Глава шестнадцатая

— И все это ты сможешь доказать в суде? — Полозов хитро прищурился.

— У меня есть свидетели, которые подтвердят, что Лотяну не раз заходил в квартиру Никифоровой в те дни, когда она никакого сантехника не вызывала. И задерживался там на час-полтора. Короче говоря, бабенка положила на него глаз и затащила в постель.

— Этого недоумка затащила в постель умная, образованная и богатая женщина? — босс сделал вид, что очень удивлен. Даже головой потряс. — Сантехника с семилеткой за плечами?

— Почему бы и нет? И какое значение в нашем случае имеет его образование? Лотяну очень симпатичный парень, высокий, чернявый с темно серыми глазами и смазливой физиономией. Такие типы нравятся женщинам. Он был для Никифоровой просто сексуальным партнером, чем-то вроде игрушки. С ним можно побаловаться, а потом, когда надоест, выкинуть на помойку. Она хорошо понимала, что парень не обременен высоким интеллектом, соображает не слишком быстро, кроме того, совсем не знает законов. И вот происходит эта пикантная ситуация. Жених Никифоровой, который в это время должен находиться в другом городе, заявляется к ней на квартиру, открывает дверь своим ключом.

— Как в том анекдоте, — усмехнулся Полозов.

— Это не из цикла «муж возвращается из командировки», это печальная история. Никифорова застигнута врасплох. Надо сию же секунду что-то предпринять, как-то вывернуться из-под трамвая. И она, лежа на кушетке в кухне, начинает кричать и сучить ножками. Жених бросается на помощь бедной женщине. Лотяну позволяет противнику выкинуть себя из квартиры. Хотя при таких-то физических кондициях он мог запросто открутить мужику его дурную репу. Лотяну уходит, а заплаканная женщина бросается на грудь своему спасителю и топит его в слезах. Спустя некоторое время они вдвоем появляются в отделении милиции с заявлением, где сказано, что Лотяну совершил насилие под угрозой убийства. Санкция от четырех до десяти лет.

— Ну, десятку ему не накрутят…

— Ему нисколько не накрутят. Дамочка очень боялась, что ее союз с Антоновым расстроится. По моим сведениям, мужик гребет деньги даже не лопатой, — экскаватором. Он человек старомодных взглядов, ему совсем не хочется, чтобы невеста трахалась со всеми окрестными мужиками вплоть до водопроводчика. Отсюда вся эта канитель. Короче, Никифоровой было что терять. Лотяну намотают длинный срок, — так пусть мотают. Ее это не скребет.

Полозов, выдержав паузу, сказал:

— Эту традицию, принимать дела малоимущих граждан, защищать их в суде, завел не я, эта инициатива Саморукова. Обычный рекламный трюк, все адвокаты и наши клиенты это прекрасно понимают, но предпочитают помалкивать в тряпочку. Саморуков хотел показать всему миру, что мы иногда работаем не за деньги. За идею, из чувства справедливости и так далее. Якобы мы защищаем не только денежные мешки, но и простых смертных с пустыми кошельками. Но время рекламных трюков, не самых удачных, уходит в прошлое. У нашей юридической фирмы и без того отличная репутация.

— Вы хотите прекратить защиту в судах тех, кто не может оплатить хорошего адвоката?

— Совершенно верно. Если мы и дальше пойдет в этом направлении, то совсем скоро будем защищать шлюх, бомжей и прочее отребье. Возможное, это благородное дело. Потому что даже опустившейся бомж теоретически имеет право на справедливость. Но давай оставим благородство тем, кому оно нужно.

— Вы что, хотите бросить Лотяну? Отказаться от защиты? Но это против всех правил.

— Зачем отказываться? Мы должны поставить логическую точку в этой истории, выйти из нее с высоко поднятой головой. Но… Я знаю, что ты перспективный юрист, у тебя большое будущее. А карьеры на этом деле ты все рано не сделаешь. Тебе только тридцать лет.

