Часть третья: Расплата

Климов проснулся от солнечного света, пробивающего плотные шторы, и тонкого птичьего крика. Он спустил ноги с кровати, накинул халат и поискал глазами настенные часы, но не нашел их. Первым делом сунул в рот сигарету, чиркнул спичкой. Где-то далеко играет радио, птицы чирикают. Кажется, Маргарита выбрала подходящее место для лежбища, спокойное и тихое.

Грузовик прибыл в подмосковный поселок прошлой ночью, темной и дождливой. За двухметровым глухим забором стоял большой приземистый кирпичный дом с застекленной верандой и мезонином. Вокруг дома разросся старый яблоневый сад. Машину загнали за забор, наскоро поужинали и легли спать. Климов с женой поднялись в мезонин, а Цыганков с Урманцевым остались на первом этаже. Ночью на осмотр дома не хватило ни сил, ни времени. Сил не хватило даже на плотскую любовь.

Жена чуть свет уехала в Москву. На нейтральной территории, на вокзале иди в какой-нибудь забегаловке назначила встречу с неким Полосовским, сотрудником детективного агентства «Феникс – М». Последние три с половиной месяца своей жизни Полосовский посвятил работе на Маргариту Алексеевну.

По её отзывам, этот добросовестный и аккуратный молодой человек сполна отработал свой гонорар. Хотелось бы в это верить, но не верилось. Все частные сыщики в представлении Климова были подонками, рвачами низкого пошиба и, разумеется, педерастами. Такую работу, унизительную для мужского достоинства, приличный человек, без отклонений в умственном и психическом развитии, даже по приговору суда не станет выполнять, – рассудил Климов.

На самом деле его волновали не моральные качества Полосовского и ему подобных сыскарей, волновали расценки, установленные столичными детективами. А цены на услуги кусались.

Сегодня Полосовский должен получить окончательный расчет в обмен на досье, собранные на Игоря Островского, Тамаза Ашкенази и адвоката Финкеля. Распорядок дня, связи, адреса личных и съемных квартир, привычки, любовницы, увлечения, денежные счеты и прочая хреновина. Наверняка, львиная доля этой информации не имеет никакого значения. Но какая-то крупица, возможно, окажется той самой золотой песчинкой, ради которой и заказана вся музыка.

Агентство «Феникс – М» контора не из дешевых. Почасовая оплата детектива двадцать пять баксов, плюс доплата за сверхурочные, плюс надбавка за те виды деятельности, которыми по закону агентство не имеет права заниматься, но занимается, потому что хорошо жить всем хочется. Речь идет о прослушке телефонных разговоров объекта, просмотре пейджинговых сообщений и почтовых отправлений, взломе персональных компьютеров и о прочих мелочах повседневной жизни.

Деньги идут в кассу агентства, в конечном счете, в общак какой-нибудь банды, которая контролирует деятельность сыщиков. Но это значения не имеет. Важно другое: деньги плавно перетекают из кармана Климова в карманы корыстолюбивых сукиных детей. А ещё надо прибавить к гонорару скромное вознаграждение лично господину Полосовскому. За усердие, старательность, прилежность, наконец, за молчание. У сыщика два малолетних ребенка, которые страдают без мороженого и леденцов. Деньги нужны на чулочки жене и любовнице, да мало ли на что.

Короче, за три месяца Полосовский вскрыл Маргариту Алексеевну почти на двадцать тысяч гринов. Климов, переговорив с женой вчерашним вечером, остался недоволен, упал духом. «Черт, я просил выяснить через сыскное агентство только распорядок дня Островского, Ашкенази и Финкеля, – сказал он. – Только и всего. Все остальное я сам могу тебе рассказать. Даром».

Маргарита Алексеевна разозлилась: «Даром за амбаром, – отрезала она. – А здесь надо платить. Эти люди не мусорщики и даже не инженеры с чулочной фабрики. Они большие шишки. К ним трудно подступиться. И любая информация об этих жлобах стоит денег». «Но откуда у нас лишние деньги?» – спросил жену Климов.

