Глава двадцатая

Было слышно, как в тишине ночного леса чирикала бессонная птичка. Где-то вдалеке слышался ровный гул автомобильной трассы. Пахло осенью и близкой смертью. Поветкин стоял возле дерева, связанные руки подняты над головой, веревка привязана к толстой ветке. Он чувствовал себя беспомощной куклой, вынужденной подчиняться чужой прихоти. Страх, сдавливающий душу стальным обручем, немного отпустил, режиссер как-то обмяк, решив про себя, что шансы выжить ничтожны, но они все же есть. Будь, что будет. Он не станет кричать, чтобы этим криком не вызвать гнев своих похитителей, они не услышат стона, сжав зубу, он даже не всхлипнет. Стоически перенесет побои и пытки.

Возможно, его кастрируют. Но и это еще не смерть, если вовремя остановить кровотечение. Правда, жить после всего этого уже не захочется. Вся Москва будет знать, что Поветкина оскопили. Пальцем станут показывать, шептаться за спиной, мол, отгулял свое наш театральный гений. А ему каково? Нет, лучше уж быстрая смерть. Он чутко вслушивался в каждое слово Димы и Ларисы Демидовой, стараясь понять, предугадать свою участь. Может быть, нужно сказать этим отморозкам, что у него слабое сердце, он не выдержит боли. Просто сдохнет. Пожалуй, это сообщение их только обрадует. Слабое сердце? Отлично. Проверим, насколько его хватит. Ради интереса.

— Я бы эту тварь грохнул, — сказал Дима.

— Я бы тоже грохнула, — Лариса говорила хрипловатым грудным голосом, то ли была очень зла, то ли просто простудилась. — Но этот гнусняк — самый лучший режиссер в Москве.

— Ты серьезно?

— Без шуток. Он действительно лучший.

Что-то забулькало. Но Поветкин не услышал запаха бензина. Значит, его не сожгут заживо. Что ж, и на том спасибо. Его мучители просто открыли бутылку воды и лакают прямо из горлышка.

— Блин… Вот это жизнь, — сказал Дима. — Иногда легче замочить человека, чем оставить его живым.

Странная фраза… Поди разберись, что хотел сказать этот ублюдок. Режиссер почувствовал, как кто-то дышит ему прямо в ухо. Пахнет одеколоном.

— Стой смирно, гад.

Дима, коротко размахнувшись, врезал кулаком между лопатками режиссера. Поветкин молча стерпел боль, но уже в следующую секунду ему хотелось заорать в голос. Человек опустился на корточки, ловкими пальцами расстегнул ремень, молнию, спустил с Поветкина брюки и трусы. Самые худшие опасения сбываются, его будут кастрировать. Наверняка со стороны все это выглядит смешно, вовсе не драматично. Лес, темнота, тусклый свет фонарика. И в этом беспросветном мраке светится бледная задница Поветкина, напоминающая полную луну. Рубашка задралась кверху, она не закрывает срамного места.

— Сейчас я его, — сказал Дима. — Приложу по-свойски.

Поветкин услышал, как что-то тихо просвистело, будто по воздуху рубанули ремнем или саблей. Чем это машут? Ножом? Садовыми ножницами?

— Я сама, — Лариса кашлянула. — Дай сюда.

— У тебя рука слишком легкая.

— Это только с виду.

Она взяла из рук Радченко кожаный собачий поводок, развернув плечо, размахнулась и хлестнула им, как плеткой, по выпуклой розовой заднице. Поветкин ближе прижался к дереву, сквозь тонкую рубашку, кожей чувствуя шершавую кору и тепло, исходившее от ствола. Замах, удар. Поветкин, не выдержав, закричал. Радченко посветил фонариком в лицо Ларисы. Щеки налились румянцем, рот полуоткрыт, а глаза как у бешеной кошки.

— Не надо, — крикнул Поветкин. — Не надо так…

Дернувшись к дереву, режиссер тонко взвизгнул. Веревка натянулась, впилась в запястья. Новый замах, удар. Поветкин крепче вжался в дерево, прилип к нему щекой. Замах, свист поводка, удар. Радченко отступил в сторону, решив, что Лариса справится с этой работой не хуже его. Он положил фонарик на землю, направив круг света на Поветкина, отвернулся и, вытащив пачку сигарет, крутанул колесико зажигалки. Он слышан стоны и всхлипы главрежа, свист поводка. Приятные бодрящие звуки. Режиссер трясся всем телом, крутил задом, вжимался в ствол дерева, но спасения от ударов не было. Радченко прикурил вторую сигарету. Теперь стоны режиссера сделались тише.