— Тридцать пять.

— Ерунда, для настоящего адвоката — это детский возраст. У тебя все впереди.

— Почти те же слова мне говорил Саморуков. И добавлял, что я стану вторым Плевако. Или даже дорасту до уровня самого Саморукова.

— Вот видишь, наше мнение относительно тебя совпадает, — впервые Полозов позволил себе улыбку, вышло как-то ненатурально. — Короче: я хочу, чтобы ты не очень старался. В конце концов, этот молдаванин сам во всем виноват. Залез в это дерьмо, а теперь хочет казаться чистеньким и свежим.

— Но почему? — Радченко округлил глаза.

Полозов ослабил узел галстука, откинулся на спинку кресла. Очень не хотелось раскрывать все карты, но другого не дано. Или говорить все или ничего. Намеками и общими фразами не отделаешься. А надо сказать простую вещь: не хочется ссориться с бабенкой, у которой обширные связи и деньги. Хоть она и последняя шлюха и нимфоманка.

— Никифорова на днях каким-то образом узнала, что Лотяну будет защищать в суде наша фирма, а не какой-то олух, бесплатный адвокат от государства, — сказал он. — Кстати, кто для нас отбирал это дело для производства?

— Ваш заместитель. Методом научного тыка.

— Ну, не то он выбрал, не то. Виктория очень удивлена и огорчена. Она влиятельный и небедный человек. У нее в кармане крупная фирма, которая занимается международными контейнерными перевозками. Баба имеет в кармане еще пару авторитетных контор. Конечно, до Антонова, ценные бумаги которого торгуются даже на международных площадках, ей очень далеко. И все-таки… Ты, Дима, верно ухватил самую суть проблемы. Виктория очень не хочет, чтобы Лотяну был оправдан в зале суда. В этом случае ее брак с Антоновым, который и так висит на волоске после так называемого изнасилования, не состоится. Деньги, вопреки логике, не женятся на деньгах. Понимаешь?

— Стараюсь понять, — кивнул Радченко. — Сколько она заплатит за то, чтобы этого горемыку сгноили на зоне?

— Не задавай идиотских вопросов, а то я подумаю, что твой интеллектуальный уровень ниже, чем у придурка Лотяну, — нахмурился Полозов. — За проигранное дело ты получишь хорошие премиальные. Наш разговор, разумеется, не должен выйти за эти стены. Все строго между нами. Ты и я.

Он поднялся из кресла, Радченко тоже встал, собрал бумаги. Босс подошел к адвокату, похлопал по плечу. Когда самое неприятное сказано, дышится легче. Он отвернул полу пиджака Радченко, глянул на этикетку.

— М-да… Пиджак из коллекции «такова наша жизнь». Ты должен лучше одеваться, — сказал Полозов. — Такой костюмчик может позволить себе мой водила или муж кухарки. Но не партнер адвокатской фирмы. Тебе что, денег не хватает?

— А кому их хватает?

— Логично, — кивнул Полозов. — И все-таки ты одеваешься неадекватно. У тебя что, есть крупные расходы?

— У меня молодая жена. И плюс к тому…

— Молодая жена? — переспросил Полозов. — У тебя есть ее карточка? Дай взглянуть.

Он повертел в руках фотографию, неодобрительно покачав головой, вернул ее Радченко.

— Хм… Красивая баба. Из московского дома моделей выписал? Или прямо из Парижа? Что ж, в жизни всегда так: кто-то платит, а кто-то ездит на халяву. Молодая жена… Я сам проходил через это. Вспоминаю эту связь с содроганием. Она тянула деньги, как пылесос. К счастью, этот кошмар продолжался недолго. Во время развода я сделал все, чтобы этой стерве не досталось ни копейки. Оставил ее с голой задницей. Сочувствую, Димыч.

