«Уазик» остановился возле одноэтажной постройки. Тишина, как на кладбище, даже собачьего лая не слышно. Ворота, сваренные из листов жести, заперты, пудовый замок обмотан ржавой цепью. Больные уже спят, потому что время позднее, неурочных визитеров здесь никто не ждет. Только в ближнем окне горел свет, через решетку и запыленное стекло виден человек в камуфляжной куртке, лежавший на письменном столе посередине комнаты, точно под лампочкой. Подложив под голову стопку газет и прикрыв ноги коротким одеялом, он заливисто храпел.

Зубов, сообразив, что на столе спит охранник или вахтер, постучал в дверь кулаком. Но мужик только перевернулся на спину, закрывая лицо от света. Зубов постучал настойчивее, носком тяжелого башмака. Охранник разлепил веки, сладко зевнул, доплелся до окна, прижался щекой к стеклу, стараясь разглядеть, что происходит на улице. Суханов, подскочив к окну, развернул крупную купюру и показал пальцем на дверь.

Через минуту вся компания оказалась в помещении. Зубов вел переговоры с вахтером, то ли тупым по жизни, то ли плохо понимавшим чужой язык. Суханов и Тайм стояли у входной двери, дожидаясь, когда узбек проблеет что-то вразумительное.

– Журнал регистрации у вас есть? – второй раз спросил Зубов. – Ну, тетрадка такая, куда записывают имена поступивших больных.

– Тетрадка? – взгляд вахтера блуждал по темным углам. – Чего такое?

Суханов потеряв терпение первым, он подтолкнул вперед Тайма и сказал:

– Переведи этому хрену собачьему, охраннику этому, что нам нужна больная по фамилии Панова. Русская женщина. Поступила сюда два дня назад.

Тайм что-то сказал по-узбекски. Охранник отрицательно помотал головой.

– Он говорит, что русских женщин к ним не привозили уже полгода. Врет, конечно. Тут только одна больница на всю округу.

– Тогда пусть отдает деньги.

Охранник, уже спрятавший рублевую купюру в подштанники, все понял без перевода. На этой работе ему никогда не перепадали чаевые, а таких денег он в руках не держал с прошлого года, когда продал соседу двух баранов. Закладывать санитара Карима не хотелось, этот парень конченый псих, он запросто может порезать или избить до беспамятства, но расставаться с деньгами – это хуже тяжелых кулаков, это выше человеческих сил. Охранник распахнул дверь в темный коридор, махнул рукой и сказал по-русски почти без акцента:

– Пойдете прямо, потом повернете. И снова повернете. Девятая палата. Если кто спросит, я вам ничего не говорил про эту женщину. И вообще вас в глаза не видел. Потому что хочу дожить до свадьбы старшего сына.

Через минуту Зубов толкнул дверь девятой палаты, нашарив на стене выключатель, врубил верхний свет. Постель справа пуста, на матрасе валяется скомканная фланелевая курточка с оторванным воротом, возле стула войлочные тапочки. На другой кровати, отвернувшись к стене, спит женщина с пегими волосами. Суханов вошел следом, оценив обстановку, тронул женщину за плечо. Харитонова застонала, будто ее ножом пырнули. Только что в счастливом сне она целовали руки главного врача, благодарила его за чудесные таблетки и все шептала, что ей с каждым часом легче, а опухоль на шее уже не растет, наоборот, она уменьшилась в размерах, кажется, рассасывается.

Суханов задал пару вопросов, но женщина, не поняв их смысла, неожиданно соскочила с постели, упала на колени, попыталась завладеть его рукой и ткнуться в ладонь губами. Сон Харитоновой не закончился, вот он врач, вернулся из Бухары, купил там полосатый халат и сразу же наведался в девятую палату узнать о самочувствии больной. Суханов спрятал руки за спиной, а Зубов ухватил женщину за плечи и тряхнул так, что Харитонова наконец проснулась.

– Где девчонка из твоей палаты? – крикнул Зубов.

Женщина поднялась с пола, смахнула со щеки слезинку и села на койку.

– Девчонка? – зло переспросила она. – Ясно где… Наверное Карим увел. На другой стороне двора у него свой сарай. Там посмотри. Раз ты такой любопытный.