«Успокойся, нам с тобой это ни стоило ни копейки, – улыбнулась Маргарита. – Еще зимой, во время нашей последней встречи с Островским, я разжалобила его чуть не до слез. Он дал двадцать тысяч мне на жизнь и тебе на посылки. Ну, теперь легче?» Климов рассмеялся: «Немного отпустило. Получается, Островский оплатил слежку за самим собой. Забавно».

Докурив сигарету, Климов утопил окурок в чашке чая, огляделся по сторонам. Комната довольно уютная, предел мечтаний среднестатистического обывателя. Обои в мелкий цветочек, книжные полки, двуспальная кровать с глубоко продавленным матрасом, раритетный черно-белый телевизор на тумбочке и желтый матерчатый абажур на лампе. Климов подумал, что когда-то и у него была дача, в сравнении с которой этот дом просто казарма штрафного батальона.

В загородной резиденции Климова отделка, оборудование куда богаче. Кабинет, бильярдная, библиотека, зимний сад, хозяйские спальни, два туалета и ванных комнаты на втором этаже. А на первом этаже домашний кинотеатр, каминный зал, гостиная и ещё много чего. Прачечная, винный погреб и сауна в подвале. Но богатый загородный дом остался в прошлом, далеком и туманном.

А сейчас, после тюрьмы и зоны, и эта чужая скромная дача в тридцати километрах от Москвы, дача, которую Маргарита сняла на лето, просто царский дворец, не иначе. Что поделать, все на свете относительно. Климов зевнул, раздвинув шторы, вышел на балкон.

Ночной дождь не оставил после себя и легкого следа. Солнце висело в голубом бездонном небе. Отсюда, с балкона, видны крыши соседних дач, темные макушки сосен в далеком лесу. А внизу – яблони, покрытые молодой листвой, неряшливая клумба многолетних цветов, заросшая сорняками, повешенный на двух столбах гамак. Благодать.

Климов подумал, что попал из зимы в лето, из неволи на свободу. Ураган занес его в этот живой цветущий мир из темного и жестокого мира, полного крови, неизлечимых болезней, беспросветного мрака и жестокого насилия. Он лишь незваный гость и, возможно, скоро придется вернуться обратно, на прежнее место и там погибнуть.

Но пока он здесь, надо ловить момент, наслаждаясь каждой минутой прекрасной жизни, дышать полной грудью.

Захотелось спуститься вниз, забраться в гамак и пролежать в нем до самого вечера, грея на солнце кости, насквозь промерзшие в тюремных камерах, вагон-заках, зачумленных лагерных бараках, на продуваемой всеми ветрами стройке, в холодном тарном цехе. Но потаенные желания Климова осуществил шустрый Цыганков. Климов наблюдал сверху, как тот спустился с крыльца, подошел к гамаку и упал в сетку, задрав босые ноги на деревянную перекладину.

– Балдеешь? – крикнул Климов.

Разомлевший Цыганков даже не ответил, просто поднял руку, махнул ладонью.

Вернувшись в комнату, Климов поправил постель, спустился по лестнице на первый этаж и заперся в ванной. Он добрых четверть часа принимал душ, натирая себя мылом. Наконец, чистый с просветленной душей, обтерся полотенцем, вышел на веранду.

Урманцев, облаченный в шорты и майку без рукавов, сидел за длинным столом, отставив в сторону грязную посуду. Он поставил себе на колени большую спортивную сумку и склонился над ней. Климов нашел чистую чашку, плеснул в неё горячий кофе и сел на стул.

– Который час? – спросил он.

– Где-то между обедом и ужином, – ответил Урманцев.

– Так поздно? – удивился Климов.

Урманцев, запустив в сумку обе руки, продолжил копаться в её темном чреве.

– Между прочим, я успел смотаться в Москву и вернуться обратно, – сказал он. – С гостинцами.

Климов не обратил внимания на последнее замечание про гостинцы. Он отрезал добрый кусок хлеба, кусок и сыра, засохшего со вчерашней ночи, и несколько кружков колбасы, купленной по дороге. Колбаса попахивала плесенью и почему-то сырой рыбой. Наверное, от такого угощения не отказались бы здешние кошки.

