Глава пятнадцатая

Над Москвой едва занялся серенький мутный рассвет, когда Бирюков, поплутав по кривым переулкам, нырнул в арку старого дома и оказался на заднем дворе картинной галереи «Камея». Черный ход напоминал крысиную нору. Куда-то вниз спускалась заблеванная лестница с обломанными перилами и выщербленными ступенями. Соблюдая меры предосторожности, Бирюков отступил назад, к арке, прикурив сигарету, постоял, озираясь по сторонам. Хотел убедиться, что не притащил за собой кого-нибудь из ментов или из бандитов. Утро стояло свежее, из подворотни дул холодный ветер, первые прохожие еще не появились, кажется, даже птицы не проснулись.

Сегодня Бирюков провел ночь дома, он лег на диван с твердым намерением отоспаться на сто лет вперед. И все шло, как по писанному, и снились ему синее море, белокурые девушки в открытых купальниках и белый прогулочный пароходик, который дал прощальный гудок и отвалил от пирса. Телефонный звонок раздался в тот момент, когда идиллическое сновидение стало перерождаться в ночной кошмар. Белый пароходик развалился надвое и сгинул в пучине поднявшихся волн, белокурые девушки куда-то разбежались, а море сделалось горячим, темно-бордовым, словно человеческая кровь. Бирюков поднял трубку. «Это я, – сказал Архипов. – У меня чрезвычайные обстоятельства. Я не спал всю ночь, и больше не было сил откладывать этот разговор». «А который час?» – Бирюков сел на диване, сунул ноги в шлепанцы. Окна зашторены, в комнате темно, как в бомбоубежище.

«Четыре с хвостиком или около того. Хотя какая к черту разница, – ответил Архипов. – Прошу тебя, приезжай в мою шарашку. Разговор не для телефона». «Слушай, у меня есть какие-то свои планы, личные. Наконец, я спать хочу. И еще, советую внимательно почитать книжку „Тихая поступь безумия“. Кажется, там про тебя написано». «У меня нет сил на иронию, нет сил тебя уговаривать. Прошу, просто приезжай. Только не на своей машине, возьми частника. Остановись за пару кварталов и прогуляйся пешком. Зайди с черного хода, спустись вниз по лестнице и трижды нажми кнопку звонка. Жду», – Архипов положил трубку. Бирюков потянулся, понимая, что снова все равно не уснет, поднялся и стал собираться на выход.

И вот он здесь, в старом московском дворе, заставленном чужими машинами и помойными баками. Бирюков спустился вниз по ступенькам, надавил на кнопку звонка. Щелкнул автоматический замок. Через несколько секунд ранний посетитель оказался в длинной узкой подсобке, заставленной какими-то коробками, здесь двум худым людям трудно разойтись. Архипов, уже топтавшейся у двери, не говоря ни слова, проверил заперт ли замок, молча взял Бирюкова за руку и темным коридором провел не в свои апартаменты с кожаной мебелью, а темную конуру, служившей раздевалкой охранникам и смотрителям музея современного искусства. Вдоль стен здесь стояли номерные металлические ящики, еще был стол, покрытый газетами и несколько жестких стульев. С потолка свисала тусклая лампочка в пыльном плафоне.

– Здесь спокойнее, – Архипов упал стул, вытянул ноги. – Возможно, мой кабинет не слушают. Господи… Новая выставка готова к открытию, до которого я, скорее всего, не доживу. Сотрудники находятся в недельном неоплаченном отпуске. Кроме нас двоих здесь никого нет.

– И ты выдернул меня только за этим? Чтобы сделать это важное сообщение: кроме нас тут никого нет?

