Глава 24

Стас на минуту задумался. Он уже интуитивно понял, какую историю готов выслушать, каким словам готов поверить этот человек. Рассказ должен быть убедительным и простым – это главное.

– Я со своей девчонкой приехал в Элисту, тут живет старый друг, – сказал он. – Катались на машине по Волгоградской области. Ну, я предложил завернуть сюда. Мы погостили в городе пару дней. Но делать там нечего. Скукотища, хоть в петлю полезай. Или в озере топись. Только озер в городе нет. Вчера вечером мы с Аллой, чтобы разогнать тоску, немного выпили. И выехали за город, в пустыню… У моего друга негде заняться любовью. Квартира тесная, каждый шорох слышен. Короче, мы решили на природе. Съехали с шоссе, машина застряла в песке. Мы куда-то долго шли, а потом спьяну потеряли друг друга.

– Так бы сразу и говорил, – мужик подмигнул гостю голубым глазом. – Теперь вижу, что не врешь. Меня люди Егором зовут.

Мужчина открыл дверцу печки, бросил в огонь кусок автомобильной покрышки, туда же вывалил окурки из жестяной банки. Затем плюнул на земляной пол и растер буро-розовый плевок подошвой ботинка.

– Дров в пустыне немного, поэтому печь топлю старыми покрышками, – сказал он. – У меня туберкулез. Кровью харкаю. Грудь болит. Главное – кости мерзнут, поэтому печь топлю, даже когда тепло. Вообще-то, с туберкулезом в этих краях люди долго живут, потому что климат сухой. На кладбище я вроде сторожа. Приезжаю сюда раз-другой в месяц. И остаюсь на два-три дня.

– Разве мертвых нужно сторожить? – удивился Стас. – Это кладбище лет двести простояло и еще столько же простоит. В другое место не переедет.

– Живые могут сами о себе позаботиться. – Егор плюнул под ноги и задымил новой папиросой. – А мертвецы… Им защита нужна. Чтобы лихие люди – ну, которые любят копаться в чужих могилах, – зря не беспокоили. Знаешь, как бывает: разроют могилу, а у покойников кольца золотые, серьги, монисты… Монеты попадаются… Зубы, которые из золота, можно выломать. Вот я и гляжу тут за порядком, чтобы бандиты не баловали.

– Понял, – зевнул Стас.

– Э, я смотрю, ты спишь. Подожди, сейчас тебе покажут место. Там можешь дрыхнуть до вечера. Тогда еще поговорим.

Егор поднялся, открыл дверь. Оказавшись по другую сторону порога, сунул в рот два пальца и громко свистнул. На свист никто не отозвался. Тогда он свистнул громче, так, что стоявший рядом осел повел ушами и отступил подальше. И снова не было ответа. Тогда Егор поднял вверх ствол ружья, нажал на спусковой крючок. Но вместо выстрела услышал сухой щелчок спусковой пружины и курка. Он перезарядил ружье, сунув взамен негодного патрона с дефектным капсюлем другой патрон. Сейчас ружье выстрелило, пустив вверх высокий сноп искр. Через несколько секунд ответный выстрел прогремел на дальнем конце кладбища.

Внедорожник «Ниссан» въехал на вершину песчаного холма и стал медленно спускаться вниз, когда задние и передние колеса вдруг забуксовали. Сидевший за рулем Эльдар Камов подумал, что ехал слишком медленно. Тяжелая машина, потеряв скорость, зарылась в песок. И теперь снова придется ее откапывать. За последние полтора часа они застревают уже третий раз. И освобождаются из плена с помощью тяжелой потогонной работы.

При свете раннего серенького утра можно было разглядеть, что колеса зарылись не слишком глубоко, дел тут на четверть часа. Эльдар вытащил из багажного отделения две саперные лопаты, одну отдал Пулемету. Опустившись на колени, стал выбрасывать песок из-под заднего колеса. Пулемет стоял в стороне и молча курил. Разговаривать никому не хотелось. Эльдар чувствовал только усталость и глубокое разочарование. Всю ночь они рыскали по этой проклятой пустыне. Находили следы, теряли их, снова находили. Эта мука продолжалась долго. К утру вышли на след женщины. Это был глубокий, хорошо различимый на песке след. Женщина поднялась на холм, спустилась с него в низину, где песка почти не было.

И тут отпечатки ног неожиданно оборвались, будто дамочка села на вертолет и улетела неизвестно куда. Машина дважды объехала ту низменность, но все безрезультатно. Последние полтора часа они колесили по пустыне, беспорядочно меняя направление движения. И надеялись найти хоть какое-то подобие человеческих следов, но только впустую потеряли время. Пулемет предложил продолжить поиски, хотя по его кислой роже было видно, что эта идея его не вдохновляет. Мало-помалу следы заметает ветер, через час наверняка их уже не различишь.

