Глава 22

Егоров спустился по обледенелым ступенькам, ведущим в подвал ювелирной мастерской, надавил пальцем пуговицу звонка, прислушиваясь к шорохам и свистам в переговорном устройстве, вмонтированном на уровне человеческой груди в металлическую дверь. Тускло по-зимнему светился круглый глазок, видимо, в одной из комнат внутри подвала разглядывали на мониторе физиономию Егорова, но отпирать дверь не торопились. «Вам кого?», – прозвучал голос невидимки, шумы и шорохи в переговорном устройстве усилились. «Мне Бориса Самойловича, – ответил Егоров и добавил. – Я по делу». Шуму и свистки стихли, но дверь не открылась. «А вы по какому делу?» – переговорное устройство изменило голос, перейдя на стариковский, немного гнусавый баритончик

«Я по личному, сугубо личному делу», – ответил Егоров, дурацкая беседа надоела ему окончательно, и он постучал ботинком о ботинок, будто замерзли ноги, потер ладонью нос. «Я пришел от…» – Егоров назвал имя перекупщика, предлагавшего Романову иконы на продажу. «Одну минуточку», – щелкнул замок, ушел в сторону стальной ригель, блокирующий дверь с противоположной стороны. Егоров потянул ручку на себя, прошел внутрь, спустился на одну ступеньку и, зацепившись ногой за что-то, чуть не грохнулся на бетонный пол. Предбанник и коридор освещала единственная сорокасвечовая лампочка под пыльным пластиковым колпаком.

– Прошу сюда, – седенький ювелир возник ниоткуда, словно спустился с потолка на парашюте. – Тут по первости люди всегда спотыкаются.

За спиной старика появился верзила в черной рубахе, с мрачным видом скрестил руки на бочкообразной груди. Ого, на ремне расстегнутая кобура с Макаровым, короткая деревянная дубинка, крашенная под резиновую, две пары стальных наручников, пугающий своими размерами нож Рембо в матерчатом чехле. Наверняка этот верзила добрый малый и даже человек хороший, а этот злобный взгляд и обезьяньи ужимки всего лишь часть его работы, – приободрил себя Егоров, улыбаясь в каменное лицо громилы.

– За мной, пожалуйста.

Повернувшись к Егорову спиной, ювелир продемонстрировал овальную плешь на затылке. Протиснувшись между стеной и охранником, Егоров, наконец, оказался в тесной сырой клетушке с двумя зарешеченными оконцами под потолком. Бернштейн закрыл дверь, оставив за ней охранника, и даже повернул в замке ключ.

– Раздевайтесь и на вешалочку пальтишко.

Глаза Бернштейна из-под седых бровей изучали посетителя. Дорогая обувь, пальто и костюм приличные, золотые часы, надутый гусь, этот не из милиции – решил ювелир.

– Вот веничек, снег с ботинокочек отряхнуть, – Бернштейн протянул Егорову стертый, словно обкусанный собаками веник.

Отряхнув с обуви снег, Егоров занял стул, предложенный ювелиром.

– Что, холодно у нас?

Кутаясь в меховую жилетку, Бернштейн сел на кресло с высокой спинкой и поежился так, будто хотел достать плечами отвислые уши. О погоде ювелир всегда говорил охотно, даже вдохновенно, умея разглядеть в атмосферных явлениях знаки и знамения, посылаемые свыше. Да и душевный разговор с клиентом всегда на пользу делу, такой разговор делает людей ближе и понятнее друг другу.

– У нас холодно, – ответил ювелир на свой же вопрос. – А ведь весна на дворе. Прошлые два дня какая теплынь стояла – и вот нате.

– На улице не так уж холодно, – Егоров принял приглашение к душевному разговору. – Ветер, правда, гуляет. А вот у вас тут в помещении действительно не жарко, Он поднял глаза, осмотрел сырые потолочные углы, изъеденные ржавчиной прутья решеток на окнах.

