Глава пятая
Таймураз, узбек в черных дольчиках, стоял поодаль и улыбался, сочиняя планы на утро. Думать тут не о чем, все и так ясно как божий день. Сначала Вакс пристрелит этого мужика, который валяется на земле. А другой, что в запыленной куртке, станет заступом копать могилу убитому корешу. Останется время прошмонать узлы на телеге. На первый взгляд, ничего путного там нет, негодное тряпье, но как знать… Авось, хоть что-то ценное завалялось. Когда работа будет выполнена, пристрелят второго ублюдка. Только сначала снимут с него куртку, ботинки и штаны, чтобы не испачкать хорошие вещи кровью, и еще надо не забыть наручные часы на стальном браслете. Потом скинут тело в яму и наскоро забросают землей, чтобы завтра утром с этим не возиться.
А дальше время еды и отдыха. Надо отоспаться, утром опять в дорогу. Путешествие предстоит неблизкое, до южной границы с Казахстаном. И дальше через границу, но бензина, что есть в запасных канистрах, хватит. В небольшом городке, название которого все время выпадает из памяти, у Тайма есть люди, которые с удовольствием купят все трофеи, что удалось взять. Первым делом уйдет «уазик», машина надежная и почти новая, ста тысяч не набегала.
Вчера под вечер «Урал», набитый людьми и барахлом, наткнулся в степи на эту тачку. Два геолога развели костер и грелись у огня. С этими парнями надо всегда держать ухо востро, у геологов есть двустволки и ножи, поэтому успех дела решили быстрота и натиск. Грузовик, не доехав двух десятков метров до цели, круто развернулся, с заднего борта по геологам начали стрелять. Но как-то беспорядочно, неумело. Одного подранили, другой пустился бегом в степь. Грузовик развернулся и погнал следом. Сблизившись, попытались зацепить малого бампером, но он все вилял в сторону, снова и снова скрывался в темноте.
Грузовик разворачивался и гнал следом. Так продолжалось долго. В свете фар парнишка метался, как заяц, выписывая немыслимые зигзаги. Худой и длинноногий, он бегал очень быстро. И, пожалуй, мог бы уйти, но не судьба. Вакс, распахнул дверцу и стал на ходу стрелять с подножки грузовика. Наконец, срезал убегавшего двумя прицельными выстрелами из ружья. В то время, когда продолжалась погоня, второй друг, которому картечью зацепило ноги, уполз далеко в степь.
В этой компании самыми трезвыми оказались Вакс и Тайм. Остальные – пьяней вина, совсем ни хрена не соображали. Геолога нашли по кровавому следу и забили прикладами. Тогда Вакс и воспользовался моментом, чтобы отспорить «уазик». Он сказал, что ехать дальше всем вместе на одном Урале – это глупо. Если не разбиться на группы, не рассыпаться по степи, они станут легкой добычей для ментов или солдат. Таймураз тоже был пьяный, но сообразил, куда клонит ушлый Вакс.
Они погрузили в легковушку кое-что из трофеев, Вакс сел за руль, а Жора Богат, лучший друг Вакса по зоне, на заднее сидение. Через пару минут костер и горящие фары грузовика потерялись в беспросветной темноте. Поразмыслив, Тайм понял, как прозорлив был Вакс: гонять по степи на грузовике, переезжая от поселка к поселку, значит, ехать навстречу собственной смерти. Рано или поздно встретишься с пулей. Самое время залечь на дно: холода не за горами, до весны они могут пожить в Казахстане, в спокойном месте, где их никто не знает и не тронет, а уж весной…
Таймураз не довел мысль до конца.
…Он увидел, как Вакс поднял ружье, чтобы садануть свою жертву прикладом по голове, прикончить одним ударом. Но человек, лежавший на земле, неожиданно перевернулся с бока на спину, распахнул халат. Тайм увидел в его руку пистолет, ствол был направлен на Вакса. Таймураз хотел крикнуть, предупредить друга о смертельной опасности. Но пуля уже попала в цель, под нижнюю челюсть. Вакс, выронив ружье, успел посмотреть на Таймураза. Это были глаза покойника, пустые и безжизненные, похожие на две темные пуговицы.
