Глава шестая
22 августа 2015 г.
Окрестности Старого Искитима
Садовников не знал, куда его везут. За окном угадывались скудно освещенные улицы окраины. Потом замелькали деревья и густые кустарники. Значит, авто, за рулем которого сидел Большой, уносилось от Искитима все дальше и дальше. Садовников почти ничего не соображал, время от времени он проваливался в дрему. Направление фиксировал, скорее, по сталкерской привычке, а не потому, что его беспокоило, куда он едет.
Потом резко запахло битумом, и машина остановилась. Глядя, как в свете фар разъезжаются створки ворот, Садовников решил, что это – загородный особняк Шимченко. Понадобилось напрячь мозги, чтобы понять: к особняку они подъехать не смогли бы при всем желании, ведь там теперь Зона. Следовательно…
Машина тронулась. Свет фар скользнул по металлическим фермам, по горам гравия и серебристым кауперам.
«Асфальтобетонный завод», – догадался Садовников и снова клюнул носом.
Хыча помог ему выбраться и, поддерживая за плечо, повел к административному корпусу. Позади них Большой разряжал автоматы и укладывал оружие в стоящую на багажнике спортивную сумку.
Охранник на проходной с неприязнью посмотрел на прибывших, но без разговоров разблокировал турникет. Хыча протащил Садовникова по пустому и гулкому коридору. Они остановились пред дверью с табличкой «VIP». Браток постучал, отклик последовал незамедлительно.
– О, какие люди! – Филя открыл двери и втащил Садовникова внутрь. – Свободен! – небрежно бросил он Хыче.
Садовников предполагал увидеть в VIP-зале вальяжного сенатора, но, кроме Фили, там не оказалось никого. Пустовали богатые кожаные кресла и диван, работал без звука телевизор. Свет прожекторов заливал промышленный пейзаж за окном.
– Вот это да! – Филя повел длинным носом, осматривая порезы на груди и плечах Садовникова. – Вот это я понимаю – работа настоящего мясника! – Он потянул двумя пальцами пропитанную кровью ткань рубашки. – Брутальный бандитский стиль! Штырь отметился?
– Нет, какая-то гнида, – ответил Садовников, валясь в кресло.
– Болит? – осведомился Филя.
– Уже нет.
– Так-так. – Филя походил по ковру туда-сюда. – Так-так… – Он остановился, навел на сталкера палец, – Как сам? «Чуйка» в норме? Не отбита? Не пропита?
– Я отбит, – ответил Садовников, он пристроил голову на спинку кресла и закрыл глаза. – Все равно не жилец больше.
Филя оскалился.
– Из-за Штыря, что ли? Да забей на него! Тоже мне, дона Корлеоне нашел! Рыпнется – замочим в сортире. Не забывай, что ты – наш человек. А своих мы в беде не бросаем.
Садовников вяло открыл глаза. Все было как в тумане, голос помощника сенатора доносился будто из тоннеля. Усталость и похмелье погасили разум. Слова Фили воспринимались отстраненно и не вызывали никаких чувств.
– Я убил ее? – спросил Садовников.
– Телку с татуировками? – уточнил Филя, он перешел к бару и принялся звенеть посудой. – Расслабься! Жива она и практически невредима. Ранение мягких тканей левого плеча, как мне доложили. Даже операция не понадобилась, помазали йодом, и все. Хотя я бы потыкал в эту кралечку скальпелем. А ты?
– Что вам от меня надо? – спросил Садовников, с тревогой ловя себя на том, что начинает испытывать к Филе нечто похожее на признательность и расположение. Может, действительно не так уж и плохо оказаться в команде сенатора… И Штыря поставят на место, и Гаечке помогут, и самому подбросят высокооплачиваемой работы.
– Для начала выпей. Коктейль «Антанта» и рюмочка водочки. – Филя поставил то и другое на подлокотники занятого сталкером кресла. – А потом перейдем к делу.
Садовников без энтузиазма поглядел на плещущееся в стакане желто-черное пойло.
– Одним махом – оп! – и профит, – подначил его Филя. – Там чистейший кофеин, яичко, ром и всякие пряные ништяки.
Когда с выпивкой было покончено, Филя присел на диван, вынул из-под полы финский нож и принялся чистить острием под ногтями.
– Хочешь, и тебе сделаю так же? – предложил он как бы невзначай.
Садовников решил, что тут шутит.
– Наш-то пряничный домик – оказался в Зоне, – продолжил Филя. – Надо было же случиться такому облому… Теперь папик желает, чтобы ты сходил туда, разведал что и как. Возможно ли к особняку подобраться, какие аномалии рядом и… – Филя поднял нож лезвием вверх: – И остался ли кто-нибудь в живых.
Сталкер рассмеялся, роняя темную после коктейля «Антанта» слюну на колени.
– В живых? Ха-ха! В живых! – Он ударил ладонью по подлокотнику, сбросив пустой стакан.
– Дурак, – констатировал Филя, глядя исподлобья. – У папика сын там остался. И жена. Я не говорю уже о сотрудниках.
Садовников прикусил язык.