Харитонова улеглась на кровать, отвернулась к стене, переживая горькое разочарование: человек в полосатом халате вовсе не врач, а какой-то проходимец. И нечего было перед ним на коленях ползать.

На темном больничном дворе гулял ветер, от которого слезились глаза. Только яркий месяц освещал голую вытоптанную землю, колючие кусты барбариса и какие-то постройки, похожие на кошары для овец. Где-то вдалеке едва светилось окошко, залепленное бумагой. Зубов, сердцем чувствуя близкую беду, побежал вперед. Суханов тормознул, ухватил за ворот пиджака Таймураза, развернул его к себе лицом и строго предупредил:

– Если попытаешься намылить лыжи, получишь пулю в спину. Не делай глупостей, тогда неплохо заработаешь.

– Я с вами, – ответил Тайм.

Зубов, присев под окном сторожки, пытался разглядеть, что происходит внутри. Едва слышались мужские голоса и смех, но слова разобрать невозможно. Окно заклеено пожелтевшими газетами, свободной оставалась узкая полоска стекла. Угол обзора слишком узкий. Вот какой-то худой мужик, весь в наколках, поднялся с топчана, влез в штаны и, затянув ремень, бросил короткую реплику. Снова смех и матерная ругань. Вот узбек в коротком белом халате расстегнул молнию на штанах, спустил трусы, и, сделав шаг вперед, пропал из поля зрения. Зубов отвернулся.

Он поднялся на ноги, вытащил пистолет, передернул затвор и шагнул к крыльцу, готовый выбросить вперед полусогнутую ногу, выломать хлипкую фанерную дверь. А дальше… Он точно не знал, что случится дальше. В эту секунду он помнил только одно: в обойме восемь патронов, на всех хватит.

– Подожди, командир, – Суханов схватил его за плечо, зашептал в ухо. – Подожди… Так только хуже сделаем. Ты не заметил? У них пушка. Они убьют девчонку раньше, чем ты пальцем пошевелишь. Пошли за мной.

Суханов, ухватив Зубова за руку, потащил его обратно к больничному бараку, к вахте.

Сев за руль, Суханов подал «уазик» назад, круто развернулся, газанул с места, свернув на узкую улочку. Разогнавшись, снова тормозил, вывернул руль налево. Зубов, сидевший сзади, видел, как свет фар метался по сторонам, выхватывая из темноты больничный забор, сложенный из саманных блоков, и узкую дорогу.

– Лучше нам убраться отсюда, – повторял Таймураз, сидевший спереди. – Как говориться по-русски: на хрена козе баян…

– Ты сам заткнешься или тебе помочь? – процедил сквозь зубы Суханов.

– Сам заткнусь, – кивнул Тайм. – Не беспокойся.

Машина, подкатив к сторожке со стороны переулка, дала задний ход и остановилась, ударившись в забор задним бампером. Слишком короткая дистанция для разгона. Суханов не заглушил мотор, он обернулся назад, глянул на Зубова и ни о чем не спросил. Положил ладонь на рукоятку переключателя передач. Теперь в свете фар видны ворота из ржавых листов железа, маленький домик, сложенный из необожженных саманных кирпичей, с плоской крышей и высокой трубой. Покосившееся крыльцо под навесом и окошко, выходящее на улицу, занавешенное каким-то тряпьем.

– Давай, Витя, – сказал Зубов.

Суханов крутанул руль в сторону хибары, нажал на педаль газа. Движок заработал на высоких оборотах, машина развернулась на одном месте, словно танк, сорвалась с места, выплюнув из-под колес землю и мелкие камушки. Через секунду передок уазика ударил в стену, точно под подоконник. Лопнули стекла, надвое разломанный оконный блок, вылетел на дорогу, на капот посыпались, разлетаясь в труху, саманные блоки. Треснуло лобовое стекло.