– Раньше мы в самом центре сидели, – ювелир грустно покачал головой. – Но весь центр скупили-перекупили барыги, честному человеку теперь там делать нечего. Годами обживали то место и вот – грянуло.

Ювелир посмотрел в потолок.

– Простите, не представился, – встав, Егоров протянул руку ювелиру. – Савицкий Рудольф Андреевич. Легко запомнить, потому что имя редкое.

Ювелир потряс ладонь гостя, хотел назвать свое имя, но понял, что в этом нет никакой нужды.

– Значит, вы от Королева? – уточнил он.

– От него самого, – Егоров заулыбался. – Королев показал мне список икон, который хочет продать какой-то ваш знакомый. Я заинтересовался, записал ваш адрес. К чему крутить, вести переговоры через десять посредников. Мне только нужно раз взглянуть на доски – и сразу дам ответ. Торговаться не в моих привычках. И вас и Королева я, разумеется, отблагодарю.

– Чем больше посредников, тем выше цена, – Бернштейн посмотрел на наручные часы, хотя никуда не спешил. – Не знаю уж, как вы будете рассчитываться с Королевым, ваше дело, но я беру три процента с суммы продаж – это мои комиссионные, – сказал Бернштейн твердым голосом. – Я вас заранее предупреждаю, чтобы в дальнейшем не возникло разных недоразумений.

– Принято, – кивнул Егоров. – Щадящий процент. Сразу видно, что вы в хорошем смысле слова старомодный человек. Всего три процента. Да в наше время почти никто меньше десяти не берет. Приятно с вами иметь дело.

– Таковы мои правила, – скромно опустил глаза ювелир. – Прежде всего честность с клиентами. Я дорожу своим добрым именем.

Мысленно Бернштейн выругал себя дураком и старой скотиной. Три процента… Ну, полный идиот. Нужно было назвать хотя бы десять. Деньги нужны позарез, свадьба внучки на носу. Он мельком глянул на золотые часы посетителя, браслет с камнями. Да перед ним сидит здоровый куль, доверху набитый наличностью. А он три процента попросил. Прожил жизнь, но так и не научился разбираться в людях. Этот тип с барскими замашками, не моргнув глазом, выложил бы пятнадцать процентов и сказал спасибо. Но теперь отступать нельзя, слово сказано, черт бы побрал его язык. Репутация… Доброе имя… Привык играть словами, а в результате ляпнул глупость, дуралей. Бернштейн тут же утешал себя: сделка крупная, а три процента немалые деньги.

Впрочем, и эти три процента ещё надо получить. Вербицкий куда-то пропал. Позвонил два дня назад, сказал, что почти все иконы у него на руках, но до полного комплекта не хватает мелочи, трех-черырех досок. Нужно подождать от силы неделю. Врет, как всегда, проходимец. Видимо, вышла какая-то заминка, но в чем трудность, об этом по телефону не спросишь. «Клиенты уже есть, – сказал Вербицкому Бернштейн. – Тебе повезло. Я подсуетился, дело за тобой». «Через неделю от силы», – повторил Вербицкий, раздались короткие гудки отбоя. – Знаете, кто хоть раз имел со мной дело, всегда возвращался обратно, – похвастался Бернштейн, замечая в посетителе некоторое беспокойство. Тот хмурился и часто вытирал платком сухой нос. – Доверяют мне клиенты, это уж без ложной скромности, как на духу. А насчет икон, тут одна заминка вышла, совершенно пустяковая. Не стоит даже беспокойства. Короче, продавец уехал к больному родственнику, буквально на несколько дней.

– А я-то планировал доски сегодня посмотреть, – в тоне посетителя сквозило разочарование. – И сразу же мог их взять, если состояние хорошее, не сыплются.

– Продавец уверял, что состояние превосходное, доски как из музея.