— У-у-у-у-у, — гудел Поветкин. — А-м-а-а-а…

Дима подумал, что рука у Ларисы и вправду тяжелая. А режиссер ничего себе мужик, держится, даже не вырубился. Только стонет все тише и тише, видно, перед отключкой. Радченко выплюнул окурок, развернулся. Он тронул за плечо Ларису.

— Осади немного, — сказал он. — Не ровен час, забьешь его до смерти.

— Ты сам только что хотел его замочить, — Лариса перевела дух, вытерла пот со лба и опустила поводок. — Какие мы добрые.

Колени режиссера подогнулись, его шатало из стороны в сторону, если бы не веревка, державшая Поветкина в вертикальном положении, он бы давно грохнулся на землю. Он тихо мычал и постанывал, но оставался в сознании. Кажется, действительно хватит. Радченко, раскрыв нож, шагнул к дереву и перерезал веревку. Поветкин мешком повалился к его ногам. Упав на грудь, едва слышно всхлипнул и затих. Радченко оглянулся на Ларису и увидел в ее глазах испуг. И перестал дышать.

— В театре рассказывали, что у него что-то с сердцем, — Лариса бросила поводок. — Мотор слабый.

— Что же ты сразу не сказала?

Наклонившись, Радченко ухватил режиссера за плечи, перевернул на спину. Глаза Поветкин широко раскрыты, взгляд блуждает по сторонам, нижняя челюсть мелко дрожит. Это напоминает агонию умирающего человека. Радченко наклонился ниже, прищурился, чтобы внимательнее разглядеть режиссера. Через секунду, плюнув на землю, выпрямился, отступил назад.

— У него была эрекция, — сказал Радченко. — А потом он кончил.

— Как это — кончил?

— Обыкновенно, — покачал головой Радченко. — У него был оргазм. Он кончил на дерево. Чертов извращенец. Кажется плеткой по заднице — это как раз то, о чем он мечтал всю жизнь. Короче, мы его удовлетворили. Полностью.

Словно подтверждая эту мысль, Поветкин сладко застонал и закрыл глаза. Приподняв зад, подтянул штаны, перевернулся на бок, словно собрался вздремнуть. Радченко пнул его ногой в ляжку, поднял фонарь.

— Пошли отсюда.

Поветкин услышал, как на малых оборотах заработал автомобильный двигатель. Через минуту все стихло. Поднявшись на ноги, он застегнул штаны, отряхнул брюки, запутался ногами в пиджаке, валявшимся под деревом. Он выбрался на проселок и, потирая зад, медленно зашагал в сторону шоссе. Через полчаса, его подобрала попутная машина. Водитель потрепанной казенной «Волги», угрюмый мужик, одну за другой смолил вонючие папиросы и приставал с никчемными вопросами. Видимо, за целый день у водилы не было ни одного собеседника.

Поветкин ерзал на переднем сидении и думал о том, что с супругой хорошо бы развестись. Такая женщина как Лариса могла бы составить счастье его жизни. Жаль, конечно, что зад ему надрали не настоящей плеткой, а каким-то жалким собачьим поводком. Жаль, что свидетелем этой садомазохистской сцены стал некий Дима, судя по виду и повадкам, личность отвратительная. Наверняка молодой человек в разговорах со знакомыми хануриками станет хвастать, как выпорол знаменитого режиссера. А тот не подох от боли, а испытал нечто такое… Впрочем, грош цена его словам. О знаменитостях вечно распускают самые гнусные сплетни. Но, в общем и целом, ощущение незабываемое…

— Да, есть еще женщины на свете, — задумчиво проговорил Поветкин. — Такие женщины… Жаль, редко встретишь.