– А ты думал, одному тебе хреново? – пожурил его Филя. – Голова садовая… из-за какой-то малолетки нюни распустил, как мальчишка. Это ведь она оставила след на твоей морде?
Сталкер прикоснулся к твердой корочке, затянувшей рану на скуле.
– Откуда вы…
– Знаем-знаем, – гаденько рассмеялся Филя. – Теперь вы, как говорится, квиты. Она тебе шкуру подпортила, а ты – ей.
– Я не хотел, – сказал Садовников, отвернувшись. – Это случайно вышло. – Он посмотрел Филе в глаза твердым и почти ясным взглядом. – Мне нужна моя палка и мой ствол. Без них – никуда.
Филя развел руками:
– Так ты берешься?
– Я – сталкер, ходить в Зону – моя работа, – пояснил Садовников, стараясь, чтоб это не звучало слишком пафосно. – Ради спокойствия папика или за хабаром – без разницы.
– Очень хорошо, – улыбнулся Филя. – Мы в тебе не ошиблись.
– Есть «но»… – Садовников поерзал, пристраивая удобнее ноющую спину. – Гаечка.
Филя потер рукавом пиджака лезвие финки. С немым вопросом уставился на сталкера.
– У Гаечки зависимость от «экзо». Можно устроить дурилку на лечение? А потом помочь переехать. – Говоря это, он чувствовал опустошение внутри себя: то, что мешало ему жить в последние месяцы, уходило, испарялось в небытие. – Куда-нибудь подальше отсюда… Вернуться в Москву.
Филя поскреб лезвие ногтем, словно счищая насохшую кровь.
– Гаечка – птица вольная, – сказал он безразлично. – Захочет лечиться – не вопрос. Захочет уехать – папик в Москве все порешает. Но… – Помощник сенатора вздохнул. – Неволить ее не станем. Мы ж не звери. – Финка отправилась в ножны. – Решит уйти – отпустим. Хотя…
Взгляд Фили потускнел. Человек Шимченко прищурился, провел указательным пальцем по диагонали, разрезая воздух. На уголках губ выступила слюна.
– Что «хотя»? – насторожился чуткий Садовников.
– Ничего. – Филя облизнулся. – Тебя отвезут домой. Выспись. Но не забудь. – Он постучал себя по лбу. – Я жду доклад вчера.
* * *
22 августа 2015 г.
Искитим
Садовников купил у Татарина бутылку пива.
Сел прямо на бетонную плиту, на которой был установлен ларек. Посмотрел, щурясь, на освещенное рассветом небо. В вышине ветер рвал в клочья остатки ночной хмари.
Район просыпался. Стучали оконные рамы, тявкали псы, во дворах урчали двигатели автомобилей, ручеек сонных людей тек в сторону остановки маршрутного такси.
Садовников в один глоток выдул половину бутылки, вытер воспаленные губы ладонью и собрался вторым глотком покончить с пивом, но тут его отвлекли.
– Трубы горят? Да, морячок? – поинтересовался кто-то, стоящий за ларьком.
Сталкер заглянул за угол и увидел короткостриженого человека в спортивном костюме. На груди у спортсмена вилась толстая золотая цепь. Бандит? А кто же еще… Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал – это, как пить дать, был подосланный Штырем злодей. Расслабился сталкер, поверил, будто сенатор его защитит. Где тот сенатор? В Москве! И в седой ус не дует…
– Да ты пей, пей, – снисходительно позволил «спортсмен», – а то трясешься, как осиновый лист. На тебя даже смотреть больно.
Бандит поднял руку, в ней, к удивлению Садовникова, оказалась бутылка такого же пива. И только сейчас сталкер удосужился сфокусировать взгляд на лице внезапного собеседника.
– Что вы от меня хотите, товарищ майор? – спросил он, поняв, с кем предстоит иметь дело.
«Спортсмен» выудил пачку «Парламента», угостил сигаретой сталкера, закурил сам.
– Рассказывай, Костыль. Где был, с кем говорил, что видел…
Врожденное недоверие к спецслужбам не позволяло Садовникову раскрывать карты по первому требованию. К тому же жизнь «на районе» с детства привила предубеждение насчет стукачества. А уж когда заставляют стучать на самого себя…
– Тебе повезло, что администратор удосужился вызвать подмогу, когда на парковке перед «Приютом» появился ты – весь в кровище и рванине, как зомби, – сказал Шевцов, вытирая губы. – Задал ты жару, базара нет. Но пока мы можем с этим работать. Да, блин, можем!
Садовников молча курил. Снова его призывают оказаться между молотом в лице сенатора и наковальней в лице спецслужб. И те и другие – не лыком шиты. Попробуй тут – выкрутись без потерь.
– Шимченко в Москве, – продолжил Шевцов сиплым шепотом. – Напрасно думаешь, что новые друзья будут тебя всегда защищать. Напрасно вообще думаешь, что они – друзья. Большой и Хыча – люди Резо, которых тот отправил в услужение сенатору. За каждым – длинный и кровавый след. Рэкет и вымогательство для них – это все равно, что тебе чашку чаю с утра выпить. В порядке вещей и на уровне рефлексов.
Из ларька вышел Татарин с метлой. Сурово уставился на беседующую парочку.
