Глава 15

Когда впереди показалась полуразвалившаяся кошара и пара сараев, Иван остановил грузовик, вылез из кабины и, прихватив пустую канистру, пошел к колодцу. Радченко размял ноги, напился воды из пластиковой бутылки и залез в кузов. В его темной глубине между ящиков на разложенном брезенте дремал Попович. Он подложил под голову пиджак, снял подплечную кобуру и убрал ее в сумку, а пистолет спрятал под брезентом.

– Приехали, что ли? – протирая глаза, спросил он.

– Пока еще нет. – Радченко опустился на пустой ящик.

Попович поднялся, откинув полог тента, высунул голову и присвистнул.

– Где это мы?

– В Казахстане. Примерно в двухстах километрах от границы с Россией. Ты бы лучше спросил, где Дорис. Я бы ответил, что знать не знаю. Она села в ту машину и… Короче, я свалял дурака, когда разрешил ей ехать с Фазилем. Пистолет при тебе?

– Вот тут под брезентом лежит, завернутый в полотенце. И снаряженная обойма к нему. Я хочу, чтобы ты знал на всякий случай: пистолет тут.

Снаружи водитель крикнул, что пора ехать, мол, тут быстро темнеет. Радченко вылез из кузова и занял место в кабине. Водитель вытащил ключ из-под солнцезащитной панели. Машина тронулась и, проехав километров пять по грунтовой дороге, свернула налево, в чистую степь.

Стемнело и вправду быстро, прозрачные сумерки сгустились, и, когда грузовик перевалил через холм, стало совсем темно. Последнее, что увидел Радченко: небольшой табун лошадей, что пасся у подножия холма. Рядом с лошадьми не видно ни человека, ни собак.

«Волга» резво бежала по асфальтовому шоссе. Дорис смотрела в окно на однообразный пейзаж, оглядывалась назад, но грузовик, где ехали Радченко и Попович, давно потерялся из вида. Сидевший рядом Фазиль Нурбеков иногда нарушал молчание, приставая с вопросами.

Интересовало его решительно все. Какие в Америке закупочные цены на молоко, много ли там платных дорог, чем занимается Дорис в свободное время, почем сейчас бензин… Фазиль делал небольшую передышку и сыпал новыми вопросами. В каких штатах узаконена проституция, ожидается ли рост налогов на недвижимость; правда ли, что тамошние фермеры получают от государства субсидию на каждую корову…

– Надо же как. – Эти слова он повторял после каждого ответа Дорис и выражал таким образом то ли восторг по поводу состояния дел в Америке, то ли неодобрение.

– Моя бабушка жива и до сих пор активно работает на своей ферме, хотя ей за семьдесят, – объясняла Дорис. – Дед тоже жив. У них на ферме двести коров, из них восемьдесят молочных и сто тридцать мясных. Пока ни цента субсидий они не получили.

– Надо же как, – брови Фазиля взлетели вверх. – А я об этом в газете читал. Ну, что фермеры у вас как сыр в масле катаются. Значит, вранье? Я так и подумал. Вы говорили, что братьев и сестер у вас нет, кому же наследство стариков достанется?

– Наверное, мне. – Поглощенная пустой беседой, Дорис не сразу заметила, что асфальт кончился и «Волга» едет по грунтовой дороге, петляющей вдоль бесконечных пустынных полей.

Фазиль тронул водителя за плечо:

– Останови, дорогой. Облегчиться надо.

Фазиль и дядя Батыр вылезли из машины, отошли в сторону от дороги.

– Ты что задумал? – Правая щека Батыра подергивалась. – И кому звонил из Самары?

– Звонил в поселок. Плющу.

Фазиль расстегнул портфель, достал мобильный телефон, проверил, ловит ли аппарат сигнал. Сейчас, пока не отъехали далеко от границы, это последняя возможность позвонить нужному человеку. Через несколько километров связь оборвется.

– Плющ разберется с друзьями американки, остальным займусь я. Это не баба, а мешок с деньгами. Я ее просто так не отпущу.

– Снова в тюрьму захотел? – покачал головой дядя Батыр.

– Лучше вспомни, сколько ты мне должен. То ты в карты деньги просадил, то с бабами… Поэтому так: или возвращай долг, или делай, как я скажу.

– Но у сына свадьба.

– С кем? – усмехнулся Фазиль. – С нищей девчонкой из соседней деревни? Свадьба – это когда деньги женятся на деньгах.

Фазиль набрал телефон поселкового отделения полиции и спросил капитана Василия Плюща, как идут дела.