В ту же секунду Зубов, сунул руку под куртку и пальнул в Богата. Здоровяк ругнулся, выронил ствол и опустился на колени. В своем козьем полушубке он был похож на разъевшегося барана. Зубов, сделав два шага вперед, выстрелил ему в голову.
Таймураз, парализованный страхом, упал на землю, закрыл голову руками, будто это могло спасти его от пули. Суханов подошел к нему, пнул ногой в спину, обыскал карманы. Бросил на землю нож и немного денег, завернутых в носовой платок. Приказал подняться, сунул в руки Таймураза заступ и коротко бросил:
– Выроешь могилу.
– Глубокую? – спросил Тайм. Хотелось, чтобы ответ оказался утвердительным, тогда Тайм проживет подольше. Пока он копает яму, его не грохнут. – Я могу очень глубокую вырыть. Я по этой части…
– Особо не старайся, – ответил Суханов, стряхивая с халата пыль. – И неглубокая сойдет.
Таймураз всхлипнул, поплевал на ладони и принялся за работу. Почва легкая, песчаная, как ни филонь, получается быстро. Тайм, делая вид, что вытирает пот, косился то на чужаков, то на ружье, лежавшее в пяти шагах от него. Один из русских обследовал мотор «уазика», потом, удовлетворенный результатом, стал выбрасывать из машины тюки с барахлом. Другой распряг лошака, видно, больного, хромавшего. Потом, двинув ему под зад башмаком, пустили в степь. Таймураз старался не смотреть на мертвого друга, уткнувшегося лицом в песок, но Вакс притягивал взгляд. Пуля вышла из головы, вырвав здоровенный кусок затылочной кости, пиджак Вакса был до пояса залит кровищей. Богат выглядел не лучше, он лежал лицом к Таймуразу, словно наблюдая за приятелем широко открытыми глазами, и глотал воздух ртом.
Ковыряясь в земле, Тайм взвешивал свои шансы. Если рвануть к ружью, подхватить его и попробовать… Курки взведены, остается навести ствол на того парня в халате и срезать его первым выстрелом. Сколько времени потребуется? Таймураз неплохо стреляет, а из ружья с расстояния десяти метров и слепой не промахнется. Но что случится дальше? Кто окажется проворней? Тот человек в запыленной куртке военного образца или Тайм? Противник вооружен пистолетом, ему надо достать ствол, взять цель на мушку. Все преимущества у стрелка, вооруженного ружьем – тут и думать нечего. Но, как ни крути, до ружья надо еще добежать. А как управляется с пистолетом тот мужик, – ясно. Ему потребовалось две секунды, чтобы вытащить из-под куртки ствол и произвести выстрел в Богата, который уже держал в руке пистолет и, по идее, был готов к таким неожиданностям.
* * * *
Поразмыслив, Таймураз решил, что идея насчет ружья неудачная. И не стоит тратить последние минуты на пустые мечты. Он копал яму и вспоминал, что хорошего и плохо случалось в его жизни. Плохого было больше: шесть лет колонии, короткий перерыв и еще три года, а потом пятерочка, из которой Тайм отсидел только два года, начались беспорядки, и зэки, перебив охрану, разбежались. Но о годах за решеткой лучше не думать. Еще жалко, что внебрачный ребенок так некстати случился. Ни к чему этот мальчик, ведь Тайм не увидит, как он вырастит. Даже имя сына вспоминается с трудом. Но и хорошее было. Три последние недели он погудел на славу: имел женщин, которых хотел иметь, пил в три горла и брал все, что плохо лежало. Но вот светлая полоса кончилась, а вместе с ней и жизнь. Таймураз копает могилу, в которую сам и ляжет.
Он бросил заступ, вылез из ямы и, ухватив Богата за ноги, дотащил до края, свалил тело вниз. Потом взялся за Вакса. Погибший кент хранил деньги в правом сапоге. Там они и лежат, завернутые в марлю. Но на том свете, надо думать, не требуют бросить денег на общак. Там эти бумажки без надобности. Таймураз ногой спихнул Вакса в могилу, одернул пиджак и попросил воды. Суханов, распахнув халат, отстегнул от ремня фляжку в брезентовом чехле, бросил ее пленнику. Таймураз сделал несколько жадных глотков, вытер губы и посмотрел на солнце, зацепившееся краем за дальние холмы.