— Что вы имеете в виду? И кто это ездит на халяву?

— У жены наверняка есть друзья, в компании с которыми она весело проводит время. А муж отдается не молодой бабе, а работе. Или я не угадал? Перед тобой пример Лотяну, которого ты пытаешься защищать. Делай выводы, учись на чужих ошибках.

Радченко пожал плечами, подумав, что Полозов, пожалуй, прав. Но за эти слова ему стоило бы начистить морду.

— А насчет костюма… Будет время, сам отвезу тебя в один магазинчик. Там тебе подберут что-нибудь покруче. Появятся вопросы, заходи.

Полозов развернул Радченко лицом к двери и похлопал по спине, придавая его движению правильное направление.

Дима дошагал до кабинета, который делил с еще одним адвокатом по уголовным делам Женей Беспаловым. Бросив папку с делом и блокнот на стол, уселся в кресло, заложил руки за голову и сказал:

— Как же надоело чувствовать себя быдлом. Поперек яиц все эти терки.

— Ты о чем? — Беспалов оторвался от бумаг, с интересом посмотрел на коллегу. — Полозов не в духе?

— Он-то как раз в духе. А вот я в заднице.

— Тогда ищи себе другую работу, — посоветовал Беспалов. — Такую, где не надо ковыряться в дерьме.

— А что, на свете существует такая работа, где нет дерьма?

— Не знаю, мне не встречалась, — утратив интерес к разговору, Беспалов продолжил чтение. — Может быть, тебе повезет.

Радченко отвернулся, стал разглядывать жирного голубя, сидевшего на подоконнике. Адвокат испытывал усталость и острый приступ мигрени. События, навалившиеся на него, нужно было как-то систематизировать, обдумать. Поездка в лесничество на поиски Элвиса напоминала театр абсурда и фильм ужасов в одном флаконе. Рыбников убит. Бобрик с Ленкой исчезли неизвестно куда, а Элвис задержан ментами и помещен сначала в изолятор временного содержания, затем в Ярославский централ. Мало того, ему предъявлены тяжкие обвинения: убийство, угроза убийством, грабеж… Радченко сделал все, что нужно и можно сделать в такой ситуации. Для начала он притащил сюда в юридическую контору Эдика Иностранца, снабдив его деньгами. Свои гроши у Иностранца редко водились. Эдик оформил договор с «Саморуковым и партнерами», согласно которому дядя Дима нанят для защиты обвиняемого Элвиса, то бишь Леонида Самойлова.

Связавшись с прокурором, занимавшимся делом Элвиса, адвокат получил разрешение на свидание с подследственным. Послезавтра с раннего утра он выедет в Рязань, если разрешат, ознакомится с материалами предварительно следствия и наконец выяснит, какого черта Элвиса загнали в СИЗО. Надо думать, все обойдется, произошла какая-то ошибка, человек просто оказался в неподходящем месте в неподходящее время, подвернулся ментам под горячую руку. И пошло… А дурак следователь проявил излишнее усердие, загнал Элвиса в тюрьму, измордовал допросами.

В душе крепла уверенность, что дело удастся прекратить в самом начале. Надо направить протест прокурору по надзору, оформить кое-какие бумаги. Это потребует много сил и времени, но через пару недель Элвис окажется на свободе. По-другому просто быть не может. И вот теперь еще эта паршивая история с Лотяну. Да, дерьма подвалило по самое горло.

Радченко вышел из конторы, перешел через улицу, оказавшись на территории платной стоянки, подошел к Ауди, уже хотел сесть за руль, когда перед ним выросла фигура майора ФСБ Сергея Николаевича Столярова. Погладив пальцами усы, Столяров весело мигнул глазом и широко улыбнулся, будто очень обрадовался нежданной встрече с добрым другом, но руки почему-то не протянул.

— Давно ждете? — спорил Радченко.

