Глава тридцать четвертая. ВОССТАНИЕ
После свадьбы Ильи и Елены жизнь в палатах князя Михаила Глинского несколько месяцев протекала как одна сказочная ночь. Молодые супруги не могли прийти в себя от жажды общения, нежности, близости, любования и всего, что доставляло им радость. Несказанным блаженством для Ильи было откровение Елены в том, что она забеременела. Многажды Елена прошептала в постели в ночные часы: «Любый, я понесла».
И кого же ты ждешь? — спрашивал Илья жену, благодаря ее и целуя в сотый раз.
— Конечно же, княжича, — отвечала Елена, наконец-то осознавая счастье материнства.
- А я хочу, чтобы у нас народилась доченька. Я знаю, что она будет прекрасна, как матушка.
Этот полюбовный спор был у них долгий, пока в феврале 1508 года волшебная сказка жизни Елены и Ильи не была нарушена.
Из Турова к ним прискакал гонец от князя Михаила Глинского. Тайное послание гласило: «Матушка–государыня, я выступаю против убийцы короля Александра. Дерусь с Сигизмундом до победы. Жду твоего благословения и помощи».
Прочитав послание вместе с Ильей, Елена спросила:
— Мой любый, что нам делать?
— Как и просит князь, благослови его прежде всего.
— Но этого мало.
— Мало. Войско ему нужно большое, — заметил Илья. — Правда, как он поднимет Туровщину, к ней Берестейская земля примкнет. И я воев соберу, пойду с ним за святую Русь биться.
— Я благословлю тебя.
— Но как я оставлю супругу на шестом месяце?
— А ты, родимый, не переживай. Моя матушка только троих родила при батюшке, а девять в те годы, когда он рать на ворогов водил. Роды нам всегда в радость. Я о другом хотела сказать. Князю Глинскому мало моего благословения. И у тебя воев много не будет. Где их собрать–нанять? Ежели Михаил Глинский поднимется против Сигизмунда, то силы могут быть неравными. Сигизмунда не назовешь глупым. Он поймет, что ему при таком повороте жизни не следует идти войной на Русь. Он собирает войско и двинет его на Туровщину. Вот тогда Глинскому не устоять.
— Что же делать?
— Мы с тобой не будем нищими, ежели не пожалеем для победы своего достояния. Мы можем закупить оружие, коней и дать все это тем, кто безоружным, бесконным придет к нам.
— Мы станем богаче душой, ежели наши деньги помогут россиянам вырваться из-под гнета литвинов, — загорелся Илья.
— Все так и случится, ежели вкупе с Турово–Пинским княжеством выстоим перед Сигизмундом, когда он прихлынет сюда. А там волна за волной захватят
Брест, Волковыск, Слоним, покатятся на Минск и Слуцк, уйдут к Смоленску, — горячо выразила свою жажду воссоединения русских земель Елена.
Илья понимал жену во всем. Он был ее единомышленником и загорелся жаждой действий.
— Благослови же, моя любовь, своего супруга на битву в угоду Руси. Мешкать нам никак нельзя.
— Я благословляю тебя, желанный. Ни дня не медли. Я знаю, что ты можешь сделать многое. И помни, что все наше достояние у тебя в руках.
— Спасибо. Мы немало можем сделать, имея хорошо вооруженных воинов.
Илья уже соображал, с чего начать готовиться к походу в Туров на помощь князю Глинскому. Да, он купит оружие, коней, снаряжение — все пока на пять сотен воинов. Но надо собрать эти пять сотен в воеводстве, где сильна литовская власть. Он верил, что охотники идти в рать найдутся. Но ведь у них здесь останутся семьи. Как быть? Как не подвергнуть русских гонению?
Прихлынувшие в эти же дни события в Вельске вначале поломали планы князя Ромодановского, но позже обернулись для него великой пользой. Едва гонец князя Глинского покинул Бельск, как примчал гонец от Сигизмунда, которого польский сейм совсем недавно избрал королем. Он требовал от наместников всех земель собирать воинов в его войско. Наместник Вельска, пан Остожек, попытался выполнить волю короля неукоснительно. Он собрал в Вельске всех вельмож воеводства, шляхтичей, старост, тиунов и на площади близ своего дома объявил собравшимся волю короля.