– Разгружай машину, – скомандовал Зубов. – И не тяни резину, мы спешим.
Тайм, обрадованный новой отсрочкой, выбросил из «уазика» пару мешков с манатками. Осторожно поставил на землю тяжеленную коробку с фарфоровым сервизом на шесть персон, сбросил четыре шерстяных одеяла, спустил вниз каминные часы, завернутые в простыню. Скупщик скота, когда не хватило денег, чтобы рассчитаться за баранов, предложил эту вещицу, говорил, что привез часы из Чикмента, и стоят они неслыханных, просто-таки непомерных денег. Когда Тайм прикинул, сколько удовольствий можно получить, сбыв эту редкостную вещь, на глаза навернулись слезы. Закончив работу, он с тоской посмотрел на вещи, сваленные рядом с открытой могилой, и горестно вздохнул.
Краем глаза он видел, как Суханов достал из-за пояса пистолет, сделал шаг вперед и глянул на Зубова, присевшего на узел с барахлом. Тот отрицательно помотал головой, поднялся и тронул Тайма за плечо.
– Ты тачку водишь? – спросил Зубов.
Таймураз молча кивнул.
– Эти места хорошо знаешь?
– Более или менее.
Пленник подумал, что окружающий мир для чужаков все равно что темный лес или пустыня. Отставь их тут без воды дня и машины на два-три дна, и шабаш, поминай как звали, – пропадут без следа, даже костей не найдешь. А он читает степь как раскрытую книгу, у него здесь родной дом.
– Тогда садись за руль, – приказал Зубов. – Поглядим, что ты за водила. Если через полтора часа доставишь нас в райцентр, то есть тамошнюю в больницу… Как знать, может быть, ты еще долго проживешь. И даже заработаешь.
Когда зазвонил телефон, Девяткин уже успел пройтись по спине полотенцем и накинул халат из синтетического шелка, разукрашенный мелкими драконами, похожими на крокодильчиков из мультфильма. Стакан с ромом и ананасовым соком, стоявший на бортике ванной, так и остался недопитым. Девяткин прошлепал босыми ногами в комнату и поднес к уху трубку мобильника. Голос оказался незнакомым, а тон человека не слишком дружелюбным.
– Юрий Иванович? – мужчина говорил низким простуженным голосом. – Или я ошибся? Ах, вот как… Тогда очень хорошо. За последние двое суток вы мне звонили семь раз. Оставили несколько сообщений и этот номер телефона.
Девяткин, разомлевший в теплой ванной, не сразу сообразил, кому именно он так настойчиво названивал и какие сообщения оставлял. А, вспомнив, упал в кресло и, врубив лампу, забросил на стол голые ноги, чтобы не держать их на сквозняке.
– Значит, это вы Гаврилов? Николай Павлович? Очень рад.
Чувство Девяткина было искренним. Телефон сыщика, который два года назад занимался делом выпавшей из окна дочери летчика Зубова, отыскался без труда, но на другом конце провода слышались только длинные гудки. Девяткин точно знал: Гаврилов жив, но за последние пару лет в его судьбе случились перемены. Он трижды менял место работы, переходил из одного частного агентства в другое, весной уволился с последнего места работы. Но встретиться с Гавриловым не так уж просто, особенно если встречу хочет назначить кадровый мент. Сыщик иногда уезжает из города или скрывается неизвестно где, может не ночевать дома неделями.
По непроверенным данным, он не связан ни с одним из детективных агентств, работает на свой карман, выполняя частные заказы прежних клиентов. В основном мелкие поручения супругов, желающих проверить свою вторую половину на устойчивость к обольщению. Чаще просто сидит без дела, с женой он в разводе, но время от времени встречается с одной очень симпатичной дамочкой, танцовщицей из ночного ресторана «Муза».
– Как я понял из вашего сообщения, у вас срочное дело? – сказал Гаврилов. – Не слишком сложное, но денежное. Правильно?
– Совершенно верно, – Девяткин снова вспомнил про деньги, что принес в клюве Рувинский и про себя назвал адвоката умником. – Уверен, что вы заинтересуетесь. Тем более что дело не самое трудное. Для сыщика вашей квалификации просто пара пустяков, а плачу я… Ну, скажем, от пятисот баксов и выше. Размер гонорара зависит…
– Понимаю, – перебил Гаврилов. – Кто именно меня рекомендовал?