— Хорошего человека подождать приятно, — продолжал улыбаться Столяров. — Ты что-то паршиво выглядишь. Много работы?

— Вы очень догадливы, — кивнул Радченко. — Куда поедем на этот раз? Снова в прокуратуру?

— Чего зря бензин жечь? Там поговорим.

Он показал пальцем на серебристый Форд Мондео. Дяди Дима забрался на заднее сидение, на котором скучал амбал Задорожный. Он с трудом помещался на заднем диване, расслабив узел галстука и расстегнув пуговицы пиджака, обмахивался газетой, хотя в салоне было прохладно. Водительское кресло занял Столяров.

— Вообще-то мы ждали твоего звонка, — надул губы Задорожный. — Три дня вышли, а ты молчишь. Потерял бумажку с телефонным номером?

— Просто пока нечего вам сообщить.

— Не понимаю логики ваших поступков, — обернувшись назад, Столяров прикурил сигарету. — Объясни нам одну простую вещь. Твой друг Бобрик обращается в ФСБ за помощью. Ему угрожает смертельная опасность. Потому что он свидетель жестокого убийства, потому что он… Я могу назвать сто и еще одну причину, по которой его хотят положить в сосновый ящик. Ты приносишь письмо своего кореша в приемную на Кузнецком. А когда мы сами приходим к тебе, предлагаем помощь, содействие и всякое такое, ты вдруг от всего открещиваешься. Ничего не видел, ничего не знаю… Детский сад. Ну, где тут логика?

— Я уже все объяснил во время нашей первой встречи, — сказал Радченко. — Рассказал все, что знаю. И добавить нечего. Следите за автостоянкой на Волгоградке. И вы возьмете этих бандитов.

— Ты опять в жопу дым гонишь, — Задорожный раздраженно вдарил газетой по колену, будто муху прихлопнул. — Ладно. Ответь на один вопрос и, возможно, наши отношения изменятся в лучшую сторону. Из агентурных источников нам известно, что в распоряжении Бобрика оказались десять комплектов ПЗРК и два ящика со стрелковым оружием.

— Откуда эта информация?

— Мы в конторе служим, а не в юридической шарашке, как ты, — пыхнул дымом Столяров. — Мы не отмазываем за бабки преступников. Мы их ловим. Или мочим. Итак, четыре ПЗРК на Волгоградке в фургоне. Где остальные?

— Черт возьми, я не знаю…

— А кто знает?

— Никто кроме Бобрика. Только он один.

— Дмитрий, хоть на пять минут вспомни о том, что ты не адвокатская гнида, а гражданин этой страны. Собери в кулак все свое мужество, хоть его осталось на три рубля с копейками. И ответь: где остальные ПЗРК?

— Я не знаю. И это правда, — твердо заявил Радченко. — Клянусь, если бы я знал, то сообщил об этом, не раздумывая ни минуты.

— Блин, ты все-таки ни хрена так и не понял, — Задорожный, поплевав на платок, стал стирать с галстука жирное пятно кетчупа. — Мы не можем посадить тебя на нары, потому что у нас нет на тебя почти ничего. Но жизнь на воле тебе покажется хуже тюремной. Твои неприятности растут как снежный ком. Дело Лотяну кончится паршиво. Ты можешь отмазать этого молдаванина. Но из конторы «Саморуков и партнеры»тебя выпрут в три секунды. И такого хлебного места больше не найдешь. Ты привык ездить на ауди, крутых байках, икру ложками жрать. И не хочешь забывать дурные привычки. А придется.

— Откуда вы знаете о деле Лотяну?

— Мы не станем раскрывать свои источники информации, — Задорожный снова поплевал на платок. — Даже если нас очень попросят. Если ты утопишь молдаванина, как тебе велит твой начальник, мы устроим так, что все адвокатское сообщество узнает о том, что ты за бабки посадил невинного человека. Впрочем, за наличные еще и не такие вещи делают. Но ты же золотой мальчик. И вдруг по уши испачкался в помоях. После этого дерьмового дела коллеги, хоть сами они не лучше тебя, такие же прикормленные сволочи, руки не подадут Дмитрию Радченко. Станут на тебя пальцем показывать и плеваться.

