Староста наверное влез в окно. Во всяком случае вчера, прежде чем забраться на ложе к Листице, я лично подпирал дверь лавкой.

Во как надоела мне эта крестьянская непринужденность и вытекающие из нее внезапные визиты. Совсем никакой личной жизни. Не дом, а проходной двор. В казарме хоть дневальный предупреждал… А тут — заикой стать можно. Открываешь глаза в объятиях красотки, после бурно проведенной ночи, а напротив кровати, прям как у себя, — сидит за столом Ярополк свет Титыч, потягивает чего-то из кружки и выжидательно смотрит на тебя. С эдакой легкой укоризной во взгляде. Мол, ну сколько ж можно? Поимей совесть. Я вона уже битый час о добре общественном радею, а ты все прохлаждаешься.

Мысленно высказав старосте все, что я думаю о нем и его бесцеремонности, я сладко потянулся и перевернулся на другой бок. Спиной к непрошеному гостю.

— Кх-кх… — похоже старосте хватило вчерашнего общения с моим реверсом и теперь он требовал: взглянуть правде-матке в глаза.

— Ну, до чего же ты, Титыч, назойлив… — проворчал я, разворачиваясь обратно. — Прям, как муха. Не видишь разве, люди почивают…

— Кто рано встает, тому Бог дает, — назидательно произнес Ярополк.

— Ага, ты еще песенку Винни-Пуха мне спой… "Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро. То тут сто грамм, то там сто грамм, на то оно и утро"

— Это что ж за песня такая? — проявил любопытство староста. Хотя, лично мне показалось, что гораздо большую заинтересованность Титыча вызвала, вскочившая с ложа, обнаженная Листица. Как любая хозяйка, узнав что в доме гость, она поспешила привести себя в порядок.

Нет не показалось.

— Ты б хоть отвернулся, дядька Ярополк, — возмутилась молодица. — Глаза твои бесстыжие. Седой весь, а туда же…

— Вот еще, — фыркнул тот, но голову наклонил. — Голой девки я не видел. Помню, однажды, лагерь орков разгромили, да обоз с пленными отбили… Такого насмотрелся… Не только без одежды, но и совсем без кожи… Так-то, красавица. А потому, ты не ругайся и нам не мешай. Я ведь не на блины пожаловал. Не забыл, Влад, что Гырдрым вчера сказал? Две недели мигом пролетят. И охнуть не успеем, как он воротится. Только теперь, боюсь, клан Лупоглазых постарается наемника посильнее гхнола отыскать. Так что отлеживаться некогда.

— Ага, — кивнул я. — Прям горит и полыхает все вокруг. Признайся лучше, что тебе не дает покоя наш не оконченный разговор. Любопытство разбирает…

— Это тоже, — не стал лукавить Титыч. — Я ведь и к великану нашему сходил. Спит, сердешный… Совсем обессилел. Ну и пусть себе… Я пару хлопцев оставил, так что как только заворочается, они сообщат. И, значит, затея твоя с передачей Выселок во владение троллю все еще возможна. А мне, что-то совсем не хочется в рабство. Привык я к свободе, веришь?

— Вот уж к чему я точно не стремлюсь… — подыматься не хотелось, но разве ж от такой пиявки отцепишься. — И вообще, лучше объясни, как ты в запертую дверь войти умудрился?

— Почему в запертую? — удивился тот.

— Ой, — подала голос Листица. — А я еще, когда ночью во двор выходила, подумала: чего это скамейка к двери прислонена?..

— Понятно, — проворчал я. Все-таки, непорядок. Уж больно крепкий у меня тут сон. Вторую ночь не слышу, как моя хозяйка по дому шарится. От тролля заразился что ли? Или это она такая легкая на ногу. Хотя, скорее всего, опасности не ощущаю. Вот и дрыхну, как… Не, обойдемся без глупых сравнений.

— Добро… Но только в следующий раз, спрашивай…

— Спали вы, Владислав Твердилович, уж больно сладко, — потупилась девушка.

Все, надоело, язык не поворачивается, даже мысленно обзывать, стройненькую двадцатилетнюю красотку молодицей, или женщиной. Сразу воображение, как минимум еще десяток лет ей приписывает. Короче, пока Листица со мной, но не замужем — будет девушкой. И плевать мне на традиции и общественное мнение. Я здесь Защитник, или погулять вышел?

— Так я о будущем и говорю… — проходя мимо, не удержался и легонько провел ладонью по упругому бедру, еще теплому после сна.

Листица прямо расцвела вся. Да, как мало, девушке нужно-то для счастья, после лет одиночества. Всего лишь знать — что это будущее у нее будет… Или есть? Как правильно? Живот решил, что второй вариант предпочтительнее, о чем не преминул тут же сообщить во всеуслышание.