– Сегодня мне отдавать долг, ну, ты знаешь кому, – Архипов не мог долго усидеть на стуле, он стал нарезать круги вокруг стола. – Я собрал без малого миллион. Шестьсот штук дал Максим Жбанов, мой однокашник и старый партнер. Я продал свой «Астин Мартин». Продешевил, новая машина ушла всего за двести пятьдесят штук. А за этими игрушками миллионеры стоят в очереди по году. Ладно, не в этом дело, не в тачке. Короче, сегодня я собирался отдать эти деньги и выпросить недельную отсрочку, чтобы собрать миллион четыреста тысяч баксов, оставшуюся часть своего долга. Вчера вечером от общего знакомого я узнал, что Максима грохнули какие-то ублюдки. И бросили тело в лесу. Это примерно в тридцати километрах от дачи его любовницы. Максима похитили с этой чертовой дачи, вывезли подальше, отрубили пальцы на ногах. А затем прикончили.

– Это следовало ожидать, – кивнул головой Бирюков.

– Ясно, его хотели закопать или сжечь, чтобы от человека не осталось следов, не осталось трупа, даже его мелких фрагментов. Но убийцам помешали какие-то дачники, грибники. Ходили вокруг своих участков с кошелками, наткнулись на труп и спугнули убийц. Слава Богу. Если бы Макса закопали, я до сих пор думал, что он слинял из Москвы, чтобы не нарываться на неприятности. Гибель Макса все перевернула с ног на уши. Вернее, все расставила по местам. Теперь ясно: следующим буду я. Или мой второй помощник Олег Покровский. Но его я успел предупредить. А что будет со мной? Одно из двух: мне не дадут никакой отсрочки и грохнут сегодня, когда я передам лимон. Второй вариант: это случится через неделю.

– То же самое я говорил тебе во время прошлой нашей встречи. Из тебя выдоят деньги, а затем кончат. Сиди и жди. И это случится.

– Когда я услышал эту новость, ну, о гибели Макса, то бросил все и примчался сюда, в «Камею». Это единственное место в городе, где я чувствую себя в относительной безопасности. Заперся на все замки и стал ждать неизвестно чего. Целую ночь бродил тут, как загробная тень, а под утро позвонил тебе.

Архипов не мог остановиться, он расхаживал вокруг стола, поправлял галстук, съезжавший на бок, и сыпал словами, как сухим горохом. Да, он оказался в западне. Он не может просить защиты правоохранительных органов, не надо объяснять, почему не может. Нет дороги в частную охранную фирму, эти частные детективы заодно с ментами, они все поголовно ментовские осведомители, стукачи. И ни за какие деньги не рискнут своей лицензией из-за проблем Архипова, он для них мелочь, всего лишь клиент с деньгами. Клиентов много, а лицензия одна. Наконец, нельзя обратиться к знакомым бандитам. Когда они узнают о трудностях владельца картинной галереи, поступят так, как поступают всегда. Отберут все до последнего гроша, а потом прикончат. Архипов никогда не пользовался бандитской крышей, не только потому, что не хотел пускать в свой бизнес лишних людей, доверять посторонним свои тайны. Он точно знает: покупаешь у бандитов защиту, а в итоге имеешь большие неприятности. Получается, что на всей земле нет ни одного человека, кто мог бы помочь в беде. Кроме Бирюкова.

– Я видел, как ты разобрался с теми парнями у гаражей, – сказал Архипов. – Ловко получилось. У меня наверху в сумке миллион наличманом. Половина этих денег – твои. При том условии, что ты поможешь мне выпутаться из этой истории. Хороший гонорар.

– Во-первых, я не пускаю кровь за деньги, – Бирюков положил ноги на стол и раскачивался на задних ножках стула, жалобно скрипевшего, готового вот-вот развалиться. – Во-вторых, в этом уравнении слишком много неизвестных. На кого ты работал? Кто настоящий хозяин всего этого предприятия, Горобец? Сомнительно. Кто производит фальшивые бабки? Сколько штатных убийц в этой конторе? Я могу задать еще сто один вопрос и не получить ни одно внятного ответа. Потому что ты сам толком ни хрена не знаешь.

– Давай искать ответы вместе.

– Попробуем. Итак, вопрос. Ты работал с двумя помощниками Жбановым и Покровским. Со Жбаном все ясно. А вот Покровский. Мне этот тип активно не нравится.

– Но ты его в глаза не видел.

– А он мне заочно не нравится. Тебе не кажется, что он…

– В Покровском я уверен, как в самом себе, – в голосе Архипова прозвучала металлическая нотка.