– Мальчики, а переместитесь-ка метров на пятьдесят! – попросил торговец вежливо, хотя по глазам его было видно, что он не прочь погнать их метлой через весь Искитим. – Вы своими ясными лицами покупателей распугиваете. Люди обходят ларек десятой дорогой.
– Все понял, командир! Уже уходим! – просипел Шевцов, а когда дверь за широкой спиной Татарина закрылась, он спросил с профессиональным интересом: – Мигрант?
– Христос с вами, товарищ майор! Местный он! – ответил Садовников, почувствовав беспокойство за торговца, у которого всегда можно взять в долг.
– Раз местный, тогда в натуре стоит переползти. – Шевцов завозился, пристраивая в лопухи пустую бутылку.
– Никуда я с вами не поползу, – сказал Садовников. – Задание мне было дано простое и по-человечески понятное. Особняк Шимченко теперь в Зоне. Пацан его там остался, жена. Вот и просит разведать, что и как…
– Шимченко никогда ничего не просит, – поправил Шевцов. – Люди, которые держат пистолет у твоего виска, не просят. Но подписался ты на годное дело. Все правильно говоришь, Костыль. Надо облегчить боль в отцовском сердце. Разведай, Костыль. Мне тоже любопытно, во что превратился особняк сенатора.
– Чтоб вам всем пусто было, – едко улыбнулся Садовников. – Кукловоды хреновы!
* * *
Дверь дома оказалась открыта. Садовников отдернул пальцы от ручки, словно та была раскалена. Как говорится, не нужны семь пядей во лбу, чтобы понять – кто и зачем его поджидает. Филя может, конечно, распинаться, что Штыря приструнят. Но частный сектор Искитима – это темный лес, а Штырь и ему подобные – это волки, которые здесь в своем праве. И когда перестают звучать чьи-то радужные обещания, заканчиваются бравада и кураж, выясняется, что ты – один на один с существами, смысл жизни которых – убивать тебе подобных.
Сталкер бросил взгляд через заросший пореем двор на ворота. Уносить ноги, пока не поздно? Эх, потерял, лошара, в «Приюте» совсем новенький пистолет и верную палку. Без них – словно голый и босой.
Взгляд упал на торчащий из колоды топор.
В доме пахло чем-то съестным. Садовников задергал носом. В душе вскипела злоба сродни той, что одолевала его минувшей ночью. Пока хозяина нет, «мичуринские» жарят колбасу, яичницу, варят кофе – пользуются его запасами, словно собственными.
Он пихнул ногой дверь кухни, замахнулся топором, собираясь проломить первую попавшуюся бритую башку.
Оксанка завизжала и выронила эмалированную миску с салатом. Садовников матюгнулся, бросил топор на пол и шумно выдохнул. Его жена стояла среди высыпавшейся нарубленной капусты, лука и огурцов. Она дрожала всем телом и закрывала голову руками. За ее спиной закипел кофе и полился через края турки, заливая плиту.
– Привет, – сказал Садовников. – Жарко сегодня.
Жена словно сорвалась с цепи.
– Дурак-дурак-дурак! – запричитала она, бросаясь на сталкера. Принялось неумело и слабо осыпать его ударами по груди, по плечам, по лицу. Садовников зашипел, отступая. Растревоженные раны начали болеть и кровоточить.
Оксанка опомнилась, когда увидела, что ее кулачки испачканы красным. Тогда она, глухо и мучительно зарыдав, оперлась спиной на стену, облицованную дешевым кафелем, сползла на пол и спрятала лицо в ладонях.
Садовников выключил плиту, бросил турку с остатками кофе в раковину и открыл окно, потому что невыносимо смердело гарью. А после спросил:
– И чего тебя принесло? Ты ведь меня бросила.
– Г-гена… – с трудом выдавила жена, а потом снова зашлась рыданиями.
Садовников задумался. Давненько никто не называл его по имени. Костыль да Костыль обычно…
Он думал, придется долго искать чистый стакан, но выяснилось, что Оксанка помыла посуду. Садовников набрал из-под крана воды и подал стакан супруге.
Оксанка выпила, расплескивая и давясь, до дна.
– Что с тобой происходит, Гена? – спросила она сдавленным от стоящих в горле слез голосом. – Пустых бутылок – целая батарея. Невозможно пройти и не споткнуться. Пол – в окурках и шкурках от колбасы. Хорошо, хоть в туалет ходишь куда надо, а не где придется! А то совсем уже как животное! А у меня за тебя сердце болит!
Садовников закурил, присев на край стола. Кажется, Вселенная твердо решила его добить. Истерика жены была словно контрольный выстрел. Точнее, не выстрел, а обезглавливание деревянной пилой. Он невольно покосился на лежащий в углу топор, как на палочку-выручалочку.
– Да ну на фиг… – отмахнулся сталкер от горячечных мыслей.
– Я, когда увидела, что у тебя полкомнаты в фотографиях этой девицы страшной, так вся и обмерла, – продолжила жаловаться Оксанка. – Думаю, вот нашел мой дурак с кем спутаться. Приживалку привел молодую. А потом – глядь, ее вещей-то в доме нет и срач, как в свинарнике, стало быть, сам живешь, никому не нужный, бедненький…
Садовников мотнул головой. Он мало что понял, ведь бессонная, сумасшедшая ночь не способствовала быстроте мысли.