— Ну, уж это вы загнули, — усмехнулся водила, по-своему истолковав мысль пассажира. — Вон, на каждом повороте стоят шалавы. Совсем стыд потеряли. Скоро голяком в шеренгу выстраиваться станут. Тьфу…

— Я не об этом, — помотал головой Поветкин. — Есть ведь и не такие. Даже наоборот. Сердце своим взглядом пропахает. До нее только дотронешься, а она…

— А она уже все деньги из карманов выгребла, — сказал водила. — Моя всю дорогу по карманам шарит. А там только блохи на аркане.

— Я не о деньгах.

Приподнявшись, Поветкин поскреб зудевшие ягодицы.

— Все они одним миром мазаны, — водила оказался законченным циником, или с бабами ему не везло. — Когда деньги есть, есть и отношения. Копейки кончились — и вся любовь.

Поветкин раздраженно махнул рукой и отвернулся.

Элвиса вызвали на допрос утром, когда вертухаи закончили шмон в камере. Провели по длинному коридору, спустили по лестнице на первый этаж. Все, как обычно. В воздухе витает запах хлорки и несъедобной баланды, все те же приказы «Стоять. Повернуться к стене», когда навстречу попадался человек. Но на этот раз почему-то не свернули к административному блоку, подследственного вывели на внутренний двор, темный и сырой. Элвис оглянулся, чтобы спросить, куда его тащат, но конвоир молча толкнул в спину костистым кулаком.

— Не оглядываться.

Через пять минут Элвис оказался в двухэтажном здании, пристройке к административному крылу тюрьмы. Опять длинный коридор, множество дверей, но уже не железных, а простых фанерных, на полу не кафельная плитка, а деревянные половицы, застеленные вытертой ковровой дорожкой. Конвоир поставил Элвиса лицом к стене, постучал в дверь. Переступив порог, Элвис увидел двух мужиков в цивильных костюмах и при галстуках. Два майора ФСБ, засветившиеся на фотографиях, которые приносил Радченко, пожаловали в гости. Офицеры представились, предложив подследственному мягкий стул.

Валерий Иванович Задорожный, отодвинув в сторону горшок с геранью, приземлился на подоконник и принялся ковыряться в зубах обломанной спичкой, давая понять всем своим видом, что разговор предстоит неофициальный, без протокола. Майор Столяров, улыбаясь в усы, не занял кресло хозяина кабинета, устроился за столом для посетителей напротив Элвиса, для затравки выложил пачку дорогих сигарет, придвинул пепельницу из штампованного хрусталя.

— Курите, — сказал он. — Вас не удивляет визит офицеров военной контрразведки?

Элвис ушел от прямого ответа и угостился сигаретой.

— За последнее время я больше привык общаться с прокурором Золотаревым. С ним у нас как-то сразу не заладилось. Общего языка не нашли.

— Я говорил с ним, — кивнул Столяров. — Но в отличие от следователя у меня нет уверенности, что это именно вы на речке положили троих. Да еще лесника грохнули. Я полистал дело. Факты так себе, хлипкие… Можно и так и этак повернуть. И свидетель, он же потерпевший Бурмистров тоже доверия не вызывает. Мелкий вокзальный мошенник, человек без чести и совести. Конечно, мы не можем приказать прокуратуре: закройте дело. Все не так просто. Но, не буду скрывать, определенные рычаги воздействия у нас есть. Тут многое будет завесить от вас.

— От меня? — Элвис сморгнул, будто сигаретный дым попал в глаза. — Мне кажется, что от меня вообще уже ничего не зависит. Меня просто засасывает водоворот, тянет на дно, и скоро я пущу пузыри.

— Не впадайте в уныние, — Столяров кончиками пальцев погладил усы. — Даю вам слово чекиста, что в беде вас не бросим. Но потребуются встречные шаги. Иначе у нас получится любовь без взаимности. Понимаете о чем я?

Элвис пользуясь случаем, прикурил вторую сигарету.

— Не совсем.

— Вы ведь воевали в Чечне. Имеете ранение. И государственные награды. Вы бывший офицер.

— Всего лишь прапорщик.

— Не важно, — поморщился Столяров. — Надеюсь, вы патриот?

— Кто — я?

— Разумеется вы. Хочу надеяться, вы — патриот. А это главное. Поэтому и обращаюсь к вам как к защитнику отечества и патриоту. Вы знаете, где находятся несколько переносных ЗРК. И поэтому я прошу вас обо всем нам рассказать. Разумеется, без протокола. Это будет товарищеская доверительная беседа. Ее содержание не выйдет за эти стены.

