерен оставлять это в казарме, где на наши денежки может наложить ручонки какой-нибудь вороватый замухрышка. Так что прежде чем идти куда-то, думаю, надо прежде нанести визит к банкирам – они для того и сидят на Форуме.

Катон замедлил шаг и повернулся к приятелю:

– Ты что это придумал? Ты что, намерен зажать эти денежки?

Макрон не мог скрыть своего удивления:

– Конечно!

– Но ты же знаешь, что это за серебро, откуда оно! – Катон оглянулся по сторонам, желая убедиться, что их никто не может подслушать. В коридоре было пусто, если не считать нескольких писцов, болтавших невдалеке от них. Но Катон всё равно понизил голос: – Оно же императору принадлежит!

– Уже не принадлежит, как мне представляется.

– Ты что же, думаешь, Нарцисс примет подобные аргументы? Да он наверняка потребует вернуть эти денежки в казну, все денарии до единого, какие только можно будет отыскать!

– То есть те, о которых ему станет известно. А я вовсе не намерен ему рассказывать про вот эти. И ты тоже не будешь, – твёрдым тоном закончил Макрон. – Кроме того, парень, мы их честно заработали, причём даже больше, чем получили. И если никто не станет интересоваться их происхождением, то нам совсем не вредно будет их зажать. Согласен?

Катон чувствовал некоторое разочарование и даже раздражение.

– А что, если Синий расколется, когда Нарцисс раздавит этих заговорщиков? Если он сообщит Нарциссу, что мы получили от него это серебро?

Макрон лишь пожал плечами.

– Тогда нам просто придётся устроить так, чтобы мы до Синия добрались первыми, когда дело дойдёт до расплаты. – Тут черты его лица сделались жёсткими и застыли. Он повернулся лицом к Катону: – Если мы сумеем заткнуть ему пасть до того, как он начнёт трепаться, тогда, возможно, нам удастся наложить руки и на ту шкатулку, что он хранит у себя в кабинете.

Катон снова почувствовал беспокойство и прошипел в ответ:

– С огнём играешь, Макрон! Не смей даже думать об этом!

– Да почему бы и нет, будь я проклят?! Мне уже обрыдло выполнять грязную работу для Нарцисса и не получать за это никакой награды! Вообще никакой достойной награды! А это шанс для нас немного разбогатеть. Надо быть полным идиотом, чтоб упустить такую возможность!

Катон успел отметить опасный блеск в глазах друга и понял, что будет полным безумием пытаться отговорить его, пока он в таком настроении.

– Потом об этом поговорим, ладно? Мне ещё надо подумать, – сказал он.

У Макрона на секунду сузились глаза, потом он заставил себя чуть улыбнуться:

– Ладно, потом так потом.