Тайм одной рукой вцепился в дверную скобу, другой рукой закрыл лицо. Суханов дал задний ход, и снова врубил переднюю передачу, вдавив педали в пол. Машину тряхнуло, передний бампер с силой ткнулся в стену. Со своего места Зубов видел, как обвалился навес над дверью, качнулась, как корабельная мачта, железная труба. Постояла секунду и рухнула вниз, проделав дыру в крыше. Правая фара разлетелась в мелкие осколки, но левая раздвигала пелену густой коричневой пыли. Передней стены у дома как не бывало, вместо нее гора битых блоков, сухой глины и песка. Зубов толкнул дверцу плечом, спрыгнув на землю, рванулся вперед, споткнулся обо что-то, едва не выронив пистолет, но устоял на ногах.

Карим, поднявшись с лежака, уже застегивал штаны, когда за окном послышался шум автомобильного двигателя. Санитар насторожился, спросив себя, что за машина разъезжает по городу, улицы которого пустеют уже в первых сумерках. Карим подумал: не иначе как милиция или скупщики скота. И тут последовал такой удар в стену, что оконная рама разлетелась в щепки, самодельные кирпичи превратились в пыль, а крышу повело.

Санитар успел упасть на земляной пол, закрыть голову руками и заползти под лежак. В глаза ударил свет фар, отраженный висящим на стене зеркалом. И в этом отраженном свете Карим увидел «уазик» с разбитым передком и незнакомого человека с пистолетом в руке. Раздались выстрелы. Видно, дядя Гоша успел пальнуть в ответ из своего ТТ, но, кажется, промазал. А в следующую секунду он повалился на спину, дернул ногой и больше не встал. Что происходило дальше, Карим не видел, пружинный матрас, сорвался с подпорок, грохнулся ему на спину. Санитар попытался выползти наружу, высунул голову, но что-то упало на макушку, и свет померк в глазах.

За пеленой густой пыли Зубов почти ничего не видел кроме двух темных силуэтов. Человеческие фигуры двигались, Зубов услышал сухой хлопок пистолетного выстрела. Сообразил, что стреляют в него, когда пуля уже просвистела у виска, он выстрелил в ближнюю цель и не промазал. Кинулся вперед и пропал в пыльном облаке. Суханов снова врубил задний ход, он видел, как на дорогу выбежал человек, кинулся налево, упал, снова вскочил а ноги, хотел дернуть вниз по улице. Но замешкался, ослепленный светом фары. «Уазик» снова рванулся вперед, человек не успел прыгнуть в сторону и оказался под колесами.

Суханов тормознул, когда услышал два выстрела, еще четыре и еще два. Он хотел выскочить из машины, но этого не потребовалось. Зубова уже возвращался. Спотыкаясь и щуря глаза от света, он тащил на руках Панову. Таймураз распахнул заднюю дверцу. Зубов опустил девушку на сидение и крикнул:

– Трогай, Витя.

Через пять минут машина вырвалась из лабиринта узких улиц на простор степи и потерялась в густом мраке.

Карим очнулся, когда шум автомобильного двигателя уже не был слышен, но пыль еще не улеглась. С улицы доносились тихие голоса, говорили по-узбекски, кто-то светил фонарем на развалины вахтенной будки. Встав на карачки, Карим натолкнулся на что-то теплое и мягкое, не сразу сообразил, что уперся ладонью в грудь дяди Гоши. Открытые глаза тускло блестели, лицо залито кровью и припорошено пылью. В правой руке зажата рукоятка пистолета. Карим попробовал оторвать пальцы от оружия, разгибая их по одному, но и после смерти дядя Гоша ни в какую не хотел расставаться с любимым стволом. Карим плюнул на эту затею и пополз дальше.

Теперь хорошо видно, что на улице толпился добрый десяток местных зевак, мужчины разговаривали тихо, почти шепотом. Они молча пялились на Карима, пока кто-то, видимо, самый сообразительный, не помог парню подняться на ноги. На дороге лежали чье-то тело, прикрытое плюшевой скатертью. Карим, пошатываясь, подошел ближе, откинул тряпку, глянул на лицо Ришида, на темно-бурый нос, съехавший на сторону, и глубокую пустую глазницу зияющую на месте вытекшего правого глаза и по-звериному оскаленные зубы. В больнице Карим насмотрелся на разных жмуриков, и морды попадались такие, что непривычный человек с перепугу в обморок может грохнуться, но сейчас к горлу подкатила тошнота. Какой-то козел с седой бородой ухватил Карима под локоть, горячо зашептал в ухо:

– И еще один там лежит. Под кирпичами.