Бернштейн подумал, что опять сказал лишнее. А что если доски действительно из музея или церкви, краденые, или даже кровь на них? От Вербицкого чего хочешь жди. Хоть он и врач, хоть Бернштейн и отца его знал в свое время, но сын – это темная личность. Но и комиссионные просто так, за хорошие манеры, улыбки и реверансы не платят, их заработать надо, в комиссионные доля риска тоже заложена. Бернштейн искоса глянул на посетителя, невозмутимо восседавшего на шатком стуле.

Кажется, последнюю реплику ювелира насчет музея тот не заметил или не придал ей значения. Это ведь такой контингент специфический, собиратели и перекупщики икон, настоящие сукины дети. Строят из себя эстетов и знатоков древней живописи, а по сути своей, гнилые барыги, ничего святого.

– Жаль, что так получилось, – лицо ювелира ожило, зашевелилось всеми морщинами. – Но, уверяю вас, не позже чем через три-четыре дня иконы будут здесь. Считайте, они уже ваши.

– Понимаете, через неделю один мой приятель едет кое-куда по делам, – Рудольф Андреевич задумчиво тер пальцем переносицу. – Хотелось бы с ним эту посылочку и отправить. А то следующей оказии ещё долго ждать.

– О, я вас понимаю, – Бернштейн всплеснул руками. – Сейчас с этим трудности…

– Никаких трудностей, наоборот, все просто, – Рудольф Андреевич вальяжно вытянул ноги, задел ботинком рядом стоящий стул. – Но новой оказии не хотелось бы ждать.

– Да, да, конечно, но в четыре дня мы уложимся. Ну, заболел у человека близкий родственник, тяжело заболел. Может, дело пахнет крупным завещанием.

Бернштейн захихикал, а Рудольф Андреевич только ещё больше нахмурился. Чуткий к переменам чужого настроения, ювелир сменил тональность.

– Это ведь со всяким может случиться, – он склонил голову набок и сделал печальные глаза. – Заболел человек. Мой знакомый бросил все, ведь хочется, чтобы в такие минуты, трагические, роковые, рядом была родная душа. Ведь хочется?

– Еще как хочется, – согласился Рудольф Андреевич.

– Вот и я говорю – хочется.

Болтая всю эту чепуху и грустно улыбаясь, Бернштейн думал о другом. Человек, сидящий через стол от него, вызывал доверие, и без лупы видно, солидный мужик, серьезный. Но вот только одна заминочка, мелочь вообщем-то… Королев, сосватавший этого Рудольфа, сам коллекционер и перекупщик, ушлый мужик, жадный до копейки. И вдруг сам не приехал. Дал адрес клиенту – езжай. А ведь сделка могла состояться уже сегодня, сейчас, принеси Вербицкий доски к сроку. И Королев мог предположить, что сделка состоится, значит, он рискует упустить свой барыш. Нет, такое поведение не в натуре Королева. Да он бы мертвый по снегу на карачках приполз, был бы шанс заработать, да ещё такие деньги. Что-то здесь не так.

Конечно, может этот Рудольф с Королевым такие друзья, что вместе в огонь и в воду, что никаких секретов, никакого обмана. Чисто теоретически такой расклад возможен, маловероятен, но возможен. Но если реально взглянуть на вещи… Королев страшный сквалыга, жаден до колек в печенке, и не отпустит от себя выгодного клиента дальше, чем на шаг. И у Королева нет друзей. Он, как любой коллекционер досок, мнителен до болезненности, очень осторожен. Нет, что-то здесь не то.

– А Виталий Степанович Королев как себя чувствует? – простодушно спросил ювелир – Здоров? А то сейчас такая злая эпидемия гриппа?

– Здоров, как бык, – отозвался посетитель. – Велел вам кланяться.

Что– то он крутит, этот Рудольф, -Бернштейн насторожился сильнее. «Здоров как бык». Ювелир представил себе сутулого, тщедушного Королева с худыми, как спички ногами, дунь – и улетит. Хорош бык, нечего сказать. Правда «бык» всего лишь образ, – сказал себе ювелир. Но тревога, в душе уже укоренилась, уже разрослась, уже всерьез терзала Бернштейна.