— Сейчас, — встрепенулась хозяюшка. — Я быстро…

— Садись к столу, Влад, — как к себе пригласил Ярополк. — Тут брынза еще осталась, блинов целая горка. Яблоко… Замори червяка, да и давай уж поговорим. Не тяни, а?

Как же мне хотелось выложить этим двоим, самым близким людям, всю правду — о себе, о своем мире. А уж потом делиться с ними планами и сомнениями. Но как раз этого и нельзя было делать ни в коем случае. И я не того боялся: что они мне не поверят. Просто, для осуществления задуманного, мне от них нужно было не просто доверие, а настоящая вера. А такой вес Владиславу Твердиловичу, в глазах ветерана имперского легиона, могло придать только звание десятника "пантер". Все прочие заслуги, в особенности из другого мира, был пустым звуком и авторитет не увеличивали.

Я подошел к столу. Взял кувшин. Пустой… Поставил обратно. Отобрал у Титыча кружку и допил в два глотка, даже не разобрав что именно в ней плескалось. Потом замотал сыр в два блина сразу и указал старосте на дверь.

— Раз уж ты меня поднял, то пойдем, на сторожевую башню посмотрим. Заодно и побеседуем. Чтоб время зря не терять. А ты, Листица, не торопись… Готовь спокойно. К обеду вернусь.

— И то правда, — Ярополк полез из-за стола. Он наверняка решил, что я не хочу разговаривать при женщине. Ну и пусть, это на скорость движения не влияет. — А ты, красавица, и в самом деле, не торопись. От любви, да спешки, знаешь чего бывает? — и чуток выждав, прибавил. — Если ты о детишках подумала, то тоже верно. Токмо я имел в виду пищу. Она от этого дела, завсегда либо недоваренная, либо пересоленная… Так то.

— Дядька Ярополк, а тебе не приходилось слыхать истории о молодой хозяйке, у которой все из рук валится, когда ей стряпать мешают? — разрумянившаяся Листица обернулась к старосте. — А одному, незадачливому гостю, так эта неумеха даже в лоб сковородой заехать умудрилась…

— Как же, как же… — усмехнулся, пятясь к двери Титыч. — Доводилось. Потому и ухожу… — а на пороге еще обернулся и прибавил негромко, так чтоб я не услышал. — Рад я за тебя, девонька, ох как рад. Прямо, как за собственную дочь, которую мне Бог не дал. Будь счастлива, красавица…

Дверь в башню сделали на совесть. Толстую, крепкую. Из вяленой акации. В такой доске любой клин увязнет, нипочем не расколоть, если к торцу не подступиться… А как это сделать, если дверь внутрь открывается, а коробка запущена в стену на добрую пядь и полосами стальными окована.

"Она еще и магией усилена. Не очень сильное чародейство, но все же…"

Ага, а изнутри, после того, как дверь закроется, ее еще дополнительно можно подпереть тремя толстыми четырехдюймовыми досками, продевая их сквозь специально вбитые в стену крюки. Толково…

Стены толще, чем даже казалось снаружи. Полный метр. Да еще и с опорными быками. Сурово… Долбить, не раздолбить… Не только осадному орудию, не всякому магу под силу.

Потолок первого этажа поднимался где-то метра на четыре. Цельные, но ошкуренные бревна, лежали сплошным накатом, словно в блиндаже. И только в одном углу, к узкому лазу была приставлена лестница. При желании, ее можно было втягивать наверх, но очень сильно сомневаюсь, что хоть кому-то кроме терминатора удалось бы подняться по ней на второй этаж, если стоящие наверху, у люка, будут категорически против.

Вдоль глухих стен тянулись высокие, до потолка стеллажи, заставленные всевозможными плетенками и корзинами. Догадаться о том, что здесь хранятся запасы еды на случай осады, особого ума не требовалось. Заметив непонятное шевеление на одной из полок, я все же подошел ближе и увидел на корзине настороженного кота. Которому наш приход явно испортил всю охоту. Что ж, логично… Мыши всегда были проблемой любых хранилищ. И за все века, до широкого внедрения в обиход ОВ и бактериологического оружия, лучшего способа извести грызунов чем кот, человечество так и не смогло. Экспериментировали еще с ужами, ежами, ласками… Но, кот — он и в Африке кот. Если только любвеобильная хозяйка не закормит охотника сметаной и колбасой…

Вниз, в подпол, вел еще один лаз. Только на этот раз гораздо шире. Иначе с ведрами, особенно полными, не пройти. А судя по свежей, не затхлой грибной, сырости, колодезь в подвале выкопать не поленились.