Но Климов сейчас был жаден до еды и не хотел делиться даже с животными. Поверху колбасы он нанес толстый слой горчицы и кепчупа, создав настоящее художественное произведение, а не бутерброд.

– Ну, брат, такая жизнь, что и умирать не хочется, – Климов поделился свежим наблюдением.

– А придется, – мрачно пошутил Урманцев. – Кое-кому.

Ничто на свете, даже черный юмор, не могло испортить настроения. Климов обжигался горчицей, жевал рыбную колбасу, пил кофе и наслаждался жизнью.

– Что это ты там разглядываешь?

Вместо ответа Урманцев выложил из сумки на стол несколько уже снаряженных обойм, три пистолета «ТТ» и один Макарова, патроны россыпью, а ружейные в отдельных герметичных мешочках, обрез охотничьего ружья двенадцатого калибра, три сотовых телефона в коробках.

– Телефоны велела купить твоя жена, – сказал он. – А остальное… Чем брать стволы на стороне, лучше воспользоваться тем, что есть в наличии. Я вскрыл старый тайник.

– Надеюсь, не чужой?

– Собственно, не один я хозяин этого добра. Но людям, которым принадлежали пушки, теперь не до этого. Одному до звонка осталось одиннадцать годиков, другой по кличке Заика, по слухам, завязал. И теперь работает лифтером в коммерческом банке. Хотя для него все могло закончиться совсем плохо. Но я не очень удивлюсь, если тот банк, где работает Заика, в скором времени ограбят.

Климов встал, повертел в руке один из пистолетов. Он с долей недоверия относился к пистолетам отечественных марок, полагая, что эти пушки могут подвести стрелка в самый ответственный критический момент. Или патрон в патроннике перекосит или затвор заклинит или ещё что. Климов встал, осмотрел оружие. «ТТ» не совсем обычные, югославского производства, не на восемь, а на девять патронов. По одному виду трудно судить о пистолете, нужно сделать хотя бы пять-шесть выстрелов.

– Сколько стоит эта музыка? – спросил Климов.

– За полторы тысячи отдам, – ответил Урманцев. – Оптом.

– Дороговато.

– Штукарь – четыре керогаза. Значит, двести пятьдесят долларов за ствол, – посчитал Урманцев. – Обрез и патроны, это ещё пять сотен. Дешевле не найдешь. Берешь?

– Посмотрим.

Климов взял в руки обрез ружья ТОЗ – 80. Стволы чуть более пятидесяти сантиметров, обрезаны по самую антабку, приклад спилен, а ложа заполирована напильником и мелким наждаком. Климов переломил обрез, заглянул в стволы, поверхность гладкая, цилиндрической сверловки.

Такой обрез на расстоянии десяти метров от дульного среза имеет довольно широкий разлет дроби или картечи. На этом расстоянии заряд, выпущенный из ружья, должен образовывать круг диаметром тридцать сантиметров.

Закрыв обрез, Климов попытался взвести оба курка тыльной стороной ладони. Не получилось. Тогда он поочередно взвел курки большим пальцем. Боевые пружины оказались мощными, тугими, такое ружье не даст осечки. Климов опустил стволы, нажал на спусковые крючки. Курки сухо щелкнули. Неплохо. Климов взял первый попавшийся ружейный патрон, потряс его, как погремушку. Вилкой вытащил пыж, высыпал на ладонь девять картечин диаметром восемь с половиной миллиметром.

Заряд фабричного, а не кустарного производства. Патроны хранились в коробках, а коробки в герметичных целлофановых пакетах. Значит, порох не впитал в себя влагу.

– Ты разбираешься в оружии? – спросил Урманцев.

– Ну, возможно, я не самый тонкий специалист, но мой охотничий стаж больше десяти лет, – ответил Климов. – Бил крупную дичь, ходил в тир. У меня была довольно большая коллекция оружия. Двустволки фирм «Голланд – Голланд» по две тысячи баксов за ружье, «Скотт», «Лебо», даже «Джеймс Перде».

– Ого, – присвистнул Урманцев.