– Надо к шоссе поворачивать, – сказал Эльдар. – Там, на открытом месте, у нас будет хоть какой-то шанс…

– Какой еще шанс? – отозвался Паша Пулемет. – Мы сможем контролировать от силы три-четыре километра шоссе. Не более того.

Он выплюнул окурок, взял свою лопату и наклонился над передним колесом. Но выпрямился, повернув голову, прислушался.

– Ты слышал?

– Что слышал?

– Выстрел. Ружейный выстрел.

Пулемет замер, обратившись в слух. Воткнув лопатку в песок, Эльдар бросил работу. Где-то далеко на северо-востоке раздался второй ружейный выстрел.

– Вот куда надо ехать, – сказал Пулемет.

Он схватил лопату и за пять минут освободил колесо от песка. Когда обошел машину и глянул на другой скат, лицо его вытянулось.

– Тут работы на час, – сказал он. – Пошли так. А то опять опоздаем.

Он повесил на шею автомат, сунул за пояс два пистолета. На одно плечо пристроил фляжки с водой, на другое – подсумок с патронами и гранатами. По опыту Пулемет знал, что без воды в пустыне можно прожить некоторое время. А вот без патронов долго не протянешь.

Егор вернулся в лачугу, сел на ящик и сказал, что завтра утром он и трое его друзей отправятся в сторону города. Они покажут обратную дорогу… Егор сделал эффектную паузу и закончил мысль.

– Тебе и твоей девчонке. Ты до города пешком дойдешь. А девочка на арбе доедет. Как королева. Вот так…

– Значит, Алла здесь?

– Она пришла сюда, когда еще не рассвело. Думала, тут нет людей. Села возле порога и тут же заснула. Я пошел проверить, что за шорохи. А она сидит. Симпатичная такая. Но умыться ей не мешает. Короче, я отправил ее отдыхать. И ты поспи. К ужину разбужу, тогда и поговорим.

– Спасибо, – сказал Стас. – Большое спасибо. Я бы без вас тут пропал.

Через несколько минут на пороге возник высокий бородатый мужик в матросском тельнике; на голове косо сидела военная фуражка, а из-под ремня торчала рукоятка револьвера. Он что-то шепнул на ухо своему хозяину, затем велел Стасу подниматься и следовать впереди него. Прошли через кладбище, встретив несколько раскопанных могил, на дне которых ковырялись два парня азиатского типа. Видно, Егор меньше всего думал об охране кладбища. Он со своими помощниками раскапывал могилы, снимая с покойников мало-мальски ценные вещи.

Бородатый шагал так быстро, что наступал Стасу на пятки. Наконец остановились у склепа, сложенного из плит песчаника.

– А где Алла? – обернувшись, спросил Стас. – Где женщина?

Бородатый молча толкнул Стаса в спину. Пришлось спуститься вниз по ступеням, заметенным песком. За спиной закрылась каменная плита. Стас сел на песок, прислонился спиной к песчаной плите и тут же заснул.

Вадим Гурский очнулся от холода, пробиравшего до костей. С усилием открыл глаза и увидел перед собой бетонный пол, чуть дальше чей-то башмак. Еще дальше – каменную стену и узкие окна под потолком. Сквозь них сочился свет раннего утра. Гурский находился в том же подземном гараже, куда загнал «Хонду» и где хотел перекусить и поспать. Кажется, чем-то обеспокоенный, он вышел из машины. А дальше… Дальше начиналась полоса беспамятства.

– Слышь, Вова, – слова были сказаны ломким юношеским голосом. – Этот гад шевелится.

– Значит, очухался, – ответил взрослый голос, низкий и прокуренный.

Под нос Гурского бросили слюнявый окурок, источавший какую-то особую непередаваемую вонь. Кто-то пнул его в плечо подметкой башмака. Гурский хотел поднять голову, но почувствовал острую боль в затылке и шее. Руки замерзли и онемели, ноги затекли. Обеими ладонями он оттолкнулся от пола и сел, привалившись спиной к бетонной колонне. Потер пальцами шею, покрытую чешуйками засохшей крови.

В шаге от Гурского стоял парень лет шестнадцати азиатской внешности. Он держал обеими руками рукоятку пистолета, направляя ствол в лицо беспомощного человека. Второй парень, долговязый и худой, занял позицию справа. Он сжимал в руках обрезок железной трубы. «Хонда» стояла на том же месте, только мотор выключили. В голове Гурского гудел пчелиный улей, а боль расходилась по спине.

– Сиди, гад, – сказал сопляк, державший пистолет. – Руки положи на колени и не двигайся.

– Если что, стреляй ему прямо в морду, – сказал Вова. – Такую мразь не жалко.