– Предпочел бы промолчать. Это деловой человек, которому вы в свое время оказали добрую услугу. Бизнесмен, как и я. Он о вас очень хорошо отзываются. Я заочно поверил, что вы порядочный человек, которому можно довериться.
– Только этого не надо, – вздохнул Гаврилов. – Порядочный человек… Давно ли в этом паршивом городе вы встречали порядочного человека? А все заочные аттестации – пустое фуфло. Если дело срочное, можете сегодня, скажем, часиков в одиннадцать вечера, подгребать в «Сферу». Это кабак с приличной музыкой, там непризнанные музыканты исполняют джаз-рок и соул. Я там останусь где-то до половины первого.
Принимая решение, Девяткин пошевелил пальцами ног и вслушался в звук дождевых капель, барабанивших по жестяному подоконнику. Он подумал, что успеет высушить голову феном, одеться и допьет ром. Если взять такси, он приедет на место даже раньше назначенного времени.
– Я подскочу, – сказал он.
– Спросите у мэтра, как меня найти.
Карим, заняв позицию в глубине больничного двора, терпеливо дожидался, когда солдаты закончат грузить в машины свое барахло, оружие, палатки и коробки с консервами и хлебом. От передвижного дизельного генератора подали ток на прожектор, осветивший двор и распахнутые ворота, объявили построение личного состава. Кто-то из младших офицеров обошел строй солдат, отдал рапорт майору.
Тот говорил недолго, сказал, что обстановка изменилась, поступил приказ выдвинуться на юго-запад, где, по оперативной информации, замечены подозрительные передвижения неустановленного автотранспорта. Поставлена задача блокировать район и, если будет команда, вступить в боевое столкновение с бандитами, бежавшими из мест заключения. Преступники вооружены и окажут ожесточенное сопротивление, бойцы должны быть готовы к любым неожиданностям. Раздалась короткая команда «по машинам». Прожектор погас, заработали движки «Уралов».
Дальше Карим не смотрел, выплюнул окурок и побрел к больничному корпусу. В темноте светилась пара окон, это в прозекторской дежурная сестра, бравшая сверхурочную работу, что-то писала, склонившись над столом. Сейчас в больнице нет никого из начальства. Только глуховатый завхоз, он же местный плотник, он же истопник. Мужик живет при больнице, потому что своего дома у него нет. Плюс та самая сестра и вечно пьяный вахтер. Теперь, когда солдаты расселись в грузовики, Кариму никто не помешает, он здесь главный.
Жаль, что симпатичные женщины в больницу почти не попадают. Здешние узбечки все как на подбор косорылые, к двадцати двум годам нет половины зубов. Говорят, в здешней воде не хватает каких-то химических элементов или минералов с мудреными названиями. Вот зубы и валятся. Каждому хочется пощупать русскую бабу, только русских почти не осталось, те, что не уехали, – старухи или инвалиды.
Свет в коридоре еще горел, возле кладовой, откуда Карим забрал башмаки Пановой, он столкнулся с медсестрой, которая вылезла из прозекторской. Та поздоровалась, хотела что-то спросить, но Каририм отмахнулся, как от назойливой мухи, мол, не до тебя, гуляй. Вошел в девятую палату, оставив дверь приоткрытой. Панова лежала, отвернувшись к стене и подобрав к животу ноги, услышав шаги, повернула голову.
– Не спишь? – шепотом спросил Карим и поставил ботинки на пол, а войлочные тапочки задвинул под кровать. – Вот мимо проходил. Дай, думаю, загляну и ботинки тебе принесу. Посмотрю, не поднялась ли температура. Я сегодня дежурю.
Он прижал горячие пальцы ко лбу Пановой и улыбнулся.
– Кажется, с тобой все в порядке. Можно, я немного посижу рядом?
– Конечно, – Панова перевернулась на спину. – Это хорошо, что ты пришел. Слабость, а заснуть не могу.
– Это потому что воздуха не хватает. И дышится тут тяжело. Надо бы на двор выйти, прогуляться. Ноги размять. Тогда и сон придет.
– А не заругают? – спросила Панова.