— Вельможные паны, его величество король Сигизмунд повелел немедленно собрать по пять сотен конных и пеших воинов, и чтобы каждый имел при себе военную справу. Поэтому всем, кто имеет холопов и зависимых крестьян, надо не мешкая собирать их на конях и с оружием присылать в Бельск.
На площади после речи наместника никто не выразил желания снаряжать воинов. Кто-то из вельмож захотел узнать, с кем хочет воевать Сигизмунд.
— Ты, вельможный пан Остожек, государев человек, так скажи нам, против кого наш король затевает сечу?
— Ах, пан Голыба, как можешь такое спрашивать, если это государева тайна?
На площади зашумели. Пан Голыба крикнул:
— Выдумки сие, панове! Нет никакой тайны, если Руси кулаками машем! Туда и поведут наших воев. А чем эта война кончится — женам уже известно. Восемь лет назад я дрался на Митьковом поле, чудом уцелел. А пятнадцать тысяч полегли — вот и весь сказ.
— Мои сыновья на Руси в плен угодили! Спасибо великой княгине Елене, что вернулись! — крикнул другой шляхтич.
Пан наместник не удивился протесту. Он знал, что шляхтичи и в прежние годы проявляли недовольство королями и великими князьями и не очень-то раскошеливались на войну, сами пытались увильнуть от сеч, особенно если они замышлялись против Руси. В каждом из шляхтичей к тому же было много спеси. Тут оставалось одно: делать все тонко, с умом.
— Хорошо, пан Голыба, ты старый воин, и мы не обязываем тебя собираться на поле брани. Честь и хвала тебе за прошлое, но ты не мешай молодым панам постоять за честь державы, за свою честь. Какой же шляхтич не мечтает о военных победах! Горе, стыд и позор тем, кому нечего будет рассказывать внукам. Я призываю в войско тех, кто полон сил и жажды показать себя в схватках с врагами отчизны! Молодых и отважных зову! Литовцев, поляков, русских, евреев! Всем открыт путь под знамена короля.
Слушая наместника и бельских панов, князь Илья вдруг повеселел. У него мелькнула дерзкая мысль. Он выразил ее принародно:
— Пан Остожек, можно сказать слово? — поднял руку Илья.
— Говорите, князь, говорите. Я и сам хотел вас просить…
— Я готов собирать ратников и сделаю это, даже если мы не будем знать, против кого нам воевать. Потому прошу, пан Остожек, твоего благословения. Ныне же и приступлю к сборам. Еще прошу твоим именем заказывать у оружейников мечи и копья.
— Это хороший пример другим. Благословляю, князь. На все благословляю. — И пан Остожек крикнул: — Панове, господа, берите пример с князя Ромодановского и не стыдитесь поучиться у него!
Так, получив благословение супруги, а потом и королевского наместника, князь Илья взялся собирать воинов, которым должно стать под знамена восставших на Туровщине. Он побывал в монастыре Святого Серафима, взял денег на военные расходы и отправился по воеводству вербовать воинов. Искал он их среди русских сельчан. Он записывал их имена, выдавал деньги на оружие, на коней и назначал место сбора в лесу близ монастыря. Доброхотов оказалось много. Уже через две недели в дружине князя было почти пятьсот человек.
В это время в Бельск пришла весть от князя Михаила Глинского о том, что он вместе с братьями Василием, Иваном и Андреем подняли восстание. Его центром, как и предполагалось, стала Туровщина. Князь объявил, что все его земли отныне отходят под власть великого князя Руси, что он не признает господства короля Сигизмунда. Княгиня Елена послала к Илье гонца уведомить его о действиях туровских князей.
Получив эту весть, князь Илья поспешил из отдаленного повета в Бельск, ведя за собой еще более двух сотен ратников. Не считая нужным идти с ними в город, он велел Глебу и Карпу идти с воинами к монастырю, а сам отправился в город, чтобы день–другой отдохнуть и уйти в неизвестность. Два дня пролетели как во сне. Илья переживал за Елену, боялся ее оставить. Она держалась мужественно и сама утешала мужа:
— Иди, родимый, в Туров, не мешкая, и за меня не беспокойся. Я верю, что ты скоро вернешься.