– Кто это сделал, не знаешь? – спросил другой мужчина.

Карим неопределенно пожал плечами и поплелся вверх по темному переулку. Через четверть часа он оказался возле управления внутренних дел. Поднялся на ступеньки крыльца и нажал кнопку звонка. Дежурный старшина распахнул железную дверь, хотел обложить неурочного посетителя матом, но узнал в чумазом парне родного брата майора Магомеда Буярова, начальника угрозыска, козырнул, пропустив Карима в помещение, повернул ключ в замке и сказал, что брат в своем кабинете, он сегодня за старшего. В помещении дежурной части, как всегда пусто. Только какая-то женщина с лицом залитым кровью сидела на табурете в темном углу и бубнила себе под нос.

– Он подошел сзади. Я не видела ничего. Он набросился на меня сзади. Господи…

– Насчет происшествия в больнице никто не звонил? – на всякий случай спросил Карим.

– Что за происшествие? – сержант вытянул шею.

– Так, сущий пустяк. Ничего особенного. Если не считать трех мертвяков и разрушенного дома.

Карим быстро дошагал до конца коридора, толкнул дверь и переступил порог кабинета. Старший брат, отодвинув в сторону раскрытую книгу, поднялся из-за стола и удивленно сморгнул глазами. Он не любил, когда чрезвычайные происшествия выпадают на его дежурство, еще больше не любил, когда неприятности случаются с близкими родственниками. А сегодняшним вечером происшествий через край: только что из горотдела ушел местный авторитетный животновод Эльдар Курузов, сопровождаемый родственниками и друзьями. Залетные отморозки на «уазике» разбили ему почти новые «Жигули», так раздолбали машину, что передний бампер к чертям собачим отвалился. Эльдар сделал нарушителям закона невинное замечание, мол, не гоняйте как сумасшедшие. По улицам дети ходят, хоть их пожалейте… Но нет. Эти подонки ограбили заслуженного человека, сняли с головы меховую шапку, а затем приставили ствол к виску и жестоко избили.

Веры Курузову мало. Он всегда сам нарывается на мордобой и брешит, как паршивый пес. Но послать подальше животновода, а заодно его родственников и друзей, похожих на тупых баранов, нет никакой возможности. Этот тип из влиятельного тейпа, по здешним меркам большой человек. С ним надо дружить, а не ругаться.

– Ну, рассказывай…

Магомед терпеливо выслушал младшего брата, своей рукой исписал два листка протокола и распорядился по рации, чтобы патрульная машина выехала к больнице, где только что произошло зверское убийство двух местных парней и одного приезжего, некоего Гоши из Куляба. И еще добавил, что через полчаса сам приедет к месту происшествия. Подумал минуту, снова врубил рацию и выдал описание преступников, составленное со слов животновода Курузова и младшего брата: двое русских, один узбек, с ними девка лет двадцати с небольшим. Бандиты, видимо, угнали машину, принадлежащую буровикам из газовой компании, а самих геологов, надо думать, кончили где-то в степи. Ясно, трупов не найдешь, но убийц задержать можно. Буяров свяжется с военными, да милиционеры, хоть их в городе негусто, точнее, по пальцам считать, должны сделать все, что в их силах.

Магомед отдал подчиненным последнее распоряжение:

– Брать этих отморозков лучше мертвыми, чем живыми. Если заметите серый «уазик» с синей полосой на кузове, надписью «буровая» и разбитым передком, открывайте огнь на поражение. Никаких там устных предупреждений и стрельбы в воздух. Валите всех на месте. Ясно?

Он дал отбой, откинулся на спинку стула и минуту, прищурив глаза, разглядывал согбенную жалкую фигуру Карима. Его морду, перепачканную грязью и кровью, волосы, запорошенные пылью, рваный халат. Карим вздыхал и елозил на табурете, словно на горячей сковороде.

– Протокол мы написали, – сказал Буяров старший. – И хрен с ним. А теперь давай начистоту. Скажи мне для начала: ты девку хоть поимел?

Карим кашлянул в кулак и промолчал.

– А фамилию у той потаскухи спросил?

– Только имя знаю – Лена.