Столяров осмотрелся вокруг, словно хотел убедиться, прочны ли те самые стены, за которые не выйдет доверительная беседа. Кажется, кирпичи пока не разваливаются. Задорожный, кивая головой, продолжал молча ковыряться в зубах. Элвис, раздавив в пепельнице окурок, молчал.

— Бобрик где-то залег на дно, — продолжил Столяров. — А вы, как его старший товарищ, не хотите назвать места, где он прячется. Вы боитесь доставить неприятности своему приятелю. Я это понимаю, даже уважаю ваш выбор. Случись со мной похожая история, я бы, не раздумывая, грудью встал на защиту друга. Что ж, пусть Бобрик находится там, где находится. А мы не станем терзать вас вопросами. Сейчас важно найти комплексы. Все остальное — по боку. Надеюсь, вы сделаете шаг навстречу. Ведь мы с вами в одном окопе?

Элвис поднял взгляд на фээсбэшника и неожиданно засмеялся.

— Я сказал что-то веселое? — нахмурился майор.

— Мы с вами в одном окопе? Мне это очень трудно представить. Что мы с вами — и в одном окопе. Извините…

И вновь повисло тягостное молчание. Элвис, опустив взгляд, погруженный в свои мысли, качался на задних ножках стула. Теперь низким баритоном заговорил Задорожный:

— Поиску ПЗРК наверху придают огромное значение. Я уж не говорю, что наше непосредственное начальство дает разгон. Вызывает на ковер, ставит раком, а я от волнения забываю, в каком кармане вазелин. Вчера трижды звонили со Старой площади. Там хотят знать, как идет операция. Если сказать по-русски: у нас дерьма полные штаны и скоро пойдет дождь. Нам нужна лишь крупица правды.

— Крупица правды, — в задумчивости повторил Элвис.

— Аналитики подготовили докладную записку с некоторыми выкладками. Они попытались осветить ряд вопросов. Например, где, когда, кем, с какой эффективностью возможно применение переносных ЗРК. Я по диагонали посмотрел копию.

— И что? — в глазах Элвиса впервые блеснул огонек живого интереса.

— Бандиты украли ПЗРК с армейских складов, инсценировали пожар, — сказал Столяров. — Прошли годы, оружие отлежалось где-то в тайнике. И теперь гуляет неизвестно где. И на ПЗРК наверняка есть покупатели. Очевидно, военизированные формирования исламского толка. Если ПЗРК будут вывезены из России, они могут попасть, например, в Ирак или Афганистан. Во время первой войны в Персидском заливе коалиционные силы понесли потери в авиации за счет применения иракцами устаревшего комплексом «Игла — 1». «Иглой»сбили четыре многоцелевых самолета вертикального взлета «Харриер». Если ПЗРК будут вывезены из страны и применены против сил НАТО, неизбежен скандал, последствия которого сейчас трудно оценить.

— Я всю жизнь думал, что далек от политики, — сказал Элвис.

— Политика сидит в каждом из нас. Как дурная болезнь бродит в крови, — улыбнулся Столяров. — Террористы могут применить ПЗРК против гражданских самолетов. Если истребители и штурмовики могут как-то увернуться от ракеты, то гражданские лайнеры на высоте до трех тысяч метров совершенно беззащитны. Израильтяне стали устанавливать на пассажирских самолетах системы, уводящие зенитные ракеты с боевого курса. Оснастить такой системой один самолет стоит более миллиона долларов. Но это не гарантирует полной безопасности.

— В Чечне я эти штуки даже в руках не держал, — сказал Элвис, выгадывая время. — Мое оружие — автомат, карабин. Поэтому об этих «Иглах»почти ничего не знаю.

— С военного склада были похищены ПЗРК «Игла — Н», одна из последних разработок, — продолжил Столяров. — В отличие от других модификаций «Игла — Н»обладает, как бы это правильно сказать… Наибольшей убойной силой. Максимальная дальность поражения пять километров, высота три километра. Эти характеристики чуть хуже, чем у других модификаций. Также незначительно снижена скорость поражения целей на встречных и догонных курсах. Зато масса боевой части ракеты увеличена почти втрое. Головка самонаведения может различать истинные и ложные цели в условиях искусственных помех. Проще говоря, если самолет поражен «Иглой — Н», его шансы в борьбе за живучесть ничтожны.