Фотки Гаечки и в самом деле имелись. Садовников украл их со страницы бывшей стажерки в «Одноклассниках» и распечатал на цветном принтере. Гаечка его вдохновляла. Фотографии москвички помогали писать книгу о сталкерах, с ними можно было поговорить и даже чокнуться, если никого другого не было рядом.
– Она не страшная, – скупо возразил Садовников, обсасывая фильтр сигареты.
– Дурак, – стояла на своем Оксанка. – Кому ты нужен? Без работы. Здоровья никакого. Еще и пьющий. И в Зону ходит. Морда в морщинах, как у шимпанзе, не скажешь, что мужику и сорока нет. А все вам молодых подавай. Я же лучшие годы на тебя потратила. Ничего хорошего не видела. Дом этот на отшибе… огород… все своими руками, все сама, сама.
Садовников с угрюмым видом швырнул окурок в окно.
«И чего им всем нужно от Шимченко? – подумал он, вперившись стеклянным взглядом в жену, но видя перед собой леди в шафрановом платье из „Радианта“. – Ладно, раньше можно было скомпрометировать сенатора „комариной плешью“ в особняке. А теперь-то что? Теперь поместье целиком и полностью в Зоне. Сплошные „комариные плеши“. Возможно, на Шимченко имеется что-то еще. Блин, что за скотство! Не люди, а акулья стая. Что Штырь, что они. Звенья одной цепи. Да, пищевой цепи…»
– Гена, – жалобно протянула Оксанка. – А о чем ты думаешь?
Садовников мысленно хлопнул себя по лбу.
– Думаю о том, что забыл полить астры в палисаднике.
Оксанка захлопала ресницами.
– Ничего страшного! – Она обрадовалась так, как радовался бы человек, который долго блуждал в лабиринте, а потом вдруг нашел выход. – Ночью все равно дождь лил! Огороды у всех зеленые, сама видела. Капусты вот купила, огурчиков. Ты ведь на одной «мивине» сколько месяцев. Бледный как смерть, без витаминов.
– Да уж. – Садовников потер виски, а потом встрепенулся: – Зачем, говоришь, пришла?
– Я ведь уже сказала. – Оксанка опустила голову. – Душа за тебя болит. Никому ты не нужен. Загнешься без меня. Страшный, колченогий, нищий. Ни на что не способный. Кто же еще позаботится о тебе, как не я? Все тутоньки моими слезами полито. Сколько рыдала: иди, иди на работу, Гена. Будь человеком! Вот соседи второй этаж, гляжу, за весну пристроили. Мужик у Ирки на двух работах пашет, а на выходных – дома, как пчелка…
Садовников хмыкнул. С одной стороны, с Гаечкой, похоже, он больше не увидится. Подшаманят девку и отправят в Москву, если Филя не соврет. Так что вожделенные мечты о сталкерше останутся лишь мечтами. А жена – вот она, и даже неплохо выглядит. Женщины-то у него очень давно не было. С тех пор как расстались с Оксанкой, так и не было.
С другой стороны, пойти навстречу Оксанке – значит забыть о Зоне. Жена поедом станет есть, если он сунет нос за Периметр. О чем Садовников не успел соскучиться – так это о ежедневных ссорах и уничижительных монологах. Сейчас же вообще горячая пора: над головой сгустились тучи. Очередной блатной заказ от Шимченко, интерес со стороны спецслужб в лице Шевцова, конфликт со Штырем… Не жизнь, а прогулка по минному полю. И втянуть в эту суету Оксанку? Нет-нет, спасибо – не нужно. Возможно, чуть позже, если он вернется из Зоны, разведав подходы к особняку сенатора. После того как он разберется с проблемами и поднимет немного денег.
– Гена! – Оксанка уперла руки в бока. – Будь же, наконец, мужчиной! Что ты как маленький! Я готова дать тебе последний шанс… – Она вдруг зарделась и сказала совершенно искренне: – Я соскучилась.
Садовников медленно покачал головой:
– Нет.
– Что – нет? – с вызовом спросила Оксанка.
– Ты правильно поступила, когда ушла от меня. – Он закурил следующую сигарету. – Я ничуть не изменился. В лучшую сторону – тем более. Мне сейчас, извини за грубость, не до тебя. Я не готов восстанавливать отношения.
– Геночка… – протянула, округлив глаза, Оксанка. – Ну послушай, что ты несешь. Ты ведь не отдаешь себе отчета. Ты же бредишь. Ты же болен. Тебе нужно лечиться. Иди сюда, я обниму, и сразу станет легче.
Садовников покосился на остывающую в сковороде яичницу, пожаренную с колбасой и помидорами.
– Спасибо за угощение. Но я тебе уже все сказал. Семейная жизнь – не для меня. По крайней мере – сейчас.
Оксанка потянулась к Садовникову:
– Мой бедный. Как же ты болен… Все время бормочешь что-то. Ну ничего. Мы поедем в Новосиб, мы найдем хорошего психиатра. Все будет как прежде, вот увидишь…
Садовников понял, что по-хорошему ничего не выходит.