– Лена… Знает он, твою мать. Я тебе говорил, что все эти ночные блядки плохо кончатся, – Буяров прикурил сигарету и выключил настольную лампу, глаза и так устали от света. – На свой грязный конец намотаешь заразу – это полбеды. Но могут быть и другие неприятности. Вроде тех, что сегодня случились. У девчонки оказались такие друзья, к которым лучше на расстояние пушечного выстрела не приближаться. В твою дурную башку не приходило, что рано или поздно все кончится именно этим? Стрельбой и убийством? Отвечай, паразит.

– Не-а.

– Молись, сволочь, что ты жив остался.

Карим молча кивал головой, он не осмеливался вставить слово, потому что авторитет старшего брата был для него непререкаем. Этот авторитет прочнее и выше огромного гранитного памятника, что стоит на улице Восстания в Ташкенте. Магомед – единственный человек в их роду, да что там в роду, во всем этом поганом городе, кто получил высшее образование и сам выбился в большие начальники. Мало того, идут разговоры, хотя сам брат до поры до времени об этом помалкивает, что его берут на повышение, переводят в столицу. Там он получит новые погоны, высокую должность и большую власть. До перевода остается жать всего ничего: пару недель или месяц, не дольше. Если все случится, как говорят люди, а люди врать не станут, Магомед определит младшего брата в медицинский институт без экзаменов, а затем вытянет из глубинки в столицу всех близких родственников и каждому сородичу найдет достойную работу. Только бы выгорело…

– Ты чего хочешь, чего добиваешься? – наседал Магомед. – Чтобы каждых немытый гад на меня пальцем показывал? Вон пошел брат того санитара, который полгорода перетрахал? Твои друзья, вернее, эти наркоманы Рашид и Тимур – они же просто падаль. Ладно, с тобой говорить, как вот с этим, – он постучал костяшками пальцев по столу. – Знай одно: если эти разговоры дойдут до моего начальства, если только… Тогда я тебе легкой жизни не обещаю. И легкой смерти тоже. Привяжу в кашаре к столбу, вожжами спущу с тебя шкуру. И еще до того, как перережу твою глотку, живого заставлю землю жрать. Ты меня знаешь – я так и сделаю. На глазах матери и всех родственников. Понял?

В знак согласия Карим шмыгнул носом. Брат не бросал обещания на ветер. Может быть, до смерти не забьет, но и легким испугом тут не отделаешься. Магомед поднялся на ноги, влез в рукава кителя и надел фуражку.

– А что с теми бандитами будет? – отважился на вопрос Карим.

– А ты мой разговор по рации не слышал? – вопросом ответил брат. – Вот то и будет. Найдут и пристрелят. Сиди здесь и никуда не выходи, пока я не вернусь из больницы.

Хлопнула дверь, Карим услышал удаляющиеся шаги и только тогда перевел дух.

Бывший частный сыщик Николай Павлович Гаврилов занял столик поближе к эстраде и еще до приезда Девяткина успел приговорить ужин: форель на вертеле, графинчик водки и мороженое. Снизу вверх он глянул на своего будущего клиента и протянул для пожатия вялую, как дохлая рыбка, ладонь. Приземлившись на жесткий стул, Девяткин открыл бумажник и протянул сыщику визитную карточку некоего Платона Хабонина, начальника службы охраны коммерческой фирмы «Титан – инвест». Этот человек проходил по одному уголовному делу и буквально на днях скончался в Бутырке от приступа стенокардии. Если у Гаврилова возникнут вопросы после разговора с Девяткиным, он сможет обратиться сразу на тот свет. Сыщик едва глянул на карточку и тут же забыл о ней.

Девяткин около получаса неторопливо отхлебывал пиво из литровой кружки и ждал, когда выступавший саксофонист и певичка в прозрачной ночной рубашке, заменявшей платье, закончат свои вольные импровизации на тему «Серенады солнечной долины» и можно будет перейти к делу. И заодно наблюдал за своим новым знакомым, балдевшим под джазовые ритмы. На вид сыщику лет сорок с гаком, лицо помятое и бледное, будто он неделями не вылезает из этого музыкального подвала. Одет Николай Павлович в броский пиджак песочного цвета в мелкую синюю клеточку, шелковую рубашку с отложным воротничком, разрисованную красными иероглифами, и туфли с белым лаковым верхом и серебряными пряжками. На шее короткое красное кашне, напоминающее пионерский галстук.