— Чего вы хотите?

— Помочь тебе, — Столяров улыбнулся и пригладил усы пальцами. — Мне лично тебя жалко по-человечески. Ты рассказываешь, где спрятаны шесть ПЗРК, а мы спускаем дело Лотяну на тормозах. Ты выбираешься из этого дерьма чистенький, с гордо поднятой головой, весь в белом. Хорошее предложение?

— Но как вы это сделаете?

— Это нимфоманка Никифорова откажется от своих показаний, — встрял в разговор Задорожный. — Напишет заявление, что оговорила невинного человека, потому что переживала сильный душевный кризис, была не в себе… Дело развалится само собой, без твоего участия. Тебе останется только принимать поздравления.

— Она этого не сделает.

— Тогда мы назначим принудительную экспертизу этой нимфоманки в институте Сербского, — сказал Столяров. — И получим заключение, что она душевнобольной человек, не способный отвечать за свои действия. Она лишиться не только жениха с деньгами. Она все в жизни потеряет. У нее своя фирма, контейнерные перевозки за границу и всякая фигня. В контейнерах могут найти контрабанду, пару-тройку трупов или другой криминальный груз. Короче, этой сучке можно устроить такую веселую жизнь, что она и вправду с ума спрыгнет. За это ты не волнуйся. Никифорова сделает все, о чем мы ее очень вежливо попросим. Ну, теперь что скажешь?

— Правда, я не знаю, — помотал головой Радченко. — Но я сделаю все, чтобы найти ответ на этот вопрос.

— Да, ты уж сделай. Кстати, твоя жена Галя сейчас отдыхает в Крыму? — спросил Задорожный. — Вместе с подругой? Скажи, Галя хорошо плавает?

— Вы мне угрожаете? — Радченко сжал кулаки. — Я пойду к вашему руководству… Я составлю такую жалобу в Генпрокуратуру…

— Полегче, чувак, — Столяров снова улыбнулся. — Остуди задницу, а потом вякай. Мы ведь люди, а люди смертны. А про жену у тебя так спросили. К слову пришлось. Короче, даем тебе еще три дня. А потом ждем исчерпывающих ответов. Послушай… Это уже не угроза. Я говорю, как есть. Твоя жизнь превратится в кошмар, в пытку. И ты сам захочешь поскорее закончить мучения.

— Это вы мне уже рассказывали, — Радченко чувствовал, что из его груди вырвали сердце и вставили на его место отбойный молоток. — Говорили, что поможете мне удавиться.

— Да, большинство самоубийц мужиков кончают жизнь в петле, — кивнул Столяров. — Это статистика. Но есть исключения. Некоторые стреляются, прыгают в окно, кто-то режет аорту, вены, горло… Я не знаю, какой способ выберешь ты. Но когда надумаешь, ну, сводить счеты, брякни мне. Я одолжу тебе отличную бритву. Чик — и никаких мучений. Просто песня, а не бритва.

— Спасибо за предложение. Но такого подарка, самоубийства, вы от меня не дождетесь.

— Ты остаешься оптимистом, — улыбнулся Задорожный. — От оптимизма до кретинизма один шаг, даже меньше. А с этим делом, ну, с твоим самоубийством, всегда можно помочь. Кстати, некоторые самоубийцы, проявляют в этом деле такое старание, усердие… Впоследствии судебные медики не могут восстановить их лица, чтобы предъявить труп для опознания родственника. От лица ничего не остается. Месиво из кожи и костей. Такие дела…

— Я свободен? — кажется, еще секунда, и Радченко влепит кулак в самодовольную морду Задорожного. — Или у вас наготове новая порция угроз?