– И Королеву от меня кланяйтесь, – печально улыбнулся он. – Редкой доброты человек. Бывает, вспомню о нем, так на мир другими глазами смотрю, будто все светлеет вокруг. Да, такой уж он человек. Порядочный, честный, уж такой честный. Щедрый, последнюю рубаху снимет и отдаст.

Бернштейн подумал, что с Королевым связываться хуже, чем с фальшивой монетой. И раза не было, чтобы тот не обманул Бернштейна, хоть по мелочи, но облапошит обязательно. Щедрый… Да он за копейку удавится, за грош в церкви пукнет. А Рудольф молчит, кивает, делает вид, что разделяет мнение собеседника. Одно из двух: или он Королева вовсе не знает, ни разу в глаза не видел. Либо все-таки знает, но соглашается из ханжеской вежливости. Вот и разгадай эту шараду. Нет, нужно немедленно выяснить Рудольфа, что за птица. И только потом возвратиться к деловому разговору, договориться о новой встрече.

– Честно говоря, я в иконах не великий специалист, – Рудольф Андреевич задумчиво погладил подбородок ладонью. – Беру этот товар в основном для друзей. Правда, в своем выборе ещё не ошибался. Чутье, что ли на искусство? Тут у меня с собой в багажнике машины икона. Взял её у одной старушки. Хотелось бы знать приблизительную цену и вообще… Консультацию я, разумеется, оплачу.

– Я и сам не великий специалист, но взглянуть можно.

Вот и случай удачный подвернулся. Пока этот Рудольф поднимется к машине, нужно позвонить Королеву и прояснить ситуацию.

– Вон ключик в замке поверните и ступайте за иконкой, – Бернштейн показал пальцем на дверь. – А я тут, на месте.

Когда посетитель вышел, прикрыв за собой дверь, ювелир сорвал телефонную трубку, накрутил домашний номер Королева, плотно прижал трубку к уху. Постукивая кончиками пальцев по столешнице, Бернштейн тихо постанывал и повторял «ну же, ну». Наконец, после двенадцатого гудка трубку сняла супруга Королева, видимо, только поднявшаяся с постели. Зевнув, она сообщила, что муж на службе, в архиве. «У, баба бестолковая», – выдвинув ящик стола, Бернштейн нашел записную книжку, полистал пожелтевшие ломкие страницы, снова принялся набирать телефонный номер. Занято. Он набрал номер ещё и ещё раз, но ответили только с пятой попытки.

«Королев? – переспросил собеседник на другом конце провода. – Одну минуточку. Кто-нибудь сегодня Королева видел? А, понятно. Вы меня слушаете?» «Конечно, слушаю, – крикнул Бернштейн, чувствуя, как вспотело ухо под телефонной трубкой. – Внимательно слушаю». «Тут говорят, что Королев поехал в Красногорский архив. Там нам должны передать по обмены кое-какие материалы. И вот Королев поехал их забрать». Бернштейн крякнул от досады. В Красногорский архив он поехал, как же… Обтяпывает свои делишки где-то в Москве.

«А когда Королев вернется, он мне очень нужен?» «Не знаю, – мужчина на том конце провода издал звук, похожий на мычание. – Он своим ходом поехал. А до Красногорска, хоть отсюда и близко, добираться неудобно. Думаю, только под вечер вернется. Передача документов дело долгое, надо множество формальностей соблюсти. А что ему передать?» «Ничего не передавайте», – ювелир хотел положить трубку, но словоохотливый мужчина задал новый вопрос: «А с кем я, простите, говорю? Вы не от Моисеева?» Сквозь разговор Бернштейн слышал шорохи, шаги в коридоре, какое-то странное металлическое позвякивание. «Не от Моисеева», – Бернштейн бросил трубку.

«Ой, какие идиоты», – сказал самому себе ювелир и взъерошил коротко стриженые волосы на затылке. Не закрыв за собой дверь, в кабинет вошел Рудольф Андреевич, потопал ногами у порога и положил на край стола какую-то прямоугольную вещицу, завернутую в тряпку. Бернштейн хотел было встать и захлопнуть дверь, но поленился, решив, черт с ней, пусть остается открытой, все равно через пару минут гость уйдет.

