Виктор Арнольдович Потёмкин отложил перо, вздохнул, помассировал уставшие кисти. Чем выше забираешься по служебной лестнице, тем больше писать приходится.

Он подержал на вытянутых руках титульный лист, на именном бланке, с двухцветной печатью – красной и чёрной. Честное слово, на войне легче было – не требовалось столько бумаги изводить. А с годами, чем жизнь лучше, чем легче – тем больше требуется отчётов, справок, обзоров и тому подобного. Но так или иначе – очередная кипа исписанных страниц готова была отправиться к машинистке, и Виктор Арнольдович позволил себе, что называется, выдохнуть. И даже включить радио – полированный ящик «Юности» обычно просто стоял, собирая пыль, в углу.

Но тут, как полагается, зазвонил телефон.

И не простой.

Нет, не красный с гербом аппарат правительственной связи, не скромный бежевый внутреннего коммутатора и не чёрный – московской связи, довоенный ещё, с буквами на диске.

Белый телефон с эмблемой – щит с двумя скрещенными мечами.

Виктор зло сощурился. Кулаки сами сжались.

Вздёрнув подбородок, он решительно снял трубку.

– Потёмкин у аппарата.

– Здравствуйте, здравствуйте, Виктор Арнольдович, сударь мой. В добром ли здравии пребывать изволите? – раздался суховатый, чуть дребезжащий старческий голос, выговаривавший тем не менее слова очень отчётливо.

– Здравствуйте, товарищ первый заместитель председа…

– Ах, Виктор Арнольдович, ну вам ли со мной церемонии разводить? – развеселился голос на другом конце провода. – Помнится, мне ещё их высокопревосходительство генерал-фельдмаршал Милютин говаривал, мол, без чинов, Иннокентий, без чинов. Вот и мы с вами давайте, сударь мой. Договорились?

– Как вам будет благоугодно, Иннокентий Януарьевич, – проговорил Потёмкин. Ладонь сделалась влажной от пота, и Виктор зло сжал пальцы.

– Будет, будет вам смеяться над стариком, – благодушно усмехнулся Кощей. – «Благоугодно…»

– Я ведь тоже классическую гимназию заканчивал, Иннокентий Януарьевич.

– Знаю, – сообщила трубка. – Ну, а чтобы время рабочее, партией нам отмеренное для трудовых, сами понимаете, свершений, даром не тратить, сразу к делу перейду. Не уважили б вы меня, Виктор Арнольдович, не соблаговолили б сказать, когда удобно было б вам со мной поговорить немного?

– Иннокентий Януарьевич, для вас – в любой момент, – чужим голосом сказал Потёмкин.

– А раз в любой момент, то… как насчёт прямо сейчас? У вас ведь на сегодня ничего не назначено, я не ошибся?

– Совершенно точно. Вы, Иннокентий Януарьевич, поистине маг и волшебник, я-то и сам порой своего расписания не знаю…

– Ах, будет льстить, сударь мой, будет льстить, – дребезжаще рассмеялись за чёрной мембраной. – В общем, машина вас уже ждать должна, приезжайте, Виктор Арнольдович…

– С вещами? – неуклюже пошутил Потёмкин. Он просто не мог этого не сказать, не мог не показать, что не боится, несмотря ни на что.

– Виктор, голубчик, ну что ж вы так? Мы, конечно, органы порой и карательные, в силу печальной необходимости, но не только! Как учит нас ленинская партия и лично товарищ Никита Сергеевич, наш долг – помогать товарищам определиться в трудную минуту…

– Помилуйте, Иннокентий Януарьевич, у нас, слава богу, всё хорошо.

– А коль хорошо, сударь мой, так и ещё лучше! У нас, знаете ли, хватает ещё… отдельных недостатков… кое-где, у части ответственных товарищей, путающих зачастую личное с общественным…

Потёмкин молчал.

– В общем, приезжайте, голубчик, – после паузы закончил Кощей. – Дело серьёзное, государственной важности – и как раз государственной безопасности. Безопасности наших советских граждан…

– Разумеется, – сухо сказал Потёмкин. – Выезжаю немедленно.

На улице его ждала чёрная «Волга». Одинокий водитель в гражданском поспешно загасил «беломорину» и распахнул перед Потёмкиным дверцу.

– Прошу, товарищ генерал-майор.

– Запаса, – поправил Виктор Арнольдович.

– Так точно, – кивнул водитель. – Только генерал-майоров бывших не бывает…

Потёмкин не ответил. Молча сел, водитель захлопнул дверь.

За всю дорогу они не проронили ни слова.

Ехали, однако, не на Лубянку, а куда-то за город.

«В Кощеево царство», – хмуро подумал Потёмкин.

Почти так и оказалось.

Обитал генерал армии Иннокентий Януарьевич Верховенский в просторной, хоть и не шибко новой даче, далеко от шумной дороги, в глубине соснового бора. У ворот – автоматчики охраны, всё серьезно.

– Я провожу, – сказал водитель.

Потёмкин коротко кивнул.

Место было богато магией – и защитными оберегами, и дозорными, и ещё чем-то сугубо специальным, новым даже для Виктора.

Он усмехнулся про себя: «На испуг берёшь, Кощей? Да только не на того напал. Поглядим ещё, кто кого. Имей ты на меня что-то – не здесь бы мы с тобой разговаривали».