– Не тяни ко мне лапы! – заорал, вскакивая со стола. – Убирайся! Я тебя не звал! – Он пинком отправил лежащий на полу топор в противоположный конец кухни. – Проваливай! К папочке, к мамочке или где ты была последние несколько месяцев! А я – сталкер! Вольный человек! Зона – моя жена!
По раскрасневшемуся, горячему лицу Оксанки потекли слезы.
– Ладно… ладно… – прошептала она, пятясь.
Через миг Садовников остался в одиночестве. Как обычно, пришлось применить насилие, чтоб отстоять точку зрения. А иначе – никак, иначе – хоть лбом об стену бейся, но Оксанка будет стоять на своем.
Хлопнула дверь, на пороге вновь появилась жена. Оксанка потрясла пачкой содранных со стен фотографий Гаечки.
– Вот тебе! – Она принялась рвать и комкать фото, разбрасывая клочья вокруг себя. – Вот тебе, Костыль! Съел, Костыль? Косты-ы-ыль! – с презрением повторила она, глядя зареванными глазами на Садовникова. – Я подаю на развод! Сегодня же! Кранты тебе, Костыль! Суши сухари – сядешь у меня! Надолго! У меня все твои ходки в Зону записаны на подкорке! – Оксанка постучала пальцем по виску. – Не отмажешься! Сядешь и будешь сидеть! Потому что сталкер должен быть за решеткой!
Наконец она ушла. Садовников съел яичницу. Разбросанный по полу салат и клочки фотографий убирать не стал. Потом как-нибудь.
Зал был непривычно пуст и безжизненен без фото Гаечки. Хорошо, что под горячую руку Оксанки не попался Хабардал. Его Садовников нарисовал сам цветными карандашами на альбомном листе, а картинку повесил над монитором.
– Хабардал… хабардал… – повторял сталкер, пожевывая фильтр догорающей сигареты и глядя в белесые глаза существа из Зоны.
Хабардал был безмятежен, как Будда, и это неземное умиротворение постепенно заразило Садовникова. Он внезапно понял, что Зона его ждет, причем – ждет с благосклонностью, даже с симпатией. А то, что происходит с ним сейчас, – лишь сиюминутная рябь на воде. Что бы ни случилось вне Периметра, в мире людей, Зона всегда будет готова принять его.
Вместо того чтобы отправиться на боковую, Садовников решил одолеть очередную главу романа. Не выпуская из зубов курева, он принялся стучать по клавиатуре.
Муляж невесты
Май, 1998 г.
– Джек, это к тебе…
У Анны был такой голос, что Женя Туманов чуть не пролил на брюки пиво. Сигаретный дым завис в воздухе многоточием, сделав финал фразы осязаемым.
Нагрянула милиция?
С чего бы это? С Зоной бывший сталкер Туман завязал, срок его условного заключения закончился год назад. Он не стал устраиваться лаборантом в Институт, подобно многим другим легализировавшимся сталкерам, а скромно трудился на фирме двоюродного брата: устанавливал спутниковые антенны. В неприятности не встревал, врагов и конфликтов не имел.
Кто же тогда?
Налоговая? Коллекторы из банка?
Задумчиво почесывая раздобревший живот и резонно не ожидая ничего хорошего, Туманов вышел в коридор.
В дверях стояла Ирина, Туманов сразу узнал ее, хотя на фоне проема был виден лишь силуэт.
Анна преграждала Ирине путь, опасливо переминаясь с ноги на ногу. Туманов мягко положил на плечи жене руки и заставил ее отступить.
Ирина выглядела плохо. Бледная, с лиловыми кругами под глазами. Тонкие губы растрескались и напоминали плохо зарубцевавшуюся рану. Редкие, почти бесцветные волосы растрепались. Выпавшие пряди, словно шерсть линяющей собаки, лежали на ее сером пиджаке.
Туманов моргнул. Насколько он помнил, хоронили Иру в светло-бежевом пиджаке. А сейчас ее одежда выглядела словно фотография, обесцвеченная в фоторедакторе.
Ирина смотрела перед собой, ее глаза напоминали крупные жемчужины. По напряженной позе легко было понять, что она рвется переступить порог, но какая-то невидимая преграда не позволяла покойнице войти в квартиру.
Бывший сталкер выглянул на лестничную клетку: пусто.
– Заходи, – торопливо сказал он, освобождая проход.
Ирина словно этого и ждала.
Она уверенно протиснулась между Тумановым и его женой, потому что хорошо знала это жилище, она вошла в зал и села на кресло перед телевизором, потому что мебель у Туманова стояла на одном и том же месте не первый десяток лет. Ирина подняла пульт от телевизора, потому что Туманов всегда клал его на правый подлокотник, и она знала, где пульт должен быть. Нажала на кнопку, но телевизор не включился, потому что пульт был направлен обратной стороной. Но Ирину это не смутило: уставившись пустым взглядом в темный экран, она откинулась на спинку кресла и стала похожей на поломанный манекен.
– Зачем впустил? – хмуро спросила Анна.