Возле машины стоял немолодой мужчина с чумазым лицом. Длинная не по размеру куртка спадала с худых плеч. На носу очки в железной оправе с треснувшим стеклом, на мизинце правой руки золотой перстень с зеленым камнем. Бродяга увлеченно копался в бумажнике Гурского. Выудив деньги из одного отделения, он пересчитал их, одну купюру свернул трубочкой и сунул за ухо. Остальные банкноты положил на место. Затем извлек две банковские кредитные карты и четыре дисконтных, из разных магазинов.

– Вот же, блин, морока. – Вова выплюнул окурок и вытер мокрый простуженный нос рукавом куртки. – Зараза, не разберешься.

Он не впервые имел дело с подобными штуками и пока не решил, что делать с кусочками пластика: выбросить или сохранить до лучших времен. После короткого раздумья засунул их обратно в бумажник и приступил к изучению двух фотографий, лежавших в заднем отделении. Фото Гурского вместе с матерью. И еще другое фото матери, старое, где старушка стоит возле цветущего яблоневого дерева. Человек разорвал карточки в мелкие куски и бросил на пол. Спрятав бумажник во внутреннем кармане, шагнул к Гурскому. Малолетние помощники расступились.

– Твоя машина? – спросил Вова.

– Документы в бардачке, – ответил Гурский. – Там все написано.

– Эти, что ли? – Вова достал из штанов сложенные вчетверо бумаги. – Ты, зараза, по-русски объясни, что в них сказано.

Гурский посмотрел на запястье левой руки, но часов на месте не оказалось. Бродяги, заметив этот взгляд, засмеялись. Пистолет, лежавший в кармане, оказался в грязных лапах молодого бродяги. Бумажник и ключи от машины у Вовы. Гурский постарался представить, сколько времени он находился в забытье. По всем прикидкам выходило около часа. Видимо, по затылку ему врезали эти малолетки, потом обшарили карманы своей жертвы. И сбегали за Вовой, потому что не могли сами решить, как поступить с машиной. Гурский подумал, что мотор в тачке выключен давно, значит, в багажнике нет вентиляции. Эта мысль обожгла словно кипяток. Из багажника не слышно стариковского кашля. А ведь Романенко все время кашлял, когда ехали сюда.

– Пожалуйста, откройте багажник, – придушенным голосом попросил Гурский. – Красная кнопка на брелке. Нажмите. Там человек. Он может задохнуться, если…

– Пошел в задницу, – ответил Вова. – Тут я приказываю.

– Но я прошу…

– Заткни пасть. И говори, только когда спрашивают. Чья машина?

Гурский почувствовал легкое головокружение.

– В документах написано, что тачка зарегистрирована на московскую фирму «Комтер», – сказал он. – Фирма занимается оптовой торговлей компьютерами. А я сотрудник другой фирмы. В моих документах указано, где и кем я работаю.

– Класть я хотел на тебя и твои документы, – Вова плюнул на асфальт. – Я о машине спрашиваю. Сколько она в Москве стит? Ну, цена у нее какая?

Гурский ответил, парни многозначительно переглянулись.

– Но без документов она будет стоить десятую часть этих денег, – добавил он. – Даже меньше того.

Видимо, и эта, урезанная вдесятеро цифра поразила воображение присутствующих оборванцев. В тусклых безжизненных глазах Вовы загорелся живой огонек.

– Не врешь? – он сглотнул набежавшую слюну. – Ты поможешь нам ее толкнуть. Потому что… Потому что ты знаешь, как это делается. Я через час приведу одного солидного человека, покупателя. А ты ему все расскажешь об этой машине. И с документами разобраться поможешь. У нас тут с бумагами проще, чем в Москве. Была бы машина, а документы можно другие купить. Ты пока сиди. И не чирикай. Если захочешь навострить лыжи, башку отстрелим.

Гурский подумал, что ворованная машина – это не пакетик с героином. Ее не так легко продать. А бросать новую импортную тачку, которая стоит целое состояние, в этом проклятом подвале, по мнению этих бродяг, – верх идиотизма. В подвале должен остаться только его труп, обезображенный или сожженный.

– Послушайте, я прошу вас, – сказал Гурский. – Это ведь не очень большая услуга – откройте багажник машины. Я ведь согласился помочь вам в ее продаже.

– Еще бы ты не согласился, гад. Тебе сказано: не открою. Или ты совсем тупой? У машины будет новый хозяин. Пусть он и лазает по багажникам.

– Внутри ценные вещи, – сказал Гурский. – Вы сможете забрать их себе. И продать.

