Сердце молотом колотилось в груди. Кровь ударяла в висок, как волна прибоя. Ноги уже не выдерживали этого торопливого ритма, заплетались. Сапоги цеплялись за корни, затаившиеся в изумрудном мху. Правая нога внезапно провалилась в яму, полную чёрной гнилой воды. Редкий полог ряски разошёлся легко, и в тёмном зеркале болотной жижи тотчас отразилось бледное, злое лицо луны.

И даже не на мгновение, на сотую его долю мелькнул рядом другой – полупрозрачный, мертвенный лик. Искажённые черты расплылись и истаяли тотчас, оставив в антрацитовом зеркале лишь белесый лунный кругляш. Но и его скоро затянула растревоженная ряска.

Болото не пожелало отдавать нежданную добычу. Нога с каждым судорожным рывком погружалась всё глубже. Пришлось оставить топи сапог, по счастью, надетый впопыхах на босу ногу. Насмерть схваченный омутом, тот соскользнул легко. Голая пятка погрузилась в холодный мох, бурая болотная жижа забулькала, сочась между пальцами. Но даже холод не мог заставить двигаться быстрее.

На плечи будто навалилась невыносимая тяжесть. Что-то страшное неумолимо тянуло назад, словно невидимый кукловод, получивший в призрачные руки самые глубокие струны, натянутые от затылка к крестцу струны, рванул все их разом, укрощая непокорную марионетку.

Кукла подчинилась, опрокинулась на мох, хрипя и извиваясь в невидимом колдовском коконе. Страх парализовал её. Движения жертвы были не попытками освободиться, а всего лишь первыми рывками конвульсии. Тёмное ночное небо придвинулось, задышало жаром в лицо умирающему. И в этой душной тьме послышался ему резкий свист и шелест, словно резали на лоскуты ночной холодный воздух маховые перья больших крыльев.

Кровь запузырилась на губах упавшего. Он лежал навзничь, разметав безвольно руки, в одном сапоге, в разорванной рубахе; по щекам и подбородку всё текла и текла кровавая пена. Потом тело дёрнулось раз, другой, извиваясь. Босая нога несколько раз резко согнулась и выпрямилась, вырывая куски мха разбитыми пальцами. И всё стихло. Разом оборвалось дыхание ветра, замер лес, словно отодвинулся от края болота, поджав чёрные в ночи еловые лапы. Бездвижно распласталось среди моховых комьев тело. И только глубоко под ним – видно, поднималась вода сквозь ил и мёртвые корни – что-то вздохнуло, разочарованно, едва различимо. Но густая тишина тотчас поглотила и этот звук.