– Ну-ну, – усмехнулся Бирюков. – Жбанова замочили, тебе приготовили похожую участь. А Покровский где-то в стороне, будто и нет такого человека. О нем будто забыли. Тебя это не наводит на бренные мыли?

– Не наводит, – отрезал Архипов. – Покровский чист.

– А где найти того человека, который свел тебя, познакомил с покупателями фальшивок, с твоими будущими похитителями? Этого типа не мешает взять за жабры. Как там его…

– Сульдин его фамилия, – ответил Архипов. – А взять его за жабры можно на том свете. Коля свел счеты с жизнью около месяца полтора назад. Ну, такова официальная версия. Где-то месяц назад его нашли повешенным в бане на дачном участке. Я разговаривал с его женой, она сказала, что в тот роковой день он поехал на дачу один, хотя обычно приглашал париться кого-то из знакомых. В воскресенье сторож видел, как машина Сульдина въехала на территорию участка. Через полтора часа он затопил баню. В понедельник машина стояла на прежнем месте, а Сульдина на участке не видно. Ну, сторожу это обстоятельство показалось подозрительным. Короче, старик нашел Колю в предбаннике. Перед смертью он выпил стакан водки. Закрепил на балке скользящую петлю. Встал на табурет и подогнул ноги. В прокуратуре решили, что это самоубийство, хотя предсмертной записки не нашли, а на теле были обнаружены синяки и ссадины. М-да, у Сульдина уже ничего не спросишь.

– И после этих оптимистических историй ты предлагаешь мне влезать в твое дело.

– В наше дело, – поправил Архивов. – В наше. Не забывай одну штуку: убьют меня, и ты в стороне не останешься. Тебя уже засосал это болото, и одному не выбраться из трясины. Тебя пока не трогают, но рано или поздно твое имя всплывет, о тебе вспомнят.

– Сукин ты сын, – Бирюков плюнул на пол, – сам втянул меня в это дерьмо. А теперь еще пытаешься угрожать.

– Я не угрожаю. Я говорю, что полмиллиона – это неплохие деньги. У тебя есть все шансы их получить. Двести пятьдесят штук ты огребешь прямо сегодня, если Горобец не наделает во мне лишних дырок, не уложит в гроб. Вторую часть я отдам, когда все уляжется. И я наконец пойму, что этот кошмар позади. Ты можешь посмотреть на бабки прямо сейчас. А, как тебе? Такое предложение делают раз в жизни.

– Где назначена встреча?

– Я жду звонка на мобильник после полудня. Горобец скажет, куда подъехать.

– Нет, так не пойдет. Если встречаться в незнакомом месте, у нас никаких шансов. Забей стрелку здесь. Придумай уважительную причину. Скажем, такую: ты собрал не всю сумму. Не хватает двухсот тысяч. Но в твоей коллекции есть полотно работы Шагала, неизвестное искусствоведам. На аукционе оно уйдет за миллион долларов, а то и выше. Ты готов отдать картину в счет недостающих денег.

– Искусствоведам известны все или почти все работы Шагала.

– Но ведь говоришь не с директором Третьяковской галереи. Побольше настойчивости, апломба – и тебе поверят. Ты сам авторитетный искусствовед, к твоему мнению прислушиваются столичные художники. А уж кинуть какого-то Горобца… Это святое дело. Скажешь, что само полотно и сопроводительные документы, удостоверяющие подлинность картины, находятся в «Камее». Ты здесь один и не рискнешь ехать с бесценным полотном к черту на рога, потому что оно не застраховано. Заинтересуй клиента, как ты умеешь. Нужно, чтобы эти парни приехали сюда. Если они проглотят наживку и согласятся, наши шансы окажутся предпочтительнее. Ну, по крайней мере, равными.