— Можешь топать ножками. Запомни у тебя три дня. И ни минутой больше.

Остановив машину рядом с домом, Радченко выбрался из салона. При его приближении, со скамейки поднялся неряшливо одетый мужчина: куцый пиджак, протертый на локтях, брюки, вытянутые на коленях, мятая рубаха. Приблизившись к дяде Диме, мужик протянул руку.

— Мелочи нет, — поморщился Радченко и шагнул к подъезду.

Мужик ухватил его за локоть, притянул к себе.

— Я не нищий, — сказал он. — Я от Сашки Бобрика.

— Блин, хоть этот нашелся, — вздохнул Радченко.

— Он дал адрес, нарисовал мне номер твоей машины. Но предупредил, чтобы я не звонил, а дождался тебя. Встретился лично.

— Тихо, тихо ты, — прошипел Радченко.

Зыркнул глазами по сторонам, он приподнял ногу, поставил ботинок на декоративный заборчик, огораживающий газон, сделал вид, будто завязывает шнурок.

— Тут говорить нельзя, — Радченко едва двигал губами. — Спустишься вниз по улице. В двух кварталах отсюда недорогой пивняк. Садись за столик в углу и жди меня. Возьми себе пива и пожрать чего-нибудь.

— Меня туда не пустят. Забыл надеть пасхальные брюки.

— Туда всех пускают. Были бы деньги.

— У меня ни копья. Я сюда почти двое суток…

Выпрямив спину, дядя Дима сунул руку в карман брюк, уронил на асфальт купюру, скатанную в тугой шарик. И, погремев ключами, исчез в парадном.

Ровно через час дядя Дима оказался в условленном месте. Человек, назвавшийся Мишей Блохиным, еще не успел под самые гланды накачаться пивом, поэтому говорил складно. Еще относительно недавно Блохин мог назвать себя удачливым человеком. У него был свой бизнес в Торжке: два пункта по приему вторичного сырья и шиномонтаж при рынке. Место бойкое, деньги у Миши водились. Но неудачи грянули одна за другой: сначала скандал с партнером по бизнесу, который крысил общие деньги, неудачный развод с женой, после которого из четырехкомнатной квартиры мужик переселился в грязную дыру на городской окраине. Он стал слишком часто заглядывать на дно бутылки. И пошло. За два года Блохин успел превратиться в простого ханыгу, а потом в бомжа, у которого нет даже своего угла.

Зимой он нанимался рабочим на мясоперерабатывающий завод, а по весне, скопив немного денег, перебрался на затопленный буксир «Неудержимый», ржавую посудину, давно севшую на мель в одном из притоков Волги. Дизель и кое-какое годное оборудование хозяева с буксира сняли и забыли о существовании этой жестянки. Река в том месте сильно обмелела, от берега до «Неудержимого»можно дотопать, не замочив колен, а там подняться на борт по самодельным сходням, широким доскам. Вот на эту самую ржавую лоханку несколько дней назад девка по имени Лена привела Сашку Бобрика. Блохин не возражал против этого соседства, собственно, его разрешения никто и не спрашивал. С наступлением осени трое бродяг, торчавших на буксире все лето, отчалили в поисках надежного теплого пристанища на зиму, Блохин пока остался, через месяц думает двинуть в Арзамас к одному корешу, если соберет деньги на дорогу.