– Я нашел парней, которые мне помогут, – ответил Плющ. – Да, они не подведут… Нет, недорого.

– Хорошо, – ответил Фазиль. – Лопату не забудь.

Он дал отбой и сделал еще один звонок, водителю «Урала», который ехал следом. На этот раз вопросов не задавал, коротко и ясно объяснил, где именно остановить машину. Пассажирам надо сказать, что сбился с дороги, а ночью по степи ездить опасно, можно грузовик повредить и самому разбиться, поэтому придется ночевать под открытым небом или в кузове.

В селение въехали в сумерках. В домах, что выстроились вдоль главной улицы, светились окна. Лаяли собаки, были слышны звуки аккордеона, кто-то пел, и припев подхватывали мужские голоса. Машина остановилась. Возле забора валялся человек с окровавленной головой, а рядом с ним – две половинки кирпича. Фазиль перешагнул через тело, остановился и глянул на Дорис.

– Свадьба через несколько дней, а народ уже гуляет, – сказал он и поманил гостью за собой. – Пожалуйста, проходите.

Откуда-то появилась пожилая женщина в темном платье и с платком на голове. Старуха говорила по-русски нараспев, с акцентом. Она взяла Дорис под локоть и провела в пустую комнату, посреди которой стоял длинный стол, накрытый клеенкой. Куда-то ушла, но вскоре вернулась с закопченным на огне глиняным горшочком, в котором дымились кусочки мяса, тушенные с картошкой и морковью.

Дорис, обжигаясь, стала жадно глотать бабкину стряпню. Мясо было жестким, жилистым, с каким-то сладковатым привкусом, картошка переварилась. Но для человека, ничего не евшего целый день, и это блюдо оказалось в самый раз. Утолив голод, Дорис выпила чашку молока и съела ломоть свежего хлеба. Бабка отвела ее на другую половину дома, в небольшую комнатенку.

– Грузовик еще не пришел? – спросила Дорис. – Там мои друзья.

– Ложись лучше, – ответила бабка. – Утром грузовик придет, по ночам тут ездить опасно.

Она ушла, а Дорис задернула окно занавеской, не раздеваясь, легла на кровать и накрылась лоскутным одеялом. Ночь оказалась мучительной, беспокойной. Где-то рядом в своем стойле мычала корова, продолжал играть аккордеон, кто-то ходил под окном, напевая бесконечную песню.

Девяткин, раздетый до трусов, стоял возле распахнутого окна, опираясь на костыль, и смотрел на полутемный двор. Никого. В свете фонаря были видны машины внизу, в соседней пятиэтажке светились только четыре окна. За бетонным забором, на другой стороне двора, грубым голосом орал какой-то пьяный, лаяла собака. Потом вроде все стихло, но через пару минут вопли зазвучали с новой силой. На этот раз кричала женщина.

Пришла мысль, что хорошо бы завести собаку, умную и сильную. Зарплаты хватит, чтобы прокормить себя и пса. Можно взять из полицейского питомника щенка немецкой овчарки, которого комиссия признала непригодным к службе из-за какого-то дефекта. Пес радовался бы, услышав его шаги на лестнице, издалека узнавал хозяина, ждал. А это приятно, когда твоего возвращения кто-то ждет. По вечерам пес выгуливал бы Девяткина, заставлял его больше двигаться и меньше торчать у телевизора. С собакой можно разговаривать, ругать начальство, можно выть в два голоса. Да, это неплохая идея…

Ход мыслей прервал телефонный звонок. Это был подполковник Олег Ганшин из Следственного комитета Министерства внутренних дел. Он сказал, что днем позвонить никак не мог, подряд прошло два совещания по организационным вопросам. Сплошная говорильня, работать некогда. По поводу Грача удалось навести справки.

Если коротко, с этим делом возникла странная путаница. Почти все материалы, по ошибке или с умыслом, были изъяты из архива и уничтожены около двух лет назад. Может быть, полковник Старков постарался перед своей отставкой. Чудом сохранился лишь один том уголовного дела с протоколами допросов свидетелей.

Ганшин полистал бумажки и пришел к выводу, что имела место фальсификация документов и прочие фокусы. Тяжкие преступления, в которых обвиняли Грача – двойное убийство и вымогательство, – были незаконно переквалифицированы на преступления средней тяжести, за которые не предусмотрено длительного тюремного заключения. Поэтому Грач получил всего четыре года колонии, тогда как должен был сидеть лет пятнадцать, не меньше. Материалы судебных заседаний также уничтожены. Но теперь ничего не исправишь и концов не найдешь.