Вообще, ее звали не Анна, а Анну, и была она из телеутов… а может – из японцев или из североамериканских индейцев. Сама Анна ничего определенного о своем происхождении сказать не могла. Родственников у нее не было. Выглядела она экзотично: раскосые глаза, высокие скулы, нос пуговкой и гладкие черные волосы. В свое время эта необычная красота подкупила Туманова. Впрочем, Туманов понимал, что в Искитиме, в краю, некогда принадлежавшем племени телеутов, чужаком был скорее он, чем его черноглазая супруга.
– Зачем?.. А если бы соседи увидели?
Как аргумент – не очень, но это было первое, что пришло в голову бывшему сталкеру.
Анна с опаской шагнула в зал, поглядела на безмолвную Ирину.
– И что теперь делать? Позвоним в Институт?
– Институт? Нет, не нужно. – Туманов покачал головой. – Они разберут ее по косточкам.
– И что с того? – Анна перевела взгляд с Ирины на Туманова. – Что делать, Джек?
– А черт его… – протянул тот.
Он никогда не был официально женат на Ирине, и она погибла по его вине. Туманов добывал хабар в Зоне, а Ирина сбывала артефакты перекупщику. Семейный бизнес, можно сказать. Это сталкер Туман приволок с окраины Рябчинки «битый» «этак». Когда Ирина отправилась продать нехитрую добычу, «этак» неожиданно стал фонить. За несколько минут она получила больше тысячи рад, после чего «этак» отключился. Кто-то из прохожих вызвал «скорую», и потерявшую сознание женщину увезли в областную больницу, где она вскоре скончалась.
Полиция арестовала сталкера Тумана сразу после похорон, он даже не успел снять пиджак.
И теперь, глядя на то, чем стала Ирина, на кладбищенскую грязь, присохшую к ее туфлям, на костюм, в котором она всегда походила на юную учительницу, Туманов понимал, что просто физически не может сдать ее институтским прозекторам. Зона послала Ирину с какой-то целью, и с этим нужно было считаться.
– Джек, я не собираюсь находиться под одной крышей с зомби! – В раскосых глазах Анны читались и мольба, и укор, и страх. – Избавься от нее немедленно! Как хочешь, так и сделай это!
– Ладно, – растерянно буркнул Туманов.
– Ладно? – переспросила жена, она стала такой же бледной, как и покойница. – Ладно?
– Я что-нибудь придумаю, – неуверенно пообещал Туманов.
Анна кивнула, поймала кончиками холодных пальцев прокатившуюся по щеке слезу.
– Правильно, думай. А я пока к Дарье. – Она покосилась на тыкающую в выключенный экран Ирину. – Не скучайте тут без меня.
Анна быстро собралась и ушла. Туманов смотрел из окна, как жена пересекает двор раздраженной походкой. Когда она скрылась за гаражами, бывший сталкер повернулся к Ирине. Та сидела в прежней позе, неподвижная и беломраморная, словно умерла во второй раз. Туманов помахал перед невидящими глазами ладонью. Ирина приоткрыла губы. Раздался шорох, словно ее рот был заполнен сухой землей. Туманов отпрянул, нервно заходил туда-сюда. Затем так же быстро, как и жена до него, переоделся и вышел из квартиры.
В «Радиаторе» Туманова узнали, хотя он не был в этих хлебосольных стенах несколько лет. Сталкеры помоложе глядели дерзко, неприязненно. Сталкеры постарше тут же собрались вокруг его столика. Поинтересовались, как сам да какими судьбами занесло на огонек.
Не мудрствуя лукаво, Туманов изложил суть проблемы.
– М-да, – протянул сталкер Фашист, озадаченно потирая щеточку усов. – Засадил хоть разок?
Остальные неуверенно хохотнули. Скользкая была тема, несмешная. Тема из той категории, когда хочется вздохнуть с облегчением, потому что это происходит не с тобой. А если с тобой – то готовься хлебать дерьмо большой ложкой.
Но Фашист – это Фашист. С него, дурака, и взятки гладки.
– Что делать, мужики? – Туманов вертел в пальцах коньячную рюмку. – Анька из дома уйдет, да и мне сожительство с мертвецом не нужно.
Здоровенный косматый сталкер Кабул панибратски похлопал Туманова по спине медвежьей лапищей:
– Не лезь в бутылку, братуха. Есть идея.
Кабула Туманов не любил. Самоуверенный, приблатненный, неизменно удачливый сукин сын. Кабул не раз подбивал к Анне клинья, хотя сто пудов знал, чья она жена. Но теперь Туманов и от черта лысого принял бы помощь.
– Ее нужно увести в Зону, – сказал Кабул. – Оставим среди развалин, ни за что не выберется.
Туманов фыркнул:
– Она уже раз пришла из Зоны. Сделает это и снова.
– Может быть, – сказал сталкер Пес, делая загадочное лицо. – Но Зона дала, Зона и примет обратно. Послушай Кабула, Туман. Отведи покойницу в Зону, а там видно будет.
– Давай, Туман, подъеду к тебе на тачке, – предложил Кабул. – Заберем барышню и к ночи будем в Зоне.