Удача улыбнулась Сергею Ремизову, когда он не ждал от жизни ничего хорошего. Ночь он провел не в гостиничном номере рядом с богомольным дедом, а салоне «Жигулей», припаркованных в ста метрах от подъезда Бирюкова. Париться в гостинице, слушать молитвы и нравоучительные замечания, которые перли из старика, как нечистоты из канализационного коллектора, да еще наслаждаться богатырским дедовым храпом, от которого не спасают затычки для ушей… Нет, это выше человеческих сил. Тут одно из двух: терпение Ремизова лопнет, как перетянутая гитарная струна, и старик вместе с походной складной иконой вылетит в окно. Или придется унижено клянчить раскладушку и спать в коридоре, где мимо тебя всю ночь будут болтаться сомнительные личности. Но и ночевка в старом драндулете на разложенном сидении оказалась занятием не из приятных.

Ремизов давно отвык от бытовых неудобств, ныли бока, воняло бензином, а под утро стало так холодно, что зуб на зуб не попадал, пришлось завести двигатель, включить печку. Он быстро согрелся, но сна как не бывало. Хмурый сентябрьский рассвет продирался между квадратами домов, но двор не спал. Вот открылась окно на третьем этаже, высунулась чья-то рука, державшая пивную бутылку. Через мгновение бутылка, ударившись об асфальт, разлетелась в мелкие осколки. Истошно заорал перепуганный дворовый кот. Поднялась стая голубей. Залаяла собака. Нацедив из термоса кофе в пластиковый стаканчик, Ремизов, сделал пару глотков, поперхнулся и закашлялся. Из подъезда энергичным шагом вышел Бирюков. Одетый в куртку болотного цвета и джинсы, он прошагал пару сотен метров и скрылся за углом дома. Ремизов поспешно завинтил крышку термоса, вытер со стекла брызги кофе и медленно тронул машину с места, раздумывая, каким макаром объект проник в квартиру.

Кажется, Бирюкова еще не отпускали менты. Кажется, ни вечером, ни ночью он не появлялся около подъезда. Кажется… А вот таки появился. Шустрый малый, за таким глаз да глаз. На перекрестке Бирюков сел на пассажирское сиденье какого-то частного «Москвича». Ремизов, выдерживая значительную дистанцию, двинул следом. Дорога по пустым улицам оказалась недолгой, «Москвич» поколесив по центральным улицам и Бульварному кольцу, остановился в тихом переулке. Расплатившись с водителем, Бирюков вылез из машины, повертел головой и не заметил ничего подозрительного. К этому моменту «Жигули» преследователя уже стояли впритирку к бордюрному камню, а Ремизов, наклонившись, спрятался под приборным щитком.

Он не спешил вылезать из машины: дорога под уклон, переулок прямой, свободный от пешеходов, просматривается из конца в конец. В конце переулка, как свечка, светится маковка церкви, дома старой постройки четырех-пятиэтажные. Маленький островок старой купеческой Москвы, еще не изуродованный стараниями реставраторов. Через четверть часа Ремизов, завернул в ту же подворотню, куда нырнул его клиент, и пришел к выводу, что Бирюков сейчас находится в частной картинной галерее «Камея». Больше ему деваться некуда. Интересно, что привело его в эту дыру в столь ранний час, и почему он зашел с черного хода?

Ремизов внимательно осмотрел дом, где располагалась галерея, прошелся вдоль фасада, заглянул на задний двор. На окнах решетки, внутренние жалюзи плотно закрыты, задняя дверь металлическая, есть глазок, в который наверняка вмонтирована видеокамера. На передней стеклянной двери табличка: «Закрыто по техническим причинам». Войти в «Камею» незамеченным нет никакой возможности, значит, остается ждать. Ремизов вернулся к машине, подогнал ее ближе к парадному подъезду «Камеи». Чутье подсказывало, что на этот раз все получится, если действовать решительно и жестко, дело закончится сегодня же. Под пассажирским сиденьем лежали пистолет с запасной обоймой и кастет с острыми шипами. Все, что нужно для работы. Ремизов в честь такого случая выпил стаканчик кофе, вытер губы ладонью.