Кощей встретил Виктора совершенно по-домашнему, на веранде. Дымил старомодный самовар с трубой, накрыт был чайный стол, розетки с вареньями, какие-то плюшки, явно домашней выпечки, свежий, с пылу с жару, пирог. И сам Иннокентий Януарьевич облачён был в роскошный, но совершенно цивильный шлафрок.

Высокий, очень худой, он всегда держался прямо, не по годам, со старой выправкой. Породистое лицо не портили даже старческие веснушки. Острый подбородок, впалые щёки, бледные тонкие губы и по-молодому яркие глаза под густыми бровями.

И да, сильный, очень сильный маг – двадцать три по Риману, даже, может, двадцать четыре. Если не все двадцать пять. Всегда был силён Кощей, но с возрастом не только развил природный талант до максимума, но и придал своей магии собственный стиль, некую изощрённую элегантность.

– Виктор Арнольдович! – приветливо улыбнулся он. – Здравствуйте, здравствуйте, голубчик! Спасибо, уважили старика. Сами-то давно уж не мальчик, ногу вон приволакиваете, а на приглашение сразу отозвались. Спасибо, сударь мой, спасибо.

– Да за что ж спасибо, Иннокентий Януарьевич…

– Вот за всё и спасибо. Садитесь, не стойте, аки укор совести. Давайте чай пить. И пирог берите. Григорьевна у меня мастерица по части пирогов…

Потёмкин осторожно сел, сам презирая себя за эту осторожность.

– Потревожил я вас. – Кощей аккуратно пригубил чай, так же аккуратно поставил чашку – пальцы его не дрожали, несмотря на возраст. – Потревожил… Виктор Арнольдович, сударь мой… из-за корсунь-шевченковских событий.

«Так я и думал, – мелькнуло у Потёмкина. – Хитёр старый чёрт, сообразителен, цепок, ничего не упустит…»

– Рад буду помочь, – развёл он руками, всем видом демонстрируя полную готовность.

– Конечно, рады, как же иначе! Каждый советский человек рад Родине своей помочь, верно ведь, Виктор Арнольдович?

– Разумеется, – не моргнул глазом Потёмкин.

– Замечательно! Да вы чай-то пейте, пейте. Так вот, корсунские события, – Кощей потёр сухие сморщенные руки. – Трагедия, конечно, ужасная. Эхо войны… Сколько таких ещё сюрпризов земля таит? Наш с вами долг, Виктор Арнольдович, их все найти и обезвредить.

– Двух мнений быть не может, Иннокентий Януарьевич.

Кощей аккуратно снял старомодные очки, протёр, водрузил обратно. Пошелестел бумагами на столе. Привычка эта – общая у Верховенского и Решетникова – проявлялась у каждого из старых магов совершенно по-разному: Александр Евгеньевич протирал очки решительно, крепко, словно токарь, подтягивающий разболтавшуюся деталь в знакомом станке. Будто чувствовал в реальности какое-то «биение», какую-то неполадку, брак, который он, как маг, обязан был устранить и исправить. Иннокентий Януарьевич протирал свои круглые линзочки осторожно и словно бы предвкушающе. Так честолюбивая хозяйка протирает тончайшие бокалы и фарфоровые чашечки, чтобы запереть в «горке» перед приходом бедной родни, или как моет лапки уже севшая на край розетки с вареньем муха.

– Нечасто у нас такое случается, к счастью, Виктор Арнольдович, – тягуче проговорил Кощей. – А если и случается, то, как правило, по причинам хоть и печальным весьма, но вполне понятным. Неразорвавшийся боеприпас, чья-то неосторожность, самоуверенность – и вот вам, пожалуйста, жертвы, которых вполне могло и не быть. Но обычно мы хорошо понимаем, что послужило причиной. А вот корсунский случай… – Иннокентий Януарьевич покачал головой. – Совершенно ни на что не похоже. И по силе воздействия, и по последствиям. В нашем ведомстве такого рода инциденты сразу мне на стол ложатся. Да и вы, голубчик, не пожарная команда, не мотаетесь по Союзу, последствия подобных вещей устраняя. Если выехали на место сами… – Верховенский чуть выделил голосом это «сами», чуть иронично и в то же время холодно, – значит, и нашему ведомству стоит присмотреться. В общем, вы не удивитесь, Виктор Арнольдович, что дело это я взял на личный контроль. Докладываю непосредственно товарищу председателю Комитета. До ЦК дело дошло, вот ведь какая история, сударь мой…

Потёмкин вежливо кашлянул.

– Всё, чем могу быть полезен, Иннокентий Януарьевич. Однако обращаю ваше внимание, отчёт мы составили предельно подробный…

– Да, разумеется, голубчик, разумеется. Референты мои вдоль и поперёк его изучили. Генерал-майор Тульев – вы ведь знаете Михаила Станиславовича, конечно? – особое мнение составил. Ну, и у меня вопросы тоже появились. Интересует меня, само собой, возможная связь корсунской трагедии с фашистской группой боевых магов «Зигфрид»…

– Я подробно всё описал в отчёте, Иннокентий Януарьевич. И член-корреспондент Решетников там тоже руку приложил.