– И пистолеты были неплохие. Правда, незарегистрированные. Один знакомый секретарь посольства покупал стволы за границей, перевозил их в дипломатическом багаже, а потом втридорога перепродавал мне. После моего ареста в доме провели обыск, ружья изъяли. А пистолеты взял у жены и спрятал Островский. Маргарита боялась, как бы мне ещё статью за хранение оружия не пришили. Короче, вся коллекция накрылась одним местом.

– Обрез понравился?

– Да, я бы остановил свой выбор на этой штуке, – кивнул Климов.

Урманцев стал складывать оружие в сумку, но остановился.

– Слушай, может, все-таки передумаешь? – спросил он. – Может, зря ты все это затеял? Но ещё не поздно дать отбой. Оглянись, жизнь прекрасна и коротка. Садитесь с женой в самолет, летите куда-нибудь подальше. И живите спокойно, в свое удовольствие.

– После всего, что со мной сделали, спокойно жить? – усмехнулся Климов. – Вряд ли получится. Островский не сегодня, как завтра узнает, что из зоны я ушел. Меня будут искать. И в свое удовольствие пожить не дадут. Денег мне хватил на два-три года весьма скромной жизни. С такими деньгами нельзя прятаться долго. Бабки нужны, чтобы менять паспорта, переезжать из страны в страну. Это недешево стоит. Кроме того, я ничего не забыл и ничего не простил. Ясно?

– Куда уж ясней, – кивнул Урманцев.

Маргарита вернулась под вечер. Из соображений конспирации она добиралась до поселка на перекладных, электричкой, с пересадкой на автобус. В белой шляпке, темных очках и летнем костюмчике, с продовольственной сумкой в руке она напоминала дачницу, работящую мать семейства, возвращавшуюся на природу, к мужу, к детям, после напряженного трудового дня.

– Как успехи? – спросил Климов жену.

– Порядок, – Маргарита сняла и бросила на стол шляпку и очки.

Климов полез в сумку. Там лежали не покупки к ужину, а четыре конторские папки и объемистый конверт с фотографиями, а в отдельном пакете деньги для Урманцева. Маргарита абонировала в банке депозитарную ячейку, сегодня она забрала все, что там оставалось. Климов пересчитал купюры, ровно двадцать тысяч. Он вручил пакет Урманцеву.

– Все, теперь мы в расчете, – сказал Климов. – Правильно?

– Правильно, – кивнул Урманцев и взялся пересчитывать деньги.

– Какие планы? – спросил Климов. – Я в том смысле, что ты мне нужен.

– Дай мне день на размышление.

– У тебя было много времени подумать. Еще один день – это слишком долго. Решай сегодня же.

Климов занял кресло в комнате на первом этаже, перелистал досье, собранные Полосовским. Что ж, после беглого просмотра бумаг можно сказать, что молодой сыщик отработал хотя бы половину тех денег, которые ему заплачены.

С фотографий на Климова смотрели люди, кое-чего добившиеся в жизни. Впрочем, зачем обманываться? Когда Климов терпел финансовый крах, пока летел в пропасть, навстречу своей гибели, его недруги оседлали блистательные вершины успеха. Адвокат Михаил Адамович Финкель за последние пару лет разбогател. Он расширил свою практику, открыл новую контору, не где-то на выселках, а почти в центре города.

Теперь занимается не только уголовными, но и гражданскими делами, консультирует солидные фирмы по правовым вопросам, представляет интересы своих доверителей в арбитражах. Выиграл несколько громких судебных процессов. Иногда берется за дела, сулящие убыток, а не выгоду, но зато имеющие большой общественный резонанс. С таких дел Финкелю причитаются не гонорары, а бесплатная реклама. Он выиграл несколько громких судебных процессов, его показывали по телеку, о нем строчили газетные статейки.

Да, с делами у адвоката все в порядке. Отдыхает Финкель… Климов перевернул пару страничек. Оказывается, за последние три года Финкель находился в отпуске какие-то жалкие восемнадцать дней. Один раз летал на Гавайи, второй раз торчал в Сочи. Прервал последний отпуск, потому что заразился триппером, вынужден был вернуться в Москву. Лечился амбулаторно.

Как и прежде, Финкель женат, двое детей, девочки семнадцати и двадцати трех лет, учатся во Франции. Финкель посещает синагогу два раза в месяц. Разумеется, не из религиозного чувства, а из ханжеских соображений.