Туманов представил лицо Анны. Вот такое на нем выражение, когда он говорит, что идет в Зону. А вот такое, когда сообщает, что Ирина остается у них дома на ночь плюс еще неопределенное время.
М-да, лучше уж первый вариант.
– По рукам, – сказал он Кабулу.
…Пока его не было дома, Ирина перешла из зала на кухню. Там она открыла все конфорки на плите и встала рядом, притулившись головой к дверце навесного шкафчика. Повезло, что перед тем, как уйти, Анна перекрыла газ.
– Ты… это… прости. Идти нужно, – сказал Туманов, но Ирина никак не отреагировала на его слова. Впрочем, бывший сталкер на это и не рассчитывал. Туманов достал вещи, которые он купил по пути домой в магазине для животных. – Прости… – еще раз выдавил он и затем, вздрагивая и покрываясь гусиной кожей каждый раз, когда приходилось прикасаться к мертвой плоти, надел на Ирину ошейник с поводком.
Молясь, чтобы никто их не увидел, Туманов повел Ирину вниз. У подъезда стоял микроавтобус Кабула. Косматый сталкер курил, выставив в открытое окно локоть. Как только Туманов и Ирина поднялись в салон, Кабул тотчас ударил по газам.
…Туманов давно не бывал в Зоне, и сейчас, перейдя окутанную мглой границу, он почувствовал каким-то необъяснимым образом, что этот смертельно опасный, измененный нечеловеческой волей мирок узнал его и принял. Кабул бросил первую гайку. Кусочек металла засеребрился в луче фонаря. Туманов толкнул Ирину вперед. Поводок он намотал на ладонь, а руку держал у затылка покойницы. Несколько бесцветный прядей выпавших волос прилипли к рукаву брезентовой куртки.
Вторая гайка зашуршала по пожухлой траве газона, Кабул вел их дворами через Морозово. Сталкеру Туману бывать здесь еще не доводилось. Но Кабул заверил, что он больше года работает в этом селе и даже доходит до западной границы.
Пятиэтажки пялились на них черными зрачками оконных стекол. Вкрадчиво шуршал ветер в проводах, обросших «ржавым мочалом».
– Лезть вглубь резона нет, – сказал Кабул кидая очередную гайку в сторону искореженного БТРа, встрявшего носом в пункт приема стеклотары. Из пролома в стене лилось едва заметное холодное свечение «ведьминого студня», притаившегося внутри строения.
– Местами здесь просто, местами – сложно. – Кабул прошел между еще не успевшим разложиться сталкером, которому не повезло, и грудой гнилого тряпья, некогда бывшей десантником Советской армии.
– Знаю одно местечко, она никогда оттуда не выберется. – Кабул подобрал с земли покрытую заскорузлой грязью бусину «черных брызг». Протер находку рукавом и бросил в сумку.
Туманов повел фонарем, освещая стройку, которой никогда уже не суждено быть завершенной. Обросшая «мочалом» арматура выглядела неприятно, словно прикрытые высохшей плотью кости. Что-то бросало красноватый отсвет на балки, наводя на мысль о невыключенных автомобильных стоп-сигналах.
– Нам туда. – Кабул указал щетинистым подбородком на недострой.
Туманов пожал плечами и поудобнее перехватил поводок.
– Не-не. – Кабул положил влажную ладонь Туманову на запястье. – Зомби поведу я, там дорожку знать надо и сноровка особая нужна. А ты – за нами след в след.
– Ладно. – Туманов еще раз пожал плечами и переложил поводок в мокрую Кабулову лапу.
Кабул сперва швырнул гайку, проследил за ней взглядом, насупив кустистые брови, затем пихнул Ирину между лопаток.
– Полегче там, – не удержался Туманов.
– Как скажешь, браток, – согласился Кабул.
Он и в самом деле повел покойницу аккуратнее, поглядывая то на гайку, то на известные лишь ему приметы. Туманов сосредоточенно шел за Кабулом, как и договаривались. Ему не давало покоя красноватое свечение, которое по мере приближения к недострою становилось все более интенсивным. Словно за кучами гравия багровели угли разведенного кем-то костра.
Покосившаяся бетономешалка на щебенистом склоне выглядела подозрительно, но гайка пропорхнула мимо механизма, не выявив аномалий. Кабул двинул вперед, Туманов поспешил за ним.
Под ногами захрустело. Туманов посветил вниз и увидел множество присыпанных мусором костей. Едва он собрался поделиться своей тревогой, как Кабул с силой толкнул Ирину к бетономешалке.
Какая-то сила подхватила покойницу и подняла в воздух. Тошнотворный треск смешался со звуком рвущейся ткани. Капли черной крови густо забарабанили по земле. Унизительный поводок заметался, словно живой, а потом, внезапно освободившись, отлетел за гравиевую кучу.
– Какого?.. Что за?..
Туманов опешил, Кабул схватил его за грудки, чтобы тот сдуру не рванул к активной «мясорубке».
– Сейчас-сейчас, братуха… – с придыханием проговорил Кабул. – Сейчас все закончится, потерпи.
То, что осталось от Ирины, упало влажным кулем. Бесцветные волосы все еще кружились в токе воздуха, не торопясь на грязную землю.