– Сашенька-то? Да, приложил, приложил, – заулыбался Кощей. – Приятно всегда на своего ученика посмотреть, как вырос, до каких высот поднялся, как Родине служит. Нет-нет, хороший отчёт, замечательный. Я его читал, конечно же, с карандашом в руках. Отличных магов наша родная партия вырастила, компетентных, грамотных. Ну, а если они порой небольшие ошибки и совершают, мы, старшие товарищи, их тогда и поправим в порядке дружеской критики, по-нашему, по-коммунистически. – Он заулыбался, показывая отличные, молодому впору, белые зубы.

Потёмкин не нашёлся, что сказать. Просто лишний раз развёл руками, мол, кто ж спорить может со старшими товарищами!

– Так вот, Виктор Арнольдович. Волнует меня в связи с «зигфридами», собственно, только один вопрос. Простите меня заранее, голубчик, если покажется он вам странным или даже бестактным… – Кощей вновь взял чашку, отпил чуть-чуть, поставил обратно. – В отчёте вы написали, что, цитирую, «трагические последствия вызваны наложением нескольких ранее не встречавшихся факторов, сочетания наличия неразорвавшихся боеприпасов предположительно таких-то и таких-то типов…», ну, это опустим для краткости… «и существующего до сих пор зацикленного эха разрушения «зигфридов» как следствие боевого воздействия по Гречину». Всё верно?

Потёмкин молча кивнул.

– Боеприпасы, правда, оказались какими-то поистине саморазрушающимися, – хихикнул Кощей, – ибо «собрать осколки либо иные остатки не представилось возможным». А вот с эхом хотелось бы подробностей.

– Подробностей… – Потёмкин придал лицу соответствующее моменту сосредоточенно-озабоченное выражение, прибавив к нему толику надлежащего внимания к «дружеской критике старшего товарища». – Вторичное и зацикленное эхо на месте уничтожения сильных боевых магических групп не редкость, Иннокентий Януарьевич. Я сам с этим сталкивался не раз. Операция «Искра» под Ленинградом в январе сорок третьего, когда блокаду прорывали, а фрицы туда «кондоров» кинули. Тогда мы тоже применили воздействие по Гречину…

– Вы, Виктор Арнольдович, просто мастер Гречина у нас, – усмехнулся Кощей.

– Спасибо, Иннокентий Януарьевич. Воздействие Ясенева при отрицательных температурах воздуха и наличии снежного покрова…

– Да, – кивнул Верховенский. – Знаю. Сталкивался тоже. Можно только в сочетании с локальным термическим воздействием, огнемётным, к примеру, или с направленными взрывами. Однако требует тонкой координации. И оставляет… последствия.

Потёмкин тоже кивнул, изо всех сил стараясь, чтобы это выглядело солидно, достойно и с необходимым уважением.

– Поэтому в зимних условиях к применению нами рекомендован Гречин. Несмотря на потенциальную опасность для мага-наводчика. И именно его мы использовали. Однако даже при Гречине немцы сумели, погибая, ответить координированным выбросом, умело его закольцевав. В результате место стало окончательно безопасным только в пятьдесят шестом году.

– Да, в пятьдесят шестом, – вздохнул Кощей. – Верно. Как вы всё это хорошо помните, Виктор Арнольдович, словно снова экзамен принимаю… А последнее оцепление в пятьдесят шестом при мне снимали, так что и я тот случай хорошо помню. Тогда это закольцовывание было немцами сделано намеренно.

– Верно. И мы его засекли. А вот под Прохоровкой, когда уложили «тамплиеров», закольцовывание возникло спонтанно. Его не сразу обнаружили. И… были жертвы. Но зачистили мы всё быстро, да и неудивительно – с трёх фронтов лучшие маги там собрались, а «тамплиеры» не те уже были, второй набор после Сталинграда…

– Коль Сталинград к слову пришёлся, можно и «Бертрана де Борна» упомянуть. – Казалось, Кощей прямо-таки лучился доброжелательностью.

– Совершенно верно, Иннокентий Януарьевич, – Потёмкин ощутил почву под ногами. – Группа «Бертран де Борн», как и «Кондор», после уничтожения оставила после себя рециркулирующее эхо, как они надеялись, могущее послужить миной заме…

– Замедленного действия, – вдруг сухо оборвал его Кощей. Морщинистый палец нацелился Потёмкину в грудь. – Что потребовало проведения соответствующих дезактивационных и кордонных мероприятий.

– Каковые и были проведены, Иннокентий Януарьевич. Другое дело, что под Корсунем при вторичном осмотре места боестолкновения никаких следов рециркулирующего эха обнаружено не было.

– Кто проводил осмотр? – сухо осведомился Верховенский. – Вы лично?

– Никак нет. Приказом командующего фронтом были переброшены под Умань. Осмотр проводил старший лейтенант Георгиевский, павший смертью храбрых на Сандомирском плацдарме…

– Павший смертью храбрых… – пожевал сухими губами Кащей. – Да. Мёртвые сраму не имут, но и подробностей у них уже не узнаешь. В большинстве случаев. – Верховенский нехорошо усмехнулся. – Полагаете, Георгиевский провёл операцию недостаточно тщательно?