Места на буксире хватит на десятерых и еще останется. Внутренние помещения в приличном состоянии, нет даже пробоин в корпусе, трюм сухой, сохранились койки и старые матрасы. Кроме того, у Блохина есть запас сухарей и два мешка вяленой и сушеной рыбы. Была бы добрая печка, на буксире можно и зиму перекантоваться, но печка паршивая, а трюм даже после хорошей топки быстро выстывает. Место вокруг пустынное, до ближайшей деревни километров десять пехом. Один раз Ленка ходила туда, принесла пожрать. Деньги, точнее жалкие копейки, на исходе. У Боба есть ценная вещь: дорогой мобильный телефон, который они почему-то не хотят воспользоваться, чтобы звякнуть друзьям и продать тоже не хотят. В баке мотоцикла осталось немного бензина, но о том, чтобы вернуться в Москву, Бобрик даже не думает. Мотоцикл можно дивинуть в деревне, выручив приличные деньги, но и тут Бобрик уперся: нет и все. Он плохо спит, целым днями сидит на корме. Сам мрачнее тучи, и девченка из-за него переживает, места себе не находит.

Ясно, что ни ему, ни Ленке возвращаться некуда. Из разговора между молодыми людьми Блохин понял, что у них серьезные неприятности, Бобрик пришил кого-то, теперь его ищут менты. И наверняка найдут, это лишь вопрос времени. Понимая всю безвыходность своего положения, Бобрик снарядил в город Блохина, слив ему последние гроши. Блохин прибыл в Москву вчера вечером, намылил лыжи по адресу Элвиса, прождал у подъезда до темной ночи, но все напрасно, но никто не появился. Переночевав на чердаке, Блохин отправился к дяде Диме. Тут ему повезло больше.

— Сашка сказал, что на вас последняя надежда, — допив пиво, Блохин придвинул к себе полную кружку. — Денег совсем нет. Но даже не это главное. Ему нужен чистый паспорт. О существовании Ленки менты вряд ли догадываются, а если и догадываются, предъявить ей нечего. А вот ему уже пора зеленкой лоб мазать.

— Документы ему нужны, — проворчал Радченко. — И он обращается именно ко мне. Я что, самый крутой фармазонщик? Откуда у меня чистые документы? Передай Бобрику, что за его мокруху на кичу попал один хороший человек. Тот самый, которого ты не дождался вчера. Впрочем, нет. Ничего не говори. Ни слова. Потому что он отмочит такой номер, в своем фирменном стиле. И тогда всем тошно станет. Понял, ни слова Бобрику?

— Понял, — кивнул он. — Чего не понять?

Блохин чистил холодные креветки, сок по ладоням и предплечьям стекал в рукава пиджака. Но, увлеченный своим занятием, он этого не замечал. Когда креветки кончились, Блохин расправил на столе салфетку, попросив ручку, начертил подробный план, нарисовал излучину реки, крестиком отметил место, где находится севший на мель буксир. На другой стороне расписал, как добраться до ближнего поселка короткой дорогой.

— Передай Бобрику, что его фотографий у меня много, — сказал дядя Дима. — Какая-нибудь подойдет на паспорт. Ксиву я постараюсь достать, но полной гарантии, разумеется, дать не могу.

Расстегнув бумажник, он выложил все его содержимое на стол.

— Только не думай на эти деньги податься в Армавир к корешу, — Радченко погрозил Блохину пальцем. — Половина Бобрику и Ленке на харчи. Остальное тебе. Купи на рынке штаны без дырок и какой-нибудь пиджак. И в парикмахерскую сходи. Иначе в таком виде тебя на вокзале прихватят менты и выпотрошат, как гуся. Приеду к вам, как только смогу. Тогда ты получишь премию, а Сашка новый паспорт.

Радченко терпеливо дождался, когда Блохин допьет пиво, вывел его на улицу и посадил в такси, наказав водителю довести гостя столицы до вещевого рынка. Сам вернулся домой, переоделся в кожаную куртку, повязал голову косынкой и надел тяжелые башмаки. Он спустился вниз, оседлал мотоцикл «Кавасаки»и вылетел на улицу, чувствуя, что головная боль понемногу отпускает. На загородном шоссе он заставил стрелку тахометра доползти до отметки шесть тысяч оборотов. Разогнав мотоцикл до скорости сто семьдесят километров, он снова почувствовал себя нормальным человеком, а не скотом.