– Давай бегом! – Кабул потянул Туманова за собой. – У нас – пара минут!
Он перемахнул через изувеченное тело покойницы, взбежал по гравиевому склону. Туманов по инерции последовал за Кабулом.
Возле фундамента недостроя как будто вывалили содержимое пиратского сундука с сокровищами. Глаза рябило от множества артефактов, это был самый жирный хабар из всего, что доводилось видеть Туманову за свою жизнь.
Кабул, не теряя времени даром, стал набивать сумку. Не глядя, горстями он засовывал вперемежку и «абсолютно черные брызги», и «рачьи глаза», которые продолжали светиться в сумке красными огнями, и двойные «этаки», и гроздья «сучьих погремушек». «Прото-иголки», способные к самовоспроизведению вне Зоны, недовольно искрили. Сверху отправилась ужасающая «смерть-лампа», продав которую, можно было бы безбедно жить до второго пришествия, если, конечно, удастся вырваться из-под колпака дельцов черного рынка.
– Чего пялишься? – Кабул лишь на миг оторвался от сбора артефактов. – Что сможешь унести – все твое!
Туманову хотелось сказать, что Кабул – сволочь. Ведь тот предложил эту авантюру, чтоб принести удачно подвернувшуюся живую покойницу в жертву беспощадной «мясорубке». Кабул обвел его вокруг пальца, как пацана, и теперь снимает пенки с залежи артефактов.
Но в следующую секунду он уже сидел на корточках рядом с Кабулом и запихивал в худой рюкзак все, что попадалось в загребущие руки.
– …странный он у тебя, – пожаловался по телефону Кабул Анне. – Малахольный. Но сработало.
– Хорошо, – отозвалась Анна, протянув последнюю «о».
– Что бы вы без меня делали! – самодовольно ухмыльнулся Кабул, похлопывая пузатую от хабара сумку. – Решаю ваши проблемы, как собственные! Если по дому помочь надо – проводку починить или полку повесить – я тоже примчусь и все сделаю.
– Можешь заехать послезавтра. Джек оклемается, и я отправлю его на работу.
– Ага-ага, – довольно проговорил Кабул. – С прошлой недели не виделись, заскучал. И все-таки непонятно, – продолжил он, посерьезнев, – чего это «мясорубка» сработала, ведь зомби, который выходит из Зоны, – он как бы неживой… Ай, ладно! – Кабул снова похлопал по сумке. – Да какая теперь разница! Пока-пока!
– М-ррр, мяу, – отозвалась Анна и сбросила вызов. – Не только Зона умеет поднимать мертвецов из могил, – сказала она и бросила телефон на сундук со своими шаманскими причиндалами.
Потом она осмотрела квартиру, словно в первый раз. Так, всю мебель прошлого века – на помойку, поставить на окна стеклопакеты, сделать пол с подогревом и обязательно купить двухметровый телевизор, чтоб как у Дарьи дома! А потом – куда-нибудь к морю! Подальше от слякоти и гнуса.
Обычно нерасторопный рохля Джек этой ночью принес щедрый хабар…
* * *
22 августа 2015 г. (18:49)
Искитим
Смеркалось. Сигареты закончились, и пришлось потрошить бычки из переполненной пепельницы, чтобы набрать табака для самокрутки. Садовников все еще сидел перед компьютером. Писать книгу – это вам не хабар из Зоны на горбу переть. Ничего так работенка, не пыльная. Если бы еще платили хотя бы по цене «пустышек», то вообще можно было уйти на покой и зарабатывать на хлеб, перерабатывая быль и небылицы Искитима в годное приключалово со смыслом и моралью. Стать этаким современным Хемингуэем, который на своей шкуре прочувствовал, о чем пишет.
На улице просигналила машина, возвращая сталкера в привычный мир городских окраин, криминальных разборок и интриг сильных мира сего.
Садовников подошел к окну, осторожно приоткрыл штору. Перед домом стоял знакомый джип. Большого было видно издалека. Ворота оказались ему по грудь. Сталкер надел шлепанцы и заторопился наружу.
Большой, завидев на пороге хозяина дома, поднял над головой трость.
– Возвращаю твою ногу! – пробасил он.
– Ай, спасибо! – обрадовался Садовников. Он открыл калитку, принял трость, окинул ее придирчивым взглядом: вроде не сломали.
– А это тебе от нашей братвы. – Большой передал сталкеру сверток. – Здесь ПМ, патроны и кобура.
– У меня был «стечкин», – нахмурился Садовников. Большой отмахнулся.
– Тебе подсунули плохой «стечкин», – пояснил он. – Мы «пробили» – три жмура на нем висят. Лучше подбросим какому-нибудь лоху. А ты вот держи ПМ. На нем всего один труп, если че – много не дадут.
Садовников уныло рассмеялся.
– Бывай, Костыль! – Большой повернулся к машине.
– Стой! – Садовников едва не потерял шлепанцы, рванув вдогонку. – Антоха, а сигарет не оставишь? – спросил, заглядывая братку в глаза.
– Вот же блин! – Большой отдал сталкеру пачку «Мальборо». – Не видел еще таких любителей халявы, как ты. Поберег бы здоровье, Костыль!