– Всё возможно, – развёл руками Потёмкин. – Как уже сказал, нас перебросили…

– Да-да, под Умань. Я помню, – брюзгливо сказал Верховенский. – Однако в связи с этим возникает ещё один вопрос. Непосредственно связанный с первым. Давно хотел его вам задать, товарищ Потёмкин, и вот, наконец… – Он вздохнул. – С Корсунем нам ещё разбираться и разбираться, но отчёт ваш и впрямь хорош, послужит прекрасной отправной точкой. Однако меня интересует в этой связи тайна гибели ваших же «серафимов». Если более точно – место их гибели. Почему вы лично не проверили, учитывая корсунский случай, что оно вполне безопасно?

Потёмкину потребовалась вся воля, чтобы остаться бесстрастным, сохраняя прежний деловито-сосредоточенный вид.

– Иннокентий Януарьевич, позвольте ответить подробно. Для начала – с группой «Зигфрид». Да, его обследовал не я лично, а…

– А старший лейтенант Георгиевский был старшим лейтенантом только на бумаге, Виктор Арнольдович. Его произвели буквально на днях. Ещё за два месяца до Корсуня был он нововыпущенным младшим лейтенантом с ускоренных курсов, и только тяжёлые потери в зимнем наступлении привели к столь быстрому продвижению по службе. Магометрия на него осталась в архивах, он едва до одиннадцати дотягивал. И вы ему поручили осуществлять вторичный досмотр?

– Сожалею, – сухо сказал Потёмкин. – Георгиевский действительно был самым слабым в моей группе. Но под Уманью было очень горячо, мне требовались все лучшие люди, а вторичный осмотр… Вы же знаете, Иннокентий Януарьевич, подобного рода последствия – вторичное эхо и так далее – случаются далеко не всегда. Достаточно вспомнить и наших «финистов», и немецких «беовульфов». Не говоря уж о «парацельсах», «йотунах» и «фенрирах». Мы смели их всех, и ничего, никаких остаточных явлений.

– Слабаки они все были, эти ваши «парацельсы», – фыркнул вдруг Кощей, звякнув резко поставленной чашкой. – А уж про группу «Фенрир» можете мне не рассказывать, товарищ Потёмкин, я их лично укладывал.

– Л-лично, Иннокентий Яну…?

– Лично, сударь мой, лично! – перебив, насупился Верховенский. – Думаете, член Военного совета фронта только в штабе сидит, старые кости у буржуйки греет? Нет, сударь мой, и самому пришлось, да-с, самому! В архивах гляньте, коль не верите, что такой старый гриб, как я, мог семнадцать лет назад что-то там в окопах сотворить. Операция «Раевский», как раз перед Корсунем, декабрь сорок третьего. Сопляки они были, одно название, что сказочные волки. Мне потом и орден-то из рук товарища Сталина неловко принимать было. Накрыл их старым добрым Ясеневым со своими небольшими доводками, несколько зажигалок для температурной компенсации – и вуаля! Вся чёртова дюжина спеклась. Даже не квакнули. И да, никаких последствий. Но то – мальчишки, гитлеровский «сталинградский призыв», ускоренное обучение – и на фронт, на убой. А ваши, сударь мой, «зигфриды» – даже не волки, драконы настоящие. Элита довоенная, выпестованная, заботливо сохранённая, в котлах не бросаемая. Я ведь их основоположника знал, у кого Эрвин тот самый учился. Вольфрам фон дер Метц, граф, сам Бисмарк у него в приёмной сиживал, ждал, постучаться не решаясь. Это, голубчик, настоящая голубая кровь, от тамплиеров по прямой линии. И вы мне говорите, что никаких следов от них не осталось, никаких последствий вы тогда, в сорок четвёртом, не обнаружили?

– Никак нет, – отрапортовал Потёмкин, принимаясь «есть глазами начальство». Варианта «дурак» ешё никто не отменял. – Беглый осмотр места сразу после боестолкновения не выявил…

– Перестаньте, голубчик, перестаньте, – поморщился Кощей. – Ошиблись вы тогда, понимаю. Время военное, бой был страшный, потери тяжкие. Упустили, не проверили со всей чёткостью, поверхностно, если можно так выразиться, проверяли! На вторичный осмотр оставили явно некомпетентного молодого офицера. Это, товарищ Потёмкин, как минимум – халатность, члена нашей великой партии недостойная! Да и старшие товарищи вас тогда не проконтролировали, не поправили – это я про себя, если вы не поняли. Самокритику для настоящего коммуниста никто не отменял. Да и параметры Гречина вашего, скажем так, внушали доверие. Да вы не замирайте, сударь мой, пейте чай, пейте, самовар горячий. Время, как говорится, военное было. Не ошибается тот, кто ничего не делает.

Потёмкин машинально взял чашку, оказавшуюся наполненной горячим чаем, – а кто и когда её наполнил, он даже и не заметил.

– Но всё-таки место гибели «зигфридов» вы худо-бедно, но прочесали. Спустя рукава, прямо скажем, сударь мой, да-с, спустя рукава, но всё-таки. А «серафимы» во главе с весьма сильным магом товарищем Зиновьевой – сгинули в смоленских лесах бесследно. Так ведь по архивам выходит?

Виктор Арнольдович понурился, как бы в глубокой скорби.

