Первую половину дня Мальгин и Плотников не вылезали из рабочего кабинета, устроенного в мансарде. Для начала повозились с портретом Барбера, составленного со слов Оли Антоновой. Зарисовки Мальгина сканировали, вывели изображение на компьютерный монитор, отформатировали и наложили рисунки один на другой. Затем сканировали фотографию Барбера, сделанную уже после побега. Поделив экран на две части, расположили рядом рисунок и фотографию.

– Есть вещи, которые пластический хирург не может изменить, – сказал Плотников. – Например, кости черепа, нижняя и верхняя челюсти, форма скул. То есть в принципе сделать можно, но на всю эту канитель уйдут многие месяцы лечения, пациенты предстоит пережить несколько операций, исход которых сомнителен. Да и денег потребуется вагон. Барбер такой задачи перед врачом не ставил.

– Точно, не ставил. Они посоветовались и решили ограничиться изменением формы носа, бровей, разреза глаз, – сказал Мальгин. – Как видишь, прежде у Барбера был нос с горбинкой, пухлые чувственные губы, форма глаз – миндалевидная, цвет карий. Хирург слегка «облегчил» подбородок. Губы сделал тоньше, нос прямым, коротким. Брови опустил, изменив их форму, теперь они немного вразлет. Поэтому выражение лица Барбера слегка удивленное. В клинике провели несколько сеансов лазерной терапии, чтобы избавиться от шрамов. Затем на лицо, шею и кисти рук наложили омолаживающие маски, чтобы наш клиент выглядел едва ли не юношей.

– Хорошо, – кивнул Плотников и внес изменение в рисунок.

– Наконец волосы, – добавил Мальгин. – У него вьющиеся каштановые волосы. До ареста Барбер носил пышную шевелюру. После операции подстригся коротко и наверняка перекрасил свои кудри. Наиболее вероятный цвет – русый. Рыжий и светлый блондин отпадает. Слишком приметно. Брюнет – это близко к шатену. Остается русый. Распространенный, неброский… И еще цветные контактные линзы. Теперь у него не карие, а серо-голубые глаза.

– Согласен, – кивнул Плотников и внес в портрет новые изменения. – Теперь, мне кажется, мы получим нечто близкое к оригиналу.

Плотник свел на экране фотографию Барбера и рисунок, убрал все лишнее, морщины, косой шрам над левым глазом, чуть поправил шевелюру. Провозившись около часа, щелкнул кнопкой «мыши» и сказал:

– Готово.

Через несколько секунд из принтера стали выскакивать листки с напечатанной на них новой физиономией Барбера. Мальгин сложил распечатки в портфель.

– Теперь надо «пробить» по компьютеру тот расстрелянный джип «Блейзер», – сказал Плотников. – У меня есть доступ в базу данных ФСБ. Один генерал, не хочу называть имен, разрешил мне пользоваться для входа в систему своим паролем. Разумеется, доступа к совершенно секретной информации у меня нет. Но выяснить всякие пустяки, например, кто владеет машиной, это запросто. Возможно, сейчас мы узнаем имя и адрес человека, организовавшего охоту за тобой. Сейчас…

Мальгин назвал номер «Блейзера». Плотников, склонившись над клавиатурой, азартно забарабанил пальцами по клавишам. Через четверть часа поиски владельца джипа подошли к концу. Лицо Плотникова вытянулось от досады.

По документам машина принадлежала некоей Пелагее Андреевне Крюковой, вдове, уроженке и жительницы поселка Володарского Домодедовского района Подмосковья. Старухе семьдесят два года от роду, она плохо видит, хромает на одну ногу. Водительских прав, разумеется, не получала. Единственный сын сорокапятилетний Сергей Крюков, инвалид второй группы, живет и работает диспетчером автоколонны за тысячи верст от матери, в Барнауле. Внуков, других близких родственников Крюкова не имеет. Год назад старуха оформлена доверенность с правом продажи транспортного средства на некоего Сидорчука. Самое интересное, что этот Сидорчук, по профессии рабочий путеец, погиб в результате несчастного случая. Попал под скорый поезд. Так что, установить по базе данных, кто реально катался на «Блейзере» не представляется возможным.

Плотников выключил компьютер.

– Что ты теперь собираешься делать? – спросил он.