Услугами охранников пользуется, как правило, только в рабочее время. По городу ездит на «Мерседесе», водитель мастер спорта по дзюдо, вооружен. Три месяца Михаил Адамович назад порвал отношения с двадцатилетней любовницей, потому что та задумала выйти замуж за какого-то очкарика студента. Эта связь с девицей длилась почти полтора года. Финкель мучился, переживал разрыв, даже напился с горя. Но тем все страдания и кончились. А девушка на днях сыграла свадьбу.

Молодость, молодость… Климов вздохнул. Только в двадцать лет можно позволить себе такую роскошь: променять профессионального адвоката, профессионального еврея на слабовидящего студента с дырявыми карманами.

Резюме на последней странице. Слабые стороны натуры Финкеля: жаден, расчетлив, не азартен, трудоголик. Сильные стороны: жаден, расчетлив, не азартен, трудоголик. Что ж, в своих выводах детектив прав: на жадность и расчетливость с какого боку посмотреть. С одной стороны – это дефект натуры, с другой стороны – сильная сторона характера.

Азартные игры презирает, к спиртному равнодушен, хороший семьянин, осторожен, скрытен. Спортивных предпочтений не имеет, но регулярно посещает тренажерный зал, бегает, поднимает штангу, следит за тем, чтобы выглядеть моложе своих сорока девяти лет.

В какую колонку записать эти качества? В дебет или в кредит?

Климов вернулся на первые страницы, стал изучать распорядок рабочего дня Финкеля. Никой системы нет. Каждый отдельный день имеет свое расписание. Но нечто общее все же имеется: трижды в неделю Финкель ведет прием клиентов. С десяти утра до двух часов дня. И еще. Нынешним летом ночует не на даче, а в городе.

Месяц назад жена Финкеля перенесла сердечный приступ. Михаил Адамович, как добродетельный семьянин, проявил трогательную заботу. Нанял опытную сиделку. Кроме того, каждую субботу сам покупает продукты и лекарства в одном и том же супермаркете рядом с домом. Климов прочитал адрес магазина, знакомое место.

Климов передал досье Урманцеву.

– Хочешь начать с этой падлы? – зашелестел страницами Урманцев.

– Не знаю, – пожал плечами Климов. – Собственно, разницы нет. Мне показалось, что Финкель не самая трудная добыча. Хотя, как сказать…

Климов открыл папку с надписью «Ашкенази», по диагонали просмотрел несколько страниц.

Оказывается, в последнее время ветер перемен дул в паруса Тамаза Георгиевича с удвоенной силой. Теперь Ашкенази не бывал в Москве наездами, как прежние времена, он прочно осел в столице. Купил квартиру в районе проспекта Мира, участок в тридцати километрах от столицы на Рижском шоссе. Начал масштабное строительство загородного дома. Судя по чертежам, это будет нечто в своем роде, архитектурный шедевр, дом-музей.

Ашкенази так увлекся этим делом, вжился в роль архитектора и дизайнера, что бывает на своем участке чуть ли не ежедневно, иногда остается ночевать в уже готовом домике для обслуги.

Климов послюнявил пальцы и со злорадством подумал, что строительство закончить не удастся. В связи со смертью непосредственно застройщика.

Эта мысль мгновенно успокоила нервы.

В Тбилиси Тамаз Георгиевич оставил престарелую мать, которой высылает скромное денежное содержание. А также бывшую супругу и трехлетнего ребенка, которым содержания не положено.

На новом месте он довольно быстро завел себе гражданскую жену, русскую, блондинку, рост метр семьдесят восемь, двадцати пяти лет от роду. И проникся к ней настолько глубоким чувством, что всерьез размышляет о законном браке. Климов подумал, что брак расстроится. Причина все та же – скоропостижная трагическая гибель жениха.

На душе стало ещё светлее.

Но дальше пошла сплошная чернуха.