Илья тоже тешил себя надеждой на скорое возвращение. Но сердце вещало, что все будет не так просто, как им представлялось. Он знал определенно: не пройдет и нескольких дней, как наместнику станет известен его обман. Как поведет себя пан Остожек, сие было ведомо лишь Всевышнему. Илья поделился своим беспокойством с Еленой и наказал ей:
— Ты в случае чего приструни пана Остожека, напомни ему, что мы на русской земле.
— Так и скажу, родимый, — пообещала Елена.
На третий день после возвращения в Бельск, ранним утром Илья покинул палаты князя Глинского, в которых провел самый счастливый год своей жизни. Прощание супругов было трудным, но недолгим.
— Иди, Илюшенька, пора. А у меня все будет хорошо. — Елена троекратно поцеловала Илью и осенила крестом. — Да хранит тебя Господь Бог.
— Держись и ты. Я буду помнить о тебе постоянно. Ты со мной, — прощаясь, говорил Илья.
Восстание на Туровщине той порой разрасталось. Волей князя Михаила Глинского в городах и селениях его земель были изгнаны все королевские наместники, старосты и другие служилые люди. Были закрыты литовские суды. В войско братьев Глинских шли охотно как горожане, так и селяне. В отдаленных местах они сами сбивались в отряды, выбирали вожаков и очищали селения от литовских и польских властей.
Князь Илья прибыл в Туров с пятью сотнями конных воинов и двумя сотнями пеших. Он приехал за несколько дней до появления в Турове послов короля Сигизмунда. Встречал князя Ромодановского с почестями сам Михаил Глинский, стоя возле своих палат: все–таки супруг вдовствующей королевы.
— Спасибо, князь Илья. Ты вовремя пришел с помощью. Есть вести о том, что королевское войско выступило в поход против нас.
— Нам бы, Михаил Львович, в дело, не откладывая, — отозвался Илья.
— И пойдете. Да мы все обговорим за трапезой. А пока воинам отдых нужен. Вон и непогода разгулялась.
Последняя февральская метель и впрямь была вьюжной, неистовой. Спрятаться, укрыться от снежных плетей было невозможно. Два брата Глинских, Иван и Андрей, повели прозябших воинов на постой, а Михаил с Ильей ушли в палаты. Уже сидя за трапезой и согревшись крепким вином, Илья рассказал Михаилу, как ему удалось провести бельского наместника. Посмеялись.
— Это хорошо, что семь сотен русичей не попадут в королевское войско, — заметил князь Михаил. — А у нас все идет, как задумано. Туровская земля свободна. Она не под Литвой, не под Польшей и никогда их уже не будет. Да плечи пошире расправлять надо. Рать уже в сборе, и думаю двинуть ее на Минск. — Он тут же спросил: — А ты, княже, готов стать тысяцким и вести воинов на Слуцк?
— Готов, Михаил Львович, — без сомнений ответил Илья. — Я затем и пришел, чтобы драться с литвинами. Слуцк важный город, его надо взять под свою опеку.
— Вот и славно. Тогда по рукам.
Михаил протянул Илье руку. Они обменялись рукопожатиями, и Илья сказал:
— Я готов купить оружие и коней еще на пять сотен воинов. Государыня не поскупилась.
— Спасибо ей, матушке. Она главная радетельница за Русь. Нам и Бельск следовало взять в свои руки. Как она там?
— Ей сейчас трудно, Михаил Львович. Затяжелела она. Ждем в мае.
— Экая забота! И ты оставил ее в тяжести?
— Ежели бы я отказался идти к тебе, не простила бы.
— Это верно. Нравом она в батюшку, — согласился князь Михаил.
На другой день, уже в чине тысяцкого, Илья окунулся в море забот. Вместе с Василием Глинским, отцом будущей царицы Руси, жены великого князя Василия и матери Ивана IV Грозного, они скупали в округе лошадей, заказывали кузнецам оружие, добывали корм — войско нуждалось в пище. Оглянуться не успели, как пролетела неделя, как пришел час выступать в поход на Слуцк и на Минск.