– Некому ругать. Ночью я тут за главного.
Лена была слишком слаба, чтобы идти куда-то и разминать ноги, но в эту минуту показалось, что в жизни нет ничего слаще глотка чистого степного воздуха, от которого, как от хмельного зелья, чуть закружится голова, а тело наполнится силами. Карим тепло улыбнулся, радуясь, что девчонку не пришлось долго уламывать. Едва поманил, а она уже согласна. Присев на край стула, он вытащил из кармана застиранной платочек, который спер из соседней палаты еще утром, протянул его Лене.
– Прикрой голову. Ну, чтобы бинты не пачкались. Тут с перевязочным материалом проблемы. Ветер как раз стих. И дышится так легко, будто не осень, а весна пришла. И цветет миндаль. Я просто пьянею от этого запаха.
– Ничего, что я в этой, – Панова задумалась, подыскивая подходящее слово для тех лохмотьев, что на ней надеты: укороченных мужских подштанников и курточки без воротника. Но подходящего определения не нашлось. – Ничего, что я в таком виде?
– А кто нас увидит?
На второй койке заворочалась баба с опухолью на шее. Во сне сбывались все мечты, которым не дано осуществиться наяву: из Бухары приехал доктор. Он пригласил Харитонову в свой кабинет, надел белый халат, вежливо поинтересовался самочувствием. И сказал, что анализы у нее хорошие, даже очень хорошие. Настолько хорошие, хоть на выставку отправляй. А опухоль на шее – это так… Пустяк и ерунда, с такими удивительными анализами она и без операции быстро рассосется. Он назначает пациентке специальные пилюли и отпускает домой. Женщина плакала от счастья и целовала врачу руки.
Панова села на кровати, повязала на голову старушечий платок. Сунула ноги в ботинки, когда она завязывал шнурки, Карим заглянул в вырез майки и неожиданно испытал желание. Девчонка и вправду хороша. Только эти непотребные обноски, что выдали в больнице, они портили все дело. Чего доброго дядя Гоша передумает отдавать такие деньги, скажет, что эта замарашка и пяти сомов не стоит. А парни его поддержат, начнется базар, а то и драка… Задребезжали оконные стекла, это грузовики с солдатами выезжали с больничного двора.
– Ты вот что, – сказал Карим. – Ты подожди. Я пойду проверю, может, твои вещи не увезли на дезинфекцию. Может, они еще здесь.
Он быстро вышел и вернулся через четверть часа. За это время успел слетать в свою хижину, отвести обратно в палату больную девчонку и разыскать в кладовке вещи Пановой. Карим запыхался от беготни, но остался доволен собой. Он положил на стул пиджак и джинсы, по которым наспех прошелся щеткой.
– Вот твои вещи, нашлись, – он нетерпеливо посмотрел на циферблат наручных часов. – Собирайся. Да и пойдем что ли…
Играя в деликатность, вышел в коридор, дожидаясь, когда Лена переоденется.
Степь быстро убегала по под колеса «уазика». Зубов, сидевший рядом с водителем, светил фонарем на карту и молча качал головой, удивляясь, как Таймуразу удается ориентироваться в пустынной местности и не сбиться с маршрута. Если верить системе глобального ориентирования и военной карте, они едут точно к цели почти по прямой. Машину трясло, Суханов на заднем сидении шепотом матерился или, наливаясь злостью и темными подозрениями, что-то ворчал себе под нос. И держал пистолет на боевом взводе: если этот ублюдок завезет их не туда, попытается угробить машину, заехав в овраг, и смыться, то умрет первым.
Он ткнул Тайма кулаком в плечо:
– Слышь, а настоящей дороги тут нет? Хоть грунтовки?
– С этой стороны нету, – покачал головой Таймураз. – Только степь. Потому что в эту сторону никто не ездит. Вот с востока в город ведет одна дорога. И все.
Где-то в стороне у самого горизонта прошла колонна грузовиков и брезентовыми тентами, хорошо различимая в свете фар. Следом тащилась полевая кухня, дизельная станция и еще один грузовик, гражданский фургон, похожий на милицейский «воронок».
– А это что за процессия? – спросил Зубов. – Вроде солдаты.
