Глава 21

– Я вас ждал давно, – Романов показал посетителям на кресла перед своим рабочим столом. – Думал, деньги такая вещь, которая заставит людей поторопиться.

По случаю прихода гостей он не стал надевать пиджака, оставаясь в белой сорочке и галстуке с расслабленным узлом. Романов захихикал как-то по-стариковски, по-доброму, видимо, ожидая ответа.

– Выжидали, когда на простое «Золотого тюленя» я понесу убытки и стану посговорчивее? – он повернулся к пульту громкой связи, сказал секретарше. – Вызовите немедленно Максименкова. Найдите. Чтобы через десять минут был здесь. И вот ещё что, организуйте нам кофе с пирожными.

– Мне, если только не затруднит, – вставил некто Пахов, болезненный слабогрудый дядька, – если только можно, чаю стакан. Не крепкого и без сахара.

– Понятно? – перспросил Романов секретаршу и щелкнул кнопкой.

– Смотрю, у вас кабинет необыкновенный.

Второй посетитель, назвавшийся Владиславом Чемодановым, пригладил ладонью черные напомаженные волосы, провел пальцем по белой линии пробора.

– В каком смысле необыкновенный?

Романов улыбнулся. Со стороны можно было подумать, что он принимает дорогих, долгожданных гостей и радуется любому знаку внимания с их стороны.

– Ну, какой-то некабинетный кабинет, – Чемоданов развел руки в стороны. – Книжных шкафов нет, стеллажей всяких с бумагами. Столы, кресла, диванчики, пейзажи по стенам.

– Да, это во многом необычный кабинет, – обрадовался наблюдению гостя Романов. – Из рабочих предметов один телефон. Книг нет – им в кабинете не место. Бумаги – тоже лишнее. У меня даже компьютера нет, даже факса. И дня приема сотрудников по личным вопросам не существует. Личные проблемы пусть решают сами, не с начальством.

– А вот диван – вещь нужная, – подал слабый голос Пахов. – И подремать можно после обеда, и для других целей сгодится, если секретарша не страшная, – он подмигнул хозяину кабинета.

– Да, сгодится.

Романов с сомнением посмотрел на костлявого облезлого Пахова. Видимо, после обеда он вздремнуть любит. Но на другие дела давно уже не способен. Только пыль в глаза пускает: вот какие мы. Романов всплеснул рукам, обратился к Пахову.

– Простите, Бога ради, забыл ваше имя-отчество.

– Имя отчество у меня совсем простые, – пискнул Пахов. – Они мне, можно сказать, от классика нашего незабвенного достались. Федор Михайлович мое отчество, спасибо Достоевскому.

– Надо же, – Романов изобразил на лице удивление. – Редкое совпадение. А родственные узы, как с этим? А то, случается, живет себе скромный труженик, пыхтит на грошовой службе, а по жизни он прямой родственник князя Голицына. Ему не в пыльной конторе, в дворянской ассамблеи место. Сколько хотите таких фактов.

Егоров выключил громкоговорители и оперся локтями на письменный стол.

– Трещать они ещё долго будут, – сказал он сидящему рядом Воронину. – Для начала распорядитесь, чтобы заблокировали коридоры, пожарные лестницы и черный ход.

– Уже заблокировали, – Воронин стряхнул табачный пепел с рукав пиджака. – Они приехали на двух машинах, стекла затемненные, сколько внутри народу, не определишь. Прикрытия нет, сзади арки мы подогнали фуру с фруктами. В случае чего, перекроем весь двор. Если действовать грамотно, все можно кончить минут за пять.

– Странно они себя ведут, словно, на дурачков рассчитывают, – Егоров прикусил зубами фалангу пальца, задумался на минуту. – А, может и правильно? Какой смысл по темным углам назначать встречи? По недоразумению начнется пальба. Лучше уж в деловой обстановке, при свете дня, за чашкой кофе. Кто сегодня Лену охраняет?

– Додыгин и Краснопольский, – Воронин открыл и закрыл блокнотик. – Живут в гостинице в соседних номерах. По документам снабженцы, командированные на деревообрабатывающий завод.

– Оружие?