— Значит, не исключена применения ПЗРК в России?

— Вот именно, — кивнул Столяров. — Представьте, что случиться, если у нас в стране с интервалом в несколько дней завалят, скажем, десять самолетов, полных пассажирами. Трупы придется вывозить грузовиками. Эти игрушки — голубая мечта террористов. Комплекс можно скрытно провести до места пуска в багажнике или салоне легковой машины. Он уместится в чемодане. Длина «Иглы — Н»в походном положении чуть больше метра. Пусковая труба состоит из двух секций, их соединяют перед применением. Масса в боевом положении около двадцати килограммов. Это вместе с ракетой.

— Удобно и практично, — усмехнулся Элвис. — Сколько стоит эта музыка на черном рынке вооружений?

— Таких модификаций «Иглы», по нашим данным, на международном черном рынке еще не встречалось, — Задорожный выплюнул зубочистку. — Предположительно — от двухсот тысяч долларов и выше.

— Все зависит от вашего решения, Леонид, — Столяров внимательно смотрел на Элвиса. — Вспомните о том, что вы гражданин этой страны. Вы проливали за нее кровь. Уверяю вас, даю слово офицера, Бобрику с нашей стороны ничего не угрожает. Мало того, мы сделаем все, чтобы те отморозки, которые за ним гоняются, сели надолго. Прошу вас, примите правильное решение. Проявите гражданское мужество.

— Хорошо, — Элвис кивнул головой. — Карта Московской области здесь найдется?

Задорожный слез с подоконника, расстегнул портфель, разложил на столе карту центральных областей России.

— Только такая, — сказал он. — Военная.

— Нормально, — кивнул Элвис.

Он долго водил пальцем по бумаге. Наконец ткнул ногтем в едва различимый кружочек, где вместо названия населенного пункта проставлен номер. Столяров, поднявшись со стула, склонился над столом.

— Вот здесь. Если мерить по дороге, примерно сорок километров от Каширы. Несколько лет назад там начали реконструировать завод по производству полимерной пленки. Но все бросили на полдороги, кажется, заказчик разорился. Строители успели начать работы на складе готовой продукции, административное здание подвели под крышу, а производственный корпус едва дотянули до второго этажа. И все это дело обнесли бетонным забором. По-существу, это огромная мусорная свалка, там можно запросто спрятать хоть десяток танков. Искать их придется долго.

— А где конкретно? — Столяров еще ниже наклонился над столом. — В каком помещении?

— На складе готовой продукции, — ответил Элвис. — Но не наверху, а в цокольном этаже. Когда спуститесь вниз по лестнице, это ближе к правому углу от входа. Надо снять грунт на две-три лопаты. Правда, помещение большое, там ведь затевали здоровый склад. Вам лучше прихватить солдат с миноискателями. Вдвоем вы не найдете ничего кроме пустых бутылок.

Столяров выпрямил спину и протянул руку. Пришлось ради приличия подняться, тряхнуть лапу фээсбэшники.

— Я рад, товарищ, — Столяров сделался серьезным и торжественным. — Рад, что мы не ошиблись в вас. Леонид, вы даже не представляете…

— Называйте меня Элвис. Я привык к этой кликухе. Так меня приятели зовут.

— Хорошо, Элвис, — Столяров, сделав отметку на карте, свернул ее и сунул обратно в портфель. — Но тебе придется прокатиться с нами. Солдаты и миноискатели — это слишком долго. Все необходимые бумаги в администрации я оформлю через десять минут.

Столяров вернулся через полчаса, на Элвиса надели наручники, объяснив, что таков порядок, который нельзя нарушать. Отпустив конвоира, Элвиса вывели на внутренний двор, усадив на заднее сидение Форда Мондео. Столяров сел за руль, Задорожный развалился на заднем диване, поставив портфель под ноги. Раздвинулись створки ворот, машина, мигнув стоп-сигналами, вырулила на улицу.