Тряпки куплены явно не на блошином рынке, а в дорогом магазине, но с чувством меры и вкусом у Гаврилова большие проблемы.

– Теперь можно пошептаться, – сказал сыщик, когда объявили перерыв и музыканты освободили эстраду. – По глазам вижу, что у вас есть сомнения, ну… Насчет нравственности собственной жены. Или подруги. Я угадал? Или?

– Промазали, – ответил Девяткин. – У меня нет жены и поэтому нет никаких сомнений относительно ее нравственности. А если бы жена была, не стал забивать голову такой белибердой. И тем более тратить на это деньги.

– Не буду спорить. Как я понял, у нас есть общий знакомый. А вы очень настойчиво искали встречи со мной. Так вот, вас должны были предупредить, что я занимаюсь в основном именно такими делами: любовные треугольники, четырехугольники, даже восьмиугольники. А все остальное по боку. Это верный кусок хлеба с маслом. А иногда и с икрой. Все остальное – один геморрой.

– Прежде вы брались за более серьезные вещи.

– Прежде я работал на частные детективные агентства. Мне давали задание, а я рыл носом землю. Вместо гонораров частенько обламывались зуботычины и приводы в милицию. Я поставил точку на позорном прошлом и начал с чистого листа. Больше за старое не возьмусь.

– Имя нашего общего знакомого я не хотел называть по телефону, но сейчас скажу – Леонид Зубов. Бывший летчик. Более двух лет назад его дочь Галя вывалилась с двенадцатого этажа гостиницы «Юность». То есть сама она вывалилась или ей немного помогли – вопрос. Менты не слишком старались, тогда Зубов обратился в частное сыскное агентство, он хотел выяснить обстоятельства гибели дочери. В частности имена людей, которые находились в том номере. Я полагаю, что вы добились определенных успехов, но…

– Дальше можете не рассказывать, – махнул ладонью Гаврилов. – Я не стану говорить об этом, пока не увижу свои пять сотен, о которых мы договаривались. Можете открывать лопатник, на нас никто не смотрит.

Зубов вытащил деньги и положил их на стол. Гаврилов небрежно сгреб бумажки и сунул их в карман.

– Тогда я добился того, что менты заперли меня в подвале местного отделения, – сказал он. – Промариновали там трое суток, били смертным боем каждый вечер. Так отделали, что я неделю ссал кровью, не выходил на улицу, потому что моей синей морды даже собаки пугались. И еще и месяц не мог спать только в сидячем положении, ребра были сломаны с правой и с левой стороны.

– Материалы, которые были собраны, вы передали Зубову?

– И не подумал, – помотал головой Гаврилов. – Менты ясно дали понять, что предупреждение было первым и последним. Если бы я открыл пасть и произнес хотя бы одну фамилию, ну, можно представить, что бы случилось дальше. Мой до неузнаваемости обезображенный труп, к тому же еще и обгоревший, нашли бы где-нибудь в Подмосковье. В придорожной канаве. И я до сих пор числился в ментовский картотеке, как лицо пропавшее без вести.

– Значит, Зубов ничего не знает?

– Возможно – знает, – кивнул Гаврилов. – Возможно – до сих пор не в курсе. Фирма, где я тогда ишачил, расторгла договор с этим летчиком. И еще мое начальство разослало закрытое письмо в другие московские агентства. Мы не советовали коллегам связываться с этим Зубовом. Такая вот дружеская любезность. Куда бы он не обратился, а он стучался и в другие двери, беспокоил многих людей, его везде бортанули. Никому не нужны неприятности. Он пытался поговорить со мной, но я быстро в ту пору быстро бегал. Очень быстро. И все же… У меня сложилось впечатление, что Зубов узнал все, что его интересовало. Без моей помощи.

– С чего вы так решили?