– У каждого с собой два Стечкина, гранаты Ф-1, ножи «Браконьер», чешские. Мы их недавно купили. В номерах и багажниках автомобилей. Семьдесят четвертые Калашниковы, десять боекомплектов к каждому стволу, плюс спецоборудование. Третий человек Ложкин, он из прикрытия, живет этажом ниже, под номером Романовой. Он контролирует микрофоны, визуальное наблюдение, связь. Ложкин человек немолодой, старомодный. Предпочитает обрезы двенадцатого калибра. По документам прикрытия – краевед. Собирает какие-то документы о тамошнем монастыре.

– Что-то много оружия. Что они, крепость приступом брать собираются? – Эх, Игорь Евгеньевич, – Воронин вздохнул, – не бывает много оружия и патронов много не бывает. Это правило в моем сердце написано кровью.

– Спорить не стану, по-своему ты прав. А сейчас пойдем в операторскую, послушаем, чего эти молодцы брехать станут.

Егоров встал, открыл дверь тесного кабинета, пропустил вперед Воронина. Свернув за угол коридора, Егоров остановился, нажал кнопку звонка. Стальные штыри, державшие сейфовую дверь чуть слышно лязгнули. Егоров и Воронин оказались в темноватом помещении без окон, одну из стен которого с полу до потолка занимали крупные телевизионные мониторы. За операторским пультом посередине комнаты сидел сонного вида юноша в очках и кофте с продранным локтем. Дождавшись, когда гости рассядутся, оператор вопросительно посмотрел на Егорова.

– Давай-ка нам, Эдик, Романова, – сказал Егоров, соображая, куда удобнее пристроить ноги.

Лицо Романова на экране казалось неестественно бледным, с синеватым оттенком.

– Романова немного подальше, – попросил оператора Егоров, – а то зерно крупное, а этих двух выведи на отдельный монитор крупно.

– Двух на один монитор не получится, – Эдик, щуря глаза, склонился над пультом.

– Хорошо, тогда чернявого, – Егоров показал пальцем на Чемоданова. – Его на один монитор. А плешивого на другой. Чтобы я их физиономии видел, как твою. Вот так, кажется, неплохо. Где у тебя, Эдик, пепельница?

– Вот, – оператор протянул Егорову пустую банку из-под пива. – Сам не курю.

Егоров закинул ногу одну на другую, сунул в рот сигарету и начал трудную жестокую борьбу с дремотой, в пол-уха слушая бессодержательный разговор в кабинете Романова.

– Сладкого мне давно уж нельзя, хотя в молодости я сладенькое любил, – Федор Михайлович облизнулся и с неизбывной болью в глазах стал рассматривать пирожное на круглом блюде. – И мучного нельзя. И белкового тоже. Ничего нельзя. Вот яблочко можно протертое и то через день, а на другой день – морковку, – уголки его губ опустились, казалось, Пахов вот-вот разрыдается от жалости к себе. – Столько болячек, не пересчитать. А в последнее время ещё мочевой пузырь как-то, знаете, как-то тянет. То влево, то вправо тянет.

– Это к непогоде, – заявил Чемоданов. – У меня тоже такое случается.

– Я тоже думаю, к непогоде, – Федор Михайлович пригубил почти бесцветный чай. – Мятой пахнет. Я и фруктовые чаи пью, в них много витаминов.

– Но, господа, мы здесь не на японском чаепитии, – вернулся на землю Чемоданов. – Хотя и приятно, что встретились в этих гостеприимных стенах, – последние слова прозвучали иронично, – встретились здесь интеллигентные умные люди.

– Немного отягощенные болезнями, – печально улыбнулся Федор Михайлович. – Умным людям всегда легче найти между собой язык нежели, – пару секунд он подыскивал нужное слово, – нежели мордоворотам с куриными мозгами.

Егоров в операторской гомерически расхохотался, чуть не выронив изо рта горящий окурок. Отдышавшись, он толкнул локтем Воронина. – Вот, пополняйте лексикон, а то выражаетесь одними междометиями. А теперь, сходи-ка за красной папкой. В ней записи об этих персонажах и их «Малой родине». Этот Чемоданов мне активно не нравится, у него нос сизый и пупыристый. А тот, с больным пузырем, хитрый жук, с подходцем. Минут через пять выяснится, что у него грыжа, геморрой, базедова болезнь и свинка. Просит у бога смерти, а тот говорит: живи, Федя, пока ты ещё всех добрых дел не переделал.