– Исправить свои ошибки. Последние месяцы моей жизни – это сплошная лажа. В моей программе три пункта. Первое – найти Барбера. Если я сделаю это, пойду с повинной в милицию. «Каменный мост» наймет мне хорошего адвоката, а не какого-нибудь пьяницу вроде Гриши Левина. В этом случае я получу минимальный срок. А если адвокат окажется не просто хорошим, но и немного везучим, смогу рассчитывать на условный срок. Второе – надо найти деньги. В этом случае у меня будет пять адвокатов. И все знаменитости. Третье – следует понять, кто за мной охотится. И сделать все, чтобы эта охота, наконец, закончилась. Иначе я не смогу выполнить первые две задумки.

– Кто же тебя преследует?

– У меня есть версия, и я убежден почти на все сто, что она верная. Барбер и покойный Онуфриенко сидели в одной зоне под Иркутском. Идея побега пришла в голову Вити как минимум за полгода до того, как он выбрался из колонии. Долгий срок, полгода, а?

– Что ты имеешь в виду?

– Понимаешь, зона, в которой изо дня в день существуют, едят, спят, работают три тысячи рыл – это тесное сообщество, слишком тесное. Очень трудно сохранить в тайне самый ничтожный секрет. Даже день, когда к тебе приходит дачка с воли, заранее известен. Зэки знают все друг о друге. Любые бытовые мелочи из прошлой вольной жизни. О жене, о любовнице, родственниках… Вокруг полно сук, составляющих лагерный актив, которые стучат куму. Шестерок, которые обо всем докладывают смотрящему зоны.

– И все-таки я не понимаю.

– Барбер и Онуфриенко, срок, которого закончился раньше, обсуждали между собой все детали побега, до мелочей. Барбер рассказал о том, как ему удалось нагреть «Каменный мост». Они, разумеется, говорили и о деньгах, спрятанных на кладбище. Два миллиона долларов… Большинство зэков, тянувших срока там, под Иркутском, пошли на мокрые дела, в итоге не получив и малой толики тех денег. Короче, о планах Барбера, о его кладе узнали кто-то из авторитетных бандитов, чей срок был уже на исходе. А дальше ты знаешь: они пытали Онуфриенко в заброшенном гараже. Когда убедились, что тот не знает, где деньги, кончили его. Самого Барбера они найти пока не могут, потому что к нему не ведет никакой ниточки. Поэтому охотятся за мной.

– Но возможен и другой вариант, – сказал Плотников. – Дружки по зоне узнали о месте, где устроен тайник. Забрали бабки, заложили взрывное устройство, чтобы избавиться разом от всех свидетелей. Не получилось. И теперь эти парни выслеживают тебя. Потом дойдет очередь до Елисеева старшего, потому что он тоже в курсе многих дел. Пока Елисеев на допросах молчит, но может заговорить в любой момент. Значит, он потенциально опасный свидетель. Это моя версия.

– Что ж, вполне логично. Но версий много, а истина одна.

– Как ты собираешься найти Барбера? Ходить по вокзалам и кабакам, показывать его портрет на всех углах? Или расклеишь его изображение на фонарных столбах, а внизу укажешь номер своего контактного телефона. Нашедшему – премию, ящик водки. Звонков будет много.

– Я собрал на Барбера небольшое досье. Вот, посмотри, если интересно.

Мальгин вытащил из портфеля тощую пластиковую папку и, пока Плотников шуршал листками бумаги, перебирал фотографии, обрисовал свой план.

Барбер по всем прикидкам останется в городе до тех пор, пока не получит назад свои деньги, следовательно, он станет искать, точнее, уже ищет человека, который их прикарманил. Кто может помочь в поисках? Друзей у Барбера не осталось. Остается любовница из поселка Апрелевка. Екатерина Юрьевна Комкова не рассчитывала, что ее бывший дружок вдруг объявится, не отсидев до звонка. Зекам, мотающим срока по «мокрым» статьям, амнистии или условно-досрочное освобождение не светит. Поэтому Комкова не настроила себя на долгое ожидание, лучшие годы уходят, а ей как-никак надо устраивать личную жизнь. Барбер навестил Катерину еще в ту пору, когда Мальгин валялся на больничной койке. Возможно, старая любовь действительно не ржавеет, и Барбер провел в апрелевском гнездышке одну-две ночи, но на большее рассчитывать не мог.