С палубы буксира Бобрик хорошо видел человека на берегу. Мужик, скинув ботинки и носки, сунул их в здоровенный рюкзак, затянул тесемки и нетвердой походкой стал медленно спускаться по пологому песчаному откосу к реке. Дважды мужик падал задом на песок, с усилием поднимался на ноги и шагал дальше. У кромки воды он снова остановился, закатал брюки чуть выше щиколоток, набросив на плечи лямки рюкзака, ступил в воду и дернулся назад. Три последних дня выдались дождливыми, река разлилась, сделалась глубже, затопив часть берега. Мужик закатал штаны по колено, вытащил из-за пазухи флакон водки, прижавшись губами к горлышку, сделал глоток. Лезть в холодную воду даже после разогрева не хотелось. Человек сложил ладони трубой и заорал во всю глотку:

— Эй, Бобрик, соскучился тут без меня?

Бобрик в ответ зашелся кашлем. Он вцепился ладонями в ржавый поручень, перегнулся через него и крикнул:

— Давай сюда. Хватит там выделываться.

Мужик сунул бутылку во внутренний карман пиджака, осенил себя крестным знамением и шагнул в реку. Ленка вылезла из трюма, споткнувшись о ветхий буксовочный трос, лежавший под ногами, едва не упала. Старый буксир, севший на мель, и со временем превратившийся в ржавое корыто, имел крен в сторону дальнего берега. Чтобы устоять на скользкой палубе, приходилось широко раздвигать ноги и взмахивать руками. Ленка, как гусыня, подошла к борту, ухватилась за поручни, стала наблюдать, как Миша Блохин медленно бредет по воде. На пути попалась неглубокая промоина, Блохин оступился, на ногах устоял, но едва не сбросил с плеч здоровенный рюкзак.

— Осторожно, — в два голова крикнули Ленка и Бобрик.

В ответ Блохин неизвестно кому погрозил кулаком и, медленно переставляя ноги, поплелся дальше.

— Вот это мешок, — сказала Ленка. — Мишка молодец. На своем горбу припер такую тяжесть. Наверное, в сельпо весь прилавок скупил.

— Пожалуй, — кивнул Бобрик. — А я уж думал, он не вернется. Получит деньги, все спустит в Москве. И поминай как звали.

Блохин добрался до сходен, широких досок, с прибитыми к ним поперечными брусками. Нижним концом сходни упирались в песчаное дно реки. Держась за канат, натянутый вдоль стоек, с трудом поднялся наверх и бухнулся задом на пластиковый ящик. Вытащив из рюкзака носки, натянул их на мокрые ноги.

— Ну, как съезди? — Бобрик, еще не веря в удачу, завладел Мишкиной ладонью на ощупь напоминавшей холодную дохлою рыбу, потискал ее. — Какие новости? Я смотрю, ты пиджак новый и ботинки справил. Значит, встретился с Элвисом?

— Погоди, дай горло промочить, — пробормотал Блохин. — Больно ты любопытный.

Вытащив бутылку водки, приложился к горлышку, занюхал пойло рукавом пиджака, даже икнул от удовольствия. Пока Блохин натягивал ботинки, Ленка схватила подозрительно легкий рюкзак, оттащив его в сторону, перевернула, вытряхнула на палубу все содержимое. Сарафан в мелкий цветочек, пара кирзовых сапог, брезентовая куртка, пляжные шлепанцы, мужские кальсоны на завязках, полбуханки хлеба, пол-литра спирта в пластиковой бутылке, резиновые галоши и снова женские тряпки. Бобрик в недоумении разглядывал шмотье. Он так пнул ногой пляжные шлепанцы, что те улетели за борт. Подошел к Блохину и, сжав кулаки, навис над ним.

— Ну, что, сволочь, скажешь?

Сказать Блохину было что. Он встретился с другом Бобрика, юристом. Но деньги, которые дал Радченко, чтобы друзья перекантовались на катере хоть неделю, украли на вокзале, когда Миша, выпив лишку, заснул в зале ожидания на скамейке.

— А где же ты отирался столько дней? — прищурился Бобрик.

— Путь туда и обратно не близкий, — возразил Миша и добавил. — Еще к одной знакомой завернул. Я же мужчина. Естество просит ласки.

— Ласки? — вытаращив глаза, переспросил Бобрик.