– А по виду он того, совсем дохлый, хоть сегодня закапывай, – морщась, Воронов пристально вгляделся в болезненное желтушное лицо Федора Михайловича.

– Он ещё нас с тобой переживет, – сказал Егоров. – Придет на наши могилы и на каждую по куче наложит. На самое почетное место, в изголовье. Тебя побольше куча, основательная, он уж постарается. А мне соответственно маленькая, так, символическая, что уж после тебя останется.

– А почему это мне побольше, почему мне основательную? – обиделся Воронин.

– А по старшинству, – подвел итог Егоров. – Давай за папкой топай.

Утопив окурок в банке из-под пива, Егоров попросил Эдика чуть прибавить звук, перевел взгляд с одного монитора на другой. Чемоданов то хмурился, то без видимой причины оживлялся, веселел лицом, по всему видно, нервничал. Пахов, сгорбив спину над столом, в своей неподвижности походил на неряшливо слепленную восковую фигуру, мучимую насморком.

– Мы пришли с протянутой рукой, а не с камнем за пазухой, – говорил Чемоданов, он сильно хмурился и, в эту минуту казалось, что он пришел именно с камнем за пазухой. – Мы хотим договориться и избавить вас от лишней головной боли и финансовых издержек. Поэтому давайте решим все недоразумения к обоюдной выгоде.

Романов так яростно замахал руками, словно в кабинет влетела стая диких пчел. На самом деле он просто не возражал против разговора и решения всех проблем к обоюдной выгоде.

– Вот и прекрасно, – Чемоданов выудил из внутреннего кармана лаковую записную книжку, похожую на миниатюрную шкатулку, раскрыл её. – На самом деле теперешняя ситуация в корне отличается от той, что мы имели около двух месяцев назад.

– Отличается, – вздохнул Романов.

Егоров дотронулся рукой до руки Эдика.

– А ну-ка лицо шефа покрупнее. Вот так.

Романов опустил глаза, поставил на стол локти, открытыми ладонями сжал виски. Егоров понимал: Романов в ярости, он просто взбешен и собственными руками готов взять Чемоданова за брючный ремень и галстук, высоко поднять над собой и выкинуть в окно. Но внешне Романов держался хорошо, почти не выдавая своих эмоций.

– Позволю напомнить, тогда ситуация была другая, – теперь Чемоданов сладко улыбался. – Тогда ваш главный бухгалтер Розов составил заявку в Московскую регистрационную палату о внесении изменений в устав ресторана и казино «Золотой Тюлень». Он отнес эту заявку второму владельцу заведения Майклу Волкеру, которому принадлежал пятьдесят один процент акций «Тюленя». Тот подписал документы. Затем главбух Розов на законном или, скажем, формально законном основании перерегистрировал в Московской торговой палате устав заведения.

– Он вообще шустрый парень был, этот Розов, – вставил Федор Михайлович. – Упокой Господь его душу.

– Да уж, пусть покоится с миром, – кивнул Романов. Егорову показалось, глаза шефа побелели от душившего его бешенства. – А на работе был такой скромняга. Я ему даже замечание сделал, мол, ты не младший научный сотрудник, а финансист, можешь покупать одежду не на толкучках, а в хороших магазинах. А он ответил в том духе, что не тряпками жив человек. И глазки так, знаете, опускает.

– Да, скромный он был, застенчивый такой, – затряс головой Пахов. – И выражался красиво, возвышено, – он щелкнул пальцами. – Но своего не упустит, вместе с пальцем и руку запросто оттяпает.

Вернувшийся Воронин положил перед Егоровым тонкую папку и закряхтел, устраиваясь на стуле. – Тише ты, – цикнул Егоров. – Только что Розова они поминали. Так трогательно, такие слова теплые подобрали.