– Всё так, Иннокентий Януарьевич. Погибли «ночные ангелы», до конца долг свой перед Родиной выполнили…

– Достаточно, Виктор Арнольдович, – холодно сказал Кощей, и глаза его опасно сузились. – Уж со мной дурака можете не валять. Мы с вами не на Политбюро. Там будете про выполнение долга перед Родиной рассказывать, Никите Сергеевичу наверняка понравится.

Он сплел сухие тонкие пальцы, нагнулся вперёд, словно кобра, гипнотизирующая добычу.

– Почему в деле «серафимов» столько пробелов? Почему так и не установлено точное место их гибели? Нам ведь доступны сейчас все трофейные документы немцев, вплоть до дивизионных журналов боевых действий. Почему не посланы соответствующие запросы? Почему нет вообще никаких привязок по местности, где действовали «ангелы» последние недели? Почему нет боевого приказа на их последнюю операцию? Почему нет точно сформулированного задания? Кто проводил инструктаж? Какие принимались меры безопасности? Ведь фактически вы оставили совершенно без внимания очень, очень опасное место, место потенциальной трагедии масштаба корсунской! Почему, почему всё это так вышло, а, сударь мой Виктор Арнольдович?! – Верховенский говорил сухо и отрывисто, не повышая голоса, но у Потёмкина аж в желудке заныло. – Это безответственность, товарищ Потёмкин. Самое меньшее – безответственность!

– Так ведь в той обстановке до бумажек ли нам было?! Приказы, бывало, вообще устно отдавались, прямо со связи. Писаря штабные в бой шли. Немцы пёрли, прорыв надо было затыкать…

– Прорыв затыкать надо было, несомненно. Но где конкретно вы его затыкали? Вы, именно вы и ваши «ангелы»?! – хлестнул вопросом Кощей. – В каком населённом пункте? В каком точно? Где соответствующие донесения? Хотя бы и задним числом составленные? Отчёты где? Ведь не простое дело, лучшая группа боевых магов погибла! Я смотрел – девушек наших надо было к Героям не посмертно представлять, а ещё за оршинское дело, в августе! Так где все материалы, Виктор Арнольдович, дорогой мой?

– В архиве Запфронта, где ж ещё?! – делано возмутился Потёмкин. – Я ж по поводу гибели группы, наверное, целый эшелон бумаг исписал! И в штаб армии, и в штаб фронта, и в ваше ведомство, дорогой Иннокентий Януарьевич, как сейчас помню, тоже особое отношение составлял! Вы ж наверняка его первым и прочли!

– Да-с, исписали, и да-с, прочитал! Что верно, то верно. И бумаги эшелон, и чернил цистерну извели. Да только толку от писанины вашей никакого, товарищ Потёмкин. Всё «по видимости», «можно заключить» да «позволяет предположить». Точное место их гибели – где?!

– Не знаю! – зло рубанул ладонью воздух Виктор. – Район поиска задавался «по обстановке, на усмотрение командира группы». Никакой информации о противнике не было, разведка отсутствовала как класс… А тут ещё, вдобавок, был срочно отозван в штаб фронта, а затем и в Ставку!

– Были, Виктор Арнольдович, были отозваны, – откашлялся Кощей. – Я проверял. Телефонограмма действительно имеется. Телефонограмма подлинная. Но вот что странно, сударь мой: немцы и впрямь наступают, целые дивизии наши в котлах, документы штабные сплошь и рядом какие утрачены, какие уже и прочитать невозможно, бумажки, на колене зачастую написанные. А вся эпопея ваша – в идеальном состоянии. И телефонограмма из Москвы, из Ставки, и запрос из штаба фронта, и прохождение через штаб армии со штабом корпуса. И ответ ваш. И командировочное удостоверение с отметками дорожных комендатур. Всё честь по чести, тыловиков оформлению документов в боевой обстановке учить по этому можно.

Потёмкин вновь развёл руками, мол, не моя то вина.

– Да-с, Виктор Арнольдович, задали вы нам задачу, – вздохнул Верховенский. – Мы потом посмотрели – «серафимы» были совокупно самой сильной нашей группой, погибшей за всю войну. Удивительно, правда?.. Хотя – почему удивительно? Сорок первый год, не берегли никого и ничего, элиту, племенной материал в бой бросали. Сильнее «ангелов» только те же «зигфриды» получаются. Встречались и у нас, и у немцев потом одиночно маги и выше уровнем, а чтобы средний показатель группы бы превысить – нет. Понимаете теперь, Виктор Арнольдович, почему меня это так волнует? Много лет после войны прошло, иных дел хватало и хватает, враг не дремлет, ни на миг не прекращает подрывную работу против Страны Советов… Ну, не морщитесь. Как писал товарищ Маяковский, «слова у нас, до самого главного, в привычку входят, ветшают, как платье». А враг-то он есть и подрывную работу – ведёт… так вот, простите старика, к чему бишь я? – Иннокентий Януарьевич сделал вид, что забыл. – Так вот, может, и не обратил бы я на это внимание, может, так и остались бы «серафимы» безвестно павшими героями, если бы не Корсунь. Если бы не посланьице от «зигфридов». Вот тут уж, извините-с, Виктор Арнольдович, я закрыть глаза на такое не мог. А если «ангелы» нам такое же пошлют? Или чего похуже, а? Вот почему вы, товарищ Потёмкин, об этом не думали, почему никаких мер не предпринимали? Пятнадцать лет после войны уж прошло, времени достаточно было!