– Ну, судите сами. Он очень настойчивый человек. Он очень хотел поговорить со мной. И добился бы своего. Рано или поздно. Но неожиданно он оставил свои попытки, как говориться, отошел в сторону. В Москве много сыщиков, готовых за деньги выполнить и не такую работу. Короче, я рад, что жив остался, рад, что все это кончилось. Я сделал для себя важные выводы. Вывод первый – не связываться с мокрыми делами. Особенно если там фигурируют парни из Средней Азии. Существуют другие способы заработать. Не такие опасные. И вам дам совет: не суйтесь в эту историю. Иначе плохо кончите. То есть совсем плохо.

– Придется сунуться, раз я уже начал.

– Зачем вам это надо?

– Я вам дал свою визитку. Там написано, что я начальник службы безопасности крупной фирмы. Мой босс хочет предложить Зубову ответственную работу. Но у нас такой порядок – о своих сотрудниках мы должны знать все. У кого лечит зубы, с какой женщиной встречается на стороне, какую водку пьет и так далее. Словом, я должен разобраться, хотя бы поверхностно, в этой истории.

– Слушайте, где у кого вы брали уроки вранья? – Гаврилов усмехнулся. – Набейте морду вашему учителю и заберите назад деньги.

– А вы как человек интеллигентный и образованный, с манерами могли бы сделать вид, что поверили. Я соврал, потому что ответить на ваш вопрос не могу. Давайте начистоту. Это ведь давнее тухлое дело. Ваша информация сейчас стоит недорого. Я не знаю человека, который бы за нее и сотню дал. И зачем ей пылиться в сундуке с нафталином, пусть послужит хорошим людям. Кроме того, ваша анонимность гарантирована, кроме того, вам не придется ничего делать, – Девяткин хлебнул пива и закусил соленой рыбкой. – Мне нужны все материалы, которые вы тогда нарыли. Фамилии людей, что торчали в гостиничном номере и так далее. Я уже дал вам пять сотен и готов выделить еще столько же.

– Пять сотен вы заплатили за консультацию и умный совет: не суйтесь куда не надо. Гонорар за информацию мы еще не обговаривали.

– Совет? Многовато за несколько слов.

– Не думаю. Этот совет спасет вам жизнь. Разве ваша жизнь не стоит пяти сотен? А насчет гонорара, – Гаврилов закатил глаза к сводчатому пожелтевшему от табачного дыма потолку. – Тут надо подумать… Дело – оно вовсе не тухлое, раз им интересуются. Может быть, цена на информацию взлетела до небес. А я еще не в курсе. Давайте так: три штуки. Расчет на месте. Это нормально?

– Не зарывайтесь, – посоветовал Девяткин. – Две тысячи – это потолок. Включая те пятьсот баксов, что я уже выдал.

Гаврилов внимательно посмотрел в глаза собеседника. Что-то решил для себя и спорить не стал. Он поставил на колени кожаный портфель, открыл замок, положив на стол портативный компьютер, стал тыкать пальцами в кнопки, подключаясь к Интернету.

– Результаты расследования меня, надеюсь, не разочаруют? – спросил Девяткин. – Не хочется выбрасывать большие деньги и ничего толком не узнать.

– Я восстановил картину происшествия, ну, насколько это вообще возможно, – ответил Гаврилов, дожидаясь соединения. – Мой отчет – это примерно пять-шесть страниц машинописного текста. В нем есть все, что вы хотите знать.

– Отлично, этого я и ожидал, – Девяткин отсчитал деньги и отвернулся, когда сыщик набивал на клавиатуре пароль.

– Я научен горьким опытом, – сказал Гаврилов. – Поэтому не держу документы дома или в банковской ячейке. В электронном виде информация хранится на одном сервере. Я скачаю файл на флеш-память. И отдам флешку вам. Годится? Все без обмана. Но, как вы понимаете, это сведения, так сказать, оперативного характера. Они не имеют юридической силы. Не могут быть использованы ментами для привлечения действующих лиц этой паскудной истории к уголовной ответственности и так далее. Это просто информация к размышлению, не более того.

Через пару минут он вложил в ладонь Девяткина флеш-память и убрал компьютер в портфель.

– Еще один совет: оставайтесь еще на часик, – сказал сыщик. – Сейчас будет выступать один музыкант. Он настоящий виртуоз. Не пожалеете.

– Возможно. Но два совета за один вечер – это слишком много.

Девяткин оставил на столике деньги за пиво и рыбу и направился к выходу.