Глава тридцать вторая
Наконец я смог встать и даже понял, что, расставив руки достаточно широко, могу удержаться на ногах, несмотря на то что качающиеся пол и стены всячески старались вывести меня из равновесия. Я сделал несколько неверных шагов и опустился на колени перед телом Маклеода. Его длинные тонкие руки скрывали от меня его лицо. Я даже не стал пытаться увидеть, с каким выражением и с какими чувствами он принял смерть. Я лишь прикоснулся к расслабленным пальцам, а затем встал и прислонился спиной к стене — держаться на ногах, опираясь на надежную ровную поверхность, было гораздо легче. Мне захотелось тотчас же открыть конверт и прочитать то, что было написано Маклеодом и адресовано непосредственно мне.
В комнату вошла Ленни. Она была одета в ту самую пижаму, которая давно уже превратилась в засаленные черные лохмотья. Она обвела комнату рассеянным взглядом, причем я даже не был уверен в том, что она может сносно ориентироваться в пространстве — так плотно прикрывали ей глаза то и дело спадавшие на лицо волосы. При этом Ленни едва слышно напевала какую-то непонятную — без намека на мелодию — песенку. Сначала она увидела Маклеода, затем меня. Не переставая петь, она на некоторое время замерла на месте — точь-в-точь музыкальная кукла в каком-то странном наряде. Наконец она вновь пришла в движение и, подойдя ко мне, заглянула мне в глаза.
— Ты теперь мой брат, — тихо и почти ласково сказала она. — У тебя на щеке кровь, его кровью мы с тобой породнились. — С этими словами она протянула мне руку.
Мы вместе стояли около стены и молчали. Вдруг на нас обрушился целый водопад звуков: к нашему дому одновременно подъехали сразу несколько машин. Один автомобиль пронесся по улице, с визгом затормозил у парадного крыльца, и сноп света от его фар на мгновение превратил для нас ночь в яркий день. Следом, словно ниоткуда, появился брат-близнец первого автомобиля. Точно так же сверкнув фарами, он занял место рядом с первой машиной перед крыльцом нашего дома. Когда из-за угла появилась третья машина и, надрывая мотор, помчалась к тем, что уже выстроились перед крыльцом, я оторвался от стены и потащил Ленни за собой в спальню Гиневры.
Захлопали дверцы машин. По тротуару и крыльцу затопали несколько пар башмаков, со звоном распахнулась калитка, и в прихожую ворвались полномочные агенты той страны, в которой мы живем, — трое спортивного сложения мужчин в деловых костюмах и серых фетровых шляпах. Я слишком поздно сообразил, что следовало бы зажать ладонью рот Ленни. Она вдруг снова не то запела, не то заныла и, чтобы облегчить задачу удивленно переглянувшимся непрошеным гостям, встала со своего места и вышла из темноты спальни им навстречу.
— Я смотрю, вы пришли, — сказала она подчеркнуто громко, так, словно говорила со слабослышащими стариками. — Что ж, я готова принять гостей.
Ленни протянула в сторону визитеров руки, и я заметил на ее запястье зиявшие, как стигматы, следы от погашенных о кожу окурков.
Один из агентов внимательно посмотрел на Ленни и сказал:
— Упакуйте ее.
Его товарищи сделали по шагу вперед и вздрогнули от неожиданности, когда Ленни улыбнулась им:
— Я люблю вас, даже когда вы меня пытаете, вот только, мучая меня, вы страдаете сами.
Ленни прошла вслед за агентами в слабо освещенную прихожую, и тут я заметил, что, как бы ни старалась она держаться бодро и спокойно, на ее лице все же был написан тщательно скрываемый страх.
— Ой, — негромко произнесла она, ежась всем телом, — я, кажется, бегу по полю, поросшему высокой травой. И вдруг я падаю. Задохнусь ли я здесь, в этой траве, или просто усну?
Они вывели ее на улицу, и их место заняли другие агенты. Впрочем, было бы преувеличением сказать, что я справился с ролью гостеприимного хозяина и оказал вновь прибывшим радушный прием. Едва новая смена непрошеных визитеров показалась на пороге входной двери, я, постаравшись не привлекать к своей персоне слишком много внимания, вылез через окно, выходившее во двор, и к тому моменту, когда эти люди начали исполнять положенный суетливый ритуал над свежеобнаруженным трупом, я был уже в дальнем конце нашего переулка.