– Вот хотел жене позвонить, чтобы в аптеку сходила, – ювелир кивнул на телефон. – Но так плохо связь работает, все время не туда попадаю.

– Очень плохо связь работает, – повторил Рудольф Андреевич и поправил сбившийся на сторону галстук. – Отвратительно работает.

– Значит, вот она и есть ваша иконка? – ювелир показал пальцем на плоский прямоугольный предмет, покрытый тряпкой.

– Она самая и есть, – сладко улыбнулся Рудольф Андреевич, но почему-то икону от тряпки не освободил, продолжая сидеть, как сидел.

– Можно полюбопытствовать? – спросил ювелир.

– Конечно, полюбопытствуйте, – Рудольф Андреевич скрестил руки на груди и безучастно уставился в темный угол подвала.

Ювелир взялся двумя пальцами за угол тряпочки, потянул её на себя, потянул сильнее и от неожиданности уронил кусок материи на пол. Под тряпкой лежала вовсе не икон, а городской телефонный справочник в твердом переплете.

– Ну, как икона? – нагловато спросил посетитель. – Производит впечатление? Она в хорошем состоянии. Работа, правда, современная.

Он громко рассмеялся собственной шутке.

Все мысли рассыпались в голове Бориса Самойловича, он тупо разглядывал обложку справочника, будто, ожидал, что на зеленом кожзаменителе вдруг проявится лик божий. Беззвучно шевеля губами, ювелир переводил взгляд то на гостя, то на телефонный справочник, мучительно стараясь сообразить, что прилично делать человеку в такой неприличной ситуации. Как вести себя? Смутные чувства, душевные метания отражались на лице ювелира.

Гость наблюдал за Бернштейном, посмеивался.

«Видимо, сейчас меня ограбят, – обречено решил ювелир. Да, да прямо сейчас меня ограбят. В собственной мастерской». Но сумбурные мысли постепенно приходили в порядок, голова начинала проясняться. Может, этот Рудольф простой сумасшедший? Вполне безобидный шизофреник? Никаких враждебных действий он не предпринимает, возможно, и не думает о насилии. В конце концов, в мастерской есть охранник, здоровый лоб, вооруженный пистолетом, ружьем и ещё черт знает чем. Надо звать охранника, это вполне логично

– Витя, – привстав с кресла, крикнул Бернштейн. – Тут господин ошибся адресом. Проводи его до двери. Он, кажется, телефонную станцию ищет.

Тишина, полная тишина. Какие-то шорохи, то ли по углам комнаты, то ли в коридоре.

– Виктор Михайлович, – ювелир возвысил голос почти до отчаянного крика. – Проводите посетителя, – а дальше не хватило дыхания. – До дверей, – пискнул Бернштейн.

И снова тишина. Теперь и шорохи стихли. На несколько секунд Борис Самойлович окаменел от ударившей как молния догадки. Охранник убит. Конечно, убит, иначе бы он подал голос, бросился бы выполнять свой долг. Да, охранник убит. Бедный Витя. Возможно, он не только убит, но уже и расчленен. Но расчленять-то его зачем? – поправил себя Бернштейн.

Пряча глаза, украдкой он стал искать на пиджаке и сорочке посетителя кровавые пятна и меты. Бедный, бедный Витя. Но с первого взгляда одежда казалась чистой. Значит… Они договорились с охранником. Вошли в сговор, выбрали удачный день, чтобы прихлопнуть и обокрасть старика. И расчленить. Его-то уж точно расчленят. Можно представить, как станет усердствовать Витя, со сладострастием патологического мясника орудуя топором. Ничтожество, сволочь неблагодарная.

– У меня к вам вопросик, – зевая, подал голос посетитель. – Вы на него ответите и мы расстанемся.