Ашкенази, как и прежде, занимается нефтяным бизнесом, поставил дело на широкую ногу. Отремонтировал офис но, главное, сильно озаботился собственной безопасностью. Его контору охраняют приблизительно пять-шесть человек, нанятые в солидном охранном агентстве. Все охранники имеют опыт боевых действий, в прошлом менты или офицеры специальных подразделений. На дверях дежурят два милиционера. И охрана и менты вооружены пистолетами Макарова.

– Расклад не в мою пользу, – вслух заявил Климов.

Ясно, к Тамазу и близко не подступиться, если весь твой арсенал составляют несчастные пуколки «ТТ» и обрез охотничьего ружья. Впрочем, имей Климов на хоть безоткатное орудие, все рано, с такой защитой Ашкенази может работать и спать спокойно. Что он и делает.

Климов продолжил чтение, надеясь найти какую-то слабину в охране Ашкенази. Но слабины не было в помине. Дача Ашкенази находится за высоким забором, на охраняемой территории, на ночь выпускают пять-шесть натасканных собак, готовых перегрызть глотку любому чужаку.

Квартира также охраняется, когда Ашкенази нет дома, там дежурят два мордоворота. Когда хозяин возвращается, эти люди не уходят, остаются в помещении. Плюс ещё два человека заступают на вахту у лестничной клетки. Один охранник топчется подъезда. Итого, пять вооруженных лбов.

Стекла квартиры пуленепробиваемые. Дверь двойная, из легированной стали. Выдерживает выстрел гранатомета.

– Блин, зачем тратить такие деньги на охрану? – проворчал Климов. – Раньше такого не было. Это настоящая паранойя. Вот что с человеком деньги делают.

Впереди ждал ещё один неприятный сюрприз. Оказывается, Ашкенази ездит на бронированном автомобиле, «БМВ» пятой серии серебристого цвета. Внешне тачка почти ничем не отличается от серийных образцов, разве что чуть сильнее прижата к земле и стекла матово коричневые, будто залитые мазутом. В автомобиле вооруженный водитель. Автомобиль сопровождения чаще всего не задействован. Ашкенази надеется на прочность бронированной тачки.

Получается так, что этот Тамаз полностью недосягаем, рано по нему заказывать панихиду, покупать венки и белые тапочки. Потому что этот человек доживет до глубокой старости. Что же делать? Как расколоть этот орешек по имени Ашкенази? Вариантов нет. Значит, надо сосредоточить внимание на другом объекте.

Климов раскрыл самую тощую папку с надписью «Островский». Если жизнь и быт Финкеля и Ашкенази в последнее время стремительно менялись, то здесь все стояло на прежнем месте. Если не считать того, что Островский, как и Ашкенази, озаботился собственной безопасностью. Он держит вооруженную охрану в офисе. Пользуется «Фордом Эксплорер», обычным джипом, без брони. Но от этого не легче. В поездках по Москве за ним всегда следует машина сопровождения, набитая вооруженными мордоворотами.

Этим летом сын Островского Сергей закончил школу, сбирается поступать в МГИМО. Жена Вероника сосредоточена на домашнем хозяйстве, посещает фитнес-центр и женский клуб «Рукодельница». Информация о постоянной любовнице отсутствует. Если Островский поддерживает любовные связи на стороне, то умело их маскирует. Собственной даче Островский уделяет мало времени, бывает там редко, от случая к случаю. Хобби не имеет, по уши погружен в дела. Выпивает умерено. Спортом, картами, бегами, тотализатором не интересуется. Живет по прежнему адресу.

Климов решил, что займется Островским в последнюю очередь.

– А ведь суббота у нас уже завтра, – сказал он.

– Это ты к чему? – спросил Урманцев.

– К тому, что по субботам в одно и то же время, приблизительно в пять вечера, адвокат Финкель, человек педантичный, делает покупки в универсаме. А затем шагает к жене.

– У тебя появился план? – заинтересовался Урманцев.

– Так. Одна шальная мыслишка. Но если ты выходишь из дела, эту идею можно забыть.

– Я же сказал: надо подумать.

– Господи, сколько можно? – взвился Климов. – Это ведь не шахматная задача. Скажи, сколько ты хочешь за работу. А я отвечу, смогу ли заплатить такие деньги. И все.

– О прикупе я ещё не думал. Это второстепенно. Сейчас я должен уехать.