Комкова за словом в карман не лезет. Она выложила бывшему любовнику все, что думает. А думает она следующее: какая уж там личная жизнь, какое семейное счастье с белым зэком. Сплошные неприятности и убыток. Когда Мальгин навестил женщину и рассказал ей о посылке, оставленной в ночном клубе, она связалась с Барбером по телефону или по пейджеру, передала информацию. А затем съездила в клуб и забрала альбом, потому что Барбер просил об этом, сам он не рискнул появляться в «Зеленом такси». Через пару дней Екатерина вместе с каким-то мужчиной укатила в Ялту. Мальгин узнал об этом, когда позвонил по ее домашнему телефону. Комкова оставила ключи своей пожилой соседке тете Паше, чтобы та поливала цветы. Вот с этой соседкой Мальгин и разговаривал. Тетя Паша по простоте душевной доложила, что за молодухой приехал ее постоянный ухажер, представительный, очень солидный мужчина лет пятидесяти, седой, плотного сложения. В темном костюме и блестящих ботинках. Судя по виду, – очень большой начальник, заведующий складом, а то и магазином, никак не ниже. Сам снес вниз чемоданы и сумки, и счастливая парочка отчалила. Ниточка оборвалась, выйти на Барбера через Комкову невозможно.

Однако кое-какие зацепки все же остались.

В Москве у Барбера есть знакомые, есть враги. Мальгин составил короткий список лиц, которым нужно наведаться в гости. Первыми в этом списке стоит некто Максим Штоппер по кличке Штопор, профессиональный карточный катала. Когда Барбера судили, картежник выступил главным свидетелем обвинения. Якобы Барбер со своими ныне покойными дружками ворвались к нему в квартиру, истязал его, избили рояльной струной, проткнул ногу гвоздем. Штоппер выложил деньги, все свои накопления, якобы нажитые непосильным трудом и кровавыми мозолями. Штопор утверждал на суде, что бандиты готовятся совершить террористический акт, который проплатила одна из этнических преступных группировок.

Ясно, что эту ахинею он нес по чьей-то указке, потому что ему хорошо заплатили. Барбер совершает террористический акт… Это сюжет для юмористического рассказа. Он может пырнуть человека ножом, пристрелить, обворовать, изнасиловать или повесить. Но терроризм не его профиль. Барбер слишком злопамятный человек, чтобы простить Штопперу оговор. Теперь, когда на руках у Мальгина более или менее реалистичный портрет Барбера, следует навестить каталу. Штоппер увидит портрет своего врага и это, возможно, спасет ему жизнь. Но услуга за услугу… Можно пообещать катале свою защиту или деньги в обмен на информацию. Этот черт много чего знает и надо заставить его открыть варежку и заговорить.

Вторым в списке Мальгина стоит некто Василий Полуйчик, в прошлом воровской положенец, содержатель катранов. Однако за последние годы он сумел подняться, женился на вдовой бабе, у которой денег, как грязи. Порвал отношения с братвой, с профессиональными каталами, влез в шкуру обеспеченного обывателя, не знающего проблем. В прежней воровской жизни Полуйчик был приятелем Барбера, даже как-то проходил с ним по одному уголовному делу о незаконном присвоении чужого имущества насильственным путем. Но то дело развалилось, потерпевший, видимо, до смерти запуганный сообщниками грабителей, забрал заявление из милиции. А Барбер и Полуйчик навсегда остались друзьями. Не исключено, что Барбер найдет или уже нашел новоявленного ресторатора, обратится к нему за помощью, за деньгами или новыми документами.

Надо показать Полуйчику портрет Барбера, встряхнуть его за шкирку и поговорить по душам, как на исповеди. Если вздумает врать, покрывать беглого преступника, ему же хуже будет. Но врать Полуйчику ни к чему. Если положить на одну чашу весов его теперешнее положение, банковские вклады, два ресторана, жену, похожую на свинью-копилку, доверху набитую деньгами, а на другую чашу бросить старого кента Барбера, нищего отпетого уголовника, объявленного во всероссийский розыск… Ну, что перевесит? Дружба дружбой, но корыстолюбивый и прагматичный Полуйчик, не задумываясь ни на минуту, сдаст дружка, как пустую посуду. Если же эти фишки не сыграют, в списке Мальгина есть еще несколько фамилий, бывших знакомых или врагов Барбера, на которых можно нажать. Но это позже. Следует начать именно со Штоппера и Полуйчика – это верные ставки.

– Мой план имеет изъяны, – закончил Мальгин. – Но пока ничего лучшего нет. А теперь нужно как-то решить проблему с ремонтом «девятки». Машина чужая, я обещал ее даже не поцарапать. Но, главное, на тачке с пулевыми пробоинами далеко не уедешь.