— Ну как тебе наш донжон? — с оттенком гордости поинтересовался Титыч.

Ух ты, какие мы умные слова знаем. Да, чувствуется выучка. Небось, при нем и строился.

— Как меня старостой избрали, так я в первую голову и порешил обеспечить нашу деревню сторожевой башней.

Угадал…

— Знаешь, — продолжил Ярополк. — Пришлось мне повидать вырезанные подчистую не то что села — целые городки. Где люди, считая мир вечным и не желая тратиться, не озаботились о защите. Против серьезного войска, даже без тарана, ей конечно не устоять, зато никаким Лупоглазым, соберись гоблины хоть десятью кланами вместе, нас отсюда и за недельку не выкурить. А почтовый голубь до столицы три часа летит. И гиппеи* (*конница) императора уже через сутки прискачут, взглянуть на творимое бесчинство.

— Это ты, Титыч, очень правильно сделал. И вскоре мы все вместе убедиться сможем. Ибо лозунг "свобода или смерть" — как раз про нас. Если только односельчане поддержат.

— Вот как? — Ярополк отвязал кисет и стал набивать трубку. — Значит, если я тебя верно понял, десятник, спокойная жизнь для Выселок закончилась? Повоевать решил?

— Верно, староста. Только давай еще на самый верх поднимемся. Это я не капризничаю…

— Можешь не объяснять, — пожал плечами тот. — Каждый военачальник старается на место предстоящего сражения с высоты взглянуть. Куда передовой полк мужиков с косами и цепами поставить? Где баб с вилами да макогонами определить? Опять-таки засадный полк из ребятни с рогатками по уму надо куда-то спрятать… Верно кумекаю?

— Верно, Титыч… — приобнял я за плечи насупившегося старосту. — Только знаешь: хорошо ведь смеется тот, кому смешно после боя, а не до этого… И я тебе обещаю, что как бы все не сложилось, плакать нам точно не придется. Уж я об этом позабочусь. Чем хочешь, поклянусь!

— Гляди, десятник, — не принял тот шутейного тона. — Ты сказал, а я услышал…

— Можешь, даже записать, — я чуть подтолкнул Титыча к лестнице. — Ну, чего застыл, как снулый тролль? Сам же поговорить торопился. Да и Листица, небось, уже и борщ доваривает. Пошли, мыслитель. Сейчас я тебе все подробно и растолкую.

Глиняный пол на втором этаже мне тоже понравился. Доски теплее, но и горят жарче… А еще — большие передвижные щиты, два на два метра, сплетенные из ивняка. Наверняка придумка Титыча. Вон как посматривает, ждет либо вопроса, либо похвалы. Верно говорят, что мужчина и до старости остается ребенком. Только начинает пить, курить и сквернословить… Ладно, что нам жалко?

— Узнаю легионерскую смекалку…

— Ну так… — расправил грудь Ярополк.

— Умно… Установил перед бойницей и, даже если влетит какой гостинец, никого не покалечит…

В простенках между амбразурами тоже разместились стеллажи. Только тут корзины и плетенки были в меньшинстве. Большую часть полок занимали пуки стрел. Много, я даже и считать не стал. Очень много… А в проем между полом и первой полкой были аккуратно сложены увесистые камни. Наверно, после строительства донжона остались.

Третий этаж оказался точным повторением второго и я не стал тут задерживаться, сразу поднялся на последний, четвертый. Совершенно такой же, как и предыдущие два по интерьеру, но с учетом высоты, бойницы здесь были чуть пошире и позволяли более удобно оглядеть окрестности. Чем я тут же и занялся.

Интересно, почему как только оторвешь глаза от пола или земли и взглянешь на небеса или иную даль, так сразу хочется ругнуться. От восхищения, или наоборот, от осознания: как прекрасен мир вокруг, и в каком дерме, при всем этом окружающем нас великолепии, мы почему-то живем. Упорно и настойчиво… Уподобляясь свинье, которая из всех красот всегда выбирает самую глубокую и зловонную лужу. Да чтоб погуще…

С восточной бойницы открывался изумительный, по пастельному спокойствию и однотонности красок, вид на лес. Размеренная зелень, залившая все до самого горизонта и начав карабкаться на едва различимые склоны гор, изредка затемнялась в местах скопления хвойных пород и светлела редкими полянками. В общем и целом — ничего интересного. Зеленка, она и есть зеленка. Тем более, что с гномами мы не воюем, а тролль — одна штука, нашим Выселкам уже почти что отец родной. Он же — друг, товарищ и… О родственных отношениях промолчим…

Отдаленный пейзаж сквозь прорезь в южной стене башни смог бы осчастливить любого украинца. Нет, он совсем не напоминал шмат сала, зато километрах в восьми, ровная, как стол, серебристо-зеленая степь начинала стремительно желтеть, и у самой небесной кромки возникало то самое сочетание колеров, от которого приходит в трепет всякая свободолюбивая душа…

Где-то там, между побережьем и обжитой частью полуострова, кочевало небольшое племя орков. Но их вождь Каменная Башка чтил уложение о мире, и степные воины пока не беспокоили людей. Хотя, скорее всего, оркам попросту еще не стало тесно на своих территориях…

Ладно к геополитическим вопросам в отношении южных соседей вернемся, когда разберемся с текущей мелочевкой. То есть — гоблинами.