Совсем неожиданно из Кракова в Туров примчались послы короля Сигизмунда. Они приехали в сопровождении двух десятков воинов и остановились на площади. Князь Михаил не вышел им навстречу: смотрел на них из окна. Он видел их хорошо, и они показались ему надменными, чванливыми. «Ишь, не хотят идти на поклон», — мелькнуло у князя. У него возникло желание не принимать их и не вести переговоры. Ему пора было ехать в расположение войска, чтобы проводить в поход две тысячи воинов, которые уходили на Слуцк и Минск. Все-таки князь счел нужным узнать причину появления послов и их требования. Он вышел из палат в сопровождении братьев и направился к послам, но, подойдя к ним, не нашел в себе мирных слов.
— Зачем вы приехали? Я не намерен с вами разговаривать. Возвращайтесь к королю–братоубийце и передайте: нет его послам чести в Турове!
На лицах у послов погасла чванливость, они испугались.
— Но, вельможный князь, выслушайте нас хотя бы у порога дома, — попросил старший посол. — Мы приехали с добрыми намерениями и не грозим вам войной.
— Я знаю, что вы скажете: чтобы я прекратил самоуправство. Того не будет. Туровщина отныне свободная земля.
— Но его величество король польский и великий князь литовский Сигизмунд обещает вашей земле мир и заверяет, что всякую управу вы будете вести сами.
— Почему же вы не спешились из уважения ко мне? И почему Сигизмунд не прислал грамоту?
— Как только вы, ясновельможный князь, явитесь в Краков, так грамота будет…
— Мне его подобная милость не нужна. Я сказал: возвращайтесь туда, откуда явились. Если ваш король станет добиваться переговоров, то пусть шлет графа Гастольда Ольбрахта.
Глинский направился к коню, которого неподалеку держал стременной. Князь поднялся в седло и, забыв о послах, поскакал с площади. Следом помчались его братья, его воины. В пути Михаил думал о Москве, о том, что пора бы появиться московским послам. Сам он отправил послов к великому князю Василию еще в первых числах февраля. Просил он великого князя поспешить с войском в Чернигово–Северскую землю и в Туровщину. «Передай князю Василию, что мы тут бьемся с Сигизмундом. Хватит ему владеть русской землей», — наказывал князь Михаил послу.
Михаил Глинский приехал в стан войска ко времени. Конные сотни уже были готовы выступить в поход. Князь Михаил в сопровождении князей Ильи и Василия проскакал вдоль строя воинов, повторяя: «Русь с нами! Не посрамим земли Туровской!» Добравшись до головы колонны, он спешился. Следом сошли с коней Василий с Ильей. Михаил обнял каждого.
— Не посрамите и вы русское оружие. Нам ли страшиться литвинов!
Две тысячи воинов уходили освобождать свои города и селения. Князь Михаил Глинский стоял у дороги, пока не проехал последний воин. Надеялся князь на то, что русское население Слуцка и Минска поможет своим братьям освободить города от литовцев и поляков. Он знал, что королевские гарнизоны этих городов невелики. Князь возвращался в свои палаты, погруженный в размышления. Борьба с Сигизмундом пока завязывалась успешно. Почитай, началось освобождение земель за Туровщиной. Но Михаил также знал, что схватка с Польско–Литовским королевством лишь начиналась. Властолюбивый Сигизмунд, без сомнения, соберет войско, едва подсохнут дороги, приведет его к Туровщине и будет ломиться в нее, несмотря ни на что. Конечно же, имея обученное войско и достойных гетманов, он может разбить туровских ополченцев, сомнет крестьянские отряды и возьмет слабо защищенные города. Потому у Михаила Глинского оставалась одна надежда на помощь Руси, на усердие великого князя Василия в освобождении русских земель. Ожидания Глинского не были напрасными.