– Точно солдаты, – подтвердил Тайм. – Ищут… Тех, кто ушел из тюрем, когда во время революции оттуда выпустили народ.
– Народ – это в смысле бандитов вроде тебя? – уточнил Суханов.
– Народ – это народ, – с достоинством ответил Тайм. Во время последней отсидки он прочитал много газет, сумел залатать бреши в образовании и даже сформировал собственные политическую позицию. – Если народ освободил из тюрьмы, значит, так надо. Что-то вроде амнистии. Все по закону.
– Заткнись, – приказал Суханов. – И не отвлекайся.
Суханов не верил Тайму, не верил в удачу предприятия и замолчал, только когда на горизонте показались тусклые огоньки.
– Это и есть город? – спросил он. – Что-то не похоже.
– Ну, для вас город – это одно: дома, магазины. Еще там кино крутят на большом экране, – ответил Тайм. – И лярвы на улицах стоят и задами крутят. А для нас город совсем другое. Если клуб есть или заправка, где можно солярки в бак залить, – это уже город.
Сам Таймураз бывал в больших городах всего несколько раз в жизни, и почти каждый раз случалась беда. Однажды в России, в городе Краснодаре менты задержали его за грабеж, и он отбомбил весь срок в колонии под Интой. Второй раз его повязали на базаре в Ташкенте, когда он вытянул бумажник из кармана какого-то прилично одетого мужчины в шляпе, по виду торговца или даже начальника с железной дороги. Но сработал неудачно, поднялся крик, кошелек пришлось сбросить, а того типа ткнуть ножом, чтобы не орал, как голодный ишак. Из его милиции выкупил один авторитетный вор с большими связями, а на Таймуразе повис большой долг проценты, которые все капали и капали. Едва откупился.
Во время третьего визита в город на оживленной улице его сбил автомобиль, заехавший на тротуар. Тайм провалялся в больнице месяц, едва не отдал концы от голода и сбежал оттуда на костылях в одном исподнем. Едва живой вернулся к сожительнице в Нукус, еще месяц отлеживался и зализывал раны.
* * * *
Проехали по улице, узкой и темной, видны лишь саманные заборами и ни одного огонька. Свернули на другую улицу, такую же темную, едва не раздавили курицу, заметавшуюся в свете фар, проскочили нужный поворот, Таймураз подал машину задним ходом, вывернул баранку и погнал дальше в темноту. Но перед самым капотом «уазика» неизвестно откуда появилась встречная машина. «Копейка» с красным кузовом, изъеденным пятнами ржавчины, двигались по узкой улочке с выключенными фарами и габаритными огнями.
Когда Тайм ударил по тормозам, было поздно, «уазик» ткнулся в передок «Жигулей». Удар оказался не слишком сильным, Зубов успел упереться ногами в пол, а рукой ухватился за скобу над дверцей.
– Ты что специально? – зашипел Суханов и влепил водиле кулаком по спине.
– Вот уж не думал, что в этой дыре, где и машин-то нет, случаются подставы, – сказал Зубов и тронул Тайма за плечо. – Выходи, понадобится переводчик. Скажи им, чтобы освобождали дорогу. Мигом. Пусть съезжают в канаву. Иначе мы тут не разъедимся.
Из «Жигуля» выскочили два узбека, тот что поздоровее и помоложе в тренировочном костюме и меховой шапке с опущенными ушами, склонившись, стал осматривать повреждения. Другой мужик, с седой бородой клинышком, одетый в стеганную национальную куртку и тюбетейку стал выкрикивать короткие ругательства и размахивать руками. «Уазик» почти не пострадал, а вот у «жигуля» разлетелась левая фара, погнулась решетка радиатора, виднелась вмятина на капоте, а бампер отвалился.
Зубов выбрался из машины вслед за Таймом, уже вступившим в перепалку с местными автолюбителями. Здоровяк в шапке напирал на Тайма, толкая его животом, теснил к канаве, что-то выкрикивая по-узбекски. Его попутчик только охал и хлопал себя ладонями по ляжкам. Тайм пробовал вставить слово, но его не слушали.
– Эй, ты, шапка, я к тебе обращаюсь, – крикнул Зубов. – Убери свой тарантас с дороги.