– Тогда вот что, – Плотников посмотрел на часы и встал со стула. – Я еще успею на своей машине сгонять на автомобильный рынок и купить новую дверцу багажника, запасное колесо и краску. Завтра в первой половине дня твоя «девятка» будет как новая.

– Честно говоря, не хочется злоупотреблять и все такое, но без тебя я как без рук.

– Ну, брось. Вспомни, сколько ты мне помогал. Кстати, где ты кантуешься в Москве?

– Где придется. Стараюсь дважды не ночевать в одном и том же месте. Последнюю ночь провел в общаге, где живут строители из Молдавии. Удобств по минимуму. Но если выстирать носки и заткнуть ими уши, выспаться можно.

– Представляю. Я дам один адресок. Поживешь временно у моего дядьки. Зовут его Иван Андреевич Сергуненков. Одинокий пожилой человек. Не то чтобы гостеприимный, скорее наоборот. К тому же патологический скряга и стяжатель. Ты только не вздумай ему денег давать. Я чиркну записку, и койка у окна в отдельной комнате тебе обеспечена.

– Ну, ты просто волшебник.

– Все, меня здесь нет, – Плотников подошел к порогу, открыл дверь, обернулся. – А ты пока отдыхай. Со вчерашнего зубровка осталась. И не высовывайся за калитку.

– Зубровка – это хорошо, но лучше я посплю, – Мальгин вспомнил прошедшую беспокойную ночь и сладко зевнул.

На работу Максим Елисеев прибыл, вопреки многолетней привычке, с опозданием в черстветь часа. Возможно, он встал ни с той ноги, возможно, напряжение последних дней достигло какой-то критической точки, но Елисеева раздражало все: оперативники, ночевавшие в его квартире, предметы обстановки, кислый творог, который он проглотил за завтраком, голубь, севший на подоконник… Сегодня Елисеев не стал вызывать персональную машину, потому что не хотелось видеть круглую лоснящуюся от самодовольства физиономию водителя Васи. Этот хрен вечно суется с тупыми вопросами, хочет знать, что и как, быть в курсе всех интриг и сплетен. Видимо, в душе он считает, что Елисеев ему ровня, чуть ли не близкий друг, поэтому обязан ежедневно докладываться о том, что происходит за стенами страховой фирмы. Давно пора гнать этого малого в шею, но последнее время у Елисеева столько важных забот, что о таких мелочах, как смена водителя персональной машины, он невольно забываешь.

Поймав такси возле дома, он устроился на заднем сидении, кресло рядом с водителем занял оперативник Игорь. Елисеев хмуро глядел в окно, он надеялся, что сегодня, в понедельник, оперов сменят другие милиционеры, не такие наглые и сволочные, как эти. Но надежды не сбылись. Ни свет, ни заря Николай Рыбаков потребовал у Елисеева ключи от входной двери офиса и от его кабинета, выпил чашку кофе и уехал.

Едва машина тронулась с места, Игорь обернулся назад.

– У меня такое предчувствие, что сегодня наш клиент обязательно позвонит, – сказал он. – Ну, интуиция или что-то вроде этого. А дальше все будет зависеть от тебя. Если снова станешь мучительно подбирать слова и блеять, как козел на выпасе, считай, нам хана. Дело провалено, и ты обосрался. А если вспомнишь то, чему я тебя учил, не облажаешься, все будет тип-топ. Мы его прихлопнем.

Минуту Елисеев, до боли сжав зубы, чувствуя тяжелые и частые удары сердца, слушал опера. И наконец взорвался ответной тирадой:

– Слушайте, Игорь, почему вы мне все время «тыкаете»? И на каком основании разговариваете со мной, как трамвайный хам? Такую манеру общения вы усвоили в привокзальной пивной или этому вас на службе учат? Я значительно старше вас и требую, чтобы…

– Заткнись, – рявкнул Игорь. – У жены требуй.

– Не заткнусь, – прокричал в ответ Елисеев, наливаясь краской. – И при чем тут моя жена? Водитель, остановите машину. Я никуда не поеду. Пропадите вы пропадом.

– Езжайте дальше, – Игорь похлопал водителя по спине и развернул перед ним красную книжечку. – Милиция.