– Товарищ Верховенский… – Потёмкин на миг прикрыл глаза. «Это как на фронте, – подумал он. – Концентрация – формирование – посылка – отзвук – коррекция – удар». – Иннокентий Януарьевич… я искал «серафимов». В архивах должны были мои запросы остаться. В центральный штаб партизанского движения запросы слал, командованию инженерных войск, в министерство строительства, в те главки, что вели восстановительные работы на Смоленщине… Нигде ничего, товарищ Верховенский. Никто ничего не видел, никто ничего не слышал.

– Интересно-с, интересно-с. – Иннокентий Януарьевич обхватил подбородок тонкими аристократическими пальцами. – Запросов ваших не видел, врать не буду. Но в запросных книгах и книгах выдачи справок отметки должны были остаться… Продолжайте, товарищ Потёмкин.

– Вы мне что же, не верите, товарищ первый заместитель председателя Комитета государственной безопасности? Думаете, я вам тут врать буду? Я, коммунист ещё с Гражданской войны?! Посылал я эти запросы!

– Не горячитесь, Виктор Арнольдович, и не демонстрируйте мне тут свои обиды, будьте так любезны-с, – откинулся на спинку стула Кощей, сложил руки на скатерти, переплетя длинные пальцы. – Работа у меня такая, всех проверять. Бывает, человек за давностию лет уже и сам запамятовал, куда запросы слал. Уверяет, мол, запрашивал «Мостранс», а мы ему – да нет, дорогой, «Кузбассуголь». И бумажку ему на стол. Так что не обижайтесь, не обижайтесь. Значит, не пришло ничего по вашим запросам, так?

– Так, – опустил голову Потёмкин.

– И к какому же выводу вы пришли, Виктор Арнольдович?

– Что вывезли немцы «ангелов». Может, даже пленили. Но тела их, в отличие от тех же «зигфридов», на той земле не остались. Что, как вы понимаете, Иннокентий Януарьевич, существенно, на порядок примерно, уменьшает вероятность возникновения вторичных эффектов.

– Вот даже как, – сощурился Верховенский. – Интересно, товарищ Потёмкин, весьма интересно-с. Я так понимаю, очень было вам тяжело допустить даже тень мысли, что девушки наши к немцам в плен угодили? И, может, даже живы остались?

– Смертельно тяжело, – тихо выговорил Потёмкин. – Не хочу в это верить, мысль от себя гоню…

– И я тоже гоню, – неожиданно поддержал его Верховенский. – Отрицательные ответы, Виктор Арнольдович, это ещё не доказательство. Даже от партизан. Надо разбираться. По-нашему, по-коммунистически – тщательно, без оглядки на персоналии. Потому что еще одна Корсунь-Шевченковская аномалия нам не нужна, никак не нужна. С этой бы разобраться. В общем… – он вновь отпил чаю, – как я понял, на последнее задание «ангелы» ушли без вас. Прискорбно, товарищ Потёмкин, очень прискорбно. Потому что, как один из опытнейших и даровитейших наших магов…

– Спасибо, товарищ Верховенский.

– Это не комплимент, Виктор Арнольдович, а констатация факта. Впрочем, вопросы-то всё равно остаются. Как же так, товарищ Потёмкин, я, старик древний, покоя не нахожу, последние недели в архивную крысу превратился, понять пытаясь, что ж стряслось с «ангелами». И знаете что, Виктор Арнольдович? Ни-че-го я не понимаю, не могу дознаться. Молчат архивы. Невозможно понять ни как немцы их раскрыли, ни как перехватили, ни чем уничтожили. Боевая-то трансформация у них о-очень эффективная была, так, Виктор Арнольдович?

Потёмкин кивнул. По спине его стекал пот.

– И вот накрыли немцы наших героических девушек. Пали они в бою неравном, пропали без вести, так что и могил не осталось. Что именно случилось – совершенно неясно. Но что же вы предприняли? Может, после того, как фронт на запад откатился, поисковую операцию требовали провести? Может, лично на рекогносцировку в те края выезжали? Может, в вышестоящие инстанции писали, мол, требуется провести…

– Писал! Писал в инстанции! – перебил Кощея Виктор Арнольдович. – Говорили ж мы про это уже, Иннокентий Януарьевич! И в деле должны мои рапорты остаться! Не только в ЦШПД писал, отнюдь нет! Всюду, куда только мог!

– Верно, верно, – с неопределённым выражением отмахнулся Верховенский. – Да не потейте вы так, товарищ Потёмкин, ясно дело, что остались ваши писания, где нужно, всюду остались. Не видел их пока, но не сомневаюсь. Обезопасили вы себя бумажками нужными, что есть, то есть. Но результаты-то каковы? Проверили по вашим рапортам несколько районов на Смоленщине, ничего не нашли, само собой. Но я, как вы понимаете, Виктор Арнольдович, успокоиться не мог. Как уже говорил, за всю войну не погибало у нас разом такой сильной группы. Не верил я и не верю в бесследное «ангелов» исчезновение. И что пленили их, извините, товарищ Потёмкин, поверить не могу тоже. Не могли Зиновьева и её подруги сгинуть бесследно, да ещё и в боевой трансформации. Землю вы, товарищ Потёмкин, должны были рыть, но где они погибли – дознаться. Не ссылаться на партизан, не теоретизировать зря, что, мол, немцы трупы вывезли. Дознаться обязаны были, проверить всё, чтобы точно уж никакого «эха». Если не сразу, так после войны, чёрт побери!