Убийство, самоубийство или несчастный случай, какая к черту разница, – решил он. Личностью покойника никто не станет заниматься всерьез. Следствие заглохнет, не успев начаться. Бирюков не чиновник правительства Москвы, не государственный деятель, просто какой-то люмпен, человек без определенных занятий. Вроде бомжа с художественным образованием. Таких олухов в столице неводом не переловишь. Ремизов икнул, попытался задержать дыхание, но икнул снова. Икота частенько нападала в минуты волнения или неожиданной радости. Он вытащил трубку мобильного телефона, забыв, что который час, набрал номер Артура Дашкевича.

К телефону долго не подходили, наконец сонный голос сначала промычал что-то невнятное, затем матерно ругнулся.

– Наш клиент нашелся, – выпалил Ремизов. Он вспомнил, что домашний телефон шефа защищен от прослушки, говорить можно свободно, но имен лучше не называть. – Его выпустили из клетки.

– Вот как? – Дашкевич мгновенно проснулся. – Что ж, хоть одно приятное известие за целый месяц. А ты не ошибаешься?

– Ошибка исключена. Эту ночь он провел дома. А чуть свет помчался в одну частную картинную галерею. Возможно, хочет трахнуть ночную сторожиху. Ну, напоследок.

– Ты его не упустишь?

– Никуда он теперь не денется, – Ремизов икнул. – Вообще-то я не знаю, что у него на уме. Но у меня такое предчувствие, что все кончится уже сегодня. В течение дня или вечером.

– Хорошо. Помни мои советы и будь осторожен, – ответил Дашкевич. – Жду твоего звонка. Считай, что хорошую премию я тебе уже выписал.

Ремизов нажал отбой, икнул и стал раздумывать, велика ли получится премия. По всем прикидкам выходило, что босс на этот раз не станет жаться, а заплатит по первому разряду.

Бирюков начал с осмотра комнаты охраны. Под лампой дневного света стол с мониторами, на которые камеры слежения выводили сигналы. Камеры установлены на первом этаже в каждом из шести залов галереи, а также в холле и коридоре, ведущим в подвал хранилища. В отдельном шкафу пылились видеомагнитофоны, писавшие сигналы, несколько полок занимали номерные видеокассеты. На письменном столе под защитным щитком из прозрачного пластика помещалось несколько разноцветных кнопок.

– Вот это тревожная сигнализации, то есть прямая связь с ментами, – показывал пальцем Архипов. – Это кнопка аварийного пожаротущения. Если не срабатывают датчики тепла и дыма, а огонь уже разгорелся, дежурный просто нажимает сюда. С потолков во всех помещениях начинает литься вода. Ну, словно из душа. Систему недавно проверяли пожарные.

– Систему автоматического пожаротушения можно отключить?

– Разумеется.

– Тогда сделай это прямо сейчас.

– Пожалуйста, – Архипов ткнул пальцем в черную кнопку. – Отключена. А вот эта синяя кнопка блокирует парадную входную дверь. Перед ней опускается стальная решетка. Предполагаемые грабители не могут покинуть помещения, если они уже здесь. Или не имеют возможности попасть в галерею, если к этому стремятся. Решетку невозможно перегрызть кусачками или взовать гранатой.

– А вот эти, желтые кнопки слева?

– Можно включать и выключать свет во всех помещениях. Кнопки пронумерованы. Номер один – это холл. Номер два – моя приемная и рабочий кабинет. Далее номера выставочных залов. За ними подвальный коридор, хранилища, комната охраны, раздевалка и так далее.

– Неплохо. И много денег ты вбухал во всю эту музыку?

– Сам догадайся, – вздохнул Архипов, вспоминая денежные траты, которые до сегодняшнего дня не принесли и копеечной отдачи. – Но искусство требует жертв.

– Последнюю фразу я, кажется, где-то слышал. Ах, вспомнил… Лет семь назад так сказал один сумасшедший. Он был доходягой и целыми днями валялся возле лагерной помойки, собирал отбросы, которые приносили с кухни. Он качал срок за контрабанду антиквариата. И, в конце концов, умер от кровавого поноса. Если не хочешь кончить как он, не повторяй всякие глупости.