С северной стороны можно было полюбоваться на сами Выселки, лежавшие передо мной, как на ладони. На протекающую за деревней речку, с незатейливым названием Быстрица. На небольшой, поросший вербами, орешником да вишнями островок, гектаров на пять, образовавшийся в результате паводка и последующей смены рекой русла. Но и от старицы капризная река отказаться не захотела. Еще дальше глаз радовали общинные поля, раскинувшиеся по ту сторону водной преграды. По сравнению с теми ланами, что мне доводилось видеть на Родине, когда трактор при вспашке делает один круг как раз к обеду, — здешние нивы больше походили на огороды. Но, в пересчете на количество рабочих рук и технологический уровень, площадь вспаханной земли, все же впечатляла и вызывала уважение.

За полями кучковались небольшие березовые рощицы. Между которыми (исходя из полученной мною подсказки, так как увидеть это не представлялось возможным), тянулись болота и прочие мочары. Местами вполне проходимые, а кое-где лучше и не соваться — трясина. А вот за болотом, еще дальше, километрах в четырех от речки и деревни, как раз и начинался Гоблинский лес. Одним названием объясняющий, какой вид обитателей в нем наиболее распространен. И ближе всего к Выселкам располагалась территория клана Лупоглазых. То есть — на текущий момент — проблема нумер раз!

Перейдя по ходу течения Быстрицы к западной бойнице, я сперва обнаружил обширные выпасы, на которых кстати как раз пасло стадо голов в, гм… Много голов, определять на глазок количество, постоянно передвигающихся с места на место животных я не умел, а справочное бюро ехидно помалкивало. Типа, "закрыто на обед" или "ушла на базу". Ну и ладно, пока не принципиально. Важно кое-что другое…

Километрах в семи-восьми строго на запад, куда указывала голубая лента Быстрицы, я обнаружил крыши строений. Домов!

— Это что там? — спросил не задумываясь.

Но староста, погруженный в тревожные мысли, не заметил еще одной моей оплошности, с головой выдающей во мне пришлого человека.

— Приозерное… Ну, налюбовался уже?

— Уже, — кивнул я, отходя от амбразуры и поворачиваясь к Ярополку. — Красиво… Есть за что повоевать с Лупоглазыми.

— Было бы кому, — вернул меня на грешную землю Титыч. — Аль не видел вчера? Одни бабы с ребятишками… Ой, зря ты все это затеял, Влад. Боюсь, как бы хуже не вышло.

— Погоди, Титыч. Ты вот скажи мне, только честно: неужто веришь, что после того, как я убью второго наемника, Лупоглазые оставят нас в покое?

— Больше всего, Влад, мне в твоих словах нравиться "после того", а не "если"… — пожал плечами староста. — Но, ты ведь уже спрашивал, меня об этом. Нет, конечно… Но по уговору, в третий раз потребовать поединок они смогут не раньше, чем через два месяца. А это такая прорва времени…

— Если их с умом использовать, — согласился я. — А если просто дожидаться, пока яблоко само в рот упадет, можно с голодухи помереть.

— Да ты меня не агитируй, Влад, — вздохнул Ярополк. — Будь я помоложе и поглупее, давно б плясал вокруг тебя от радости. Но я-то битый гусь и знаю: чем все может обернуться. Вот потому и мнусь, как красна девица, что и хочется, и колется, и мамка не велит. Понимаешь?

— Понимаю.

Что тут возразишь, коли староста прав кругом. Ведь даже на моей родине многие поговаривали, что худой мир лучше доброй войны. Пядь за пядью уступая более наглым соседям и землю и свободу. Крестьянин, он же как овца. Все надеется, что резать не будут, а только остригут. А если и зарежут, то не его, а вон того, белобрысого или чумазого… Который не такой как все и выделяется из отары. Но прежде чем начать излагать свой план, надо было привлечь внимание Титыча и сбить его с минорного настроения. Тем более, что мяч под удар он мне сам скинул.

— Ничего, староста, не дрейфь, мы все сделаем красиво: и мамка не узнает, и юбка не помнется…