Верховенский разгорячился, даже ладонью по столу прихлопнул.

«Да, – подумал Потёмкин. – Здесь ты меня уел, Кощей. Обскакал на вороных. Но ничего, ничего, имей ты на меня хоть какой матерьяльчик – не здесь и не так бы ты со мной разговаривал…»

– В общем, так, – сухо сказал Иннокентий Януарьевич, переведя дух. – Дело о корсунской трагедии, как вы, возможно, знаете, взято на особый контроль Генеральной прокуратурой. Союзной, само собой, не Киевской. Председатель Комитета, где я имею честь состоять, лично поручил мне досконально разобраться и доложить куда следует. Так что, Виктор Арнольдович, давайте вместе восстанавливать все события того времени.

– Восстановить-то события можно, товарищ Верховенский. Вот только зачем? В тех местах за прошедшие почти двадцать лет всякое случалось. Немцы стояли, потом на запад фронт двинулся. Потом мы там почти каждую деревню, каждый мост отстраивали. Сапёры минные поля разминировали. Немецкие брошенные склады разгружали. И нигде, никогда – ничего!

– У Корсуня тоже «никогда» и «ничего», Виктор Арнольдович. Это не оправдание.

– Так что же вы предлагаете, Иннокентий Януарьевич? – с деланым отчаянием воздел руки Потёмкин. – Прочёсывать все леса от Орши до Ржева, от Великих Лук до Белгорода? На это ж целая армия понадобится! И времени – несколько лет!

Старый маг хитро прищурился.

– Само собой, Виктор Арнольдович, само собой. Партия учит нас бережно, по-хозяйски относиться к народному добру. А время, вы правы, это такое же добро, как хлеб, нефть или металл. Поэтому давайте ещё раз пройдёмся по датам и по местам. Что можем точно установить. Придётся нам восстановить маршрут и «ангелов», и ваш – когда дороги ваши разошлись. По дням. В ближайшее время, когда выдастся и у вас, и у меня минутка, сядем вместе у меня на службе, картами обложимся, я все копии донесений уже заказал. Отметим с вами весь боевой путь товарища Зиновьевой с остальными подругами. Я для верности и немецкие ЖБД все заказал, с переводом соответствующих мест. Гансы скрупулёзно тогда воевали, свои «зиги» в гроссбухи заносили дотошно. Может, кто-то что-то из них и заметил. Это раз. Ну, а «два» у нас, Виктор Арнольдович… – на тонких бескровных губах Верховенского играла змеиная полуулыбка, – на счёт «два» у нас будет разговор о пропавших без вести магах Мишарине и Мрыннике. Помните таких?

Потёмкин не дрогнул, глазом не моргнул. Хотя внутри всё сжалось, а спина вновь взмокла.

…Потому что именно после исчезновения этой пары решил отправить в Карманов Марию Угарову с Игорем Матюшиным. Отправил и угадал.

– Мишарин? Мрынник? Конечно, помню. Мои ученики, с моей кафедры, предвоенного выпуска. А кого я выпустил, так помню всех. Маги Центрального управления по Московскому округу. Талантливые ребята, да. Михаилу я надеялся место в аспирантуре выхлопотать. Перспективный был молодой человек. Что пропали они без вести уж лет десять тому как, я слышал, конечно. Но почему это вас вдруг заинтересовало, Иннокентий Януарьевич? Проследить боевой путь «ночных ангелов» – это я понимаю, помогу всем, чем только смогу. Может, и впрямь найдём место, где они погибли, памятник им поставим достойный…

Кощей глядел на него, нехорошо сощурившись, и Потёмкин осёкся.

Не мог Кощей знать, что именно он послал в Карманов Мишарина и Мрынника. Из архивов исчезли документы. Где-то сгорели, где-то их списали по ошибке, перепутав грифы; где-то, напротив, новые документы появились. Умница Скворцов, прилетевший в Москву через сутки после того, как маги не вернулись из лесу, запомнил всё, что Виктор наказал сделать, если отыщутся тела. Кремированные останки поднять и допросить не сумел и сам Кощей, хотя ходили слухи – пытался. Но Маша Угарова так хорошо разорвала связи оболочек, что до астральных тел погибших магов Верховенский со своими приближёнными так и не достучались.

– Почему я заинтересовался этим исчезновением, этими офицерами? Очень просто, Виктор Арнольдович, – подали мне помощники сводку по всем таинственным и необъяснимым происшествиям за последние семнадцать лет в тех краях, где могли исчезнуть ваши «ангелы». Работа адова была, скажу вам честно. Чего там только не случалось! Роман написать можно, никто не поверит, что строго документально всё… Однако, если ближе к делу, заинтересовала нас эта пара. Ведь никто ни до, ни после не отправлял двух боевых офицеров, магов, прошагавших от Москвы до Берлина, в такую рутинную командировку, я цитирую, «с целью проверки качества подготовки личного состава расквартированных в Смоленске, Калуге, Медыни и Малоярославце частей».