Левой рукой он сграбастал Блохина за ворот рубахи, поставил на ноги и, коротко развернувшись, съездил кулаком по морде. Блохин, не ожидая такой теплой встречи, растянулся на палубе, ожидая, когда Бобрик немного остынет. Но тот еще не выпустил весь пар. Ленка, скрестив руки на груди, молча наблюдала за расправой. Бобрик ударами под ребра, заставил Блохина подняться и снова сшиб его с ног, крепко навернув по морде. Глубоко вздохнул и отступил назад. Блохин не спешил подниматься, ожидая, когда его обидчик отойдет на безопасное расстояние.

— Утопить бы тебя, как собаку, — сказал Бобрик. — Но такое дерьмо как ты на дне не залежится. Все равно всплывет, хоть якорь к ногам привяжи.

— Что я не человек что ли? — вытирая кулаком разбитые губы, спросил Блохин. — Я ведь все сделал, что вы просили. Только денег не довез. Другой бы на моем месте…

— Я о том, что мы тут с голоду припухаем, ты забыл?

Бобрик, не зная, как выплеснуть душившую его ярость исчез и через минуту вернулся с двумя брезентовыми мешочками. Он вывалил на палубу тронутые плесенью сухари и подмоченную вяленую рыбу, от которой пахло помойкой. Ясно, Блохин спустил все бабки, а потом подался обратно.

— Может, уедем куда-нибудь, Саша? — кажется, Ленка готова была заплакать. — Зря я сюда тебя притащила.

— В мотоцикле бензина с гулькин хрен, — ответил Бобрик. — И куда мы попремся? К первому ментовскому посту? Радченко ведь сюда, на этот гребаный буксир, обещал приехать. Эх, ладно… Пойду в деревню. Иначе мы с голоду подохнем. Кстати, ты, жертва воров, откуда рюкзак?

— Спер у кого-то на вокзале, — честно ответил Блохин.

Через десять минут Бобрик собрал все мало-мальски ликвидные вещи. Ленкину цепочку с золотым крестиком, подарок Элвиса, мобильный телефон и мужские наручные часы. Натянул брезентовую куртку, снял дырявые ботинки, доставшиеся по наследству от кого-то из прежних обитателей посудины, и стал спускаться вниз по сходням.

Дорога резво бежала под колеса, Столяров гнал Форд, немного сбавляя скорость, когда проскакивали населенные пункты, деревеньки или рабочие поселки. Задорожный много курил, болтал о всякой чепухе, вставляя в разговор бессмысленные вопросики.

— Как в тюрьме содержат? — спросил он. — Жалобы есть? Можем устроить тебе одиночку, чтобы не сидеть в компании всякой шпаны и блатных.

— В одиночке слишком скучно. А в общей камере есть с кем в шахматы сыграть и словом перекинуться.

— А контролеры как, не лютуют?

— Ничего, жить можно, — отозвался Элвис.

Наручники стягивали запястья, металл больно врезался в кожу, когда машину трясло, но Элвис терпел. Просьба снять браслеты могла вызвать лишние подозрения, насторожить чекистов.

— Мне оставили все вещи. Кожаную куртку, даже бумажник с фотографиями. Отобрали только ремень и шнурки от ботинок. Поэтому к вам большая просьба: когда будем проезжать какой-нибудь населенный пункт, остановитесь у промтоварного магазина. Купите мне длинные шнурки. Там по грязи придется топать, с меня моя обувка мигом слетит. И с концами. Кроме того, нам нужна лопата и фонарь. Сделаете?

Задорожный промолчал. Столяров о чем-то думал, останавливаться у магазина не хотелось, покупка шнурков в его планы не входила, но если этого не сделать, Элвис утопит в грязи свои импортные солдатские ботинками с высокими берцами. Из него получится плохой проводник.

— Лопата и фонари у нас есть, — собрался с ответом Столяров. — Но без ботинок ты далеко не уйдешь. Ладно. Тормозну где-нибудь. Откуда у тебя ботинки «Катерпиллар»? Американские солдаты такие носят.

— Один друг отписал, — ответил Элвис. — Мы с ним воевали вместе. Ботинки — что надо. Если на носок наедет автомобиль массой в тонну, даже не заметишь. Под кожей титановые вставки.