Вова заколебался, он вертел в руке брелок, но не решался открыть багажник, опасаясь, что там персонально для него припасена какая-то гадость. Он не мог предположить, какая именно, но настойчивость, с которой московский сукин сын просил об одолжении, настораживала. Любопытство тянуло Вову к машине. Он подошел к багажнику и стал рассматривать брелок. Гурский чувствовал, что головокружение проходит. Он подтянул к себе обе ноги, согнув их в коленях. На правой голени была закреплена кобура с короткоствольным малокалиберным револьвером, в барабане которого умещалось четыре патрона. Как только Гурский очнулся, он почувствовал, что кобура на месте. Но цел ли револьвер…

Он коснулся пальцами кобуры и понял, что оружие на месте. Оставалось приподнять штанину, расстегнуть липучку на матерчатой перепонке, и револьвер сам прыгнет в руку. Но рядом стояли два вооруженных парня. Один из них выстрелит первым. Даже если Гурский проделает все движения молниеносно, он не успеет поднять ствол и произвести выстрел. Потому что к тому времени будет убит.

– В багажнике много всякого добра, – сказал он. – Там бинокль. И еще новый карабин. Ценная вещь. А патроны к нему под задним сиденьем.

Вова, облизав сухие заветренные губы, наконец решился: нажал на кнопку. Потянул вверх крышку багажника, на его физиономии появилась брезгливая гримаса. Двое парней отступили от Гурского, им тоже хотелось сунуть свои носы в багажник. Посмотреть на карабин и бинокль. Ближний малый опустил ствол пистолета, сделал пару шагов назад. Его друг повернулся к машине вполоборота.

Гурский, сунув ладонь под брючину, расстегнул перепонку кобуры. Рукоятка четырехзарядного хромированного револьвера легла на ладонь, указательный палец нашел спусковую скобу. Мелькнула мысль, что револьвер не пистолет, для стрельбы из него не нужно никаких дополнительных движений. Только прицелься и нажми на спусковой крючок. Гурский не сделал ни одного лишнего движения, он не поменял позы, не отодвинулся в сторону. Он сразу выбрал цель: парень с пистолетом представлял наибольшую опасность.

Гурский поднял руку с оружием. Револьвер выстрелил тихо. Пороховая вонь мгновенно пропитала воздух. Молодой человек отступил назад, не выпуская из рук оружия, схватился одной рукой за шею. Пуля вошла под подбородок, оторвала кончик языка и застряла в небе. Гурский выстрелил второй раз, пустив пулю почти в то же самое место. Она, изменив направление, прошила дыхательное горло и застряла в нижней челюсти.

Другой парень, державший в руках обрезок водопроводной трубы, первым оценил ситуацию и метнулся назад к воротам гаража. Гурский, вскочив на ноги, выстрелил ему в затылок. И не промахнулся, потому что стрелка и цель разделяли всего несколько шагов. Парень, запутавшись в собственных ногах, упал на асфальт, перевернулся на спину и обратно на живот. Вова стоял как парализованный и глядел в темноту. Он думал, что вся его жизнь, по существу, была одной большой ошибкой. Большой коллекцией неудач. Но главный промах он допустил сегодня утром, когда не убил этого гада из Москвы.

Вова кинулся той же дорогой к выходу из подвала. Гурский выстрелил от бедра. Пуля пробила куртку, но отскочила от толстого офицерского ремня, на котором держались Вовины штаны. Гурский схватил с пола железную палку и, заведя руку за спину, резко выбросил ее вперед и разжал пальцы. Совершив в воздухе четыре оборота, обрезок трубы плашмя ударил Вову ниже затылка. Удар был такой чудовищной силы, что раздробил сразу два шейных позвонка. Голова дернулась назад, вперед, снова ушла назад и запрокинулась вверх. Обладая хорошей стартовой скоростью, Вова успел набрать приличное ускорение. Но не смог остановиться в ту секунду, когда его грешная нетрезвая жизнь вдруг оборвалась, а душа рассталась с телом.

Он совершил несколько длинных головокружительных прыжков, словно солист балета, исполняющий «Испанский танец», высоко взлетел над землей и рухнул на кучу мусора. Неестественно вывернув голову назад, Вова удивленно глядел себе за спину на мертвых товарищей и живого московского гостя. Гурский, позабыв обо всем, стоял над раскрытым багажником машины.

Руки и ноги старика, связанные телефонным проводом, безжизненно обмякли. Лицо с глубоко прорезанными морщинами вытянулось и посинело. Кажется, широко открытый рот продолжал хватать воздух. Но воздуха не было. Багажник был забит разным барахлом, в том числе двумя туристическими палатками в чехлах, канистрой с бензином, бутылями с водой, инструментом, каким-то тряпьем и консервами. Свободного места почти не осталось. Если выключить подачу воздуха, человек задохнется в этой тесноте и духоте через четверть часа, а то и раньше.

С досады Гурский плюнул на пол, схватив старика за плечи и брючный ремень, выволок наружу и опустил на асфальт.