Елисеев закрыл глаза и откинулся на спинку сидения. Игорь, которому невозможно было испортить настроение, стал болтать на отвлеченные темы с таксистом. В центре машина попала в пробку, долго выезжала из нее какими-то переулками и проходными дворами.

Елисеев вошел в свой кабинет, словно в тюремную камеру. Оказывается, здесь уже колдовал над телефонами какой-то новый технарь, усатый пожилой дядька с грустными глазами. Он, беспорядочно свалил с письменного стола на подоконники все деловые бумаги, чернильный прибор и канцелярские мелочи. Вклинился в телефонную линию, установил и подключил прослушивающую аппаратуру. Второй опер, Николай Борисович Рыбаков, восседал в кресле хозяина кабинета, как на троне, и давал ценные указания.

– Елисеев, садись вот на этот стул. Не стесняйся, здесь все свои, двигайся поближе. Вот так…

Первый звонок раздался через две минуты. Беспокоил один бизнесмен, заключивший год назад договор страхования на случай пожара, и теперь надумавший выговорить себе новые, более выгодные условия. Елисеев разговаривал минут пять, едва положил трубку, раздался новый звонок. На этот раз на проводе была Катя, любовница Максима Павловича.

– В выходные я не стала звонить, потому что боялась нарваться на твою грымзу, – сказала Катя. – Наверное, она безвылазно торчала дома?

– Да, торчала дома, – механически повторил Елисеев.

– И ты был дома?

– Был. То есть… Ну, да, был дома. С делами разбирался.

Он наблюдал, как опера надели наушники и стали, переглядываясь и перемигиваясь, внимательно слушать его личный разговор.

– Номер абонента, адрес квартиры определены, – шепотом сказал технарь из ГУВД. – По этому адресу проживает Екатерина Николаевна Пименова.

– Я вчера заезжала на квартиру, которую мышонок снимает для наших встреч, – сказала Катя. – Там был посторонний человек. Кровать заправлена не так, как я ее заправляю. Форточки нараспашку. В мусорном ведре корки хлеба, пустые банки из-под рыбных консервов. Я сначала испугалась.

– Чего тут пугаться? Я давал ключ одному нужному человеку. Ему негде было переночевать.

– А ты случайно не женщину туда приводил?

– Мои вкусы ты знаешь. Гастрономические в том числе. Я не кормлю женщин рыбными консервами с хлебом.

– Я убралась в квартире, а потом, как дура, сидела у окна. Ждала, вдруг ты приедешь или позвонишь, мой мышонок. Мне вдруг стало так грустно. Не знаю почему, без всякой причины я почувствовала себя такой одинокой. В душе какая-то пустота, как в космосе. Будто на свете не осталось ни одного родного человека. Мне стало жалко себя. Почему ты не позвонил, мышонок?

Игорь засмеялся в кулак, последняя фраза Кати показалась ему перлом остроумия. Николай Борисович, развалившись в кресле, криво усмехался и качал головой, мол, сколько живу, столько удивляюсь людям, такие экземпляры попадаются, хоть стой, хоть падай. Мышонок…

– Я же говорю, жена сидела сиднем дома.

Елисеев чувствовал румянец на щеках, снова начиная заводиться, его личные разговоры не предназначены для грязных ушей ментов. Порядочные люди сняли бы наушники, но этим отбросам интересны все подробности его интимной жизни. Впрочем, черт с ней с любовницей и ее мнимыми обидами. Плюнуть и растереть. Именно сегодня сюда должен позвонить один нужный человек, который, разумеется, не знает, что телефоны на ментовской прослушке. Если опера услышат их конфиденциальный разговор, совсем кислая история получится. А как предупредить знакомого?

– Мог бы воспользоваться сотовым, – обиделась Катя, своей репликой невольно подсказав Елисееву спасительное решение. – Выйти за сигаретами или в магазин. И позвонить.

– Извини, мне было не до этого. Не до звонков.

– Что ж, я чувствую, что тебе и сейчас не до этого. В смысле не до меня, – Катя, всхлипнув, положила трубку.

Елисеев поднялся со стула, прошел через кабинет к двери, за которой был устроен туалет и ванная комната, которой пользовался только он один. Заперевшись изнутри, полез в ведро, в котором уборщица держала половую тряпку, какую-то грязную сорочку. Он выдрал у сорочки рукава, бросил их в унитаз и спустил воду. Сполоснув руки, вышел из туалета.

– Черт, в унитаз засорился, вода не проходит. Пойду на второй этаж. Заодно уж заверну в бухгалтерию, надо отчет забрать. Минутное дело.