Отвернувшись, Элвис разглядывал влажные поля, уходившие к туманному горизонту, лес, сделавшийся уже по-осеннему прозрачным. Он думал о том, что сегодня, в этот серенький ничем не примечательный денек, ему, возможно, предстоит умереть. Эти парни оформили документы у заместителя начальника тюрьмы по режиму, потому что якобы Элвис участвует в следственных действиях ФСБ с выездом на место, помимо мокрухи он проходит еще по одному делу, которым занимаются чекисты. Элвис своими глазами видел эти бумаги, читал их и даже поставил закорючку напротив своей фамилии.

Если контрразведчики его замочат, а все идет к этому, то в бумагах наверняка укажут, что подследственный пытался бежать, оказал сопротивление при задержании и был уничтожен. Грохнули, значит, так было надо. Лопата у них с собой… Какие запасливые. За каким макаром брать лопату? Картошку что ли на огороде копать? Наклевывается и другой вариант. Его грохнут, а в рапортах напишут, что попытка бегства удалась. В этом случае майора могут получить по выговору и лишиться премии в размере месячной зарплаты. Это не слишком большая потеря для человека, имеющего отношение к подпольной торговле оружием. Впрочем, какая разница, что напишут в тех казенных бумажках, которые прочитает лишь следователь прокуратуры и тюремное начальство.

— К тебе адвокат приходил, ну, из вашей компании некто Радченко, — нарушил молчание Задорожный. — О чем беседовали?

— Нам всего полчаса дали на разговоры, — вздохнул Элвис. — Мое дело перетирали. Как и что, кто свидетель, кто терпила… Что надо говорить следаку, о чем лучше молчать. Он хороший адвокат.

— Но гражданин из него, как из грязи пуля. У него теплое место в этой адвокатской шарашке. Отмазывает преступников, убийц, бандитов, снимает хороший навар. Денег много, а вот с совестью — никак. Между нами, гнида он. Падаль. Радченко тебе говорил, что мы с ним уже дважды встречались?

— Сказал только, что приходили офицеры из ФСБ, спрашивали про Бобрика, — ответил Элвис. — Но это все мне сейчас не в тему. Мне бы со свое дело расхлебать.

— Правильно, — кивнул Задорожный. — Прежде всего, надо о себе думать, а все остальное — пустое фраерство. Ну, и государственные интересы надо соблюсти. Это святое.

Элвису стало скучно до зевоты, когда собеседник в сто первый раз поминает государственные интересы, можно быть уверенным, что на уме у него интересы шкурные. Когда проезжали какой-то поселок или большую деревню, Столяров остановил тачку у длинного одноэтажного здания, похожего на телятник, над железным покосившимся козырьком вывеска «Универмаг». Минут через десять он вернулся с парой длинных капроновых шнурков, бросив их на заднее сидение, снова погнал машину. Задорожный, наблюдая, как Элвис скованными руками, мучаясь от боли в запястьях, продевает шнурки в дырочки, затягивает их на крючках, не предложил освободить руки от браслетов хоть.

Пропыхтев минут десять, Элвис так и не справился с первым ботинком. Он поднял взгляд на Задорожного, склонил голову набок и изобразил жалкую улыбку. Мол, что же ты… Видишь, как я мучаюсь. Задорожный вытащил из подплечной кобуры пистолет, выключив предохранитель, направил ствол в грудь Элвиса и предупредил:

— Только без глупостей. Мы тебе верим, но наручники снимать — это против всех правил. Вытяни руки.

Переложив пушку в левую ладонь, правой рукой достал ключи, расстегнул замки. Элвис, положив браслеты на сидение, долго массировал отечные запястья, пусть майор привыкнет, что без наручников их подопечный не опасен. Он тихий и предсказуемый человек, которому клеят убийства, которых он не совершал. Пусть эта мысль отложится, гвоздем застрянет в башке чекиста.

— Уберите пушку, — попросил Элвис. — Пожалуйста. Не выношу вида оружия еще с Чечни.

Задорожный, взвесив все шансы, сунул пистолет в кобуру. Он тяжелее Элвиса как минимум на двадцать кило, и в рукопашном бою не последний номер. Если завяжется борьба на заднем сидении, Столяров всегда успеет принять меры. Не спеша, Элвис зашнуровал ботинки и сам надел на себя браслеты.