Вернувшись к вечеру на свое подворье, князь Михаил увидел, что к нему пожаловали новые гости, и по виду воинов и экипажей догадался, что это желанные гости из Москвы. Он не ошибся. Великий князь Василий поспешил-таки откликнуться на просьбу князя Глинского о помощи и прислал для начала многоопытного в посольских делах дьяка Никиту Губу Моклакова. Этот умный, образованный дьяк всегда имел успех. Он и на этот раз прибыл с особым поручением государя всея Руси. Крепкий, сухощавый, с темно–серыми проницательными глазами дьяк смотрел на подошедшего к нему князя Глинского оценивающе: можно ли на него положиться в столь ответственном и огромном деле, на какое он замахнулся? Отвесив Глинскому легкий поклон, он сказал:
— Государь всея Руси Василий Иоаннович прислал к тебе, князь Михаил Львович, дьяка Никиту Моклакова с благословением на великий труд, и я должен передать тебе то благословение.
— Спасибо государю всея Руси, — ответил князь Михаил и позвал дьяка: — Милости просим в палаты.
Дьяк Никита шел рядом с князем и думал, начать ли ему беседу сей же час или вести разговор по заведенному им обряду. Как сказывали о дьяке Моклакове, он приезжал к государям со своим уставом, хотя хорошо знал, что со своим уставом в чужой монастырь не ходят. Прибывая куда-либо, Никита требовал истопить баню, долго мылся, парился, пил ковшами квас, позже сидел за трапезой до упоения, а уж потом начинал деловые речи, случалось, через сутки после приезда. На сей раз дьяк изменил себе: событие было особое. Когда князь Глинский привел его в залу для приемов, где слуги накрывали стол, он сказал:
— Пока они тут суетятся, — кивнул он на слуг, — мы с тобой, светлейший, к делу приступим.
Никита уселся на скамью, обитую сукном, и пригласил хозяина.
— Слушаю тебя, дьяк Никита Губа, — опустившись рядом, произнес князь.
— Внимай, светлейший. Провожая меня, государь всея Руси наказал сердечно тебя поблагодарить за радение к отечеству, что я и повторяю. Еще сказал, что готов немедленно слать на помощь тебе войско. Однако войско он может прислать только при одном условии.
— И какое же это условие? — спросил Глинский.
— А сам ты, светлейший, не догадываешься?
— Догадываюсь и знаю, что ждет от меня государь. Да ты, дьяк Никита, подтверди мое.
— Подтверждаю: государь всея Руси предлагает и просит тебя перейти на русскую службу. В таком разе, при согласии, он немедленно высылает войско.
— Умен молодой государь, ничего не скажешь. Хорошо, дьяк Никита, я согласен пойти на службу к государю всея Руси. Но скажи, что останется мне, кроме службы? Я хотя и пребываю в нелюбезной мне Польше, но ничем не скован и хомута на шее нет.
— Потом подумал молодой государь. Сказал так: «И помощь окажу в защите земель, и все города, кои князь Глинский отберет у Сигизмунда, за ним останутся». Это ли не признание твоих заслуг перед великой Русью?
— Что и нужно мне было услышать. Спасибо, посол Никита Моклаков. Теперь и за рейнское можно сесть.
— Так ведь грамота при мне, — придержал князя Никита, и, достав из нагрудной кожаной сумы свиток, развернул его. — Вот, княже светлейший, прочти и крестное целование сверши.
Михаил взял целовальную грамоту, прочитал ее и вернул Никите.
— Я-то готов исполнить обряд, токмо за спиной у меня три брата стоят.
— Да и пусть стоят молодцы. Сие не поруха старшему.
— Не скажи, дьяк Никита. Ты моих братьев не знаешь. Каждый из них — голова, как же без них? Они, однако, в походе — вот незадача.
Дьяк встал с лавки, нацелил пронзительные глаза на Михаила и промолвил, словно уличил в чем-то:
— Ой, княже светлейший, сомнения в тебе какие-то проросли, так ты их отбрось. Ни тебе, ни мне ждать твоих братьев нет резону. Нам всякий потерянный день смерти подобен. Чем раньше грамоту доставлю, тем скорее войско придет. Я уж и то свой устав нарушил, в баню допрежь дел не сходил после недельного пути, сном пренебрег.