После короткого раздумья Бирюков решил, разберется в кнопках и их функциях позже, когда выпадет свободная минута. А вот к оружейному шкафу, напоминающему несгораемый сейф, он проявил живой интерес. Шкаф изготовлен из тонкого листа нержавеющей стали и запирался на простенький навесной замок, с которым Бирюков, провозившись всего пару минут, справился при помощи гнутой конторской скрепки и пилки для ногтей. Шкаф хранил в своей темной глубине два пистолета ИЖ-71 с боекомплектом, пять помповых ружей ИЖ-81 двенадцатого калибра и запечатанные коробки с патронами. Прочитав маркировку на упаковках, Бирюков высыпал на стол патроны, снаряженные картечью. И принялся засовывать их в трубчатый подствольный магазин. Архипов, не находивший себе полезного применения, вертелся под ногами, вставлял бесполезные советы и вообще мешал чем мог.

– Мы не имели права открывать этот шкаф, – мрачно сказал он. – С охранной фирмой «Гранит – Плюс» у меня пятилетний договор. Парни хранят здесь свои пушки. Они не имеют на это законного права, но доверяют мне казенное имущество. Они твердо знают, что с оружием ничего не случится. Муха на него не сядет.

– Еще как сядет, – заметил Бирюков. – Я видел в служебной раздевалке ящик с инструментом. Там полно всякого добра. Полотно, ножовка. Тащи все сюда. Прямо сейчас, немедленно ты одно за другим закрепишь в верстаке ружья, возьмешь ножовку и отпилишь стволы и приклады. Это нужно, чтобы увеличить площадь разлета картечи.

– Я не сделаю этого.

– Вот как? В таком случае я посылаю на хрен нашу договоренность. И уматываю отсюда немедленно. Потому что жизнь для меня дороже металлолома. А ты подыхай в одиночестве.

Архипов тяжело вздохнул и стал разглядывать мыски своих ботинок.

– И еще мне потребуется широкая клейкая лента, леска или тонкая капроновая веревка, – сказал Бирюков. – Упаковочная бумага, рулон целлофана, ведра с водой и много тряпья.

– Будь по-твоему, – кивнул Архипов.

Бирюков вернулся в служебную раздевалку, вытащил из-под стола пару пустых бутылок. Сделав воронку из бумаги, нацедил в них растворителя, потому что бензина под рукой не оказалось, на одну треть долил содержимое машинным маслом, которым протирали всякие железяки. Заткнул бутылки, засунув под пробку куски ткани, смоченной растворителем. Получилось что-то вроде коктейля Молотова.

– Хочешь устроить пожар? – спросил Архипов, готовый к худшему.

– Это запасной вариант. Мы же не знаем, сколько народа приедет на встречу. Мне кажется, гостей будет четверо. Это чужая территория, они едут за большими деньгами и так называемым Шагалом. Значит, захотят подстраховаться. Впрочем, не о чем беспокоиться. Ты ведь сам говорил, что система пожаротушения работает, как часы.

Закруглив с помповыми ружьями и коктейлем Молотова, начали осмотр подвала. Возле лестницы, ведущий наверх, помещался служебный туалет. От него тянулся прямой коридор, который заканчивался глухой стеной, в самом конце которой была устроена полутораметровая ниша. По левую сторону коридора раздевалка, комната охраны, несколько коморок, забитые хламом, которому место на свалке. Справа, запертые на врезные замки цельнометаллические двери хранилищ. За ними картины и макеты скульптур для будущих экспозиций. В помещении, давно отошедшим под картинную галерею, пережившим капитальный ремонт, витал неистребимый запах несвежей трески, напоминавший о магазине «Дары моря», когда-то помещавшимся здесь.

– Ключи от железных дверей у тебя? – спросил Бирюков.

– Разумеется, – кивнул Архипов. – Хранилища сейчас почти пусты. Там три-четыре десятка картин, не самые удачные. Есть вещи, которые не были проданы на летней выставке «Современный русский авангард». Художники не забрали свою мазню, потому что хлопотно, и хранить это добро негде. Словом, за дверями нет шедевров.

– Понятно, – кивнул Бирюков. – Но это не имеет отношения к нашему делу.