– А где Витя, охранник мой? – мучимый страшными подозрениями и догадками, спросил Борис Самойлович.

– А, Витя? Он лежит в туалете, пристегнутый наручниками к стояку отопления.

Борис Самойлович привстал со своего места, выглядывая в коридор. С этой позиции ювелир разглядел торчащие из туалетной комнаты Витины ноги, обутые в добротные кожаные туфли. Эти ноги двигались.

– Витя, ты как там? – спросил Борис Самойлович.

– Тута я, – ответил Витя.

– И, слава Богу, – ювелир провел ладонью по сухому лбу.

– Вопрос совсем простой, – продолжал посетитель, как ни в чем ни бывало. – Мне нужно знать имя человека, передавшего вам список икон.

– Что, простите?

Разволновавшись, ювелир пропустил мимо ушей слова Рудольфа Андреевича. Тому пришлось повторить вопрос.

– Видите ли, я этого человека лично не знаю.

Ювелир собрался с мыслями ювелир, твердо решив не закладывать Вербицкого. Тот запросто отрежет голову старого друга отца, глазом не моргнет.

– Это просто случайный посетитель, человек с улицы, можно сказать. Зашел в мастерскую, оставил список, обещал позвонить через неделю. Пока вот не звонил. Но я вам обязательно сообщу, когда он объявится, – ювелир осекся, когда заглянул в глаза Рудольфа Андреевича.

Посетитель разглядывал ювелира, как натуралист разглядывает через лупу навозного жука. И медленно так решает, с чего начать. Оторвать, скажем, правую лапку и посмотреть, как насекомое будет дергаться, ползать кругами. Или сразу обе передние лапки? И крылышки тоже?

– Как вы заметили, я серьезный человек, – сказал Рудольф Андреевич. – Могу и вас пристегнуть наручниками к трубе. Потом поднимусь к машине. Всю зиму, знаете ли, возил с собой паяльную лампу. Вот она и пригодилась.

– Пожалуйста, у меня скоро свадьба внучки, – проговорил Бернштейн мертвеющими губами.

– Смерть такой пиявки, как ты, станет ей отличным подарков, – раздался из туалета голос охранника, послышалось какое-то хрюканье, очень похожее на смех.

– Что за ржание? – в груди у ювелира заклокотало. – Прекрати этот смех.

– А мне смешно, – крикнул из туалета Витя.

– Ты уволен, болван, – Бернштейн сжал кулаки.

– Да пошел ты к черту, засранец, вонючка поганая.

Из туалета доносился не тихий смех, а гомерический хохот.

– Так вот, – Рудольф Андреевич кашлянул в кулак. – Сейчас вы умрете. Ну, не сразу, конечно. Паяльной лампой я поджарю вам спину до хрустящей корочки. А потом проткну эту корочку, чтобы сок брызнул вместе с сукровицей.

– Наконец-то тебя поджарят, – в туалете раздался новый залп смеха.

– А потом я выступлю по телевизору, – продолжал Рудольф Андреевич. – Расскажу народу, как лучше готовить худосочные ювелирные задницы. Конечно, я не мастер горячих блюд, но будем экспериментировать, пробовать, учиться на ходу.

– Его зовут, – сухой язык плохо слушался своего хозяина. Пусть уж лучше Вербицкий голову отрежет, чем этот садист надругается со своей паяльной лампой, – решил ювелир.

– Я вам даже помогу, – сказал Рудольф Андреевич. – Он ведь врач «скорой помощи». Так?

– Так, – кивнул ювелир. – Вербицкий Валерий Александрович.

Бернштейн назвал адрес и домашний телефон Вербицкого.

– Если вы все знали, зачем пришли ко мне? – спросил ювелир, оживая поле приступа нечеловеческого страха.

– Чтобы убедиться, что я прав, – просто ответил Егоров.

Одевшись, он бросил ключи от наручников на стол ювелира и вышел из мастерской, сопровождаемый шутками и смехам лежавшего на кафельном полу охранника Вити.