Слушая Никиту, князь ни на мгновение не отвел от него глаза, и дьяк понял, что убедил князя, что он сам понимает всю важность стремительного движения. Как только Никита завершил свое горячее увещевание, Глинский ответил:
— Допек ты меня, дьяк Никита, все нутро прожарил. Пусть так и будет, рублю дерево до конца, дабы на мою голову не упало. Согласен я идти на русскую службу. Душу она мне согреет пуще польской.
За столом перед тем, как выпить хлебной водки — вино дьяк не стал пить — князь Глинский поцеловал грамоту и закрепил целование подписью. За то и выпили по кубку. Спрятав грамоту, Никита попросил князя:
— Дай мне место, светлейший, соснуть немного, маету сбросить до первых петухов.
— А ты поешь, тебе и постель будет готова.
Никита Моклаков укатил из Турова спустя четыре
часа, так и не помывшись в бане. Спешил не зря, радовался: экий кусище земли вернется под Русь, самой Литвы больше. А если бы братьев ждал? Они присягнули на верность русскому государю лишь в мае 1508 года.
После отъезда Никиты Моклакова князь Глинский несколько дней с нетерпением ждал посла от Сигизмунда. Он хотел встретиться с графом Ольбрахтом прежде всего для того, чтобы хоть что-то узнать о судьбе исчезнувшей племянницы Кристины. Она как в воду канула. Поговаривали, что Кристина, похищенная волей Сигизмунда, была передана архиепископу Радзивиллу, а он якобы отправил ее в доминиканский монастырь, где над нею совершили постриг. Но в этом князь Глинский сомневался. Радзивилл, хотя и принял святительский сан, по–прежнему был охоч до красивых женщин, и если он однажды увидел Кристину, то, по всей видимости, и овладел ею, увез куда-нибудь в свое глухое северное имение, может быть, добился ее расположения. Однако тайна так и не была раскрыта. Граф Гастольд в Турове не появился. Позже выяснилось, что король Сигизмунд решил больше не вступать в переговоры с князем Глинским, а собрал войско и двинул его на Туровщину.
Пока торжествовали после своих побед братья Глинские, князь Михаил выехал с полутысячей воинов под Мозырь — помочь брату Ивану. Но тот со своей тысячей управился сам и овладел городом. Победа далась князю Ивану Глинскому легко, потому как его двести воинов были вооружены пищалями огненного боя и устрашили защитников. Небольшой гарнизон литовцев сдался на милость врага. Князь Иван встречал брата как победитель. Михаил порадовался вместе с ним.
— Спасибо тебе брат Иван, — сказал он при встрече. — И помни, что надо делать в городе. Выпроводи всех служилых литовцев и поляков, определи к службе своих, - наказывал Михаил брату.
Позже, уже сидя за столом в палатах мозырского наместника, которого изгнали, Михаил промолвил:
— Нам теперь, братец, нужно идти на Клецк, а там Житомир и Овруч ждут.
— Одолеем, батюшка–брат, и эти города. Мои воины страха не ведают, усталости не знают, — задорно отозвался князь Иван, лихой, черноглазый красавец, в котором ярко проявилась ордынская кровь предка Глинских мурзы Абатуя.
— Мне твоя уверенность по душе. Это крылья, на которых ты летишь. Одно меня беспокоит, Иванушка: управятся ли Василий и князь Илья со взятием Слуцка? Успеют ли до подхода королевских войск овладеть Минском? Там и стены крепкие и гарнизоны большие.
— Так отправь моих полтыщи на помощь Василию, — ответил Иван. — Чего им в безделье пребывать!
— Разумно говоришь, — согласился Михаил.
Старший брат так и поступил. Разделив тысячу Ивана, он присоединил его воинов к своим и двинулся на Слуцк, который был ближе к Мозырю, чем Минск. Глинский уже знал, что несколько дней назад из Кракова вышло большое войско Сигизмунда. Оно шло двумя колоннами, и одна из них приближалась к Слуцку, другая — к Минску. Михаил Глинский беспокоился теперь об одном: подоспеет ли на помощь восставшим рать великого князя Василия?