– Снова? – удивился Климов. – Ты ведь уже ездил в Москву.

– На этот раз я уезжаю в Павловский Посад. Два месяца назад с оказией я передал письмо своей гражданской жене и сыну. Намекнул, что могу вернуться очень скоро. Но ответа не получил. Я приеду обратно вечером или ночью. И тогда скажу тебе свое «да» или «нет».

Урманцев добрался до Павловского Посада, когда летний вечер разрисовал небо розовой закатной краской. Он отпустил такси, не доехав до дома двух кварталов, пешком прошагал по знакомой улице, вдыхая запах сирени. Ткачихи возвращались по домам с вечерней смены, мальчишки катились к речке на своих велосипедах. Урманцев остановился у калитки, покашлял.

С другой стороны забора, перед верандой пятилетний карапуз подбрасывал в воздух надувной красно-белый мяч. Какой-то незнакомый мужчина в шортах и майке, присев на скамейку, строгал ножом дощечку. Урманцев постоял у забора, не решаясь распахнуть калитку.

Мужчина, заметив появление незнакомца, отложил свою работу, подошел к калитке, вопросительно глядя на пришельца.

– Вы кого-то ищите?

– Да, ищу, – Урманцев чувствовал себя не в своей тарелке, он недобро глянул на чужого мужика. – Хотел бы видеть Раису Николаевну.

– Фомину? – удивленно переспросил мужчина, будто вокруг было без счета женщин с таким именем и отчеством. – Насколько я знаю, она уехала.

На этот раз удивился Урманцев.

– Куда уехала?

– Не могу знать, – пожал плечами мужчина. – Мы купили у неё дачу, то есть дом, два месяца назад. Она собрала вещи и уехала. И не сообщила куда. Я ещё тогда спросил ее: что отвечать, если вас станут спрашивать? Она говорит: ничего.

– А ребенок?

– Про ребенка не знаю.

Какая– то женщина вышла из дома на веранду, спустилась вниз, отобрала мяч у мальчугана, взяла его за руку и увела за собой. Ребенок заплакал.

– Простите за любопытство, а вы кто? – спросил новый хозяин. – Раиса Николаевна тут кое-какие мелочи оставила. Может, она ещё появится.

– Я просто знакомый. А передавать… Нет, ничего не надо.

Лида Осина, ближайшая подруга Фоминой, жила в другой части города, на последнем этаже типовой пятиэтажки. Поднявшись по лестнице на площадку, Урманцев остановился, поняв, что выбрал для визита не лучшее время. В квартире гуляли. Из-за двери лилась музыка, слышались мужские и женские голоса.

Он долго давил пальцем на кнопку звонка пока, наконец, дверь открылась. Осина в ярком многоцветном платье с глубоким вырезом напоминала распустившуюся летнюю клумбу, на шее блестела нитка искусственного жемчуга. Прищурив блестящие глаза, она смотрела в лицо гостя, но узнала Урманцева не сразу.

– А, это ты, – сказала Осина вместо приветствия, смерила Урманцева долгом оценивающим взглядом. – Ну, вырядился. Какой пижон. Усы отпустил. Уже освободился?

Урманцев кивнул и напрямик, без лирических предисловий, спросил, куда уехала Фомина и где ребенок.

– Я ей письмо послал, что скоро вернусь, – добавил он.

– Вот когда она твое письмо получила, то сразу дом продала и уехала, – усмехнулась Осина. – Куда уехала, не знаю. Она никому не сказала нового адреса, даже мне. Боялась, видно, что ты в гости приедешь.

– А сын?

– И сына увезла. А что ты хотел?

– Забрать её с ребенком, да уехать отсюда подальше. На край света.

– Раньше надо было об этом думать.

– Да, надо было раньше, – вздохнул Урманцев.

Он достал из нагрудного кармана кусок бумаги, ручку, черканул несколько цифр.

– Вот телефон, по которому меня можно найти, – он протянул записку Осиной. – Пожалуйста, если она появится, попроси позвонить. Может, у нас ещё что-то склеится.

Осина сунула бумажку в карман платья. Урманцев стал спускаться по лестнице вниз.