– Они не понимают по-русски, – обернулся Тайм. – Они говорят, что мы должны заплатить за разбитую фару. И за все остальное. Это мы неслись, как на пожар. В населенном пункте нельзя ездить так быстро.
– Скажи ему, чтобы заткнулся, – прокричал Зубов. – И убирался с дороги. И еще скажи, что это не населенный пункт, а нужник.
– Я не буду этого переводить, – Тайм поджал губы. – Они говорят: если не заплатим, они народ соберут. Машину растащат на запчасти. А нам головы поотрывают. Говорят, чтобы немедленно заплатили. Если не хотим платить, они заберут в счет долга «уазик». Нам лучше дать денег, если есть…
– Переведи: хрен им на рыло, а не «уазик» – заорал Зубов. – Ни копейки не получат, скоты. Сами виноваты. Пусть убираются с дороги.
– Я не буду переводить, – Тайм пятился к канаве.
– Тогда я сам скажу…
Зубов наскочил на здоровяка, что-то выкрикнул ему в лицо. Человек в шапке сграбастал противника за лацканы куртки, неожиданно провел заднюю подножку, повалив Зубова на капот «Жигулей». Сдавил шею железной хваткой и, брызгая слюной, проорал в лицо по-русски.
– Я не понимаю твой поганый язык. Говори по-узбекски, собака грязная.
– А это ты понимаешь?
Суханов появился из темноты, прыгнул на мужика, толкнул его пятерней в лицо. Узбек ослабил хватку, бросил Зубова. И в следующую секунду получил справа кулаком по уху, шапка слетела с головы и исчезла в темноте канавы. Суханов, держа пистолет в левой руке, ткнул узбека стволом в нос с такой силой, что разорвал ноздрю, из раны брызнула кровь, но это только распалило Суханова. Он, вложившись в удар, снова съездил противнику в уху, когда тот согнулся пополам, ударил его коленом в голову. Мужик схватился ладонями за лицо, сел на землю.
– Ты старый козел, – Суханов направил ствол на бородатого. – Ты тоже по-русски не понимаешь.
– Понимай, как же… Понимай. Моя твоя…
– Тогда, садись за руль колымаги и съезжай, к едрени матери в канаву. А то моя твоя немного убивать будет. Немного стрелять.
Через полминуты дорога оказалась свободной, Тайм выжал сцепление и газ, рванул с места, покачал головой.
– В городе нельзя больше оставаться, – сказал он. – Этот толстый тут всю масть держит. Он, как бы это сказать, в авторитете… Его слушают, если он соберет народ, нам точно головы открутят.
– Да пошел он со своим народом, – процедил Зубов. – Сколько времени потеряли из-за этого долболоба.
* * * *
Держа Панову за руку, Карим провел ее через длинный коридор. На ходу посоветовал:
– Не смотри налево.
Там на гладильной доске второй день лежал труп пятнадцатилетнего подростка, который вырастил в своем сарае какие-то особые дурные грибы, съел весь урожай. Двое суток бредил, а третьи завернул ласты. Отец парня, такой же наркоман, как и сын, наотрез отказывается забирать труп из больницы, мол, нет денег его хоронить.
На дворе пахло не цветущим миндалем, нечистотами из близкого сортира. Городок спал, люди ложились рано, потому что свет давали не везде, а если и давали, то берегли как воду. Из степи дул холодный ветер, дышалось тяжело, на зубах скрипел песок.
Темное пространство освещал яркий месяц и еще возле главных ворот ветер раскачивал фонарь на высоком столбе. В душу Лены закралось первое беспокойство и тревога. Она остановилась, перевела дух. Карим вытащил сигареты, Лена прикурила от его зажигалки, заметив, что пальцы санитара подрагивают. Огонек высветил напряженное лицо Карима. Лена затянулась дымом, табак паршивый, но голова сладко закружилась. Она бросила сигарету, чувствуя, что ноги становятся ватными. Теперь в темноте виднелось светящееся окошко, заклеенное газетами, и домик с плоской крышей, слева и справа саманный забор. Карим все тянул ее за руку к дому. Зашли на порог, Карим толкнул дверь, потянув Лену за собой.