Через четверть часа они поднялись наверх. Начали с туалета, в который можно было попасть из гостевого холла. В довольно тесном помещении, облицованном с пола до потолка кафелем, чисто, как в операционной. Четыре писсуара, две отдельные кабинки, пара раковин. Бирюков залез в конуру, в которой уборщица хранила свой инвентарь. Засунул половую тряпку в унитаз, утопил ее ручкой швабры и спустил воду. Те же манипуляции он проделал в соседней кабинке. Он продолжал спускать воду, пока та не полилась на пол, а унитазы окончательно засорились. Изорвав в мелкие клочки туалетную бумагу, забил стоки писсуаров. Пустил на пол воду из крана. Архипов вздыхал где-то за спиной Бирюкова, но не решился приставать с вопросами. Бирюков завинтил кран, когда вода затопила все помещение до самого порога.

– Наверху есть другой туалет? – спросил он.

– Только этот… Был…

– Хорошо. Значит, остается единственный сортир. То, что в подвале под лестницей.

В частной галереи насчитывалось шесть выставочных залов площадью от двадцати пяти до сорока пяти квадратных метров. Далеко ходить не стали, ограничившись первым залом. Стены в два ряда увешаны разномастными картинами в стиле позднего соцмодернизма.

Ближний к входу левый угол занимала скульптурная группа, выполненная из бронзы. На невысоком постаменте стояла согнувшаяся в поясе задастая баба, одетая в кофту и длинную юбку. В руке она держала остро наточенный серп. Кажется, собиралась жать пшеницу. Рядом с женщиной стоял мужичок в мятой кепке, в майке без рукавов и почему-то полностью раздетый ниже пояса. Видимо, законный супруг, где-то потерял или пропил последние штаны и кальсоны. Баба недобрым глазом косила на его мужское достоинство, скалила зубы, серп в ее руке блестел зловеще. Все было решено. Мужчина в ожидании скорой кастрации скрестил руки на впалой груди, как-то обмяк, смотрел на мир уныло и обречено.

Бирюков прочитал серебреную табличку, прикрепленную к постаменту «Женское счастье».

– Это счастье ты никому не продашь, – сказал Бирюков. – Разве что какая-нибудь оголтелая феминистка купит.

– Выставка организована не для коммерции. Чтобы в прессе побольше шума наделать. Я чередую экспозиции. Одна для коммерции, другая для средств массовой информации. У метя тут не Пушкинский музей, но я могу предложить посетителям то, чего они не увидят в других местах. Например, эту выставку а-ля социалистический реализм. Сейчас это модно. Но даже при точном учете конъюнктуры, моя лавочка едва сводит концы с концами. Нет, не об этом я мечтал, когда затевал эту бодягу с частной картинной галереей.

В центре зала напротив входа помещалась вторая скульптурная группа. Опять женщина и мужчина в металле. Что-то наподобие рабочего и колхозницы Веры Мухиной, но выполненные в нарочито кондовом стиле. Нет того величия и мужественной красоты. Названия скульптурная группа не имела, зато на табличке помещался обширный эпиграф: «Челнокам», людям нелегкого труда, одевшим страну в трудные времена. От благодарного русского народа". Женщина «челнок» уже немолода, у нее широкие плечи и крепкие ноги. Она стоит, сгорбившись под тяжестью двух баулов, которые оттягивают жилистые руки. Мужчина тоже не молод и не так чтобы красив. На спине бесформенная торба, в руках огромные сумки. Куцая шапка, ветхое пальтецо и стоптанные ветхие ботинки, готовые рассыпаться. На продажу товар привез, а сам прибарахлиться забыл, или все бабки в дело вбухал, так надо понимать. Лица людей напряжены. Нет, они не подсчитывают будущие барыши. Они просто устали от ломовой работы и долгого перелета из Турции.

Памятник «челнокам» Бирюкову понравился.

– Ничего, – сказал он. – Вот это подходяще.

– И мне кажется, что скульптор схватил суть, – обрадовался Архипов. – Проект памятника не утвердили потому, что якобы он будет мешать движению пешеходов у Внуковского аэропорта. Теперь скульптор ищет соавтора. Ну, какого-нибудь хрена из областной администрации. Когда найдет, тогда и памятник поставят. Тебе, правда, понравилось?