– Вот папка, – Воронин покопался в носу. – Этот Чемоданов владеет магазином запчастей «Элиот-ост», плюс посреднические фирмы, торгово-закупочные. Раскрутился на том, что несколько лет назад взял государственные кредиты на строительство агрогородков под Москвой, молочных заводов, коптилен. Кредит вернул, когда рынок рухнул, а деньги уже ничего не стоили. – Смотри, вон наш юрист Максименков пришел, – Егоров показал пальцем на монитор. – Кажется, он ещё в весе прибавил. Эко его дует.

– С пива, – сказал Воронин. – Максименков не в весе прибавляет, а отекает, разные вещи.

– Вот наши, так сказать, будущие партнеры, – Романов представил Максименкову Чемоданова и Пахова, усадил юриста за общий стол. – Они вышли с предложением договориться, придти к разумному, выгодному обеим сторонам компромиссу.

– Совершенно правильно, – Чемоданов раскрыл пасть и издал звук, напоминающий «ха-ха-ха», словно услышал удачную остроту. – Я уже сказал, что ситуация за последнее время сильно изменилась Розов, молодой, подающий надежды финансист, погиб по собственной глупости. Случайность – и только, – на лице Чемоданова расцвела улыбка змея.

– Это нам известно, – спешивший на встречу Максименков, промокнул платком влажный лоб. – Или у вас есть новая информация, что Розов воскрес и собирается дать объективные показания в суде?

– Смерь всего лишь одного человека может многое изменить, – Чемоданов не захотел услышать иронии.

– Я его не заставлял дурной башкой с крыши бросаться, – буркнул Максименков.

– Разумеется, разумеется, – пропел Чемоданов. – Но молодости свойственны экспромты, неординарные поступки. Полет, и не только мысли, – Чемоданов захихикал.

– Ох, уж эта молодость, молодость, – то ли осуждающе то ли, наоборот, восхищенно пробормотал Федор Михайлович.

– В чем, собственно, суть вашего предложения? – Максименков раскрыл портфель, вытащил темную папку. – Или мы до вечера будем предаваться…

– Подожди, – оборвал адвоката Романов, – дай людям договорить.

Раздувая ноздри, Максименков запыхтел, выражая этими звуками личное несогласие с позицией начальника, слишком доброго и лояльного к темным проходимцам.

– Документы переоформлены и теперь по закону пятьдесят один процент акций «Золотого тюленя» принадлежит нашей дочерней компании «Моя малая Родина», – Чемоданов, чтобы чем-то занять руки, баловался записной книжкой. – Вы подали в московский арбитраж, требуете признать регистрацию недействительной. Мы подали встречный иск. Ресторан и казино закрыты и бездействуют. По вашей вине мы несем убытки и намерены взыскать их в судебном порядке.

– Что ж, разумно, – Романов кашлянул, энергия рвалась наружу, но лицо оставалось спокойным.

– Я понимаю, господа, – Чемоданов развел руками. – В этой заварухе мы, возможно, переступили некоторые этические нормы и принципы. Но бизнес есть бизнес. Дело превыше всего.

– А кончил дело – гуляй смело, – подал признаки жизни Федор Михайлович.

– Забавный мужичок, – Воронин показал пальцем на монитор. – Тут сказано, что он под прикрытием саун и массажных салонов держит несколько притонов разврата. Хорошо платит милиции, и его не трогают. Он ревнивец. Тут в папке сказано, что одну из своих жен он насмерть забил металлическим ригелем от торшера, а на вторые сутки после смерти сбросил тело с четырнадцатого этажа. Чудило, хотел следы замести. А в протоколе осмотра места происшествия записали, что женщина попала в дорожно-транспортное происшествие. Федор Михайлович раскошелился.

– Ясно, раскошелился, – согласился Егоров. – Только это была не жена его, а проститутка по вызову. Обычная проститутка. Иначе бы он не смог так легко замять дело.

– И ты этого Федора даже не осуждаешь? – Воронин покрутил взлохмаченной головой. – Он женщину, пусть даже проститутку, зверски истязал, забил металлической палкой, а ты его даже не осуждаешь?

– Во-первых, я не сказал, что не осуждаю. А во-вторых, я работаю, а не занимаюсь анализом своих эмоций. А ты лезешь со своими комментариями, мешаешь мне слушать и смотреть.