– Сейчас посидим, чаю выпьем, – повторял он, как заклинание. – Зеленый чай любишь? Вкусный…
Пановой уже не хотелось ни прогулок при луне, ни свежего воздуха, ни зеленого чая. Она хотела вернуться назад, в душную палату, лечь на койку и, отвернувшись к стене, задремать, но не чувствовала в себе сил к сопротивлению. Голова кружилась, а ноги сделались тяжелыми. Карим подтолкнул Панову в спину, пропуская вперед, переступил порог и повернул ключ в замке.
На письменном столе, стоявшим между двух лежаков, не было ни чайника, ни стаканов, только банка с окурками, колода карт и пистолет ТТ. Два плохо одетых парня, при виде женщины встали с койки. Еще один мужик, в майке без рукавов остался сидеть на другой кровати. Лузгая семечки и сплевывая шелушу на пол, он склонил голову на бок, прищурил глаз, разглядывая застывшую на пороге комнаты девушку. Кажется, все ждали он этого человека какого-то жеста или слова. И дядя Гоша сказал:
– А-а-а, землячка пришла… Проходи, присаживайся.
Лена хотела ответить, что чувствует себя плохо, ей надо вернуться, от слабости она едва на ногах держится. Но от сладковатого дыма канабиса в горле запершило, а все слова куда-то пропали, будто растерялись дорогой. Карим подтолкнул ее к кровати, дядя Гоша схватил за руку, заставив сесть рядом. Парни уселись напротив и, раскрыв рты, наблюдали за ней жадными глазами, будто никогда не видели женщин.
– Ты пиджак-то расстегни, тут у нас жарко. У нас тут все по-простому.
Дядя Гоша проворно, стащил с Пановой пиджак. Положил на плечо руку, провел ладонью по спине.
– Мне сказали, что ты из Куляба, – он придвинулся ближе, дыхнул свежим перегаром. – Значит, мы вроде как земляки.
– Я из Москвы… Приехала…
Лена заговорила хриплым шепотом, она догадалась, что случится дальше. С ненавистью посмотрела в глаза Карима, ерзавшего на противоположной койке. Надо постараться встать и уйти, но тяжелая рука дяди Гоши, лежавшая на плечах, не давала подняться.
– Ух, как далеко ты забралась, – то ли удивился, то ли обрадовался дядя Гоша. – Ну, я в столице тоже бывал. Ну, давай познакомимся что ли. А то сидим, как неродные.
Дядя Гоша крепче сжал плечо Лены, стал валить ее на кровать. Панова ухватилась за край стола. Парни переглядывались и перемигивались.
– Если вы меня хоть пальцем тронете, я обращусь в милицию. Я вас…
Лена хотела что-то добавить, но при упоминании милиции парни заржали, будто она сказала что-то очень прикольное. А Карим, отсмеявшись, подался вперед, заглянул ей в глаза.
– Жалуйся, – сказал он. – Только знай, что мой старший брат заместитель начальника городской милиции. Если только пикнешь, заткну тебя в палату для психов. Будешь там торчать, пока не вперед ногами не вынесут.
– Да уж, – кивнул дядя Гоша. – Ты, землячка, тут особо не выделывайся… Ты сама в гости пришла. Это понимать надо. А восточное гостеприимство это…
Он не закончил мысль, резко дернул Панову за шею, повалил на лежак. Задрал майку и приказал парням, чтобы те помогли спустить с женщины джинсы. Через две минуты Панова видела только морду дяди Гоши, от натуги покрывшуюся пятнами румянца. Пот блестел на его щеках, на носу висела мутная капля. Дядя Гоша дышал тяжело, будто на лесоповале бревна ворочал. В легких что-то свистело и шипело, глаза блестели, изо рта торчали стальные зубы. Позвякивали пружины матраса.
Панова закрыла глаза от омерзения, она пыталась высвободить руку, чтобы ударить эту сволочь в морду, но на плечи кто-то навалился, намертво прижав ее к топчану. Кто-то держал ее за ноги, Лена вертелась, стараясь освободиться, но дыхания не хватало, а силы кончились слишком быстро. Каким-то чудом она все же освободила правую руку, попыталась ударить дядю Гошу кулаком или расцарапать его морду. Но ствол пистолета ткнулся ей в губы. Она увидела Карима, стоявшего над койкой.
– Не дергайся, сука, – прошипел санитар. – Лучше не шевелись… Может быть, живой отпустим.