– Чистая правда, – ответил Бирюков. – «Челноки» стоят лицом к двери. У мужика оттопырен локоть. Под ним можно закрепить обрез ружья, тогда в зоне поражения окажется вход в зал. А заряд картечь попадет в грудь человека, переступившего порог и случайно дотронувшегося ногой до веревки, которая пройдет по низу.

Бирюков положил руку на плечо мужчины «челнока» и коротко изложил свой план. Для начала он подготовится к встрече гостей. Закрепит обрезы помповых ружей в единственном туалете под лестницей. Туалет мал, всего пара метров, дверь открывается наружу. Обрез будет закреплен на крышке унитаза. Когда кто-то из гостей дернет за ручку двери, натянется веревка, привязанная к спусковому крючку. Выстрел. И никакой возможности уйти из зоны поражения. Второй обрез будет держать «челнок», стоящий в первом выставочном зале. Система такая же. Неосторожное движение ногой, веревка натягивается, ружье стреляет. Для маскировки фигуру «челнока» и унитазный бачок обернут бумагой. Шанс, что удастся убить сразу двух зайцев не велик, но попробовать можно.

Когда Горобец позвонит, и гости подъедут к картинной галереи, Архипов встретит их на парадном крыльце у стеклянной двери. Всех проведет в свой кабинет, усадит на диван и кресла, предложит выпивку. Он спокойный и доброжелательный хозяин, его не огорчает расставание с астрономическими деньгами, потому что он сам во всем виноват и готов загладить вину. Архипов сразу же заявит, что он в галереи один и до следующего понедельника здесь не появится даже уборщица. Сумка, в которой находится миллион наличными, стоит в кабинете, скажем, под столом. Когда гости рассядутся, Архипов должен поставить ее на стол. Горобец, без сомнения, сунет в сумку нос, возможно, начнет пересчитывать бабки. Это на некоторое время отвлечет его внимание.

Архипов скажет, что вторая сумка с деньгами находится внизу, в хранилище. Там же лежит полотно Шагала и заключение экспертов о том, что картина подлинная. Короче, он пользуется убедительным предлогом, чтобы выйти из кабинета. Спустившись вниз, запирается в комнате, где хранятся картины, и сидит за железной дверью, не издавая ни звука.

Бирюков с самого начала займет стол в комнате охраны, на одном из мониторов он сможет увидеть все, что происходит в кабинете хозяина «Камеи». Когда Архипов окажется в безопасности, гости некоторое время будут заняты выпивкой и пересчетом денег. Минут через десять они забеспокоятся, начнут звать Архипова, но не получат ответа. Горобец отправит пару своих парней в подвал на поиски галерейщика. Внизу парни увидят приоткрытую дверь служебного туалета. Возможно, кто-то захочет справить нужду… Не исключено, что Архипова станут искать наверху, в выставочном зале. Но к этому моменту Бирюков уже заблокирует парадный вход и служебный вход, смоется из комнаты охраны и займет позицию в конце коридора, в той полутораметровой нише. Ситуацию трудно прогнозировать. Но если Горобец верит Архипову, все пройдет гладко.

Туманное пятно – водила автомобиля, на котором приедет Горобец. Водитель войдет в «Камею» вместе с остальными или останется в тачке? Вот вопрос. Если он окажется в помещении, проблемы нет. Но если станет торчать на улице? На окнах тройные стеклопакеты, пистолетные хлопки на улице не услышишь, но помповые ружья бьют так, что уши закладывает. Водилу нужно нейтрализовать. Вот только как? Вопрос остается открытым.

– Ну, как тебе мой план? – спросил Бирюков.

– Я не знаю, как тебе самому твой план.

Архипов кашлянул, когда в кармане запищал мобильный телефон. Посмотрел на часы, ровно полдень, и поднес трубку к уху.

– Да, это я. Деньги готовы. Но, понимаешь, не достает небольшой суммы… Но эту проблему можно утрясти.

– Побольше апломба, – прошептал Бирюков и погрозил Архипову кулаком.