Странная командировка, Виктор Арнольдович, очень странная. Не так проверяют «качество подготовки», не в таком составе. И потом, несмотря на все неразорвавшиеся мины, бомбы и снаряды, не погибали там такие офицеры. Шесть лет после войны прошло как-никак. Мальчишки подорваться могли, а офицеры – уже нет.

Виктор Арнольдович, как мог хладнокровно, пожал плечами.

– Всё могло случиться, товарищ Верховенский. Могли они, на свой опыт полагаясь, попытаться что-то и впрямь разминировать. Могли натолкнуться на что-то, нечисть какую-нибудь, войной разбуженную. Сами ведь знаете, сколько мы порядок по лесам да болотам наводили, пока окончательно не навели.

– Разумно, товарищ Потёмкин, весьма разумно. Конечно, все человеческие поступки не предугадаешь. Поэтому во что-то одно упираться никак нельзя. Кто знает, может, то, на что наткнулись Мишарин и Мрынник на Смоленщине, за одиннадцать лет до того, когда сильнее и страшнее было, войной питаемое, стало причиной гибели вашей седьмой группы? А может – на останки героических наших «ангелов» маги и налетели. Может, отозвалось уже «эхо» ваших «серафимов», а мы с вами его проглядели, зачистили лес от аномалии и успокоились. Может, не хотел кто-то, чтобы мы… – Верховенский выделил голосом это «мы», с прищуром посмотрел на Потёмкина, словно пытаясь прочесть в его глазах подтверждение вины, – пропустили это «эхо». Всякое может быть. Потому и надеюсь я на вашу помощь и содействие. Ну как, договорились?

– Разумеется, – деревянным голосом сказал Потёмкин. – Бесспорно, Иннокентий Януарьевич.

– И последнее, Виктор Арнольдович… и так задержал я вас сильно, не серчайте уж на старика. Коммунист, вы сами знаете, это высокое звание. И негоже, чтобы на него… падала бы тень.

– Простите, товарищ Верховенский, но я…

– Нет, это вы меня простите, Виктор. По-дружески, можно сказать, по-отечески скажу вам… не хотелось бы, чтобы ваше персональное дело пришлось рассматривать, с формулировкой – «за бытовое разложение».

– Да о чём вы?! – Потёмкин аж привстал.

– Не горячитесь, Витя, не горячитесь. Я вас ни в чём не осуждаю, напротив, советую. Как старший товарищ. Все мы люди, ничто человеческое нам не чуждо. Но… скажите, гражданка, в вашей квартире проживающая… товарищ Иванова… Зинаида… Сергеевна…

– Она моя домработница, – сухо сказал Потёмкин. – Я как-никак профессор, завкафедрой и декан факультета. Стиркой-уборкой-глажкой мне времени заниматься нет.

– О чём речь, Витя, о чём речь! Вот только… Вы хорошо её прошлое изучили?

– Достаточно, – пожал плечами Потёмкин. – Родом из Псковской области. Родной город – Невель – сильно пострадал во время войны. Вся родня погибла.

– Да, да, это мы знаем… – задумчиво покивал Верховенский. – Родня погибла, документов никаких. И загс невельский сгорел, и партийный архив, и архив Наркомата нашего… и даже церковные книги.

– Познакомились с ней в кино, – прежним сухим голосом продолжал Потёмкин. – С тех пор она у меня работает. Вот и всё.

– Конечно, Виктор. Конечно. Простите старика, что не в свои дела лезу, но… коммунист бдительность ослаблять никогда не должен.

– Никогда не должен! – согласно кивнул Потёмкин.

Тот же водитель вёз его домой. Виктор Арнольдович молчал, гдядя в окно и не видя ничего.

Древний паук, зажившийся на этом свете, похоже, вцепился в него всерьёз. Кощей умён, этого не отнимешь. Начнёт копать – и, если не вскроет сразу историю с Мишариным и Мрынником, то, во всяком случае, заметит несообразности. Другой бы пропустил, а он, скорее всего, заметит. Отыщет подтверждения тому, что магов послал в Карманов именно он, Потёмкин. Пусть пролезут маги Кощеевы вдоль и поперёк Кармановское болото – ничего не найдут, после зачистки до сих пор фон небольшой есть, мелких следов пребывания «серафимов» не заметить. Самих «ангелов» там давно нет. Живёт один в самом городе, но не станут столичные следователи каждого по расширенной формуле проверять, тем более – городских магов. Сашу Швец Сима упокоила и тело в другое место перенесла, где искать, и в голову не придёт. И всё же… слишком близко подошёл Кощей к Карманову. Может начать перебирать всех учеников Потёмкина, всех его выпускников. При Кощеевых-то возможностях большого труда не составит. И, конечно, увидит странное, более чем странное назначение двух молодых, подающих немалые надежды магов-теоретиков – Угаровой и Матюшина – в заштатный Карманов, где для них не было и быть не могло никакой достойной работы. Как, собственно говоря, оно всё и вышло.

Счастье ещё, что всё, всё связанное с «серафимами», завязано на него и него одного.

На него одного…