– Значит, ты помочь не можешь? – Девяткин посмотрел на свое отражение в оконном стекле. – И свет в конце тоннеля мне не увидеть…

– Зачем же так мрачно? Я встретился с одним нашим бывшим осведомителем. Очень ценный кадр. Он давно отошел от уголовщины, порвал с преступным миром. Поэтому сейчас мы задействуем его по другой линии. Когда не хватает свидетелей, время поджимает, тогда появляются люди, готовые за определенное вознаграждение подтвердить все что угодно. Ну, обычная практика, ты это лучше меня знаешь. Короче, этот парень выступал свидетелем обвинения по делу Игоря Грача.

Девяткин от неожиданности выпустил из ладони палку. Ударившись о паркет пластмассовой ручкой, она подпрыгнула. Балансируя на здоровой ноге, майор сумел схватить ее в воздухе и мысленно удивился своему проворству и ловкости.

– Что это за шумы? – насторожился Ганшин. – Кажется, нас слушают.

– Это я палку на пол уронил. Господи… Кому нужно нас подслушивать?

– У нашего человека сейчас финансовые трудности, – продолжил Ганшин. – Он пойдет на контакт и будет с тобой полностью откровенен. Но надо «ручку позолотить». Сколько ты платишь своим стукачам за первосортную информацию?

Девяткин назвал сумму и добавил:

– Да, деньги небольшие. У нас ведь уголовка, а не благотворительное общество.

– Действительно, негусто, наша министерская такса повыше. Короче, ту цифру, которую назвал, умножай на восемь. Это будет более или менее нормально. Человек позвонит тебе на работу завтра в полдень, договоритесь о встрече.

Девяткин положил трубку, доковылял до прихожей, где на вешалке болтался пиджак, вытащил бумажник и пересчитал деньги. Затем вернулся в комнату, открыл ключом замок железной коробки, стоявшей на книжной полке. Достал оттуда наличные и переложил их в бумажник.

С наступлением темноты водитель «Урала» сбавил скорость и включил фары дальнего света. Машину трясло на ухабах, в кузове что-то звенело, перекатывалось. На минуту на небе показалась молодая луна. Радченко увидел, что равнину они давно проехали, а впереди лишь пологие холмы, пустые и печальные. Ни жилища, ни костра пастухов.

– Ты хорошо дорогу знаешь?

– Как не знать? – вопросом на вопрос ответил Иван.

Голос водителя звучал как-то тихо, неуверенно. Он вцепился в баранку, большую и скользкую, будто боялся, что она вырвется из потных ладоней. Наклонил корпус вперед и устремил взгляд в какую-то точку, заметную только ему одному. Сомнения, закравшиеся в душу Радченко, кажется, подтверждались: Иван сбился с пути. Еще около часа машина, меняя направление движения, колесила по округе. И наконец встала.

– Будем здесь ночевать, – сказал Иван. – А хрена делать? Горючего в баке – только на донышке, плюс полканистры в кузове. И вся любовь. Только так.

– Ведь ты говорил, что знаешь дорогу?

– Все эта степь проклятая. – Иван распахнул дверцу и, спрыгнув с подножки на землю, постучал кулаком по борту грузовика. – Вылезай, парень, приехали.

Через полчаса на месте стоянки потрескивал костерок, и закопченный чайник пускал пар из носика. Иван Рожков, которого посетило доброе расположение духа, порезал толстыми ломтями круглую буханку хлеба. Вытащил из рюкзака круг соленого козьего сыра, открыл ножом банки говяжьих консервов.

– Я ведь на флоте служил, – говорил он, раздавая тушенку своим спутникам. – А на флоте заведено последним с другом делиться. Предположим, у тебя всего одна рубаха есть – отдай ее другу. Таков закон моря. Только так, не иначе.

– Спасибо. – Попович, растроганный заботой и вниманием, мгновенно смолотил еду и попросил еще кусок хлеба с сыром.

– Пожалуйста. – Рожков протянул ему ломоть хлеба и сыр. – Я ведь на Северном флоте служил…

Еще через полчаса водитель лежал возле костерка на шерстяном одеяле и молча поглядывал в небо. Попович, разомлевший от ужина и зеленого чая, тоже валялся на земле, еще хранившей тепло солнечного жаркого дня. Припав губами к гармошке, он наигрывал мелодию из старинного фильма, название которого выскочило из головы.

Радченко не лежалось и не сиделось. Он бродил вокруг костра, вглядывался в темноту, поднимал голову к небу и смотрел на россыпь звезд, появившуюся между облаками. Но и он устал от тревоги, не отпускавшей сердце, от неудач, от этой бесконечной степи.