Елисеев посмотрел на лица оперов, опасаясь, что кто-нибудь вызовется составить ему компанию. Но добровольцев не нашлось. Он выскользнул за дверь кабинета, резво спустился вниз по лестнице на один этаж, распахнул дверь бухгалтерии и поманил пальцем молодого человека по фамилии Панченко. Когда тот вышел в коридор, Елисеев сунул в его ладонь несколько крупных купюр и выпалил скороговоркой:

– Мигом лети в ближний салон сотовой связи, купи мобильник. Одна нога здесь, другая там. Не забудь паспорт.

– У вас неприятности? – спросил Панченко. – Говорят в вашем кабинете безвылазно сидят милиционеры.

– Говорят, что кур доят, – веско ответил начальник. – Менты приятные, очень дружелюбные парни. Чуть не цветы мне дарят. Так что, все в порядке.

– Какую модель купить?

– Такую, чтобы работала. Сдачу оставь себе. Дуй.

Елисеев зашел в бухгалтерию, взял с ближнего стола первую попавшуюся пухлую папку и, зажав ее под мышкой, поднялся наверх. Он зашел в кабинет, устроился на диване и стал переворачивать пожелтевшие от времени страницы. В папке оказались никчемные бумаженции, которым место на свалке. Елисеев хмурил брови, делая вид, что без остатка поглощен увлекательным чтением. Телефон молчал. Опера, томившиеся от безделья, снова стали подкалывать хозяина кабинета.

– Слышь, мышонок, отчет интересный? – спросил Игорь. – Ты бы вслух почитал. Мы тоже хотим знать, чем дышит твоя богадельня.

– Нет, он не мышонок, он настоящий Казанова, – поправил Николай Борисович. – Один двух баб, как бы это сказать, – он пощелкал пальцами, подыскивая нужное слово. – Один двух баб покрывает. И, наверное, на третью силы остаются? Ведь остаются, колись, мышонок. Иначе не получишь сыра.

– А лично вы только одну женщину покрываете? – вяло огрызнулся Елисеев. – А со второй уже проблемы.

– Лезь под лавку и не вякай, – нахмурился Николай Борисович. – Это не твое собачье дело.

– А если мы жене скажем об этой Катеньке? – вставил вопрос Игорь. – Жена у тебя не ревнивая? Стерпит измену?

Елисеев сердито сверкнул глазами и промолчал. Опера, резвясь, задавали какие-то вопросы, посмеивались и хохмили. Максим Павлович не слушал эту брехню. Через сорок минут он, захлопнув папку, встал с дивана.

– На минуту спущусь в бухгалтерию, – сказал он и вышел. – Верну отчет.

Панченко ждал босса в коридоре, возле своей двери. Он шепотом сообщил код мобильного телефона, взял из рук начальника папку и исчез. Елисеев уединился в подсобке, темном чуланчике без окон, пропахшим хлоркой, здесь держали всякую мебельную рухлядь, которую жалко было снести на свалку. Он повернул замок, зажег свет и сделал пару важных деловых звонков.

Напоследок звякнул Катерине, извинился за резкие слова и понес любовную околесицу, которую принято нести в подобных случаях. Женское сердце быстро оттаяло. Катя сказала, что не держит обиды. А Елисеев ответил, что все его телефоны под милицейским колпаком, пусть Катя не беспокоит его в ближайшие дни. Он сам с ней свяжется, когда опера сделают свое дело и отмотаются. Елисеев стер память телефонной трубки, засунул ее в ящик колченогого стола. Выскочил из подсобки, выбежал на лестницу, полагая, что оперативники хватились его и теперь ищут по всему зданию с фонарями. Но он ошибся. Милиционеры сидели на тех же местах, телефоны молчали, сотрудник технического отдела читал газету.

– Мышонок ходил на прогулку? – спросил Игорь. – Интересная мышка не встретилась?

– Мышонок ходил помочиться, – весело ответил Елисеев, довольный собой. – Могу составить письменный отчет о проделанной работе.

– Не требуется.

Елисеев упал на диван и, вытянув ноги, потянулся. В кое-то веки раз ему удалось перехитрить ментов.

Дядька Плотникова по материнской линии оказался аккуратным сухоньким старичком, занимавшим темноватую трехкомнатную квартиру на Мещанке. Хозяин, пустив Мальгина в прихожую, зажег тусклую лампочку, долго читал и перечитывал записку, что передал племянник.