Максименков скомкал в кулаке носовой платок, громко фыркнул.

– Мы направили в милицию заявление по факту мошенничества и хищения учредительных документов, – сказал он. – Будем добиваться, чтобы хоть на этот раз виновные понесли ответственность.

– Да, да, понимаю, – Чемоданов открыл и закрыл записную книжечку. – Меня, как соучредителя «Моей малой родины», уже взывали в милицию для беседы без протокола. Уголовное дело не будет возбуждено, поскольку, выражаясь юридическим языком, нет состава преступления. Волкер совершенно добровольно, сознательно уступил нам, как бы это сказать, свою долю прибыли. Жалоб от него в милицию не поступало. Та в чем, собственно, криминал? А дело, если его и возбудят, если оно и дойдет до суда через пару лет, так на этом суде и развалится. Это вам любой юрист приготовишка объяснит. Уголовное дело лично вам, господин Романов, ничего кроме убытков не принесет. Больших убытков. В законном порядке я отсужу у вас всю неполученную от ресторана и казино прибыль.

– Майкл Волкер даст показания следствию, – в тоне Максименкова чувствовалась внутренняя убежденность. – У обвинения найдутся и другие свидетели.

– Кто, покойник Розов, например? – Чемоданов криво усмехнулся и, спросив разрешения у хозяина кабинета, закурил. – По нашим, совершенно достоверным сведениям, Волкер сейчас далеко, за океаном. Одно время он лечил у ортопеда сломанную челюсть. А теперь посещает психиатра. При слове «Россия» он вздрагивает всем телом и мелко трясет конечностями. А, услышав название ресторана «Золотой тюлень» впадает в тихое исступление. Да, характер у Волкера очень изменился. Из оптимиста и жизнелюба он превратился в трусливого меланхолика. О том, чтобы Волкер присутствовал на арбитраже, и речи нет. Он вообще бросил бизнес.

– Да, меняются люди, – печально заметил Федор Михайлович. – Молодой здоровый человек, а довел себя до такой хандры.

– Бизнесмен из него никакой, – Чемоданов потряс головой. – Ему бы цветочки выращивать и дарить их прекрасным женщинам.

– Что вы конкретно предлагаете? – Романов сидел мрачный, галстук болтался на его груди, как удавка висельника.

– Предлагаю дружбу, – Чемоданов обнажил в улыбке плоские желтоватые зубы. – Вы ничего не теряете, даже наоборот. Вместо растяпы Волкера вашим партнером станет «Моя малая родина». Доходы пополам. Или другой вариант, если дружить вы не любите. Выкупайте нашу долю и хозяйствуйте единолично. Хочу только добавить: выгоднее и проще работать со мной, чем с Волкером. Хозяйственные заботы, оперативное управление «Тюленем» – моя забота. А ваша – только стричь купоны. Короче, в любом случае вы не теряете ничего, только получаете дивиденды.

– Да, хватка у вас есть, этого не отнимешь, – кивнул Романов. – Возможно, «Золотой тюлень» под вашим патронажем действительно станет золотым. Тут есть над чем подумать

– У вас появятся советчики, – Чемоданов опустил записную книжку в карман пиджака. – В таких случаях всегда много советчиков появляется. Но знайте одно: все ваши права и интересы будут соблюдены. Юридически мы все оформим безукоризненно.

– Итак, мне нужно время, мне нужно подумать, – Романов встал из-за стола.

Он выглядел уставшим, каким-то бесцветным.

Воронин пересел из кресла в кресло, ближе к Егорову.

– Сволочь этот Чемоданов, – сказал Воронин. – Но мужик ухватистый. Кажется, с ним можно работать. Что скажешь, Игорь Евгеньевич?

– Я считаю: если Романов согласится, он потеряет все, – Егоров сладко потянулся в кресле. – Выкупать бывшую долю Волкера просто глупо. А завязывать дружбу с Чемодановым – это что-то из области сюрреализма. Но решать Романову.

– А как бы вы поступили на его месте? – вертелся в кресле Воронин.

– Не знаю.