– М-да, просит вам койку выделить, – вздохнул Сергуненков, поправляя ворот застиранной до белизны бумазейной рубахи, давно потерявший свой первоначальный голубой цвет. – Койку… Будто у меня тут общежитие. Знаешь, сколько в Москве ухарей, желающих койку получить? Неводом не переловишь. Да еще в такой-то квартире. Койку ему… Ах…

С первых секунд знакомства Мальгин понял, что ему здесь не очень рады. Но быстро нашел отмычку к черствой душе старика. Поставив на пол портфель и дорожную сумку, вытащил бумажник и вложил с морщинистую ладонь хозяина несколько купюр.

– Задаток, – сказал Мальгин. – За чай или скромный ужин, разумеется, отдельная плата.

– Деньги? – старик сделал большие глаза.

– Они самые.

– Ни за что не возьму. Даже не проси. Хоть на колени становись, не возьму.

Сергуненков проворно засунул бумажки глубоко в карман штанов.

– Дима в записке пишет, чтобы не брал с вас ни копейки. Ни-ни. Даже думать забудьте. Не возьму. Ну, разве что на сохранение. Как бы на время.

– Так ведь никто не узнает. Только я, да вы.

Бескровные губы Сергуненкова тронула улыбка. Он взял постояльца за руку, провел в большую чистую комнату, где у окна стояла железная кровать. Был тут и бельевой шкаф, на стене коврик с лебедем, плывущим по волнам заколдованного пруда, старый черно-белый телевизор на ножках в углу, на полированной тумбочке большая ваза зеленого бутылочного стекла, в которой торчал букет искусственных цветов.

– Пользуйтесь, – дед развел руки по сторонам. – Живите себе в удовольствие. Я всегда гостям рад. И записку писать не стоило, только бумагу и чернила переводить. Просто на словах передали бы: так и так, Дима велел пустить. И точка. И заходи. И живи, сколько хочешь.

Старик вышел из комнаты, закрыл дверь и поспешил на кухню, прятать деньги в жестяной коробке с крупой. Он решил, что в Сбербанк сходит завтра.

Мальгин достал мобильный телефон, набрал домашний номер Штоппера. Когда трубку сняла женщина, на просьбу Мальгина позвать к телефону супруга, она забулькала, всхлипнула и треснутым голосом сообщила, что Максима нет в живых. В субботу неизвестные бандиты убили его прямо на дачном участке.

– А кто спрашивает?

Мальгин назвался вымышленным именем, выразил соболезнования и дал отбой. Минуту он сидел неподвижно, переваривая неприятное известие. Затем набрал домашний номер Полуйчика, но никто не снял трубку. Тогда позвонил в ресторан «Серебряный аист». После долгих расспросов секретарь Полуйчика соединила с шефом.

– Я сотрудник службы безопасности страховой фирмы «Каменный мост», – представился Мальгин. – У меня для вас важное сообщение.

– Валяйте, говорите, – безразличным голосом ответил ресторатор.

– Это не для телефона. Речь идет о неком Викторе Барбере. Думаю, моя информация окажется вам полезна. То есть очень полезна.

Полуйчик закашлялся, голос его сделался напряженным.

– Это действительно что-то важное? Или очередная лажа?

– Информация очень важная. Иначе не стал бы вас беспокоить.

– Сколько с меня причитается? Сколько она стоит?

– Сочтемся.

– Понимаете, у меня юбилей, я весь в делах. Но несколько минут как-нибудь выкрою. Приходите завтра к девяти в «Аист». Назовете фамилию в дверях, вас пропустят бесплатно. Подарка можете не приносить.

– Может перенесем разговор на следующий день?

– Нет. Послезавтра утром я улетаю в Турцию. И не знаю, когда вернусь. Последняя возможность поговорить – завтрашний вечер.

– Идет, – кивнул Мальгин. – Я буду ровно в девять.

Мальгин положил трубку в карман, повесил пиджак на спинку стула и повалился спиной на кровать. Окно выходило во двор, через открытую форточку доносились детские голоса и собачий лай. Мальгин лежал, подложив ладони под голову, и ни о чем не думал. Скрипнули петли, в дверном проеме показалась сухонькое личико Сергуненкова.

– Чаю не желаете? – спросил старик елейным голосом. – Или легкий ужин?

– Ничего не имею против, – ответил Мальгин.